V
V
В общем, однако, настроение Лермонтова было мрачно, и, что всего хуже, душевные сумерки настраивали его апатично. Боевое отношение к людям заменялось индифферентным и усталым: работа мысли на время затихала.
Отголосок этого настроения сохранился в двух драмах, написанных Лермонтовым в эти годы.
Одна драма «Два брата» (1836) возникла на почве чисто личных сердечных волнений и в общем своем развитии – мелодраматическая любовная интрига. Психический мир центральной фигуры – некоего Александра Радина – придает, однако, этой мелодраме большое автобиографическое значение. В Радине не осталось и тени мечтательности и мягкосердечия его двух старших братьев – Волина и Арбенина. Сердечное отношение к миру заменено в нем отношением рассудочным. Радин старался подавить в своей душе всякую мечтательность и восприимчивость, выработать возможное самообладание и силу сопротивления всем житейским невзгодам, но, не переставая любить жизнь и ее волнения, не мог сделать ей необходимой уступки и предпочел отойти и стать в стороне от нее. Он, закаленный и готовый к борьбе, в самую борьбу не вмешался. Он вытравил в себе и семейные чувства, и чувство дружбы, чтобы жить одиноко, страдая от своей сердечной раны и мстя за нее людям. Он – холодный человек, безучастный ко всему, кроме своего эгоизма… – Не таким он родился, но таким сделали его люди:
«Все читали на моем лице, – говорит он, – какие-то признаки дурных свойств, которых не было… но их предполагали – и они родились. Я был скромен, меня бранили за лукавство – я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло – никто меня не ласкал – все оскорбляли – я стал злопамятен. Я был угрюм – брат весел и открытен… я чувствовал себя выше его – меня ставили ниже – я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир – меня никто не любил – и я выучился ненавидеть… Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с судьбой и светом. Лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубину сердца… они там и умерли; я стал честолюбив, служил долго… меня обходили; я пустился в большой свет, сделался искусен в науке жизни – а видел, как другие без искусства счастливы; в груди моей возникло отчаянье, не то, которое лечат дулом пистолета, но то отчаянье, которому нет лекарства ни в здешней, ни в будущей жизни; наконец я сделал последнее усилие – я решился узнать хоть раз, что значит быть любимым…»
Но в любви Радин был несчастлив, и эта неудача окончательно его озлобила против всех.
Мотив озлобления, положим, недостаточно глубокий, но он лишь предлог; им только прикрыта настоящая трагедия сердца Радина – то раздражение и вместе с тем та апатия, которую минутами разделял с ним и сам автор.
Эта трагедия станет нам вполне понятна, когда мы вчитаемся в драму «Маскарад» (1834–1835), написанную несколько раньше «Двух братьев».
По выполнению «Маскарад» стоит бесспорно выше всех предшествующих опытов в этом роде[26]: нет ни растянутости в ходе действия, ни того обилия риторики, которая вредила юношеским драмам Лермонтова. Все лица, и главные, и второстепенные, изображены приблизительно с одинаковой рельефностью, и тем спасена цельность впечатления, какое эта драма на нас производит. Кроме того, сама форма стиха – не без подражания Грибоедову, особенно в кратких репликах и сентенциях, – придает диалогу большую живость и избавляет действующих лиц от излишних разговоров. Все эти преимущества «Маскарада» дали драме возможность стать на подмостки (в 50-х годах), хотя особым успехом она на сцене никогда не пользовалась.
Грязный мир сплетен, прокутившихся игроков, бесчестных шулеров, интригующих женщин – вот тот мир, в котором вращаются действующие лица драмы. Главное лицо Арбенин – игрок и плут, но только образумившийся и нашедший в семейном счастье еще нетронутый уголок, где он может прожить остаток дней спокойно и внешним образом честно. Рядом с ним другое главное лицо драмы – его жена, женщина нежная, любящая и кроткая. Драматическое положение, как видим, несколько напоминает «Демона», в особенности если подслушать интимные беседы супругов:
Ты отдалася мне – и любишь, верю я,
Но безотчетно, чувствами играя,
И резвясь, как дитя.
Но я люблю иначе: я всё видел,
Всё перечувствовал, всё понял, всё узнал,
Любил я часто, чаще ненавидел,
И более всего страдал!
