Александр Потёмкин. Всегда побеждающий изгой

Александр Потёмкин. Всегда побеждающий изгой

Владимир Бондаренко. Передо мной лежат изящные томики издательства «ПоРог» с Вашими рассказами «Отрешенный», повестями «Бес», «Стол», «Я», «Игрок» и романом «Изгой». Кстати, названия, говорящие не только о произведениях, но и об авторе. Зачем Вы, Александр Петрович, известный предприниматель и учёный, благополучный и самодостаточный человек, отец пятерых детей, взялись в зрелом возрасте за написание повестей и романов? Что Вам даёт литература?

Александр Потёмкин. Как любому учёному, как любому художнику, как человеку, который увлечен какой-то идеей, любому творческому человеку нелепо спрашивать: зачем он это делает. Значит, ему это надо. Это его жизнь, и другой ему не надо. Вот и для меня в нынешнем состоянии литература – удовольствие. Я не хочу модель своей жизни переносить на других людей, но у меня в каждом возрасте свое движение к цели. В каждом возрасте к чему-то тянет. С 12 до 23 лет я практически от моря не уходил. Как только добирался до моря, я из него не выходил. Я жил морем и стихией приморского города Сухуми, откуда родом. Я знакомился с людьми, с женщинами, осваивал лодки, глиссера. Плавал, влюблялся, дружил. Осваивал морские профессии. Потом этот период прошёл. Начался период профессионального становления. Я работал в газете «Комсомольская правда», ездил по всему Союзу, непрерывно писал маленькие и большие заметки. Затем я уехал в Германию. Там вновь учился. Мне надо было утвердить себя в Германии, я категорически не хотел жить на социальное пособие. Мне стыдно было жить на пособие. В этом рвении своём стать самостоятельным, самодостаточным человеком, я искал себя в работе. Мне помогло мое достаточно тяжелое детство. Я хорошо знал, как выращивается табак. С шестилетнего возраста я ходил, ломал табаки, знал, какие листья надо ломать, что такое скелетный табак, что такое ароматизированный табак. И после окончания экономического факультета университета в Германии я нашёл работу в табачной промышленности. Я везде старался быть лучшим. Добивался того, чтобы говорили – лучший эксперт Александр Потёмкин. Увлёкся фондовым рынком. Я люблю любое дело, которое меня поглощает полностью. Чтобы у меня не было ни минуты свободного времени. Я не люблю пустые разговоры. Если я получил какую-то идею, я должен её осуществить. Участвовать в её разработке. Если я познакомился с женщиной, хочу, чтобы она стала моей. Динамить и сам не люблю и другим не позволяю.

То же самое получилось с литературой. Когда стал писать, я понял, что получаю от этого удовольствие.

В.Б. А когда Вы начали писать?

А.П. Совсем недавно. Это было в период, когда я выпускал свою книгу «Виртуальная экономика». Считаю её значительной книгой в нашей экономической науке. Но я понимал, что большинство людей в России далеки от экономической культуры, от экономической дисциплины. Что такое экономика? Это развитая инфраструктура общества. Не обязательно знать теорию экономики. Ты должен быть вовлечен в практическую экономику. Если ты владеешь экономической культурой, ты всегда будешь знать, как действовать в жизни. И вот, когда я писал «Виртуальную экономику», подумал, не написать ли пару рассказов в дополнение. Рассказов об этих действиях в жизни. Когда написал несколько рассказов, мне это занятие откровенно понравилось. Я всегда получаю радость от своей работы. Экономика это, предпринимательство или литература.

В.Б. В России сегодня литература – это вообще не экономический проект.

А.П. Литература, очевидно, да. Но есть же чтиво, которое является коммерческим проектом.

В.Б. Даже мастера детективов не такие уж обеспеченные люди. Знаю по своим друзьям. Что уж говорить о поэзии или серьезной прозе. Невыгодное это дело.

А.П. Может быть. Мне это даже неинтересно. Тем не менее, для меня это самовыражение. Желание утвердиться. Само состояние, когда ты пишешь, меня захватывает. Может, время подошло. Сейчас я уже не рвусь на пляж знакомиться с девушками.

В.Б. Значит было заложено в Вас от Бога изначально стремление к литературе. Был скрытый дар.

