3
3
В Гурзуфе поэт познакомился со старшими дочерьми генерала Раевского Екатериной и Еленой, с которыми поэта связало литературное общение. «Пушкин часто разговаривал и спорил с старшей Раевской о литературе. – писал П. И. Бартенев, – Стыдливая, серьезная и скромная Елена Николаевна, хорошо зная английский язык, переводила Байрона и Вальтер Скотта по-французски, но втихомолку уничтожала свои переводы. Брат (Николай Раевский-младший. – А. Л.) сказал о том Пушкину, который стал подбирать клочки изорванных бумаг и обнаружил тайну. Он восхищался этими переводами, уверяя, что они чрезвычайно верны». Екатерина Раевская – это скорее всего Катерина III из «Донжуанского списка». Она так же заронила в сердце поэта чувство, большее, нежели простое восхищение. Позже, в стихотворении «Таврида», поэт писал
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Екатерина и вправду была горда, умна, обладала твердой волей. Поэт любил беседовать с ней, восхищался ею, но было одно обстоятельство, которое препятствовало их сближению. Екатерине было тогда 22 года, Пушкину – 21, и по тогдашним строгим понятиям общение между девушкой на выданье и совершеннолетним мужчиной не очень-то поощрялось. Вскоре после Крымской поездки к Екатерине посватался Михаил Орлов, блестящий генерал, принявший капитуляцию Парижа в 1814 году, в будущем декабрист. Сообщая Вяземскому о предстоящей их свадьбе, А. И. Тургенев напоминал: «это та самая, по которой вздыхал поэт».
Конечно, Пушкин увлекался интересной девушкой, но уже тот факт, что он в письме к Вяземскому сравнивает характер созданного им в «Борисе Годунове» образа Марины Мнишек с «Катериной Орловой», ясно говорит о простом восхищении ее сильным характером, нежели о глубокой любви. Стоит только посмотреть на портрет Екатерины Раевской, что бы понять – такая женщина не могла воспламенить чувства поэта. Для этого она слишком холодна, разумна, горда. Выйдя замуж, Екатерина держала своего мужа, боевого генерала, в узде, как простого мальчишку. Позже, когда Орловы поселились в Кишиневе, Пушкин был частым гостем в их доме. «Пушкин больше не корчит из себя жестокого, – пишет Екатерина в письме, – он очень часто приходит к нам курить свою трубку и рассуждает или болтает очень приятно». В 1822 году она родила сына Николеньку. В дальнейшем их пути разошлись, и только изредка Екатерина Николаевна и Пушкин упоминают друг о друге в письмах к своим друзьям.
Зато болезненной, но особенно романтической Елене поэт посвящает нежные и трогательные строки:
Увы! зачем она блистает
Минутной, нежной красотой?
Она приметно увядает
Во цвете юности живой…
Увянет! Жизнью молодою
Не долго наслаждаться ей:
Не долго радовать собою
Счастливый круг семьи своей,
Беспечной милой остротою
Беседы наши оживлять
Страдальца душу услаждать…
Некоторые исследователи относят это стихотворение к Екатерине Раевской. Однако, если внимательно отметить в нем черты характера – «тихой, ясною душою», – той девушки, о которой поэт скорбит, и сравнить их с гордым характером Екатерины, то сразу станет ясно, кому посвящено данное стихотворение. Вообще следует отметить, что все произведения, написанные на Юге, в период общения поэта с девическим цветником Раевских, не заключают в себе ни любовного, ни тем более эротического смысла. Напрасно пушкиноведы ищут в них какие-то намеки на страстные чувства. Поэт старался скрыть даже тот романтический элемент влюбленности, который с неизбежностью присутствовал в общении с обаятельными и порядочными девушками.
В конце 1820 года, уже находясь в имении Раевских-Давыдовых, Каменке, Пушкин написал прелестную элегию «Редеет облаков летучая гряда». Появление «звезды печальной, вечерней звезды» – Венеры, будит в поэте воспоминания о недавнем путешествии по Крыму.
* * *
Редеет облаков летучая гряда
Звезда печальная, вечерняя звезда!
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив и черных скал вершины.
Люблю твой слабый свет в небесной вышине,
Он думы разбудил уснувшие во мне.
