Попутчики

Попутчики

Я только что сдала государственные экзамены. Пять лет упорного труда над книгой, в клиниках и лабораториях были позади, оставалась только одна забота: куда же ехать работать врачом? Выбор большой. Глаза разбегаются! Миновали и последние студенческие каникулы, которые я провела у родителей на юге, а теперь возвращалась в Москву.

В вагоне поезда было жарко, за окном мелькали поля спелой ржи. Попутчиков было мало. Скоро, как это бывает в поезде, с ближайшими соседями установились самые дружеские отношения.

В моем купе ехали две женщины. Одна из них врач Анна Петровна, другая — старушка Ольга Ивановна — фельдшерица. Обе направлялись из Таджикистана в Москву.

Кажется, ничего особенного не было в Анне Петровне. Худощавая блондинка с серыми спокойными глазами, с тихим голосом, неторопливыми движениями. И однако хотелось смотреть на нее, слушать ее голос.

— Вы из Таджикистана? Какая даль! — воскликнула я.

— Ну, что за даль… — возразила Анна Петровна. Ее лицо оживилось и разгладилась складка между размашистыми бровями. Старушка заснула, слегка покачиваясь от движения вагона.

— Я много читала и слышала о Таджикистане, — поспешила я предупредить.

— Да, природа и жизнь там особые… — уклончиво заметила попутчица.

— Должно быть, интересно посмотреть на караван верблюдов? — не отвыкшая от девичьего многословия, сказала я. — Они ведь очень важные, степенные; не идут, а выступают. А на шее у каждого, наверное, звенит колокольчик, словно говорит: «Давайте дорогу!» А верблюды глядят гордо, строго, свысока… Очень занятно, правда? — наконец, остановилась я.

— Да, верблюды действительно смотрят свысока, да еще и плюют на нижестоящих.

В спокойных глазах Анны Петровны промелькнула усмешка, а я от всего сердца рассмеялась. — А тигры у вас ведь тоже есть?

— О тиграх что-то не слыхала, разве на границе Афганистана? Дикие козы — джейраны водятся. До чего грациозное животное, изящное и любопытное создание! Едете вы, скажем, на автомобиле, они пугливо пересекут на всем скаку дорогу или обгонят машину, а потом вдруг замрут на месте, как вкопанные, и долго-долго провожают нас взглядом огромных черных глаз. Если джейранов вспугнуть, они, конечно, удерут, но обязательно остановятся опять и снова будут глазеть вам вслед. Любопытство сильнее страха, прямо, как у малых ребят, — улыбнулась Анна Петровна.

— А как живут таджики? Должно быть, сидят у кибиток в шелковых халатах, белых чалмах?

— Мужчины любят проводить свободное время в чайхане (чайной). Они обычно мирно беседуют и пьют кок-чай — зеленый чай.

— Это в пятидесятиградусный зной?!

— Удивляетесь? Я сперва тоже удивлялась, а затем и сама пристрастилась. Зеленый чай лучше всех напитков утоляет жажду.

— Мне рассказывал один человек, — заметила я, — что природа в Таджикистане прекрасная… Я представляю себе вокруг хлопковые поля. Тишина необычайная. Кажется, ни одного живого существа, а присмотришься, и вдруг мелькнет стройная дехканка, заметит вас, улыбнется, показав белые крепкие зубы, обожжет взглядом черных глаз, блеснет серебром сквозь шелк платка, взметнутся длинные смоляные косы, и до свидания! Только ее и видели… А кругом вьется виноград, зреют сочные гранаты… Надоело здесь жить, сел на коня и поехал на «Крышу мира» — на Памир… Вы там были?

— Пришлось… — сдержанно ответила Анна Петровна.

— Представляю себе… Я видела даже фотоснимки. На покатых горах метающий снег, а у подножия яркие цветы, наверное особенно много красных маков. Едешь, тропинка ведет все выше и выше, взглянешь вниз — без привычки, конечно, закружится голова… Страшно, должно быть, если на повороте лошадь неловко шагнет. А на дне пропасти рвется пенистая речка и такой грохот стоит, что не услышишь и попутчика… А то вдруг среди гор откроется глазам зеленая долина, а на ней стадо тучных, таких ленивых овец.

Анна Петровна вдруг рассмеялась тихим, добродушным смехом.

— Вы так рассказываете, словно все это видели своими глазами.