А.П. Не знаю. Одно только понимаю, что это стремление ко мне пришло. И я рад, что могу позволить себе заниматься литературой. У меня в Москве один большой дом, два небольших домика. В большом доме у меня художественная литература. А в маленьком – экономика. Стоит два компьютера. Полдня я работаю в экономике. Полдня пишу прозу.

В.Б. Вы написали уже роман «Изгой», четыре повести «Игрок», «Бес», «Стол», «Я», сборник рассказов, сейчас заканчиваете повесть «Мания», отрывок из которой мы печатаем в нашей газете. Вам хочется добиться читательского успеха, найти своего читателя, быть интересным для многих? Для кого Вы пишете?

А.П. Если бы очень хотелось, я бы занялся широкой рекламой, добился бы реализации книг. Я же экономист. Но пока я не хочу тратить деньги на рекламу своих книг. На раскрутку своего писательского имени. Мне это не нужно. Я понимаю, что сегодня многие россияне не способны читать литературу. Они живут в режиме выживания. За последние десять-пятнадцать лет почти все бывшие читатели отвернулись от книг. И поэтому я сегодня не ищу широкого читателя. Ищу собеседника. Людей, которые бы понимали и мою прозу, и мое отношение к миру. Это, наверное, уже какой-то виртуальный контакт с людьми. Скажем, недавняя встреча в Доме литераторов мне была совершенно неинтересна. Слышать поверхностные или даже искренние комплименты мне совершенно неинтересно. Лучше один или два собеседника, которым интересны мои идеи. Ещё в тот момент, когда я пишу, мне нужен такой виртуальный восторженный читатель, который считает, что лучше Потёмкина никого в современной литературе нет. Если я делаю какую-то работу, мне всегда нужна какая-то оценка этой работы. Те корпорации, которые покупают мой табак: «Филипп Моррис» и другие, они всегда знают, качество Потёмкинского табака – лучшее качество. Это то, что им нужно. Если я делаю вино, хочу, чтобы покупатели ценили моё вино.

Так я отношусь и к литературе. Если моё имя стоит на книге, значит книга чего-то стоит. Но это скорее виртуальное желание победы, а каких-то реальных поклонников, кричащих мне слова восторга, я не жду.

В.Б. Вы занимаетесь бизнесом, естественно у Вас есть и партнёры и конкуренты, Вы занимаетесь экономикой, очевидно, есть близкие Вам экономические школы и течения, есть уважаемые коллеги, и также есть оппоненты, соперники. Что же в литературе Вас никто не интересует? И Вы желаете плыть в одиночку, не оглядываясь по сторонам, не принимая во внимание современный литературный процесс? Известный канадский поэт-битник Леонард Коэн когда-то писал: «Я люблю страну, но не переношу то, что в ней происходит. / И я не левый и не правый…» Вы чем-то похожи на героя этих строк Коэна. Правда, он мягко и застенчиво, но всё же как бы звал своих читателей на баррикады. Особенно в последних стихах: «Вырубай последний лес / Чтоб заткнуть культуре / Дырку с тыла; / Немцам Стену сохрани / Русским Сталина верни / Я видел будущее, братец, / Там – могила». Куда зовёте Вы своих читателей? И что Вы видите в будущем России? И есть ли у Вас желание оглядеться в литературе по сторонам? Найти друзей и соперников, увидеть недругов и чужаков?

А.П. Оглядываться в литературе по сторонам мне не хочется. Я на самом деле не знаю, левый я или правый. Когда я начинал писать свои повести и рассказы, мои приятели, с которыми я когда-то работал в «Комсомольской правде», сказали: «Старик, надо тебе познакомиться с писателями. Ты же никого не знаешь…» Посоветовали обратиться в один известный литературный журнал. Я прихожу в журнал познакомиться, поговорить о литературе, захожу в приёмную, обращаюсь к секретарю: «Можно пройти к главному редактору?» – «Его нет. А что Вы хотите?» – «Хотел пообщаться, рассказать о себе и своих планах». – «Нашли время знакомиться. У людей свободного времени нет…»