Сначала всё хотел, потом всё презирал я,
То сам себя не понимал я,
То мир меня не понимал.
На жизни я своей узнал печать проклятья,
И холодно закрыл объятья
Для чувств и счастия земли…
Так годы многие прошли.
О днях, отравленных волненьем
Порочной юности моей,
С каким глубоким отвращеньем
Я мыслю на груди твоей!
Так, прежде я тебе цены не знал, несчастный;
Но скоро черствая кора
С моей души слетела, мир прекрасный
Моим глазам открылся не напрасно,
И я воскрес для жизни и добра.
Мрачные и грязные стороны жизни, с которыми автор недавно столкнулся, этот мир игроков и кутил, нашел себе яркое отражение в его новом произведении. «Маскарад», в обрисовке второстепенных героев, произведение, действительно, «реальное», без всякого преувеличения списанное с натуры. Что же касается главных лиц, то они все-таки резонеры. Желание решить известную нравственную задачу, а не желание изобразить простое житейское явление, руководило автором, когда он взялся за эту тему.
Драматическая интрига слегка напоминает завязку «Отелло». Та же печальная случайность, которая подает мужу повод подозревать жену в неверности, тогда как на самом деле никто так искренно не любит его, как эта женщина. Тот же злодей, клеветник, под личиною дружбы раздувающий в своем приятеле чувство ревности; наконец, тот же финал, с легкой вариацией. Арбенин убивает жену, не веря ее клятвам, и когда убеждается в роковой ошибке, то сходит с ума.
Прошлое Арбенина нам неизвестно, как и вообще прошлое всех его родственников. О нем можно только догадываться.
Но между Арбениным и героями прежних поэм Лермонтова есть существенная разница. Прежние герои отличались в молодости способностью увлекаться: Волин увлекался своими идеальными мечтами, Радин – любовью, Измаил – патриотизмом, Вадим – местью. У Арбенина не было никакого увлечения. Единственные чувства, о которых он вспоминает с сожалением, это – былой разгул и риск своей честью… Он в юности не имел святыни, даже не знал чистой любви, которая всегда согревала юные дни его старших братьев.
Бог справедлив! и я теперь едва ли
Не осужден нести печали
За все грехи минувших дней.
Бывало, так меня чужие жены ждали,
Теперь я жду жены своей…
В кругу обманщиц милых я напрасно
И глупо юность погубил;
Любим был часто пламенно и страстно,
И ни одну из них я не любил.
Романа не начав, я знал уже развязку,
И для других сердец твердил
Слова любви, как няня сказку.
И тяжко стало мне, и скучно жить!
И кто-то подал мне тогда совет лукавый
Жениться… чтоб иметь святое право
Уж ровно никого на свете не любить.
И я нашел жену, покорное созданье,
Она была прекрасна и нежна,
Как агнец Божий на закланье,
Мной к алтарю приведена…
И вдруг во мне забытый звук проснулся,
Я в душу мертвую свою
Взглянул… и увидал, что я ее люблю;
И стыдно молвить… ужаснулся!..
Опять мечты, опять любовь
В пустой груди бушуют на просторе;
Изломанный челнок – я снова брошен в море…
И Арбенин полюбил свою жену со страстью дикого человека. Он, действительно, дикий человек, но не природный дикарь, а дикарь цивилизованный, который способен на все гадости не по наивности, а по равнодушию или презрению ко всему, что его окружает.
Арбенин – игрок и кутила, но, конечно, не низкого пошиба. Он «зверь» и настоящий «черт», как его аттестует один из его приятелей по игре. Он изверг, расчетливый и холодный мучитель, с чем и сам Арбенин согласен:
Ни в чем и никому я не был в жизнь обязан,
И если я кому платил добром,
То всё не потому, что был к нему привязан;
А – просто – видел пользу в том.
Итак, перед нами какая-то загадочная личность, стоящая, впрочем, не одиноко в ряду других знакомых нам типов. Тип Арбенина логически выведен из тех посылок, какие даны поэтом в его прежних поэмах, повестях и драмах. Лермонтов постепенно разочаровывал своих героев во всем: Волина – в семейных чувствах, Арбенина – в семье и дружбе, Радина – в семье, дружбе и любви; у Вадима он отнял свободу, у Измаила – родину и веру. И основной тип, с которого списаны портреты этих разочарованных и обманутых людей, должен был наконец дойти до тех степеней отрицания всех чувств в мире, до каких дошел Арбенин, герой «Маскарада». Он должен был выродиться в самого страшного и индифферентного эгоиста.