— А разве там иначе?

— Несколько лет тому назад, например, долина Вахш представляла собой безводную пустыню с обитателями: пауками-фалангами, ящерицами и скорпионами…

— Неужели? А теперь что там?

— Прорыли канал, пустили воду из реки Вахш… Теперь не только хлопок, но и виноград растет…

— Ой, как интересно! Анна Петровна, а где вы жили прежде?

— В Москве…

Не зная предела своему любопытству, я спросила:

— А почему теперь в Таджикистане?

— Да, видите ли… перед тем как мне окончить медицинский институт, погиб мой муж… летчик… а скоро и ребенок наш… умер… вот и не могла… все напоминало…

Голос Анны Петровны стал глуше, взгляд строже, а между бровями снова залегла складка. Я заметила, как дрогнули ее бледные губы.

— Анна Петровна! Расскажите о вашем сельском участке, — поправляя свое неуместное любопытство, попросила я.

— Ну, что же, — без улыбки сказала Анна Петровна. — Приехала я в районный центр Файзабад. Запущенный одноэтажный дом с мусором вокруг и представлял собой сельскую амбулаторию.

— И много было там врачей?

— Ни одного… Работали в амбулатории только Ольга Ивановна, медсестра-переводчица Тамара, да две санитарки.

— Наверное, обрадовались вашему приезду?

— Вначале не очень. Встретили с оглядкой… — Анна Петровна вздохнула и продолжала: — В институте меня, видно, как и вас, обучили всем наукам, кроме одной: как обходиться с людьми…

— Да… Этому нас не обучали.

— А вот, слушайте. Начала слишком горячо, требовала я сразу много. Ольга Ивановна крутовата нравом. Вот и нашла коса на камень… Не успела я освоиться, как выяснилось, что в дальнем кишлаке появился один случай оспы. Небывалый уже в те годы случай. Потребовала, чтобы пожилая Ольга Ивановна с санитаркой выехала в горные кишлаки, в селения. Она сказала, что не умеет ездить верхом на лошади. Я сочла это актом непослушания и разгорячилась. Не умея ездить верхом на лошади, я взяла с собой комсомолку-таджичку, санитарок и медицинскую сестру Тамару со всем необходимым для противооспенных прививок.

— Что же было дальше? — торопила я.

— Так все и поехали… Целую неделю проводили прививки. Уже заканчивали работу, когда кто-то распустил слух, что русские прививают смерть… — Анна Петровна откинула за ухо светлый завиток волос. — Плохо нам пришлось… Таджички перед нами захлопывали двери кибиток. В отдельных случаях мы делали прививки с большим трудом, долго приходилось убеждать и уговаривать. Никто не хотел продать лепешку или яблоко. В одном кишлаке после прививок несколько темных личностей проводили нас градом камней… Лошадь захромала от ушиба… Едва ускакали…

— А потом?

— Сколько друзей приобрела я потом в этом кишлаке. Но в тот раз после окончания прививок от непривычки к верховой езде и переживаний я заболела, чувствовала себя разбитой. Два дня не поднималась с постели. А Ольга Ивановна не отходила от меня, а потом во всем заменила мне родную мать. С оспенных прививок и началась для меня врачебная практика.

— И оспы больше не было?

— Нет. А через две недели приехал к нам инспектор министерства с приказом срочно провести прививки населению района, где наблюдался случай оспы… А мы уже провели.

— Вы много больных принимали?

— Конечно, только без учета часов и праздников.

— Как же это так?

— А так, с утра и пока всех не примешь. Ведь не откажешь больному, если он проехал километры. А то привезут роженицу или человека, укушенного скорпионом…

— Наверное повидали разных больных?

Анна Петровна взглянула в окно вагона на плывущую даль степи.

— Пришлось повидать многое… Это, конечно, было до того, как оросили долину реки Вахш. Тогда в Таджикистане еще было мало врачей. У меня на глазах умирал от боли в животе дехканин, а я так и не знала от чего, потому что было похоже и на аппендицит, и на заворот кишок, а может быть, и на перитонит, а около нет не только профессора, а просто врача постарше тебя. Вот тогда и начала мыслить, сопоставлять, осторожно действовать, чтобы не повредить. Много было и бессонных ночей. Не отходила от постели больного. И, представьте, нашла причину болезни, помогла, и дехканин выздоровел. Сама не верила.

