Былое и Дума

Былое и Дума

Теперь, когда выборы все больше и больше походят на первомайскую демонстрацию – колонны, оцепление, кивки с мавзолея, «ура, товарищи!», кампании начала девяностых прокручиваются в памяти, словно старое советское кино: «Весна на Заречной улице» или «Начало» – все трогательно и нереально. Романтический период российской демократии. Ни липовых концепций по цене подводной лодки, ни черного пиара, ни бронированных дверей в подъездах. Еще не нужно кланяться префектам, золотить ручку прессе. В 1993 году весь мой предвыборный штаб в Орехово-Борисове состоял из пяти энтузиастов, которые нервные игры политиков ухитрились превратить в непрерывный капустник, в спектакль студенческого театра миниатюр на свежем воздухе. То они братаются с персоналом и пациентами психбольниц, провоцируя журналистов на ехидную реплику, что у коренного населения палаты № 6 Ирина Хакамада занимает третью позицию после Наполеона и китайского императора. То они накачиваются пивом в маргинальных забегаловках под моим лучезарным изображением и громко убеждают друг друга голосовать за эту тетку с плаката: «…классная тетка-то и, видать, горячая – на улице мороз, а она в летнем сарафанчике». То они заставляют меня отстоять очереди во всех орехово-борисовских гастрономах: «Ой, смотри-ка, наш кандидат яйца покупает! Как ее? Харакири? Не-а… Матахари? Не-а… Камасутра? Не-а… Во, вспомнил! Хакамада!». Я тогда забила холодильник на месяц вперед. Муж был потрясен.

А какие у меня были агитаторы! Район Печатники – столичная глухомань. Пурга, метель метет во все концы, во все пределы, автобусы не ходят, метро еще нет, и вдруг на пороге – два божьих одуванчика, платочки накрест, как у блокадников, ватники, валенки, саночки. Где тут литература? Какая литература? Ну листовочки про тебя. Давай листовочки на саночки. Погрузили и повезли.

В 1995-м саночки исчезли и появился административный ресурс. Знаю, потому что сама им воспользовалась. Моей партии «Общее дело» отказали в регистрации. Я узнала об этом случайно: Лобков, тогда журналист НТВ, во время съемок в избирательной комиссии навел объектив камеры на протокол на столе и прочел перевернутый текст. Формальный повод – недопустимый процент сомнительных подписей. Это был удар в спину! Я намывала свои голоса, словно золотые крупицы, по всему Уралу и Дальнему Востоку и гордилась тем, что добыла их в полтора раза больше регистрационной нормы.

До оглашения приговора оставалась ночь. Все как тогда, десять лет назад, когда накануне защиты диссертации мне позвонили и объявили об отмене защиты. Из-за бюрократической ерунды, из-за недобросовестности какой-то канцелярской девчонки. Десять лет я карабкалась на этот советский пьедестал, преодолела все и в конце этого безумного марафона вместо стакана воды мне протянули стакан соли. Я была на грани безумия, я каталась по полу и выла: я больше не могу, я больше не могу, я больше не могу! Спас меня муж. Взял такси, методично объехал всех членов ВАК, и один из них, профессор Радаев, принял решение, что защита состоится. Защита состоялась. Я получила доцентскую книжечку. Она валяется вместе с остальными моими дипломами где-то в ящиках стола. А заработанная тогда щитовидка осталась со мной навсегда.

На этот раз мотаться ради меня по ночной столице было некому. Пришлось справляться самой. Рюмка валерьянки, телефон, записная книжка. Первый звонок Никите Масленникову, советнику Черномырдина и другу моего второго мужа:

– Ты помнишь, Никита? Сырный салат, жареный хлеб, матерные частушки, мама закрывала плотно дверь? Никита, я подписи с кровью собирала…

Второй – Шахновскому. Он работал с Лужковым:

– Не стреляйте, братцы! Я же для вас два года выбивала финансы на московское метро…

Потом еще кому-то, еще кому-то, еще кому-то. Вырубилась с трубкой под ухом. В восемь утра трубка ожила и приказала: через час быть в избирательной комиссии. Не помню, как собиралась, не помню, на чем долетела. Может, на машине. Может, на метле. Но минута в минуту приземлилась в кабинете председателя избиркома Рябова. Вся в черном, вся в длинном, со скорбным лицом. На полу – большой ковер, там, вдали, за ковром – массивный стол, за столом – Рябов:

– Ну чего, Ирина? Никак не уймешься? Сколько ж у тебя знакомых-то оказалось! Все по ресторанчикам с ними шляешься, все юбкой перед ними крутишь?

Возникла радостная идея грохнуть поганца. Но внутренний голос с восточным акцентом шепнул: партию хочешь? Терпи. Без терпения пути не одолеть. А еще вспомнила битком набитый актовый зал школы. Предвыборная встреча с общественностью. Все как обычно – крики, вопли, провокационные вопросы. Отвечаю, возражаю, соглашаюсь, спорю, а взглядом то и дело цепляюсь за старика. Он сидит сбоку, у двери, на самом сквозняке. Палка с набалдашником, руки на палке, подбородок на руках. Белые волосы, голубые глаза, тонкое иконописное лицо. Не старик, а старец. От этого, думаю, я и получу. Сейчас он встанет, и мне хана: уничтожит, испепелит. Такой, что бы ни изрек, завоюет публику тут же. Одна внешность чего стоит! Николай-угодник, заступник святой Руси.

Не встал, не испепелил. Встреча закончилась. Зал опустел. Старец сидит.

– Вам помочь?

– Не надо. Я вот о чем хочу попросить. Вы поторопитесь. Вы стройте свою демократию побыстрее. Пожалуйста. Я вас очень прошу. Попытайтесь побыстрее. Хоть глазком на нее посмотреть. Спасибо.

Поднялся и ушел.

А я широко улыбнулась Рябову:

– Я и с вами, Николай Тимофеевич, в ресторанчик могу сходить.

– Прием закончен. Свободна.

В десять началось заседание избирательной комиссии. Мою маленькую партию утверждали первой. Рябов произнес сорокаминутную речь. При иных обстоятельствах она бы меня восхитила. Высокий образец казуистики. Все слова вроде русские, а смысл неуловим и темен. То ли категорическое «да», то ли категорическое «нет». Говорит – и возникает надежда. Говорит – и она умирает. Когда сердце и печенка слиплись в ком, Рябов сделал финальную паузу и произнес:

– Ну что, будем голосовать? Ну, хочется ей, Ирине нашей, пусть идет?

Уловив кодовое «пусть идет», комиссия дисциплинированно проголосовала за регистрацию партии «Общее дело». Вот тебе, бабушка, и вся политтехнология.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.