Я помню твой восход знакомое светило,
Над мирною страной, где все для взоров мило:
Где стройны тополи в долинах вознеслись
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны.
Там некогда в горах, сердечной неги полный,
Над морем я влачил задумчивую лень…
И завершает поэт свою элегию тремя строчками:
Когда на хижины сходила ночи тень,
И дева юная во мгле тебя искала,
И именем своим подругам называла.
Через три года, отправив элегию друзьям в Петербург, поэт запретил печатать последние эти строки. Однако элегия появилась в «Полярной звезде» без изменений. Это очень взволновало Пушкина, и он писал А. Бестужеву: «Посуди сам: мне случилось когда-то быть влюблену без памяти… Бог тебя простит! но ты осрамил меня в нынешней «Звезде» – напечатав три последние стиха моей элегии; черт дернул меня написать еще кстати о «Бахчисарайском фонтане» какие-то чувствительные строчки и припоминать тут же элегическую мою красавицу. Вообрази мое отчаяние, когда я увидел их напечатанными. Журнал может попасть в ее руки; что ж она подумает, видя с какой охотою беседую об ней с одним из петербургских моих приятелей?… Признаюсь, одною мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики».
Кто же эта дорогая сердцу поэта женщина, в которую он когда-то был влюблен и воспетая в элегии? Конечно же, одна из дочерей Раевских. Но кто именно? Давайте обратим внимание на последнюю строку. Юная дева называет Венеру своим именем. Почему? Существуют две интересные версии: первая основывается на древнем античном мифе о превращении в звезду Елены Прекрасной, из-за которой началась Троянская война. Этот миф могли знать и Пушкин, и Раевские, знакомые с античной мифологией по французским источникам. Образованным Раевским и самому поэту наверняка была известна строка из Горация:
…fratres Helenae, lumina sidera.
(близнец Елены, вечерняя звезда)
Вторая версия заключается в том, что в католическом мире планету Венеру называют иногда «звездой Марии». Эту версию выдвинул известный поэт-символист и знаток античности Вячеслав Иванов. Из первой версии следует, что «элегической» красавицей могла быть Елена Раевская, из второй – ее сестра Мария. И та, и другая версии лишь предположения. Очень трудно делать какие – либо выводы на столь хрупкой основе. Однако мы можем, основываясь на психологии поэта, на его понимании женского идеала, который сформировался как отрицание идеала сексуального, предположить, что «элегической красавицей» скорее всего была 16-летняя Елена Раевская, умеющая писать прекрасные стихи, обладающая тонким пониманием поэзии великих англичан, болезненная, скромная, и в тоже время высокая, стройная, с внешностью богини красавица, с привлекающими всех своими голубыми глазами. Среди замечательных дочерей генерала Раевского именно она более всего могла приковать внимание поэта, и возбудить в нем снова угасающее чувство «платонической» влюбленности.
Обычно пушкиноведы, проводя в качестве доказательств своей версии различные стихотворения поэта или его письма, очень мало внимания уделяют психологической достоверности того или иного пушкинского выражения. Все их доказательства не совсем убедительны, потому что основаны на сопоставлении имен, дат, внешних характеристик действующих лиц, каких-то не связанных между собой событий и т. д. В них нет психологической верности анализа тех или иных автобиографических стихов, разбросанных по рукописям поэта, проникновения в реальный, а не выдуманный авторомдушевный мир Пушкина.
Вчитайтесь внимательно в вышеприведенное письмо: «…одною мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики». Какие мысли 14-летнего подростка (Марии Раевской) могли так привлечь Пушкина, что он дорожит ими более всех на свете? Так мог сказать только человек, влюбленный в женщину, отвечающую его «инцестуальному» идеалу. Не столько внешняя привлекательность, сколько, прежде всего, душа ее. Эротизм поэта отступал в глубины подсознания. Духовная близость, созвучие настроения, психологическая гармония – вот что волновало поэта в этот период жизни. Пушкин испытывал душевный кризис, и печаль разлуки еще преследовала его.
