2. Нахалитэ анпостижибль

Выходящий где-то в Калифорнии – не то в Лос-Анджелесе, не то в Санта-Барбаре – еженедельник «Панорама» добросовестно предупредил, что не имеет намерения вступаться за «бойких ребят из Миннеаполиса», опубликовавших так называемые «Тайные записки А. С. Пушкина». «Бог им, как говорится, судья», – не без грусти заключает «Панорама» свое редакционное примечание.

Не будем и мы учить «бойких ребят» уму-разуму. Тем более, что они вовсе не стремятся пополнить свои знания и способствовать торжеству истины. У них нет ни малейшей возможности подкрепить заявленную претензию на обладание «утаенным дневником Пушкина».

В их распоряжении нет рукописи «дневника». Нет хотя бы копии. Был, говорят нам, перевод с текста, написанного «по-французски». Рукописи перевода опять-таки нет. И спросить о ней не у кого, фамилия переводчика – и та осталась неизвестной. Напрашивается вывод, сделанный нами в «Вопросах литературы» (1989, № 2): ничего нет, ни тщательной фальсификации, ни плохонькой подделки. Есть откровенная халтура.

Столь определенная оценка не оставляла предлогов для полемики. Поэтому «бойкие ребята» сильно отвлеклись от нашего разбора и произвольно переиначили сказанное в нем.

Придется дословно повторить итог нашего первого выступления.

«Думается, что Илья Самойлович Зильберштейн преувеличил достоинства книги, когда обозвал ее подделкой… У настоящего фальсификатора не может быть ничего общего с невежеством и халтурой. Ему предстоит действовать тщательно, находчиво и хитроумно, усвоить основательный багаж знаний, навыки мастерства.

Кто не владеет слогом, кто попросту необразован – манеру кого из писателей он сумеет воспроизвести? Разве что равноценного себе графомана».

«Бойкие ребята» самые нелестные, самые невыгодные выражения как бы не заметили, потихоньку опустили. Остальное изложили по способу «наоборот»: Лацис, мол, пытается доказать, что «Записки» – подделка.

Рассказывают «бойкие ребята» еще и такую басню: оный Лацис все сверяет с «каноническим текстом» биографии Пушкина. И все, что не сходится, «вызывает у него непоколебимую уверенность в том, что это фальсификация».

Не сразу понятно – чего ради люди сами на себя наговаривают?

Почему охотно напрашиваются на обвинения в подделках и фальсификациях?

Хитрость в том, что эти обвинения – меньшее зло сравнительно с невежеством и халтурой. Эти обвинения – клеймо, но не безнадежное. Пусть невольно, пусть случайно, но автор подделки может что-то угадать.

Почему же такой возможности не имеют халтурщики и невежды?

Потому, что у них заведомо недоброкачественные исходные данные.

«Бойкие ребята» не стесняют себя уважительным отношением к фактам, датам и цитатам.

Ловите их на чем угодно – они без запинки продолжат выкрикивать набор неосмысленных слов, как нечто бесспорное, общеизвестное и давно доказанное.

Доверяясь своей памяти, «бойкие ребята» пишут: «Лацис сам упоминает… Б. Казанцева». Но такого пушкиниста – Казанцева никогда не бывало. Мы ссылались на мнение Б. Казанского. Того, кто первый разъяснил неосновательность версии насчет добрачной беременности Екатерины Гончаровой.

К сожалению, «бойкие ребята» не сумели запомнить собственные байки, пущенные ими в ход на страницах «Тайных записок».

Вот что они рассказывают теперь, выступая в «Панораме».

«В записках сообщается, что Екатерина была, не только беременна до брака, но что отцом ее ребенка был сам Пушкин».

Не побрезгуем, обратимся к напечатанному в городе Миннеаполисе на русском языке тексту «Тайных записок». На стр. 45 действительно имеется напраслина насчет Екатерины Гончаровой, но несколько иная напраслина.

«Я видел, что Дантес и Коко стали любовниками».

Далее сочинитель (или сочинители) мнимых «Записок» наворачивают цепочку вымыслов: девица Катерина беременна. От Дантеса. В чем и призналась поэту…

В любом варианте вся придумка остается сущим вздором, так как первый ребенок явился в свет в точности через сорок недель после свадьбы Катерины и Дантеса.

Нет необходимости перебирать ворох больших и малых нелепостей. Ограничимся фразой, в которой якобы-Пушкин говорит о себе: «Я, карлик с лицом обезьяны…»

Ни один из хоть раз видевших Пушкина современников «карликом» его не называл. Его рост, 2 аршина 5? вершка, то есть почти 167 сантиметров, вовсе не считался маленьким.

На страницах «Записок» нет Пушкина, который весело шутит, или творит, или размышляет о литературе.

Извините, тут я выразился не вполне аккуратно. Кое-какие высказывания есть. Но в каком духе? Все в том же, в маниакальном: «Разрезать страницы девственной книги для меня неизъяснимое удовольствие».

Каков персонаж «Записок»? Несчастный, убогий человек, у которого мозги набекрень, человек, лишенный внутреннего стержня, который всем завидует, всех ненавидит. Постоянный женоненавистник, сальный сквернослов, подобно скорпиону, он жалит самого себя.

Не наша забота гадать – в какой мере эти прелестные качества присущи подлинному составителю «тайных записок»? Для нас существенно одно: Александр Пушкин тут ни при чем.

Ни при чем тут и французский язык, на коем, дескать, написан «оригинал». Не тот слог, не та расстановка бранной лексики. В некой, очень отдаленной степени сей лексикон смахивает на «секретный» полуфранцузский жаргон, на котором скоропалительно тарахтели иные дореволюционные гимназистки:

«Нахалитэ анпостижибль э наглёз вопиянт!»

За что же запрашивают с покупателей двадцать долларов?

Анпостижибль!

«Вопросы литературы». 1989. № 10

Данный текст является ознакомительным фрагментом.