Глава 11 Страна подставных

Глава 11

Страна подставных

Август 1993 года

(За четыре месяца до описываемых событий)

Где это я, черт меня побери?

Этот вопрос пришел мне в голову, едва меня пробудил отчетливый скрежет шасси, вылезавших из огромного брюха авиалайнера. Медленно приходя в себя, я увидел красно-синюю эмблему на спинке кресла перед собой и попытался осмыслить ситуацию.

Самолет — явно «Боинг-747»; номер моего места — 2А; место у окна, в салоне первого класса; и хотя глаза у меня вроде бы открыты, мой подбородок все еще покоится у меня на груди, а голова гудит так, будто меня огрели по черепу увесистой полицейской дубинкой.

«Неужели отходняк? — подумал я. — От кваалюда? Да быть того не может!»

Все еще в замешательстве, я вытянул шею, выглянул в маленький овальный иллюминатор слева от себя и попытался врубиться, что к чему. Солнце как раз всходило над горизонтом — значит, утро! Отличная подсказка! Мое настроение тут же улучшилось. Повернув голову, я окинул взглядом панораму под крылом: волнистые зеленые холмы, небольшой белоснежный городок, огромное бирюзовое озеро в форме полумесяца и гигантская струя воды, выстреливающая в воздух на сотни футов, — загляденье, да и только!

Стоп-стоп-стоп. Какого лешего меня вообще занесло на самолет? Да еще такой обшарпанный… А где мой «Гольфстрим»? И как долго я проспал?

Видимо, многовато кваалюда… О, боже! Феназепам!

Я был на грани отчаяния. Я пренебрег предупреждениями своего врача и смешал феназепам с кваалюдом! А ведь оба препарата были снотворными, только из разных групп. Если примешь что-то одно — результат предсказуем: от шести до восьми часов глубокого сна. А вот если принимать их вместе, все могло закончиться… А чем, собственно, все закончилось?

Глубоко вздохнув, я попытался подавить дурные мысли. И тут до меня дошло — ведь мой самолет садится в Швейцарии! Значит, все хорошо! Это дружественная территория! Нейтральная территория! Швейцарская территория! На этой территории полно всяких специальных швейцарских штучек — тающего во рту молочного шоколада, низложенных диктаторов, первоклассных часов, спрятанного нацистского золота, номерных банковских счетов, отмытых бабок, законов о банковской тайне, швейцарских франков… швейцарского кваалюда, в конце концов! Не страна, а сказка! И такая красивая с воздуха! Ни одного небоскреба в поле зрения, лишь тысячи крошечных домиков, и все на природе. А этот гейзер — невероятно! Швейцария! Ха! У них ведь даже имеется собственная разновидность кваалюда! Метаседил — так они его вроде бы зовут, если мне не изменяет память. Надо будет поговорить об этом с консьержем — я усилием воли постарался запомнить эту мысль.

Да, Швейцарию было за что любить, несмотря на то, что половина страны кишела лягушатниками, а другая половина — фрицами. Таково было последствие вековых войн и политических козней; страна буквально оказалась поделена надвое; Женева стала базой лягушатников, и там говорили по-французски, а Цюрих — питомником фрицев, и там говорили по-немецки.

Согласно моим еврейским убеждениям, делать дела можно было только с запрудившими Женеву лягушатниками, но никак не с заполонившими Цюрих фрицами, которые все свое время проводили в мерзкой лающей болтовне, наливались теплым, как моча, пивом и заглатывали шницели в таком количестве, пока их животы не отвисали, как сумки у только что разродившейся самки кенгуру. Не говоря уже о том, что среди них наверняка скрывалось немало нацистских ублюдков, до сих пор живших на золотые коронки, которые они вырвали у моих предков, прежде чем бросить их в газовые камеры!

Кроме того, делать бизнес во франкоговорящей Женеве было приятнее еще и по другой причине. Я имею в виду женщин. Да-да! В отличие от заполонивших Цюрих широкоплечих немок с такими бочками вместо сисек, что с ними впору играть в американский футбол, среднестатистическая француженка, фланирующая по улицам Женевы с пакетом из бутика в руке и пуделем на поводке, стройна и эффектна, даже невзирая на волосатые подмышки. При мысли о французских подмышках у меня вырвался невольный смешок. Ладно, моя цель — деловая Женева, и только она.

