Согласья нет

Попробуем проникнуть в смысл непонятных мест, которые встречаются в письмах Пушкина к Плетневу.

Впрочем, что там непонятного? «До того доходит, что хоть в петлю». Именно так писал Александр Пушкин из Болдина П. А. Плетневу о своем жениховском положении.

Выражение столь же отчаянное встречаем в письме к самой невесте:

«Я не желал ничего лучшего, как заразы». Но разве Болдинская осень 1830 года не относится к числу наиболее плодотворных, удачных, отрадных страниц творческой жизни поэта?

Значит, что же? Пушкин-творец был необычайно окрылен в те самые дни, когда Пушкин-человек находился в полнейшем отчаянии?

Два разных Пушкина, существовавших одновременно?

Не наваждение ли это? А если наваждение, если миф, который противоречит представлениям о личности удивительно цельной, то как понимать приведенные цитаты?

Весьма тревожные – по крайней мере, на вид – болдинские письма к Плетневу и письма к невесте могут оказаться между собой не связаны. Одинаковые слова? Похожие фразы? Отсюда не вытекает, что их значение обязательно сойдется.

А если по-прежнему выводить смысл сказанного в письме к невесте из того, что прочитали в письме к Плетневу, мы будем неизвестное и недоказанное объяснять через недоказанное и неизвестное.

Сначала порассуждаем о письмах к Плетневу. И тут, соответственно, не будем вспоминать о невесте? Да нет, так не получится. Слово «невеста» торчит на любой и каждой странице.

Осенью 1830 года Пушкин из Болдина писал в Петербург П. А. Плетневу в выражениях предельно взволнованных, прямо-таки трагических.

Многие нынешние читатели искренне полагают, что тягостное настроение вызывали у поэта дела семейные. Это мнение, это убеждение поневоле отбрасывает длинную мрачную тень на суждения о дальнейших днях семейной жизни поэта.

Цитирую книгу английского профессора Уолтера Викери «Смерть поэта», изданную в Лондоне в 1968 году. «Не будет ни преувеличением, ни излишней драматизацией сказать, что его погибель началась значительно ранее, пожалуй, в 1831 году, в год его женитьбы… или еще того ранее».

Мысль английского пушкиниста весьма парадоксальна, не так ли? Но когда перечитываешь этюды А. Ахматовой и М. Цветаевой, начинаешь думать, что нечто схожее и у них лежало камнем на душе.

Оно и понятно, оно и неизбежно, поскольку во всех рассуждениях о Пушкине-женихе его письма к Плетневу принимаются за своего рода камертон. Более того: на эти письма ссылаются гораздо чаще, чем на пушкинские письма, обращенные к самой невесте!

Вот до чего размашисто нам преподносят выдержку из письма к Плетневу: «Пушкин поверяет Плетневу то, что не поверял тогда никому (это не преувеличение) – свою тоску, неуверенность в будущем, невеселые мысли перед свадьбой ‹…› Теперь эти строки ‹…› цитируются в сотнях статей и книг, читаются миллионами людей, а предназначались они для одного Петра Александровича Плетнева».

Насчет сотен книг и статей замечено верно. Но из следующего же пушкинского письма нам предстоит узнать, что его болдинские послания были предназначены не только «для одного Плетнева».

Их читали, над ними размышляли Василий Андреевич Жуковский и Антон Антонович Дельвиг.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.