2

2

Его появление в лицее запомнилось однокашникам как комическое зрелище. Новичок был укутан в шубы, свитки и одеяла, их долго развязывали, и когда наконец развязали, то глазам присутствующих предстал невзрачный мальчик с длинным носом, пугливо озирающийся по сторонам. Из его ушей торчала вата. Он сразу забился на последнюю парту и просидел там несколько лет, ни с кем не вступая в близкие отношения, никому не поверяя своих сердечных тайн.

Первые письма Гоголя из Нежина полны просьб взять его обратно. Первую зиму он стоял на квартире у надзирателя немца Зельднера, который безжалостно опекал его, вскрывал его письма к родителям и требовал от Василия Афанасьевича постоянных подарков и подношений из Васильевской экономии. Через год Гоголь из своекоштных (то есть состоящих на собственном коште) студентов превратился в казеннокоштного: благодаря хлопотам Д. П. Трощинского граф А. Г. Кушелев-Безбородко зачислил его в «пансионеры» и отменил плату за обучение, которая по тем временам составляла солидную сумму – 1000 рублей в год – и сильно подрывала бюджет почти не имевших наличных денег Гоголей.

Переход в пансион означал и переезд в здание гимназии (это случилось в марте 1822 года), поселение в одном из гимназических музеумов – так назывались комнаты, где жили воспитанники. Тут уж уединиться было почти негде, тут вся жизнь протекала на глазах товарищей, и поневоле приходилось вступать с ними в отношения. Этот быт описан Гоголем во втором томе «Мертвых душ» при рассказе о школьных годах Тентетникова.

Говорят, что и учитель Тентетникова – Александр Петрович – списан с профессора Н. Г. Белоусова. Белоусов был не только преподавателем естественного права, но и инспектором пансиона. Он навел порядок в этом отделении гимназии, и Гоголь писал в Васильевку, что он и его товарищи «не могут нарадоваться» своему инспектору.

Жизнь Гоголя в Нежине делилась на две половины: одна протекала в стенах гимназии, другая – по ту сторону ее стен. Впрочем, так жили все гимназисты. Наиболее состоятельные из них снимали квартиры, некоторые жили даже в домах профессоров, там собирались любители словесности, поэты, музыканты. Так, Редкий стоял на квартире у Белоусова, по субботам у него сходились Кукольник, Гребенка, Любич-Романович, Прокопович, Гоголь. Издавали журнал «Навоз Парнасский». Требования к помещаемым в нем сочинениям были жесткие. Устраивался общий суд. Он приговаривал стихи или прозу или к печатанию, или к немедленному уничтожению. Однажды Гоголь прочитал на заседании свою трагедию «Братья Твердиславичи». Ее приговорили к уничтожению. Гоголь при всех разорвал ее на мелкие клочки и бросил в топившуюся печь.

Кто хочет понять Гоголя тех лет, тот должен заглянуть в его юношескую поэму «Ганц Кюхельгартен». Задумчивый, меланхоличный Ганц, конечно, лишь отчасти Гоголь. Его «томность», его мечтания, его сидения «за книгою преданий» – истинные мечтания и сидения Гоголя в Нежине и лишь одна сторона Гоголя, лишь та его сторона, которая до поры до времени только и была видна его учителям и товарищам. Нелюдимость Гоголя в первые годы жизни в Нежине, его скрытность дали ему прозвища «таинственный карла», «мертвая мысль». Он не отличался успехами в науках, особенно в языках, не было видно его и в играх, в разного рода шалостях, которые устраивались за пределами гимназии (гимназисты шатались по трактирам, играли в карты, в бильярд, часто проигрывая с себя шинели и форменные мундиры), его литературные упражнения тоже не вызывали восторга.

Стихи Гоголя, как вспоминает В. Любич-Романович (ставший впоследствии средней руки поэтом), лишь изредка появлялись в «Навозе Парнасском» «в приятельской переделке» Прокоповича. Константин Базили, уже в те годы выделявшийся своей серьезностью и начитанностью (потом он стал консулом России на Востоке, написал несколько трудов по Востоку), говорил Гоголю: «В стихах упражняйся, а прозой не пиши, уж очень глупо выходит у тебя. Беллетрист из тебя не вытанцуется: это сейчас видно…»

У таких гимназистов, как Кукольник, Редкий, Любич-Романович, было преимущество перед сыном Василия Афанасьевича Гоголя-Яновского – они до гимназии получили изрядное домашнее образование, знали историю и языки. Нестор Кукольник свободно говорил на нескольких языках. Его отец, В. Г. Кукольник, был когда-то воспитателем великих князей и первым директором Нежинского лицея.

Кукольник еще в гимназии писал трагедии, и эти трагедии имели успех. Но главный успех Кукольника был там, где появлялись вино и гитара, он прекрасно пел, импровизировал, играл на бильярде, слыл любимцем нежинских «нимф». Позже Гоголь несколько прокатился насчет Кукольника в «Ревизоре», дав Хлестакову должность своего школьного приятеля – Кукольник по приезде в Петербург служил по министерству финансов.

Ганц Кюхельгартен в поэме Гоголя живет отвлеченной жизнью, книжной жизнью. Сам Гоголь в Нежине писал не только трагедии и элегические поэмы, но и сатиры. Название одной такой сатиры запомнилось соученикам Гоголя – «Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан». Были тут сцены «Завтрак у предводителя», «На ярмарке», «Выборы в городском магистрате», которые Гоголь впоследствии использует в своих повестях.