Отвернувшись от окна, я посмотрел направо. И обнаружил там спящего Дэнни Поруша. С раскрытым ртом, будто мух ловит, полным огромных белых зубов, ослепительно блистающих в лучах утреннего солнца. На левом запястье Дэнни красовался массивный золотой «ролекс» с таким количеством бриллиантов на циферблате, что их хватило бы на промышленный лазер. Золото сияло, бриллианты сверкали, но ни то ни другое все равно не могло сравниться с его зубами, блиставшими ярче сверхновой звезды. При этом на носу — нелепые очки в роговой оправе, с очевидно простыми стеклами! Ни дать ни взять — типичный васп, этакий респектабельный англосакс в первом классе, даром что чистопородный еврей по происхождению.

Подальше, справа от Дэнни, сидел организатор нашей поездки, Гэри Камински, самозваный эксперт по швейцарским банкам, а по совместительству — финансовый директор «Доллар Тайм Груп», весьма скользкой публичной компании, крупнейшим акционером которой угораздило стать меня. Как и Дэнни, Гэри Камински спал. Его смешной парик с проседью совершенно не совпадал по цвету с его чернильно-черными баками — похоже, парикмахер, который их красил, обладал завидным чувством юмора. Из нездорового любопытства (и по привычке) я воспользовался моментом, чтобы более пристально изучить чудовищную накладку Гэри. Точно, это же типичная работа Сая Сперлинга[6] и его старого доброго «Клуба мужских волос»!

В этот самый момент мимо прошла стюардесса — да это же Франка! До чего все-таки забористая швейцарская штучка! Этакая эффектная и самоуверенная! Белокурые волосы, падающие на кремовую блузку с глухим воротничком. Настоящее кощунство — так прятать сексуальность! А эти сексапильные золотые крылышки, приколотые к блузке как раз на левой груди, — стюардесса, поди ж ты! Все-таки потрясающе породистые тут женщины, особенно эта, в своей красной юбке, туго обтянувшей бедра, и шелковых черных колготках. Что за потрясающий звук они издавали, когда она проходила мимо меня!

На самом деле последнее, что я мог припомнить, это мою попытку подкатить к Франке, когда мы еще были на земле, в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке. Я понравился ей. И, возможно, шанс был. Сегодня ночью! Швейцария! Я и Франка! Но разве мне откроют дверь, если я не постучусь?

С широкой улыбкой и голосом, достаточно громким для того, чтобы прорезаться сквозь мощный рев реактивных двигателей, я позвал: «Франка, любовь моя! Ну, подойди же ко мне! Поговори со мной хоть минутку!»

Франка повернулась на своих шпильках и приняла позу — руки сложенные под грудью, плечи, отведенные назад, спина изогнута легкой дугой, а бедра подняты в демонстрации презрения. Каким взглядом она меня осадила! Эти сузившиеся глазки… этот поджатый ротик… этот наморщенный носик… сколько яда!

Ладно, согласен, перебор. Поэтому… прежде чем я успел закончить свою мысль, Франка снова крутанулась на своих шпильках и пошла прочь.

Что случилось с хваленым швейцарским гостеприимством, черт возьми? Мне же вроде говорили, что все швейцарки — шлюхи? Или речь шла о шведках? Гм… да, кажется, шлюхи — это все шведки. И все же это не давало права Франке игнорировать меня! Я был уважаемым клиентом этой швейцарской авиакомпании, и мой билет стоил… не знаю точно, но, должно быть, кучу бабок! И что я получил взамен? Более широкое кресло и более вкусную еду? Так я все равно проспал на хрен всю эту еду!

Внезапно я почувствовал неодолимое желание отлить. Я взглянул вверх, на сигнал «Пристегните ремни». Черт! Он уже светился, но терпеть я не мог. У меня от рождения был очень маленький мочевой пузырь, а проспал я, наверное, добрых семь часов. Да пошли они! Что они мне сделают, если я встану? Арестуют за то, что я пошел справить нужду? Я попытался встать — и не смог.

Я оглядел себя. Боже всевышний! На мне был не один — на мне было целых четыре ремня. Я был связан! Чьи это долбаные шутки? Я повернул голову направо.

— Поруш, — рявкнул я. — А ну просыпайся, козел, и развяжи меня, козел!

Хоть бы хны. Он только сменил позу: закинул голову назад и продолжал пускать слюни из раскрытого рта. Слюни блестели на солнце, не хуже его зубов.