Я подумал, на самом деле – глупая ситуация. Кому я там нужен сам по себе? Вдруг открывается дверь из кабинета заместителя главного редактора, выходит какая-то дама (позже узнал, что это и есть зам. главного редактора) и спрашивает меня, зачем я пришёл в журнал: «Кто Вы такой?» Представиться учёным мне было неловко, что делать учёному в литературном журнале? Я говорю: «Хотел бы пообщаться с литераторами, совершенно не знаю мира литературы, посоветоваться…» Дама мне говорит: «А кого Вы из современных писателей знаете? Вы знаете Виктора Ерофеева?» – Я говорю: «Нет». – Она мне: «Ну как Вы можете не знать Виктора Ерофеева и чём-то думать в литературе? Вам немедленно надо читать Ерофеева. А Вы знаете Виктора Пелевина?» – «Нет». – «Знаете Татьяну Толстую?» – «Нет». – «Так Вы совсем литературу не знаете. А чем Вы занимаетесь?» – «Бизнесом». – «Ах, бизнесом. Катя (обращается к секретарю), сколько у тебя журналов прошлых осталось?» – «27 журналов» – говорит Катя, – «Вот купите у нас все 27 журналов. Этим Вы поможете литературе».

Я быстрее отстегнул деньги, заплатил за 27 журналов, естественно, ни одного не взял, ушёл, думаю, с такими людьми контактировать нет никакого желания.

В.Б. Догадываюсь, что это был за либеральный журнал, догадываюсь, с кем Вы говорили.

А.П. Ну, либеральный, не либеральный – я не разбираюсь во всех этих нынешних течениях. Прихожу в книжный магазин неподалёку, покупаю всех этих модных прозаиков и пробую читать: Ерофеева, Пелевина, Толстую. Ещё кого-то она мне называла. Начинаю с Ерофеева. Матерщина сплошь. Я вырос на сухумской улице, знаю мат во всех оттенках, сирота, у меня ни отца, ни матери в детстве не было, в приморском городе рос. И я был шокирован пошлостью этого ерофеевского мата. Скабрёзностью его. Листаю десять страниц, двадцать, везде одно и то же, никакого смысла, одни похабные слова. Надоело. Поручение дал своей домработнице: сжечь немедленно роман в камине, чтобы даже духа его не осталось…

Потом открываю Пелевина: «Чапаев и Пустота». Вязну в нём, нет энергетики, нет движения, нет смысла… Отложил, но не выбросил. Пусть жена придёт, почитает, может, на слух я пойму. Зачем-то он востребован читателем? И потом, в ушах ещё требование этой редакторши из журнала: «Если Вы таких писателей не знаете, что Вам делать в литературе?» Почитал «Кысь» Толстой. Какой-то выдуманный стилизованный язык, выдуманная история. Если такой язык существует, может, преподавателям русского языка за рубежом это даже интересно, но мне-то зачем? Я русский язык и без «Кыси» хорошо знаю. Четвёртую книгу открыл. Я сейчас и не помню автора, тоже оказался мне неинтересен. На этом я и закончил своё знакомство с современной литературой.

В.Б. Но судя по Вашей же прозе, Вы – книжный человек … Вы откровенно опираетесь и на Достоевского, и на Гоголя.

А.П. Я закончил два университета – МГУ и в Германии. Естественно, всю мировую литературу я неплохо знаю. Всегда с удовольствием и наслаждением читал и читаю Федора Достоевского. Люблю Гоголя. За последнее время перечитал «Идиот» для того, чтобы не было случайных параллелей в моём романе. Всё бывает. Когда я познакомился с лауреатом Нобелевской премии по экономике, американцем из Израиля, я удивился, у нас одни и те же темы, та же виртуализация мирового хозяйства. Но ни я у него, ни он у меня не могли списать. Книги выходили почти одновременно. Параллельные мысли. Вот такая же боязнь повторения была у меня, когда я писал «Изгоя», специально перечитал финал «Идиота», чтобы не было ничего похожего. Слава Богу, у меня был совсем другой конец. Недавно вновь перечитал «Шинель» Гоголя. Подумал, 200 лет прошло, и современная литература совсем другая стала. Не хуже, не лучше. Но мир другой описывает. Люди двести лет назад другими были. Сам интеллект человека изменился, стал изощрённее. Типы, может, и остались схожие, а былой простоты нет.

