«ЗОЛОТОЙ ДРАКОН» НА КАЛАНЧЁВКЕ

«ЗОЛОТОЙ ДРАКОН» НА КАЛАНЧЁВКЕ

Финансовая состоятельность росла. Вместо премии Гусятинский отдал мне несколько своих участков, по всей видимости, попавших к нему на халяву и совершенно не нужных, расположенных в 120 километрах от Москвы, недалеко от Воскресенска. Место мне понравилось и стало началом большой строительной эпопеи, о чём я всегда мечтал и к чему, в общем-то, был предрасположен. Со временем, на них выросли четыре дома, один — мой и три — для родственников, в том числе один — для отца. В это время они выглядели как один замок и окружающие его маленькие крепости из белого кирпича, обнесённые забором, с проведённой своей линией электропередач и трансформатором и даже мостиком и дорогой через него. Всё это стояло в гордом одиночестве, но функционирует и живет по сей день. Из всех хозяев, включая меня, частным собственником из прежних остался только отец. В результате, надежды на жилище оказались тщетными, а вложения не оправдались, хотя пару раз спасали меня в дни, когда нужно было исчезнуть. Оказалось, что не только семью я не могу иметь, но и недвижимость.

Мне необходимо было место, где работал бы человек, которому я полностью доверял, где я мог появиться и находиться в безопасности, а в случае подстерегающей неприятности — был бы им заранее оповещён. Таким местом мог стать ресторан, и такой нашёлся — «Золотой дракон» на Каланчёвке, мой друг там уже работал. Обговорить с ним некоторые нюансы не составляло проблем, и не особо чего мне стоило. Теперь, если кто-то просил о встрече, то они происходили не в чужом или нейтральном месте, но как бы для всех случайном, а для меня — гарантированно своём. Это помогало не раз и не два, но после инцидента с шуриным пришлось поменять и его, хотя и на структурное ответвление той же сети ресторанов — бар «Пятёрочка» на Смоленской, в переулках Арбата, тоже сыгравший свою роль.

Дополню: на следующий день после покушения, получив некоторую сумму, и от Григория лично уже ранее упоминавшийся «глок — 19» как знак отличия. В подарках он отставать не хотел, желая представляться в более выгодном свете.

Но не прошло и нескольких дней, как, под присмотром «Осиных» людей и по настоянию Гусятинского, мною было совершено неудачное покушение, в котором пострадала невинная девочка, смерть которой оправдать невозможно. Какое-то глупое стечение обстоятельств. Я сделал всё, чтобы убрать детей из опасного места, даже «засветившись», хоть и с изменённой внешностью, но, всё же дав некоторую зацепку следствию, за что получил очень убедительный и нелицеприятный выговор от шефа, с обещанием этого так просто не оставить. Возможно, всё осталось в подвешенном состоянии благодаря убийству «Отарика», а потом, из-за резких перемен, и вовсе сошло на нет. До сих пор не пойму, как я не заметил игравшего ребёнка, которого дважды прогонял и точно видел, что место пусто — роковая случайность, тем не менее, ударившая сильно не только по мировоззрению в целом, но и понизившая мою самооценку до «ничтожности».

Тогда Григорий вспомнил все мои промахи, неудачи, отказы убивать больше одного человека. Разговор был унизителен ещё и тем, что происходил в присутствии «Усатого» и ещё нескольких человек, явно смотревших на меня со злобой по разным причинам, но более всего из-за зависти. С удовольствием отдал бы им своё место и все эти «лавры», которые, в моём понимании, были скорее грузом, от которого хотелось не только освободиться, но и оттереться.

И тем более что при покушении на Квантришвили (и я об этом рассказал не только Грише, объясняя, почему не стал стрелять в остальных) я опять упёрся в свои принципы, и из уважения к чувствам человека, подбежавшего к смертельно раненному Отари, находившемуся без памяти, то ли пытавшемуся ему помочь, то ли оттащить, не стал производить выстрела. Этот поступок произвёл на мои сентиментальные чувства неизгладимое впечатление, тем более что обычно народ в таких случаях разбегается в разные стороны, думая только о себе. Эти условности, от покушения на «Стаса», где остался живым Лёня, до «Удава», и ещё многие повторяющиеся моменты, где люди оставались живы, теперь, по уверению Григория, произошли из-за моей безалаберности и чуть ли не трусости. Теперь же, когда выяснилось, что с «Отариком» были люди, смерть которых была также «на руку», разразилась буря. Всё говорило о том, что терпеть этого больше нельзя и так продолжаться более не может. Это стало ещё одним доводом для принятия решения «убрать» самого «босса» — ведь ещё одна осечка или принципиальная выходка, и кто знает, чем бы это закончилось.