Еще раз, уже громче:

— Дэнни! Да, проснись, мать твою! Поруш!!! Проснись, скотина, и развяжи меня!

Опять ноль реакции. Я сделал глубокий вдох и медленно склонил голову на левое плечо, а затем мощным толчком бросил ее вправо и боднул Дэнни в плечо.

Через секунду его глаза раскрылись, а рот захлопнулся. Он потряс своей сонной башкой и уставился на меня сквозь нелепые чистые стекла.

— Что… Что случилось? Ты чего делаешь?

— Чего я делаю? Развяжи меня быстро — ты, скотина! Чтобы я мог сорвать эти идиотские очки с твоей тупой рожи!

Дэнни неуверенно улыбнулся:

— Не могу. Они тебя тогда долбанут электрошокером!

— Что? — переспросил я в замешательстве. — Что ты несешь? Кто это долбанет меня шокером?

Дэнни глубоко вздохнул и прошептал:

— Слушай сюда: у нас тут возникли кое-какие проблемы. Ты стал приставать к Франке, — он двинул подбородком в сторону ослепительной белокурой стюардессы, — где-то посреди Атлантического океана. И они чуть было не развернули самолет обратно. Но я уговорил их вместо этого связать тебя и пообещал, что буду стеречь тебя, чтобы ты не вылез из кресла. Швейцарская полиция, должно быть, уже поджидает нас на таможне. Думаю, они собираются арестовать тебя.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь оживить свою кратковременную память. Не вышло. Совсем пав духом, я сказал:

— Я не понимаю, что ты говоришь, Дэнни. Я ничего не помню. Вот совсем ничегошеньки. Что я натворил?

Дэнни пожал плечами:

— Ты хватал ее за сиськи и пытался засунуть язык прямо ей в глотку. Все бы ничего, будь мы в другом месте, но здесь, в воздухе… да, здесь другие правила, не такие, как у нас в офисе. Только сдается мне — на самом-то деле ты ей нравился! Вот прикол-то! — он покачал головой и поджал губы, будто хотел сказать: «Ты упустил хорошенькую киску, Джордан!» А затем произнес:

— Но потом ты попытался задрать ее короткую красную юбку, и тут она всерьез обиделась.

Я помотал головой, не веря своим ушам:

— Почему ты не остановил меня?

— Я пытался, но ты вызверился на меня. Что на тебя нашло?

— Ох… Не знаю точно, — пробормотал я. — Может быть… может быть, три… нет, скорее четыре кваалюда… потом три этих голубеньких, как их — да, феназепам… и… не знаю — может быть, ксанакс?.. или морфин? Но морфин и феназепам мне прописал врач от болей в спине, так что сам-то я не виноват!

Я уцепился за эту спасительную мысль, стараясь не упускать ее как можно дольше. Однако реальность медленно брала верх над иллюзиями. Я откинулся назад в своем уютном кресле первого класса и попытался найти хоть какие-то плюсы в том, что произошло. Но вместо этого окончательно впал в панику:

— О, черт, Герцогиня! Что, если она узнает обо всем этом? Мне кранты, Дэнни! Что я ей скажу? Если все это попадет в газеты — о боже, да она меня на куски порвет! Никакие извинения, никакие оправдания не…

От ужаса я даже не смог закончить свою мысль и подавленно замолчал.

Но новая волна паники уже захлестнула меня:

— О, боже правый! Полиция! Мы ведь для чего полетели коммерческим рейсом — только чтобы сохранить инкогнито. А теперь… арест в чужой стране! О, господи! Убил бы сейчас доктора Эдельсона за то, что прописал мне эти таблетки! Он ведь знает, что я принимаю кваалюд, — я в отчаянии искал козла отпущения, — и все же прописал мне снотворное! Он что, и героин прописал бы мне, козел хренов, попроси я его об этом?

Что это за ужасный кошмар! Что может быть хуже? Арест в Швейцарии — прачечной для денег со всего мира! Мы ведь еще даже не отмыли свои бабки, как уже попали в переплет! Плохое предзнаменование!

Я покивал головой с самым серьезным и тревожным видом:

— Развяжи меня, Дэнни, — сказал я. — Я не буду вставать.

И тут меня осенило:

— Может, мне пойти извиниться перед Франкой, так сказать, загладить инцидент? Сколько у тебя с собой наличных?