— Как хорошо, что вы его сделали здоровым!

— Не одна, а вот с ней и с другими, — кивнула она в сторону дремлющей старушки. — Она опытная — бывшая хирургическая сестра, чудесный человек и хороший помощник. На первых порах именно с ее помощью я начала приобретать опыт. Научилась принимать роды, вправлять вывихи, переливать кровь, делать внутривенные вливания и умела уже многое другое, чему так хорошо учит жизнь, практика… Да разве практика сельского врача только в этом? Он самый беспокойный человек в районе. Если в сельпо продают недоброкачественные продукты, врач запрещает их продавать. Нет на хлопковом поле медицинского пункта — надо его организовать. Сельский врач — это и неотложная помощь, и скорая. Он обязан устранить боль и не допустить безвременную смерть. Вот здесь и началась врачебная практика.

Анна Петровна без улыбки внимательно взглянула на меня и сказала:

— Если вас не утомит, я расскажу один случай…

— Утомит? — Да я готова слушать целую ночь!

— Должна вам заметить, что осень в Таджикистане очаровательна. В это время поспевает хлопок, зреет виноград, наливаются соком гранаты.

— А зима в Таджикистане бывает?

— Конечно… только она особая. Самое неприятное зимой — это ветер! А вот дождь пойдет, так льет, льет недели, даже вспомнить скучно. Снега почти не бывает. Вам не хочется спать?

— Нет, что вы?! — искренно заверила я.

— Однажды… в очень сырой ноябрьский вечер постучала ко мне в амбулаторию старуха-таджичка и объяснила, что у нее умирает внук, сирота Али.

Анна Петровна приподняла брови, как человек, который что-то припоминает, и взглянула в окно на красноватый закат.

— Такие посещения бывали частенько, и мы никогда не отказывали в помощи. Но как раз в этот день сравнялся год, как умер мой сын. Ольга Ивановна, видимо, и не сомневалась, что и на этот раз визит состоится, и стала собираться вместе со мной в путь. Трудно мне было в этот день. — Анна Петровна вздохнула и продолжала — Ольга Ивановна — опытная помощница. Она захватила даже маленькую походную лабораторию и все, что может понадобиться. Мне казалось, что лошадь идет слишком медленно, а кишлак неизмеримо далеко… Под проливным дождем, накрытые брезентом, мы пробирались через ущелье горы и приехали на рассвете. Хрупкий, курчавый мальчик, лет пяти, лежал без чувств. Я с трудом посчитала его слабый пульс, послушала сердце, легкие, прощупала большую плотную селезенку. Картина ясная — тяжелая форма малярии.

По-видимому, он болел давно. Наша походная лаборатория дала нам возможность определить у мальчика тропическую малярию. Мне стало ясно: он умрет, если не применить срочного переливания крови. Пока Ольга Ивановна вводила больному под кожу сердечное средство, я взяла капельку крови из пальца больного и определила группу. Моя кровь — первой группы и ею можно было воспользоваться. Стакан крови для меня особого значения не имел, а мальчика это могло спасти.

Ольга Ивановна расстелила салфетку, обмыла спиртом мою руку и руку мальчика, приготовила инструменты и с ее помощью часть моей крови была перелита мальчику. Когда к нему вернулось сознание, я уехала домой.

Ольга Ивановна осталась выхаживать больного, как выхаживала всех, кто оставался на ее руках. Через несколько дней я снова проведала маленького пациента. Переливание крови и последующее лечение дали ожидаемый эффект.

— И мальчик совсем выздоровел?

— Да. Но малярией болели многие другие, а охватить их всех лечением я была не в состоянии. Вот и пришла мысль организовать малярийную станцию со стационаром.

— И вам пришлось организовать?

— Вы думаете это так просто? — ответила она на вопрос вопросом. — Ведь именно этому ни меня, ни вас не учили. Правда?

— Да, — согласилась я, недоумевая, однако, почему организовать больницу в селе должен сам врач. Мне известно, что больницы открывают различные учреждения, органы здравоохранения, а при чем тут врач, который должен прийти на готовое? В то же время выходит, что именно сельский врач и является главным организатором больничного дела… Непонятно!