Конечно, страдающий от сексуальной неудовлетворенности поэт флиртовал со всеми девушками, играл с ними в любовь, которая сопровождалась со стороны участниц бурными порывами ревности. Он был влюблен как бы во всех сразу, но по-разному. Как правильно отметил П. К. Губер, у Пушкина в Крыму завязался «курортный» роман – скорее всего с Екатериной Раевской – Катерина III «Донжуанского списка». Именно она, в силу своего возраста, могла привлечь Пушкина как новый сексуальный объект. Беседы о литературе, вечерние гулянья, а может быть и тайные встречи с элементами легкой эротики – все это могло случиться, зная нетерпеливый и неуемный сексуальный аппетит молодого человека. (Отношения с Анной Гирей здесь во внимание не принимаются, так как они были построены на чисто сексуальной основе.)
Первоначальный флирт с Марией на Кавказе был забыт. Вряд ли поэт соблазнял 14-летнюю девушку, хотя дальнейшие его поступки по отношении к 12-летней Адели, буквально через несколько месяцев после крымских влюбленностей, дают пищу и для такого предположения. Легкие ухаживания Пушкина все таки были приятны юной смуглянке с горящими глазами. И когда внимание поэта переключилось на старших сестер, то Мария начала ревновать. И к Екатерине, с которой у Пушкина наверняка установились полуинтимные отношения, и к Елене, чей образ, в чем-то близкий к образу оставленной в Петербурге Софьи Потоцкой (или Натальи Кочубей), пробудил у Пушкина вновь чувствительные и нежные любовные чувства.
Это только мое предположение, которое, как мне кажется, вполне логично и естественно. Но если внешне Пушкин проявлял какие-то элементы ухаживания за всеми сестрами, то глубинная, душевная близость установилась у него именно с Еленой. Современники не понимали состояния его «чувствительной» составляющей. Вышеупомянутый Густав Олизар считал, что «Бахчисарайский фонтан» написан для Марии Раевской, А. И. Тургенев слышал, что поэт влюблен в старшую сестру – Екатерину. Никто не говорил о Елене, потому что поэт тщательно скрывал свое отношение к прелестной девушке.
Почему Пушкин рассердился на А. Бестужева, который напечатал элегию «Редеет облаков летучая гряда» в своем журнале вместе с тремя последними строками? Ведь они вполне невинны, в них нет никакой эротичности. Именно поэтому Пушкин и рассердился. В черновике его письма есть перечеркнутые строки: «Ты напечатал те стихи, об которых именно просил тебя не выдавать их в п. Ты не знаешь до какой степени это мне досадно. (Они относятся писаны к женщине, которая читала их)». Только женщине духовно близкой, чье печальное настроение и поэтическое восприятие жизни было созвучно его настроению, Пушкин мог прочесть свою исповедь, полную психологической напряженности. И только тонкая натура Елены Раевской могла понять чувства поэта, его страдающую лиру, его первые «чувствительные» порывы.
Что касается поэмы «Бахчисарайский фонтан», которая была написана в Кишиневе, то, следует согласиться с тем, что прообразами главных героинь: Марии Потоцкой и Заремы стали сестры Раевские и Анна Гирей. Елена – это Мария Потоцкая, нежная и печальная, в которую страстно влюблен хан Гирей.
Все в ней пленяло: тихий нрав,
Движенья стройные, живые
И очи томно-голубые.
Это описание полностью соответствует внешности и характеру Елены Раевской, которая, по словам П. И. Бартенева, была «высокая, стройная, с голубыми глазами. Ее скромность и стыдливость, увлечение поэзией, «тихую и ясную душу» поэт перенес на образ пленительной Марии Потоцкой:
Но в тишине души своей
Она любви еще не знала
И независимый досуг
В отцовском замке меж подруг
Одним забавам посвящала
Поведение и чувства главной героини поэмы, отношение к непонятным ей страстям, бушующим в сердцах Гирея и Заремы – все это психологически верно для характера Елены Раевской. Прочтите еще раз трепетные строки Пушкина, посвященные болезненной девушке:
Увы! зачем она блистает
Минутной, нежной красотой?
Она приметно увядает
Во цвете юности живой…
Увянет! Жизнью молодою
Не долго наслаждаться ей:
Почти таким же страдающим тоном и таким же стихотворным ритмом, предвидя горький конец прелестной польки, Пушкин как бы смирившись с потерей, говорит о пленнице гарема печальные слова:
Что делать ей в пустыне мира?