В.Б. На это я и обратил внимание в своей рецензии «Изгой Потёмкин». Заметно влияние русской классики, но ситуации описаны самые современные, типы взяты из нынешней действительности. В своё время блаженный Августин сказал простые слова: «Возлюби – и делай что хочешь». И на самом деле, когда есть основа в человеке, есть благодать Святого Духа, то не надо думать над своими поступками, ты можешь вольно поступать во всём, ибо никогда не перейдешь границы добра. Но многие Ваши современные герои живут по укороченному принципу: «делай, что хочешь», отбросив эту мешающую им начальную аксиому «Возлюби». Вы не жалеете их, усиливаете гротеск, расправляетесь с ними, но видно, как тяжело и автору и Вашему главному герою. Кстати, заметна автобиографичность главного героя и в повести «Я», и в рассказах, и в романе «Изгой». Так это, или не так?

А.П. Конечно, задействован в книгах весь мой жизненный опыт. Это то, что происходило со мной, пусть изменены какие-то реалии, изменены фамилии персонажей. Если ты пишешь о кризисе человека, то без каких-то ярких примеров, не выдуманных, а реальных, прочувствованных, не обойтись. Есть и эпизоды, взятые из моей жизни. Допустим, в Большой театр я привёз Григоровичу на двух грузовиках лебедей из живых цветов. Его Васильев изгнал оттуда. И для него была большая радость, когда ему предложили вновь ставить балет в Большом театре. Он парил. У него было великолепное состояние души. Чтобы поддержать его, я хотел, чтобы после балета ему внесли на сцену от зрителей, анонимно двух больших лебедей из цветов, с надписью: «Приветствуем возвращение в Большой театр Юрия Григоровича». Слово «великий» я на всякий случай убрал. Все равно не допустили. Ощипали этих лебедей и выкинули. Не позволили мне оплатить бегущую строку с поздравлением мастера. Ничего не сделали. Также случилось и в театре Любимова, где я хотел поздравить Валерия Золотухина. Зависть душит людей. Это реальные вещи, окружающий нас реальный страшный мир. У меня мало придуманных вещей, единственно, я как-то отстранялся от своего участия в событиях, занимал как бы позу наблюдателя. Конечно, герой повести «Я» – это не прямая трансляция меня самого. И все партийные истории, описанные в повести, скорее были где-то услышаны или увидены мною, но проходили без меня.

В.Б. А Вы сами, Александр Петрович, в своё время состояли в КПСС?

А.П. Да. Я и не стесняюсь говорить об этом. В 23 года вступил, в 27 лет меня оттуда попёрли.

В. Б. Вы начинали как молодой и энергичный советский человек, переполненный всяческих надежд на будущее и рвущийся делать реальные дела. Потом Вы выехали в Германию, так как у Вас есть в роду немецкие корни, и в Германии совершили уже второй взлет, добились явных успехов, что было не часто среди немцев, возвращающихся из России.

А.П. Есть такой журнал «Космополитен». В 1985 году публикуют мою фотографию и пишут: «обнаружен резидент советской разведки в Германии». Их удивили мои успехи в Германии. Решили, что это дело рук спецслужб. Немцы на самом деле меня дотошно проверяли: работал в «Комсомольской правде», переехал, раскрутился, завел собственное дело. Кто такой? Я же осуществил множество проектов, «Бурда моден» в России, реклама немецких фирм в «Известиях» и так далее. Очень активный человек всегда привлекает внимание. Сегодня активных стало больше. Но в начале перестройки, в бизнесе ещё была тишина, все чего-то боялись. И вдруг человек из Советского Союза приезжает в Германию, мать – немка, чистые документы, и начинают вокруг него бушевать деловые волны.

Здесь то же самое получилось. Когда я стал приезжать в Россию, журналист Хинштейн меня приписал уже к немецко-английской разведке. Назвал главой грузинской мафии, сочинил, что я скупил все военные заводы. А на рисунке я был показан с мешком, откуда торчат всякие пакистанцы, которых я перевожу через границу.