Анна Петровна продолжала:

— Эта мысль не давала мне покоя. Вот и стали мы с Ольгой Ивановной частыми посетителями сельсовета, райздрава, а один раз, сытые обещаниями, взяли да и катнули в столичный город Сталинабад, в Министерство здравоохранения. Добились разрешения и назад. Однако здесь трудности и начались… Какая же это малярийная станция — больница, если окна без сеток, а вокруг видимо-невидимо стоячих болот с малярийными личинками комаров. Значит, надо их обезвредить? А для этого где достать парижской зелени или обыкновенной нефти?

Анна Петровна облокотилась на вагонный столик и между ее бровями залегла складка.

— Вот и пошла я на поклон к директору совхоза. Показала ему в цифрах, сколько у нас малярийных больных. Убедила не сразу. Пришлось убеждать через райком партии. Потом дал не только нефти, но и комсомольцев на подмогу. Весь наш персонал нефтевал болота…

— А сетки для окон вам прислали?

— Нет. Мы их нашли в одном соседнем хозяйстве, куда их завезли для оранжереи, да так они и валялись без дела… Долго уламывали председателя колхоза, да так и не уломали, пока он в обмен не получил от нашего сельсовета горбылей для постройки… Только тогда и дал нам сетки, а в придачу овощные лейки, которые мы приспособили для нефтевания. Открыли пункт. Вначале не управлялись, было много больных. Анна Петровна прямо взглянула мне в глаза и сказала: — Но больных становилось все меньше, пока малярию не свели на нет. Нашему опыту приехали поучиться даже научные работники Тропического сталинабадского института. Изучали и проверяли, как мы расправились с малярией.

— А что с тем больным мальчиком?

Анна Петровна вскинула на меня свои серые спокойные глаза.

— Мальчик Али выздоровел. В ту зиму его отец-чабан упал в ущелье и разбился, а единственная родственница — бабка умерла… Ну вот, мы с Ольгой Ивановной и определили его в Суворовскую школу. Теперь учится, постоянно нам пишет… А вот и Ольга Ивановна проснулась, — произнесла рассказчица и ласково взглянула на старушку.

Ольга Ивановна на секунду зажмурила свои темные живые глаза и вдруг улыбнулась. Лицо ее выглядело добрым и немного лукавым. Она поправила выбившиеся пряди седых волос из-под косынки.

— Вишь, сплю без конца, старая, — ворчливо заметила она и бодро, не по летам, поднялась. — Сейчас будем есть дыню! — Ольга Ивановна выкатила из-под сиденья желтую большую дыню.

— Какая огромная! — невольно воскликнула я.

— Это нам в дорогу колхозники наши принесли, — заметила Ольга Ивановна. — Они нынче выращивают такие дыни, что миру на удивление… Нигде таких нет, — говорила она и, разрезав дыню, первый сочный кусок подала мне.

— Кушайте! Жаль, Али полакомиться нельзя, — с сожалением сказала она и смахнула рукой неожиданную слезу.

— Опять за свое?! — словно сердясь, произнесла Анна Петровна.

— Да уж ладно, не буду. Только маловато, родной, у нас погостил и дынь не отведал. Все-таки в Суворовской школе уж очень большие военные строгости. Ну, ладно, не буду. — смолкла Ольга Ивановна и, захватив несколько кусков, пошла угощать попутчиков.

Я поняла, что таджикский мальчик Али, видимо, стал для Анны Петровны вторым сыном.

Поезд прибыл в Москву. Только теперь мои скромные попутчики, врач и фельдшерица, сообщили, что их вызвали в Кремль для получения награды. Я с сожалением рассталась с ними.

Через несколько дней в комиссии по распределению врачей меня спросили:

— Где бы вы хотели работать врачом?

— Хочу в Таджикистан! — ответила я совершенно неожиданно не только для комиссии, но и для себя самой.

Председатель, старый профессор, улыбаясь моей поспешности, сказал:

— В Таджикистане молодому врачу, пожалуй, будет трудновато… Ну, а если бы мы предложили вам поехать на Кавказ, скажем, в места, где в свое время побывали и Пушкин, и Лермонтов? Там сейчас тоже нужны врачи…

Видимо, мой голос и поза были унылы. Председатель комиссии лукаво улыбнулся, тепло пожал мне руку и вручил путевку… в Таджикистан. Я почувствовала облегчение и радость. И теперь спустя много лет я иногда вспоминаю о милых попутчиках моей юности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.