В своих записках Любич-Романович вспоминает, что Гоголь вечно пропадал где-нибудь – то у мужиков, то на рынке, где слушал, что говорят, и записывал в имевшуюся при нем всегда книжечку. Да и «Книга Всякой Всячины», о которой мы уже упоминали, содержит в себе сведения, накопленные Гоголем во времена студенчества. Будучи привезенными в Петербург, они пошли в дело. Это и частушки, и описания малороссийских обрядов, и эпиграфы, часть из которых попадет потом в «Вечера на хуторе близ Диканьки», и «лексикон малороссийский», и «имена, даваемые при крещении» (в этом списке есть и Солоха, и Параска, и Данило, и Ганна, и Андрий, и Хивря, и Хома, Оксана, Левко, Пидорка, Каленик – все имена будущих героев Гоголя), и малороссийские загадки, блюда и кушанья, а также пословицы, поговорки и фразы малороссийские. Нужное студенту Гоголю – скажем, славянские цифры, описания музыкальных орудий у греков, денег и монет разных государств и т. д. – чередуется здесь с тем, что понадобится Гоголю-писателю. Не все записи в «Книге Всякой Всячины» велись в Нежине, часть их Гоголь внес в книгу уже в Петербурге, но начата она была в Нежине, и в подзаголовке ее стоит: «Нежин, 1826 год».

Это громадная, толстенная книга с обрезом алфавита по краям, с аккуратными вкладками из папиросной бумаги, с рисунками капителей, садовых решеток, с собственными рисунками Гоголя и выписками по астрономии, истории, архитектуре.

Гоголевское затворничество кончилось, когда в гимназии открылся театр. Гоголь расписывал роли для исполнителей, рисовал декорации, сооружал подмостки, делал бутафорские вещи и даже шил костюмы.

Тут пригодился его васильевский опыт вышивания по тюлю. Естественно, что он и играл почти в каждом спектакле. Его актерский талант, или талант передразнивания, которому не удалось развернуться в Обуховке и Кибинцах, здесь раскрылся полностью. Тут они сошлись и с Кукольником. Кукольник в «Недоросле» играл Митрофанушку, Гоголь – госпожу Простакову. Софью в том же спектакле играл А. Данилевский. «Если б он поступил на сцену, он бы был Щепкиным», – вспоминал об успехах Гоголя на гимназических подмостках А. Данилевский. Гоголь был одинаково хорош во всех ролях. Украинского деда он играл так, что зал качало от смеха. В роли Креона в «Эдипе в Афинах» он вызывал ненависть, в роли Простаковой – смех и слезы. Зрителям было жаль эту страстную мать, которая страдает как от своего невежества, так и от безмерной любви к сыну.

«Майская ночь». Худ. С. Харламов

Учебный год в лицее длился с 1 августа до 1 июля. В декабре гимназистов отпускали на рождественские каникулы. Гоголь обычно ездил на эти дни в Васильевку. Но в последних классах он уже не спешил домой, и бывали случаи, когда все разъезжались, а он оставался один в музеуме и отдавал все время чтению и занятиям. Нужно было подготовиться и к выпускным экзаменам, и к предстоящему поприщу в столице.

Гоголь-гимназист. Неизвестный художник. 1820-е годы

Он никогда не открывал никому ни своих намерений, ни планов. Матери в Васильевку он писал о некоторых имеющихся у него опытах и сочинениях, род которых распознать было совсем невозможно.

Речь, скорей всего, шла о стихах, о сочинениях литературных, потому что, готовя себя к юридической карьере, Гоголь втайне мечтал о другом поприще – литературном. Сочинения Гоголя тех лет не сохранились, исключение составляет «Ганц Кюхельгартен», но эта поэма писалась в такой тайне, что даже самые близкие к Гоголю люди (такие, как Прокопович) ничего не знали о ней. Прокопович, например, был убежден, что «Ганц» создавался в Петербурге.

Конечно, поэма эта вся состоит из заимствований, из отголосков то поэзии германской (с ее «туманами» и книжностью), то Пушкина. Пушкин уже проник в стены гимназии, хотя профессор российской словесности П. И. Никольский дальше XVIII века в литературе не пошел, а обо всех новейших писателях говорил «эта молодежь». «Он знакомил нас с так называемыми русскими классиками, – писал Н. Кукольник, – а мы на каждой лекции подкладывали ему для исправления, вместо своих, стихи Пушкина, Козлова, Быкова и других. Он марал их нещадно… Он положительно заставил нас изучать русскую литературу до Пушкина и отрицательно втянул нас в изучение литературы новейшей». Байроновские поэмы, которыми тоже увлекались воспитанники, Никольский называл побасенками.

Главным святилищем для Гоголя была в гимназии библиотека. Здесь он и сам на добровольных началах состоял библиотекарем, тут проводил часы за «Историей государства Российского» Н. М. Карамзина. История была в большой моде в то время. При гимназии образовалось даже специальное историческое общество, участники которого самостоятельно составляли историю от древнейших веков до нового времени. Позже в эту библиотеку поступили и сочинения Гоголя, в том числе рукописные его бумаги – их купил для лицея сын попечителя граф Г. А. Кушелев-Безбородко. Нежин стал хранителем рукописей первого тома «Мертвых душ», «Тараса Бульбы», «Портрета», «Театрального разъезда», «Игроков». Так начала складываться знаменитая «Гоголиана» – собрание гоголевских рукописей, материалов и документов из Васильевского архива Гоголей, которое потом было передано в научную библиотеку Академии наук УССР в Киеве.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.