Дэнни начал развязывать меня:

— У меня двадцать штук баксов, но я не думаю, что тебе следует пытаться поговорить с ней. Это может только осложнить дело. Я более чем уверен, что ты опять начнешь совать свои лапы ей под юбку, так что…

— Заткнись, Поруш! — не выдержал я. — Кончай базар и давай развязывай меня!

Дэнни ухмыльнулся:

— Ладно! Только советую отдать мне на хранение твой кваалюд. Я пронесу его через таможню, так и быть, сделаю это для тебя.

Я кивнул. Я молился про себя, чтобы швейцарские власти не захотели предавать огласке историю, способную подмочить репутацию их собственной авиакомпании. И цеплялся за эту мысль, как собака за кость, пока мы медленно заходили на посадку над Женевой.

Держа шляпу в руке, прилипнув потной задницей к серому, отливающему голубизной металлическому стулу, я убеждал трех недоверчивых таможенных офицеров, сидевших напротив меня:

— Говорю вам, я ничего не помню. Я очень боюсь летать и поэтому взял с собой эти таблетки, — я указал на два пузырька, стоявших на сером металлическом столе между нами.

К счастью, на ярлыках обоих пузырьков красовалось мое имя. В данных обстоятельствах это оказалось крайне важным. Что до кваалюда, он был надежно запрятан в прямой кишке Дэнни, который, как я надеялся, к тому моменту уже благополучно прошел таможенный контроль.

Трое офицеров швейцарской таможни быстро заговорили друг с другом на странном диалекте французского языка. Это было удивительно — когда они говорили, им удавалось каким-то образом не размыкать губ, и их челюсти оставались крепко сжатыми.

Я украдкой огляделся. Что это за комната? Я в тюрьме? Спрашивать об этом у швейцарцев смысла не было. Их лица не выражали ровным счетом ничего, как будто это были бездумные автоматы, функционировавшие с точностью швейцарских часов. В комнате не было ни окон… ни картин… ни часов… ни телефонов… ни ручек или карандашей на столе… ни бумаги…. ни ламп… ни компьютеров. В ней не было ничего, кроме четырех серых, отливавших голубизной стульев, стола такого же цвета и чахлой герани, явно загибавшейся медленной и мучительной смертью.

Господи! Может, мне нужно обратиться в американское посольство? Как бы не так — надо ж быть таким дураком! Я ведь наверняка фигурирую в каком-нибудь черном списке. Я должен сохранять инкогнито. Такова была цель — инкогнито.

Я посмотрел на трех офицеров. Они продолжали тараторить на швейцарском французском. Один держал пузырек феназепама, другой — мой паспорт, а третий скреб свой безвольный швейцарский подбородок, будто именно он решал мою участь… А может, у него просто чесался подбородок?

Наконец, он перестал чесаться и сказал по-английски:

— Не могли бы вы соизволить рассказать нам вашу историю еще раз?

Не мог бы я… Что? Что за чушь он несет? С чего вдруг эти тупые лягушатники решили изъясняться в такой вычурной форме сослагательного наклонения? «Не мог бы я», да «не угодно ли мне», да «соизволить»… Почему бы просто не потребовать, чтобы я повторил рассказ? Так нет же! Они всего лишь хотят, чтобы я соизволил его повторить! Я глубоко вздохнул. Но прежде чем я начал говорить, дверь распахнулась и в комнату вошел четвертый таможенный офицер. И у этого лягушатника, приметил я, имелись на плечах капитанские лычки.

Не прошло и минуты, как первые три офицера вышли из комнаты с таким же отсутствующим видом, с каким и вошли. Я остался наедине с капитаном. Он улыбнулся мне тонкой лягушачьей улыбкой, потом достал пачку швейцарских сигарет и, прикурив, начал невозмутимо выпускать колечки дыма. А затем сделал прикольный трюк — выпустив такой клуб дыма, что не стало видно его рта, он втянул его в нос двумя густыми столбами. Вот это да! Даже в своем отчаянном положении я нашел это впечатляющим. Даже мой отец никогда такого не делал, а ведь он написал целую книгу о трюках, которые умеют проделывать курильщики! Если я выйду из этой комнаты живым, непременно расспрошу капитана, как он это делает.

Наконец, выпустив еще несколько колечек дыма и втянув их носом, швейцарец сказал:

— Мистер Белфорт, я приношу вам свои извинения за беспокойство, которое мы причинили вам из-за этого досадного недоразумения. Стюардесса согласилась не выдвигать против вас обвинения. Вы свободны и можете идти. Ваши друзья встретят вас снаружи; если желаете, я вас провожу.