В.Б. У меня тоже был подобный случай. Когда я в те же девяностые годы стал ездить по Америке, выступал в Пентагоне, Госдепартаменте, встречался с лидерами правых консерваторов, с деятелями русской эмиграции, в «Вашингтон пост» появилась заметка, где меня назвали известным деятелем КГБ, чуть ли не в генеральском чине, а здесь в России наоборот были встревожены в том же самом КГБ моим выступлением на съезде НТС, участием на съезде правых сил в Атланте. Хотя я всего-то готовил книгу о творчестве второй эмиграции. Высовываться всегда и в любом обществе опасно, но зато интересно. И есть шанс на победу. Вы его использовали на сто процентов. Но удовлетворены ли Вы такой жизнью? Устраивает ли Вас нынешнее состояние экономики в России? Довольны ли Вы своими коллегами по русскому бизнесу? У меня ощущение, исходя из Ваших же книг, что Вы «свой среди чужих, чужой среди своих». Ведь кроме таких психологических повестей с автобиографической окраской у Вас есть откровенно вымышленные повести «Стол» и та же «Мания», где Вы выступаете в роли сатирика, разгребателя грязи. Издеваетесь над современным чиновничеством и дельцами от бизнеса. Вы становитесь как бы на позиции газеты «Завтра». Очевидно недовольство нынешним состоянием российского общества давно зрело в Вас, и, наконец, прорвалось в прозе, бичующей и протестной.

А.П. Я уже давно полемизирую с министром Грефом. В газете «Известия» я опубликовал на целой полосе «Открытое письмо Грефу». Его перепечатали многие страны мира. Провалы и глупости наших реформаторов меня очень задевают, я искренне переживаю за все российские неудачи в экономике. Вот так и появилась повесть «Стол». Я даже не думал о ней, не копил какие-то мысли. Взял и написал. Я вообще пишу быстро. Месяц-два и повесть готова.

В.Б. Это и есть творческое вдохновение, когда садишься и пишешь то, о чём никогда раньше и не думал. Образы рождаются на кончике пера или на экране компьютера.

А.П. Я даже не думаю, что написать. День-другой лениво хожу по комнате, сплю, листаю какие-то журналы, потом сажусь за компьютер, медленно начинаю, и пошло-поехало.

В.Б. Любой опыт писателю полезен. Наверное, и «Мания» даст Вам определенный толчок вперед. Тем более сквозь прикрытую и неприкрытую эротику видна метафора нашего больного общества, да и отношение Ваше к героям повести не скрывается, заметен элемент пародии. Но вспомните, как мы когда-то знакомились с библейскими сюжетами по богохульским книгам Емельяна Ярославского. Вспомните, как мы узнавали особенности американского вестерна по пародии «Лимонадный Джо». Я уверен, Ваш читатель поймёт книгу в соответствии с Вашим замыслом, но найдётся и немало новых читателей, привлечённых эротикой, которые будут пролистывать Ваши рассуждения о разложении общества. А в героях книги с удовольствием будут узнавать самих себя. Кстати, узнавать есть кому, полуприкрытые Аллы Ладынины и другие быстро узнают себя. И дадут Вам бой.

Вижу в этой повести и некую попытку разобраться в советах критикессы из журнала, мол, читайте Ерофеева и Сорокина. Вот и решили попробовать: трудно ли писать в их стиле. Оказалось, вполне доступно, даже поиздеваться над ними в их же стиле. Мои соображения соответствуют Вашему замыслу, или причины были совсем другие?

А.П. Думаю, всё наше общество сегодня на самом деле заболело сексом везде. В любой рекламе, от автомашин до шоколада – эротика, в любом сериале – эротика, все море глянцевых журналов – сплошная эротика. И я пытаюсь объяснить и себе, и людям, почему это делается. Сексом мы заболели потому, что человек не может найти своё место в жизни. Уходит в пьянство, в наркотики, в секс. Многие фирмы сегодня живут за счёт секса. Чем больше пропаганда секса, чем больше голых обнаженных фигур повсюду, тем больше фирмы реализуют крема, мази и так далее и тому подобное. Над человеком откровенно смеются. Как цинично говорят: «Пипл схавает всё». Эротика – это огромнейший бизнес, это 60–80 миллиардов долларов в год. Колоссальная индустрия работает над аксессуарами секса. А что получается, когда сублимируется интеллектуальная энергия в сексуальную энергию? Человек опустошается, он уже больше ни на что не способен. Его не интересует литература, музыка, философия, не интересует творческая работа. Он поглощен сексом. Он становится обычным обывателем, готовым для общества потребления. Экономике потребления не нужны интеллектуалы для того, чтобы работала экономика, нужны лишь потребители. Внутри этих коммерческих структур часто нет по-настоящему умных людей, они лишь отрабатывают рынок. Это такие коммерсанты бахвалятся: «ты говоришь, что ты умный, тогда почему ты бедный…» Им чуждо творчество, они думают, для расширения рынка надо сделать то-то и то-то, и получить доход.