Уж ей пора, Марию ждут.
И небеса на лоно мира
Родной улыбкою зовут.
С другой стороны, образ Заремы, страстной и ревнивой, списан поэтом со смуглой, порывистой, живой и, видимо, так же ревнивой Анны Гирей, хотя может к этому образу примешалось и впечатление от милого черноокого подростка – Марии Раевской.
…пленительные очи
Яснее дня, чернее ночи.
Пушкин выразил в этой поэме всю силу обуревающих его воспоминаний и романтических чувств. Ревность Анны Гирей с ее южной кровью и черкесскими страстями к Елене Раевской – вот скорее всего основа сюжета «Бахчисарайского фонтана». Но поэт не хотел, чтобы прелестные сестры Раевские, а тем более их отец или братья узнали о его душевных переживаниях. Направляя для издания рукопись этой поэмы брату Льву, Пушкин писал из Одессы 25 августа 1823 года: «Так и быть, я Вяземскому пришлю “Фонтан” – выпустив любовный бред – а жаль!» «Любовным бредом» поэт назвал 10 строк поэмы, в которых отражена вся сила охватившего его безумства. Знакомясь с черновиками «Бахчисарайского фонтана», мы видим, что, тщательно скрывая свое увлечение, Пушкин во всех трех прижизненных изданиях поэмы не разрешал печатать эти десять строк.
Происхождение поэмы носит явно интимный характер. Романтические струны поэта взволнованы сильным и ярким чувством. И это возвышенное волнение и восхищение добродетельной и стойкой красотой, как бы застывшее в поэме, до сих пор сохраняет для нас бессмертную прелесть этого «любовного бреда». В том же письме к брату Пушкин приоткрыл завесу над своими глубинными чувствами: «Здесь Туманский (чиновник на службе у графа Воронцова. – А. Л.)…я прочел ему отрывки из “Бахчисарайского фонтана”, сказав, что не желал бы ее напечатать, потому что “многие места относятся к одной женщине, в которую я был долго и очень глупо влюблен, и что роль Петрарки мне не по нутру”».
Пушкиноведы до сих пор спорят, кто же была эта женщина, о которой думал поэт в период написания поэмы и чей образ преследовал его в течении нескольких лет? В послесловии к поэме, где Пушкин описывает свое посещение Бахчисарайского дворца, он дает такое реальное и автобиографическое описание своих видений и ассоциаций, что не нужно никаких изысканий и споров, что бы угадать имя той женщины. Другие так же могли легко это сделать, поэтому поэт и запретил печатать последние десять строк. Ведь фактически эти строки – признание в любви. Внимательно вчитайтесь в его стихи:
Где скрылись ханы? Где гарем?
Кругом все тихо и уныло,
Все изменилось!.. Но не тем
В то время сердце полно было:
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью;
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью,
И по дворцу летучей тенью
Мелькала дева предо мной!
…………………………………………
Чью тень, о други, видел я?
Скажите мне: чей образ нежный
Тогда преследовал меня
Неотразимый, неизбежный?
Марии ль чиста душа
Явилась мне или Зарема
Средь опустелого гарема.
Я помню столь же милый взгляд
И красоту еще земную…
Все думы сердца к ней летят;
Об ней в изгнании тоскую…
Безумец! Полно! перестань,
Не оживляй тоски напрасной
Заплачена тобою дань. —
Опомнись! Долго ль, узник томный,
Тебе оковы лобызать,
И в свете лирою нескромной
Свое безумство разглашать.
Эта строки полностью подтверждают мое предположение, что именно о Елене Раевской говорил Пушкин в своем письме, как о женщине, «в которую он был долго и глупо влюблен». Сравните выделенные мной строки в послесловии к «Бахчисарайскому фонтану» с стихотворением, посвященном Елене Раевской. Одни и те же поэтические образы, говорящие о милой, нежной прекрасной, но преждевременно уходящей из жизни девушке. Только о Елене Раевской поэт мог сказать «…и красоту еще земную». Я считаю, что весь «любовный бред» в «Бахчисарайском фонтане», все образы крымских элегий поэта, все его переживания по поводу их напечатания относятся к Елене Раевской, скромной, нежной, поэтической натуре. Пушкин, ухаживая за всеми сестрами, питал к Елене, видимо, какое-то особенное чувство, которое было известно и самой девушке, и ее сестрам.