Поставленный вне всяких духовных связей с обществом, человек с бурными страстями, Арбенин все же стремился хоть к чему-нибудь приложить тот запас сил физических и духовных, какими его одарила природа.
…я рожден
С душой кипучею, как лава,
Покуда не растопится, тверда
Она, как камень… но плоха забава
С ее потоком встретиться!..
Он искал какого-нибудь поля деятельности, и он нашел его в игре, т. е. в постоянном риске, который щекотал его нервы. Волнение ему необходимо, и ему все равно, где и при каких условиях он может найти его. Но прошло и это время:
…те дни блаженные прошли.
Я вижу всё насквозь… все тонкости их знаю,
И вот зачем я нынче не играю.
Эти слова Арбенина относились не только к его игре.
Такое состояние душевного «безочарования» почти не поддается анализу – так оно туманно.
Как в «Демоне» Лермонтов создал символический тип, так и в «Маскараде» он незаметно для самого себя перешел за границы действительного мира и, вместо живого человека, дал нам снова какой-то полуфантастический образ; одел своего Демона в модный фрак и заменил сказочную обстановку игорным домом и балом.
Желания Арбенина столь же туманны, как сердечная тревога Демона. Злоба приводит его к преступлению; дружба и любовь сведены либо к расчету, либо к праздной забаве. Он испытал «все сладости порока и злодейства», и не осталось ни одного чувства, за которое мог бы ухватиться, которое могло бы убедить его, что еще стоит жить на свете. Как видим, настроение совсем сходное с настроением Демона до его встречи с Тамарой.
У Арбенина есть своя Тамара: его, как Демона, обновила любовь, такая же страстная, хотя более глубокая; любовь эта гибельна, как и любовь отверженного духа.
В этой любви заключено все эгоистическое счастие Арбенина. С ее исчезновением исчезает и последняя нить, привязывавшая этого человека к жизни.
Да и «что такое жизнь»?
жизнь вещь пустая.
Покуда в сердце быстро льется кровь,
Всё в мире нам и радость и отрада.
Пройдут года желаний и страстей,
И всё вокруг темней, темней!
Что жизнь? давно известная шарада
Для упражнения детей;
Где первое – рожденье! где второе —
Ужасный ряд забот и муки тайных ран,
Где смерть – последнее, а целое – обман!
Лермонтов, отнимая у своих героев одно за другим все чувства, за которые душа цепляется в любви к жизни, отнял и у Арбенина последнюю приманку существования; он отнял у него его семейное счастье, которое погибло в страшной катастрофе.
В решении великого вопроса о примирении идеалов с жизнью поэт возвращался к тому, с чего начал. Мы видели, как он, не будучи в силах помирить свои желания и мечты с действительностью, делал часто слишком мрачный и грустный вывод из малого житейского опыта. Мы встречались уже с таким пессимистическим выводом в детских и юношеских произведениях Лермонтова. В лице Арбенина, героя «Маскарада», этот вывод является теперь перед нами как итог целого нового периода жизни поэта в Петербурге. Выслушав исповедь Арбенина, злого, отчужденного от всех и эгоистичного человека, мы можем сказать, что целые четыре года жизни (1832–1837) прошли для Лермонтова бесплодно и не дали его чувствам и мыслям никакого нового направления.
Этическая загадка жизни оставалась загадкой, и поэт опять не решил ее, а разрубил. Мучимый все теми же вопросами – после тщетной попытки заглушить их шумом молодого разгула и светской болтовни – Лермонтов уставал. Когда он пожелал воплотить в одном типе все свои душевные тревоги, он создал Арбенина, житейская философия которого свелась к отсутствию всякого хотения. Герой был одинок, мрачен, не имел никаких привязанностей, кроме единой – своей любви к жене; он был чужд всем вопросам жизни, был совсем лишний человек без желаний в настоящем, с одной лишь памятью о греховном прошлом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.