Но вернусь к тому злосчастному случаю. Взрыв был направленным, и в секторе поражения, кроме «цели» и охранника, я решительно никого не видел, но получилось так, что незадолго до инициации взрывного устройства телохранитель поравнялся с охраняемым и случайно закрыл его от ударной волны, несущей осколки. Всё произошло за доли секунды. Отбросило обоих, но погиб только один — ближний к эпицентру взрыва. До сих пор неясно, где находился ребёнок, ведь я точно видел, как девочки, которых отогнал, сославшись на подъезжающую для разгрузки машину, ушли, и ушли далеко, в сторону игровой площадки. Всё это произошло минут за 10–15 до происшествия, и, кроме вышедших из подъезда, вблизи не было никого! Но ничего не снимает, а лишь усугубляет вину, и только мне известно, как тяжело писать эти строки, отгоняя трусливые мысли изъять их из книги. Но пусть будет видно, насколько ужасно, а вовсе не романтично то, что мне приходилось делать, и пусть в сознании прочитавшего создастся правильное впечатление обо мне.

Родители называли её Юлией, мать после её смерти вскоре оказалась в лечебнице, а отец навсегда покинул этот мир. Думаю, после таких строк вряд ли найдётся хотя бы один человек в мире, который бы нашел для меня оправдание. Даже Саша «Солоник», которого не особенно волновало количество людей, погибших от его руки, и их половой и возрастной состав, не имеет на своём счету ни одного ребёнка, пусть даже погибшего волею случая.

И если и преследуют меня, как наваждение, мысли о том, чем я занимался, то именно здесь, особенно теперь, когда у меня есть своя дочь, и я боюсь её потерять, уже не только мысленно представляя, что может чувствовать отец, опасаясь за своего ребенка, а действительно являясь им. Чудовищные картины возникают в воображении, и разум еле способен сопротивляться им, пожираемый страхом!

Я неплохо знаю взрывное дело, но именно с этой стороной мне вообще не везло. Совпадения, пересечения, случайности и, конечно, пресловутый человеческий фактор доводили до того, что не должно было случиться вообще, если об этом вообще уместно говорить.

Так и случилось через несколько месяцев. Гусятинский, как обычно, загрузил меня по полной, словно хотел найти половину человечества, а вторую перебить. Но, слава Богу, почти все его желания в этот период не уходили дальше первой части. Времени не было вообще, и я, засыпая, просыпался в наушниках, прослушивая чужие телефонные переговоры. Все эти не мои и не нужные мне жизни, выраженные в словах, в основном протекали в суете и проблемах, в изменах и выяснениях обстоятельств. И только небольшая часть, которых я начал воспринимать почти родными, и даже некоторым сопереживал, удивительным образом не путались у меня в голове. Странно, но очень многое было одинаково, даже возраст и состояние здоровья не делали исключения. Мы совсем перестали, да и не хотим понимать друг друга — более того, многое делаем просто в пику. Нет, не назло, но просто наоборот, так, чтобы «не по-твоему». Слушая разговоры, я почти не слышал счастливых людей, только дети еще обладали этим свойством, да иногда старики. Если бы вы знали, как похожи и те и другие. Иногда казалось, что если изменить тембр и частоту голоса, то различить их было бы невозможно.

Несмотря на всё это, мне приходилось пользоваться прослушкой их разговоров, чтобы добывать информацию, и ни разу не было случая, чтобы кто-нибудь да не «помог». Даже если человека просили, умоляя или пугая, чего-либо не говорить, всё равно он это чаще всего делал. Мы, человеки, странные создания, и единственная возможность уберечь тайну — не говорить о ней вовсе. Конечно, есть и исключения, в виде умеющих держать язык за зубами, но мы не можем не реагировать, и порой даже просто молчание указывало, в каком направлении необходимо двигаться — не мытьём, так катаньем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.