I

I

Пушкин только два или три раза определенно, да столько же раз мимоходом, выразил свое представление о сущности бытия, но скудость этих заявлений возмещается их полной отчетливостью. Их общий смысл не оставляет сомнений: Пушкин, подобно Гераклиту, мыслил Абсолютное как огонь. Вот как он изображает запредельный мир, то есть чистое бытие:

Ужели там, где все блистает

Нетленной славой и красой,

Где чистый пламень пожирает

Несовершенство бытия…

(«Ты, сердцу непонятный мрак»)[80]

Очевидно, Пушкин, как и Гераклит, мыслил мировое пламя невещественным, – оттого «чистый пламень», но этому пламени, как и у Гераклита, присущ один физический признак – свечение: он блестит; в черновой у Пушкина было:

Где в блеске новом утопает

Несовершенство бытия.

Этот образ чистого бытия еще более уясняется другим стихом той же черновой:

толь, где вечный свет горит,

и, наконец, стихом из черновой другого стихотворения тех же лет (1822—23) – «Надеждой сладостной младенчески дыша»:

Предел —

Где мысль одна горит в небесной чистоте.

Получается вполне гераклитовский образ Единого начала: невещественный, светящий огонь – мысль; и в тех немногих случаях, где Пушкин хотел представить полное погружение индивидуальной души в Абсолютное, – смерть не запятнанного грехом, – он неизменно изображает Абсолютное, как царство света. Так, о смерти Марии в «Бахчисарайском фонтане» сказано:

Она давно-желанный свет,

Как новый ангел, озарила.

и об умершем ребенке М. Н. Волконской:

В сиянии и радостном покое…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.