Душевная близость между поэтом и Еленой вызывала их ревность, особенно это чувство было заметно у порывистой и юной Марии. Да и не мог Пушкин серьезно влюбиться в них, потому что их снисходительное отношение к поэту было явно заметно и ущемляло его гордость. Первый биограф Пушкина П. И. Бартенев писал: «Нам случалось беседовать с княгиней М. Н. Волконской и Ек. Н. Орловой (урожденными Раевскими). Обе они отзывались о Пушкине с улыбкой некоторого пренебрежения и говорили, что в Каменке восхищались его стихами, но ему самому не придавали никакого значения. Пушкина это огорчало и приводило в досаду». (Каменка – имение родственников Раевских, Давыдовых, где поэт гостил в начале 1821 года).
Зная необыкновенную обидчивость поэта, его крайнюю гордость, как свойство его истерического характера, вряд ли его легкий флирт с Марией и Екатериной Раевскими мог перерасти в сильное и нежное чувство. Там, быть может, поэт окончательно расстался с Еленой, но мысль о ней, жгучая и терзающая сердце «идеальная» любовь, постоянно сопровождала Пушкина. Именно в Каменке поэт написал элегию «Редеет облаков…» и стихотворение «Увы! Зачем она блистает…», как бы в прощание со своим «нежным» идеалом. А 22 февраля поэт, трагически переживая свою романтическую любовь, создает шедевр психологической лирики:
Я пережил свои желанья,
Я разлюбил свои мечты,
Остались мне одни страданья,
Плоды сердечной пустоты.
Мы увидим, как в дальнейшем Пушкин пытался вырваться из плена «чувствительности» и бросился в мир сексуальных страстей. Но какие-то волны воспоминаний постоянно накатывали на поэта. Его постоянно, в течение трех лет, терзала мысль о прекрасной девушке, чья душа была созвучна его душе, и к которой он испытал необычное для его эротического характера «петрарковское» чувство.
Почти через год после встречи с Раевскими, летом 1821 года, жгучее воспоминание о любви, перенесенной в прошлые годы, которая, скорее всего, была разделена Еленой Раевской, вновь потрясло сердце поэта. В июле 1821 года все семейство Раевских, а так же родственники его, Давыдовы, приехали в гости в Кишинев к М. Ф. Орлову, мужу Екатерины Раевской. Пушкин также встретился с любимым семейством и любимыми девушками. Через месяц, в минуты сильного возбуждения его «чувствительности» под впечатлением от новой встречи, Пушкин подряд 23 и 24 августа написал сразу две элегии, проникнутые искренними чувствами, которые удивительно правдиво описывают его встречи.
* * *
Умолкну скоро я!.. Но если в день печали
Задумчивой игрой мне струны отвечали;
Но если юноши, внимая молча мне, —
Дивились долгому любви моей мученью;
Но если ты сама, предавшись умиленью,
Печальные стихи твердила в тишине
И сердца моего язык любила страстный…
Но если я любим… позволь, о милый друг,
Позволь одушевить прощальный лиры звук
Заветным именем любовницы прекрасной!..
Когда меня навек обымет смертный сон,
Над урною моей промолви с умиленьем:
Он мною был любим, он мне был одолжен
И песен и любви последним вдохновеньем.
На следующий день поэт пишет вторую элегию:
* * *
Мой друг, забыты мной следы минувших лет
И младости моей мятежное теченье.
Не спрашивай меня о том, чего уж нет,
Что было мне дано в печаль и в наслажденье,
Что я любил, что изменило мне.
Пускай я радости вкушаю не вполне;
Но ты, невинная! ты рождена для счастья.
Беспечно верь ему, летучий миг лови:
Душа твоя жива для дружбы, для любви,
Для поцелуев сладострастья;
Душа твоя чиста; унынье чуждо ей;
Светла, как ясный день, младенческая совесть.
К чему тебе внимать безумства и страстей
Незанимательную повесть?