Что? Неужели все так просто? Швейцарские банкиры уже поручились за меня? Подумать только! Волк с Уолл-стрит — в самом деле неуязвимый, причем в который раз!

Я расслабился, паника растворилась в воздухе, и в моем мозгу вновь забродили мысли о Франке. Улыбнувшись невинной улыбкой своему новому швейцарскому другу, я сказал:

— Коли уж вы интересуетесь, чего я желаю, то признаюсь вам честно: я хотел бы, чтобы вы каким-то образом свели меня с той самой стюардессой, — и я улыбнулся ему своей фирменной улыбкой Волка с Уолл-стрит.

Лицо капитана окаменело.

О, черт! Я умоляюще поднял руки вверх, ладонями к нему, и быстро добавил:

— Разумеется, только для того, чтобы я смог принести официальные извинения этой сексуальной штучке — то есть, я хотел сказать, этой достойной молодой леди — и, возможно, попытаться как-то загладить… возместить материально… ну, вы понимаете, что я имею в виду. — Я подавил сильнейшее желание ему подмигнуть.

Лягушатник наклонил голову на бок и уставился на меня так, словно хотел сказать: «Ты чокнутый урод!» Но вслух он произнес:

— Нам бы не хотелось, чтобы вы контактировали с этой стюардессой, пока вы находитесь в Швейцарии. По всей видимости, она… как это говорится по-английски? Она слегка…

— Травмирована? — подсказал я.

— Да, именно так — она травмирована. Лучше не скажешь. Нам бы хотелось, чтобы вы воздержались от контактов с ней при любых обстоятельствах. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что вы встретите в Швейцарии много женщин, которые вам понравятся, — если такова цель вашего визита. У вас явно есть нужные друзья, — с этими словами Капитан Желаний лично препроводил меня через таможню, забыв даже поставить штамп в мой паспорт.

В отличие от полета, моя поездка в автомобиле из аэропорта прошла тихо и без происшествий. И я был этому очень рад. Немножко спокойствия — какое облегчение после утреннего хаоса! Мой путь лежал в достославный отель «Ричмонд», предположительно, один из лучших отелей во всей Швейцарии. На самом деле, по мнению моих друзей из местных банковских кругов, «Ричмонд» точно был самой элегантной, самой изысканной гостиницей.

Однако по прибытии на место я обнаружил, что «изысканный» и «элегантный» — это швейцарские эвфемизмы, заменявшие такие неприятные слова, как «унылый» и «тоскливый». Едва я вошел в холл, как тут же заметил, что отель нашпигован антикварной лягушачьей мебелью в стиле Людовика XIV. Швейцар горделиво поведал мне, что вся обстановка — середины XVIII века. Но, на мой проницательный взгляд, королю Людовику следовало бы отправить на гильотину своего декоратора. Цветочный принт на потертом ковролине был из того сорта узоров с завитками, которые легко нарисует даже слепая мартышка, дай ей кисть в лапы. Цветовая гамма тоже была для меня непривычной — сочетание желтоватого, как собачья моча, и розового, как отрыжка. Я был уверен, что лягушатник-управляющий потратил кучу бабла на это дерьмо, но еврей-нувориш вроде меня видел его таким, каким оно и было, — настоящим дерьмом! Я бы предпочел, чтобы ковролин был новым и при этом ярким и веселым!

Ну да ладно, с этим как раз легко смириться. Сложнее обстоит дело с тем, что я должен своим швейцарским банкирам, и этот долг куда важнее ковролина. И самое меньшее, что я мог для них сделать, так это прикинуться, будто признателен им за такой выбор гостиницы. Да и разве может она быть плохой — за шестнадцать тысяч швейцарских франков, то есть четыре штуки баксов в сутки?

Дежурный администратор, высокий гибкий лягушатник, зарегистрировал меня и горделиво перечислил мне знаменитых постояльцев отеля. Оказывается, тут останавливался сам Майкл Джексон. Ну и ну! Теперь я эту дыру уже просто возненавидел.

Через несколько минут я уже был в президентском люксе, куда меня торжественно проводил администратор. Он и так был довольно любезным малым, а еще любезней стал, получив от меня первую дозу — 2000 франков чаевых плюс моя благодарность за то, что регистрация обошлась без поднятого по тревоге Интерпола. Прощаясь, администратор заверил меня, что от лучших швейцарских проституток меня отделяет лишь телефонный звонок.

