Я хочу свой доллар!

Я хочу свой доллар!

Когда я был в Корнелле, я часто заезжал домой в Фар Рокуэй. Один раз, когда я был дома, позвонил телефон: междугородний из Калифорнии. В те времена такой звонок значил, что случилось что-то очень важное, особенно если это был звонок из такого замечательного места — Калифорнии — за миллион миль отсюда.

Некто на другом конце провода сказал:

— Это профессор Фейнман из Корнеллского университета?

— Да.

— С вами говорит мистер такой-то из авиастроительной компании.

Это была одна из больших авиационных компаний в Калифорнии, но, к сожалению, я не помню, какая. Мой собеседник продолжает: «Мы планируем создать лабораторию по реактивным самолетам на ядерной тяге. Она будет иметь бюджет в столько-то миллионов долларов…» Большие цифры. Я сказал: «Минуточку, сэр. Я не понимаю, почему Вы мне все это рассказываете?»

— Дайте мне договорить, — сказал он, — дайте мне объяснить все. Пожалуйста, дайте мне сделать это так, как мне удобно. — И он продолжает в том же духе еще некоторое время и говорит, сколько людей будет работать в лаборатории, столько-то людей такого уровня и столько-то кандидатов такого уровня…

— Извините меня, сэр, — сказал я, — но я думаю, Вы говорите не с тем, с кем надо.

— Я говорю с Ричардом Фейнманом, Ричардом Ф. Фейнманом?

— Да, но…

— Пожалуйста, дайте мне сказать все, что я должен сказать, а потом мы обсудим это.

— Хорошо. — Я сажусь и вполуха слушаю всю эту чепуху, все детали этого большого проекта, все еще не подозревая, зачем он мне сообщает всю эту информацию.

Наконец, когда он закончил, он говорит:

— Я рассказываю все это Вам, потому что мы хотим пригласить Вас в качестве директора лаборатории.

— Вы уверены, что попали по адресу, — говорю я. — Я профессор теоретической физики, а не инженер, специалист по ракетостроению, не авиаинженер, ничего подобного.

— Мы уверены, что Вы именно тот человек.

— Откуда Вы взяли мою фамилию? Почему Вы решили позвонить мне?

— Сэр, Ваше имя значится на патенте по реактивным самолетам на ядерной тяге.

— О! — сказал я, и понял, почему мое имя стояло на патенте, — я должен рассказать Вам эту историю.

Я сказал тому парню:

— Извините, но я хотел бы остаться профессором в Корнеллском университете.

А случилось следующее. Во время войны в Лос-Аламосе был один замечательный парень, ответственный за правительственное патентное бюро. Его звали капитан Смит. Он разослал всем циркуляр, в котором говорилось что-то вроде: «Мы в патентном бюро будем рады запатентовать любую вашу идею для правительства Соединенных Штатов, на которое вы сейчас работаете. Любую идею по ядерной энергии или ее применению, которую, как вам кажется, знает каждый. Это не так. Каждый не знает о ней. Просто зайдите ко мне в кабинет и расскажите о своей идее».

Я вижу Смита во время ланча и по дороге назад в техническую зону говорю ему: «Этот циркуляр, который Вы разослали всем — это же просто безумие — прийти и рассказывать о каждой идее».

Мы обсудили это вдоль и поперек — к этому времени мы уже были у него в кабинете, и я говорю: «У меня столько идей по ядерной энергии совершенно очевидных, что мне придется провести весь день здесь, выдавая их одну за другой».

— НУ, НАПРИМЕР?

— А, чепуха, — говорю я. — Пример первый: ядерный реактор… под водой… вода поступает внутрь… пар идет с другой стороны… Пшшш — это подводная лодка. Или: ядерный реактор… воздух врывается спереди… нагревается ядерной реакцией… выходит сзади… Бум! По воздуху — это самолет. Или: ядерный реактор… через него проходит водород… Зум! — это ракета. Или: ядерный реактор… только вместо того, чтобы использовать обычный уран, используется обогащенный уран с окисью бериллия при высоких температурах, чтобы было эффективней… это — атомная электростанция. Миллион идей! — сказал я, выходя за двери.

Ничего не произошло.

Через три месяца Смит звонит мне в кабинет и говорит: «Фейнман, подводную лодку уже взяли. Но остальные три — Ваши». Вот почему, когда парни из авиастроительной компании в Калифорнии запланировали свою лабораторию и попытались найти специалиста по всяким реактивным штуковинам, — нет ничего проще, — они смотрят, кто взял патент!

Так или иначе, Смит сказал мне подписать какие-то бумаги, на те три идеи, которые я передавал правительству для патентования. В силу какого-то юридического фокуса при передаче патента правительству подписываемый документ не является законным, если он не предусматривает какого-либо обмена, и в бумаге, которую я подписал, говорилось: «За сумму в один доллар я, Ричард Ф. Фейнман, отдаю эту идею правительству Соединенных…»

Я подписал бумагу.

— Где мой доллар?

— Это просто формальность, — сказал Смит, — у нас нет фондов, чтобы выплачивать деньги, мы их не предусмотрели.

— Однако Вы предусмотрели, чтобы в контракте значилось, что я отдаю идею за доллар, — говорю я. — Я хочу свой доллар!

— Это глупо, — протестует Смит.

— Нет, это не глупо, — возражаю я. — Это юридический документ. Вы заставили меня подписать его, а я честный человек. Если я подписываю что-то, где говорится, что мне положен доллар, я должен его получить. И нечего меня дурачить.

— Хорошо, хорошо, — говорит он, начиная сердиться. — Я дам Вам доллар из своего кармана.

— О’кей.

Я беру доллар и уже знаю, что? я буду делать дальше. Я иду в ближайшую лавку и покупаю на доллар (а на него тогда можно было купить не так уж мало) печенье и конфеты, те шоколадные конфеты с вкуснейшей начинкой, целую гору всякой всячины. Потом возвращаюсь в теоретическую лабораторию и выдаю: «Слушайте все, я получил премию. У меня есть печенье! Я получил премию! Доллар за мой патент! Мне дали доллар за патент!»

Все, у кого были патенты (а такие патенты были у многих), все приходили к капитану Смиту: они хотели свой доллар!

Он начал вычищать карманы, выдавая каждому по монете, но скоро понял, что так из него высосут все по капле! Он как сумасшедший пытался образовать фонд, откуда он мог бы выплачивать доллары этим настырным парням. И я не знаю, как он уладил это дело.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.