Она твой тихий ум невольно возмутит;
Ты слезы будешь лить, ты сердцем содрогнешься;
Доверчивой души беспечность улетит,
И ты моей любви… быть может, ужаснешься,
Быть может, навсегда… Нет, милая моя,
Лишиться я боюсь последних наслаждений,
Не требуй от меня опасных откровений:
Сегодня я люблю, сегодня счастлив я…
В этих стихах выражены с необыкновенной силой «инцестуальные» сомнения поэта. Он восхищен «чистой душой» и невинностью девушки, считает, что она «рождена для счастья» и поэтому против, чтобы ее светлая «младенческая совесть» внимала обуревающим его душу «безумствам и страстям». Поэта обуревают сильные сексуальные желания, которые возникают подсознательно, и в то же время он не может направить их на объект своего «платонического» чувства. Он боится, что его грубая чувственность возмутит ее «тихий ум». И эта чувственность смолкает, прячется в глубины «либидо», чтобы потом вырваться на свободу и проявляться постоянно в виде бесконечных любовных историй с молдавскими женами.
На следующий день после написания элегий, поэт начал сочинять «Бахчисарайский фонтан». «Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины», – признавался поэт год спустя в другом письме к А. Бестужеву. Не Елену ли Раевскую имел ввиду Пушкин? Воспоминания о сильной романтической нахлынули бурным потоком. Чувства руководили его пером. Елена Раевская заняла свое место в сердце поэта; может быть надолго, но не навсегда. Вряд ли она является его «утаенной любовью». «Утаенная любовь» Пушкина – это женщина, скрытая под инициалами NN, предмет его северной, петербургской любви – прекрасная незнакомка, имя которой поэт не решился открыть даже через 10 лет.
Период жизни Пушкина с 1819 по 1821 годы оказался самым романтическим периодом в его сердечной жизни. Бурная сексуальная послелицейская жизнь сменилась всплеском возвышенных чувств, которые волнами накатили на него сначала в Петербурге, перед ссылкой, потом в Гурзуфе, после встречи с Раевскими. Фактически это была одна волна, которая сформировала у поэта устойчивый «инцестуальный» идеал высшей женщины, к которой невозможны никакие эротические устремления. Эти бесконечно возвышенные и благородные женские образы, проникшие в душу поэта, сопровождали его очень долго и водили струнами его лиры. И, как это нередко бывало у Пушкина, две прельстивших его девушки, два одновременно возникших воспоминания, перекликаются, сливаются в один, постепенно приобретая менее реальный, но еще более возвышенный облик. Через 15 лет, в 1828 году, по-прежнему встают в черновиках поэта два этих нежных образа:
И нет отрады мне – и тихо предо мной
Встают два призрака младые.
Две тени милые, – два данные судьбой
Мне ангела во дни былые.
Может быть, этими «ангелами» были Софья Потоцкая и Елена Раевская, которым поэт подарил свои романтические чувства и вдохновленные этими чувствами стихи.
Увлечение Пушкина видимо встретило ответ в душе Елены Николаевны. Она любила слушать его стихи, не отвергала осторожных признаний поэта. Но возвышенная любовь его осталась неразделенной. Поэт не мог или не хотел заразить девушку своей влюбленностью. Может быть, Пушкин понимал, что между ними не может быть никаких отношений, что болезненная Елена не жилец в этом мире (она пережила поэта), что он сам является незавидным женихом, что… и многое, многое другое. Ведь подсознательно Пушкин так боялся впасть в любовь, что всегда старался избегать встреч с возвышенными и недоступными женщинами. Однако судьба постоянно сводила его с «идеальными» представительницами прекрасного пола. Именно они – эти «ангелы», эти прекрасные девы, к которым поэт не испытывал чувственных желаний, эти полупризрачные образы легли в основу пушкинского «идеала» женщины.
Этот идеал был недоступен для физической близости, он обладал всеми достоинствами и добродетелями, которые воспевались великими поэтами. Пушкинскому «идеалу» присущи ум, преданность, понятия о чести, скромность, верность, красота внешняя и духовная. Именно такие черты присущи всем героиням поэта, начиная с Марии Потоцкой и Татьяны Лариной. Но это был только идеал. Он влюблялся в таких женщин, восхищался ими, страдал от неразделенной любви, но постоянно бежал от них и вновь погружался в стихию бешеных сексуальных удовольствий.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.