Я вышел на террасу и распахнул створки дверей, выходящих на Женевское озеро. Какое-то время я рассматривал фонтан-гейзер с немым трепетом. Он выстреливает в воздух на три… четыре… пять сотен футов, не меньше! Что побудило их создать здесь такое? То есть он был красивый, реально, но на что этим швейцарцам самый высокий гейзер в мире?

Тут зазвонил телефон. Звонок был необычный: три коротких звонка, затем полная тишина, три коротких звонка, затем полная тишина. Гребаные лягушатники! Даже телефоны у них звонят не по-человечески! Господи, как мне не хватает Америки! Хочу чизбургер с кетчупом! Хлопьев с молоком! И жареных крылышек!

Я уже успел прийти в ужас, просмотрев меню для заказа еды в номер. Почему весь мир такой отсталый по сравнению с Америкой? И почему весь мир при этом называет нас «тупыми американцами»?

Телефон продолжал звонить. Господи Иисусе! Ну и убогий аппарат. Наверняка одна из первых моделей в мире. Вид у него был такой, как будто им вдоволь попользовались еще в семейке Флинтстоунов![7]

Я сорвал трубку с древнего устройства.

— В чем дело, Дэн?

— Дэн? — Герцогиня была крайне недовольна.

— Ой! Привет, дорогая! Как ты, любимая? Я думал, это Дэнни звонит.

— Нет, это не Дэнни, это я, твоя вторая жена. Как прошел полет?

О господи! Она уже все знает? Да не может быть… Или может? У Герцогини был настоящий нюх на скандал. Прямо шестое чувство! Но на этот раз было слишком быстро даже для нее! Или уже вышли газеты? Вряд ли — не так уж много времени прошло после моих игр со стюардессой, чтобы они могли уже оказаться в «Нью-Йорк пост». Фу, какое облегчение — но только на долю секунды! А затем ужасная мысль: кабельное телевидение! «Си-Эн-Эн»! Я же видел это во время Войны в заливе: этот паршивец Тед Тернер придумал какую-то отпадную систему, которая позволяла ему вести репортажи с места событий в реальном времени! Может, мои шалости тоже уже стали достоянием гласности?

— Ну же! — прошипела моя белокурая Кандидат в Прокуроры. — Я жду ответа.

— О, полет прошел без происшествий. Полет как полет.

Долгая пауза. Ага, Герцогиня проверяет меня, ждет, что я проболтаюсь, не выдержав груза ее молчания! Она хитрая бестия, моя жена! Может, мне следует уже сейчас свалить все на Дэнни? Загодя, так сказать?

Но тут она произнесла:

— Что ж, хорошо, дорогой. Каков сервис в первом классе? Небось, снял какую-нибудь красотку-стюардессу прямо на борту? Ну же, признайся! Я не буду ревновать! — хихикнула она.

Невероятно! Я что, женат на экстрасенсе?

— Нет-нет, — быстро ответил я. — Они все были так себе. Немки, одно слово. Одна была такая здоровущая, что могла бы запросто порвать меня. В общем, я проспал почти весь полет. Даже пропустил ужин.

Кажется, это расстроило Герцогиню:

— Ох, это скверно, малыш. Ты, наверное, голодный? Как прошел таможню — проблем не возникло?

Господи! Надо было немедленно заканчивать этот разговор!

— В общем, довольно гладко. Несколько вопросов — все как обычно. Правда, они даже не поставили мне штамп в паспорте.

Теперь — стратегическая смена темы:

— Ты мне лучше скажи, как там наша малышка Чэнни?

— О, с ней все в порядке. А вот нянька меня просто бесит! Она вообще не расстается с телефоном. Думаю, названивает своим на Ямайку. Зато я подыскала двух биологов, которые будут работать у нас полную рабочую неделю. Они сказали, что смогут истребить водоросли в пруду, покрыв дно какими-то бактериями. Что думаешь?

— Сколько стоит? — спросил я автоматически.

— Девяносто тысяч в год… Это обоим! Семейная парочка. Мне они показались очень милыми.

— Ладно, звучит вполне разумно. Где ты нашла…

Тут в дверь постучали.

— Подожди секундочку, дорогая. Наверное, еду принесли. Я мигом.

Я положил трубку на кровать, подошел к двери, распахнул ее — вот это да! Я поднял глаза выше… еще выше… Просто обалдеть! Негритянка ростом в шесть футов на пороге моего номера! Эфиопка, судя по виду. Мой мозг начал закипать. Какая у нее гладкая кожа! Какая теплая, похотливая улыбка! Какие ноги! С милю длиной! Или это я такой коротышка? Ну что еще сказать… Она была великолепна! И на ней было маленькое черное платье размером с набедренную повязку.

— Чем могу помочь? — спросил я шутливо.

— Привет, — только и сказал она.

Мои подозрения подтвердились. Это была черная шлюха прямо из Эфиопии, умевшая говорить на остальных языках всего два слова: «привет» и «пока»! Ах ты моя прелесть! Знаком я пригласил ее войти и подвел к кровати. Она села. Я присел рядом. Я медленно откинулся назад, протянул к ней левую руку, а правым локтем оперся на кровать — прямо на телефонную трубку… О боже мой! Там же моя жена! ГЕРЦОГИНЯ! БЛИН!

Я быстро прижал палец к губам, молясь, чтобы эта дикая эфиопка понимала интернациональный язык жестов, известный всем шлюхам. Тем более что в данном конкретном случае понять мой жест было проще простого: «Ни слова, ты, СПИД ходячий! Моя жена на проводе, и если она услышит женский голос в номере, я окажусь по уши в дерьме, а ты не получишь денег!»

К счастью, она кивнула.

Я снова взял трубку и пожаловался Герцогине, что нет в мире большей гадости, чем яйца бенедикт. Она согласилась и сказала, что меня она любит под любым соусом. Я внимал каждому ее слову, а потом сказал ей, что тоже ее люблю, что скучаю по ней и не могу жить без нее. И все это, кстати, была чистая правда.

Но стоило мне высказать эту правду, как меня тут же окатила волна уныния. Как я могу, испытывая такие чувства к своей жене, вытворять при этом то, что я вытворяю? Может, со мной что-то не в порядке? Нормальный мужчина не стал бы так себя вести. Даже успешный мужчина — и тот… Да нет, успешный мужчина тем более не стал бы! Одно дело — если ты женился опрометчиво; тогда такого поведения можно ожидать. Но всему ведь есть предел, и я… нет, лучше не заканчивать эту мысль.

Я глубоко вздохнул и попытался выбросить из головы весь негатив, но это оказалось нелегко. Я правда любил свою жену. Она была хорошей девочкой, хоть и разрушила мой первый брак. Впрочем, в том, что он распался, была и моя вина.

Я чувствовал себя так, как будто меня кто-то понуждает поступать именно таким образом, а не иначе, как будто я веду себя так не потому, что хочу, а потому что все ждут от меня именно такого поведения. Как будто моя жизнь — это какая-то сцена, и Волк с Уолл-стрит кривляется на ней к вящему удовольствию воображаемой аудитории, которая обсуждает каждый мой поступок и спрашивает с меня за каждое мое слово.

Неужели я постиг причину расстройства своей личности? Может, здесь собака зарыта? То есть, может, мне и вправду надо забить на Франку? Она ведь и в подметки не годится моей жене. А этот ее французский прононс — нет, уж лучше бруклинский акцент Герцогини! А ведь даже когда я слегка пришел в себя, я все еще пытался узнать у таможенников номер ее телефона. На фига, спрашивается? А потому что я думал, что именно этого ждут от Волка с Уолл-стрит. Все это так ненормально. И все это так печально.

Я взглянул на телку, сидевшую рядом. А вдруг у нее и вправду СПИД? Да вроде нет — на вид совершенно здорова. Слишком здоровая, чтобы оказаться носительницей ВИЧ. Да, но она же из Африки… Ну и что с того? ВИЧ не вчера появился. И заразиться им можно через любую дырку, не только африканскую. Да к тому же я никогда еще ничего не цеплял. Почему же на этот раз должно быть иначе?

Она улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ. Эфиопка сидела на краешке кровати, широко раздвинув ноги. Такая бесстыжая! Такая офигенно сексуальная! А эта ее набедренная повязка… задралась почти выше бедер! Все, в последний раз, решено!

Отказаться от этой горячей шоколадной бесовки было бы просто-напросто насмешкой над здравым смыслом!

Так что я выбросил из головы весь этот негативный хлам и твердо решил: вот только разряжу в нее свою обойму — и тут же выброшу весь оставшийся кваалюд в унитаз, спущу воду и начну новую жизнь.

Так я и поступил. Причем именно в этом порядке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.