Я считаю, нынешнее безумное потребление секса опасно для человечества. Человек вырождается. Когда оргазм становится главной целью, тогда человек ничем не отличается от животного.

В.Б. Недаром и по телевидению последнее время стало мелькать выражение: человек – это животное, потребляющее, чувственное, ещё какое-нибудь, но – животное. Да и все программы сегодняшнего телевидения рассчитаны на подобных животных. От «Поля чудес» до «Последнего героя». И естественно все эти игры приправлены сексом.

А.П. С другой стороны, и тут Вы, Владимир Григорьевич, правы, я хотел показать некоторым сексуальным авторам, что всё можно описывать элегантно, без мата и грубых выражений. Я пытался найти такую форму, чтобы всё было легко читаемо, чтобы моя ирония была понята. Может быть, Вы правы, будет и обратный эффект, и этот нынешний потребитель будет искать в повести лишь то, что ему доступно, тот же секс. Когда поэтизируешь то или иное состояние человека, наверняка найдется много желающих пройти тот же путь, который проходит герой повести, как бы я сам к нему скептически не относился.

В.Б. Литература всё равно влияет через образы, через характеры, через показ действия на человека, какие бы иные цели автор не ставил. Литература всегда влияет и на человека, и на общество. Потому её и задвигают сегодня подальше от массового читателя, отстраняют в угол, ибо реакция талантливой книги непредсказуема, и Лев Толстой на самом деле становился зеркалом русской революции, и даже нынешние западные бестселлеры «Американский психопат» или «Бойцовский клуб» дадут свои практические результаты. Игра в литературу никак не получается. Может быть, равнодействующая мира и поддерживается литературой добра, любви и героики. Иначе бы мир рухнул. Всё-таки роль писателя чрезвычайно важна в обществе, и это стоит понять прежде всего самим писателям.

А.П. Согласен, только через литературу, только через слово человек может самообогащаться. Если человек читает лишь Ерофеева или Акунина, он с неизбежностью мельчает, нет высоты его замысла ни в чём. Он – человек потребляющий. Если человек видит, что учиться бессмысленно, от учёбы денег не заработаешь, это такой же бессмысленный человек. Один уровень. Россию и хотят сделать страной с такими бессмысленными существами. А я сопротивляюсь, я этого не хочу. Мне важно, чтобы были люди, читающие Льва Толстого или «Тихий Дон», Марину Цветаеву или Томаса Манна. Это другие люди, другое общение. В конце концов, литература важна для развития ума.

В.Б. Вам не кажется, что наше общество деградирует ещё и потому, что наши нынешние ведущие политики крайне бескультурны, они никогда и ничего не читают. Они давно уже не развивают свой ум. Мне кажется, Иосиф Сталин был последним политиком, который даже во время войны читал художественные новинки, следил за литературой, понимал её значение, ценил писателей.

А.П. Более того, он не только читал художественную литературу, у него есть блестящие работы по языку, никем за него не написанные. Это вообще феноменальная вещь. Я отнюдь не сталинист, но я восхищаюсь его постоянным величием замыслов и серьезностью их воплощения. Человек работает в Кремле по двенадцать часов и вдруг пишет сам работу по языкознанию. Это нынче за политиков пишут докторские диссертации и сплошь все видные политики, правые и левые, доктора наук. А он-то сам писал. Сам оценивал все художественные книги, которые привлекали внимание общества. Сегодня никто ничего не читает. Поэтому у нынешних политиков и ума нет, нет привычки к абстрактному мышлению. Чтение – это тренинг ума. Сегодня пропагандируются фитнес-клубы, гири поднимать для здоровья тоже полезно, всякие развлекательные клубы, казино. Но ничего для ума. Идет отторжение всего общества, сверху донизу от интеллектуальной культуры. Интеллектуальная культура всегда требует напряжения ума. Прежде всего философская художественная литература, если человек не тренирует свои мозги, интеллект разрушается, какими бы компьютерами он ни пользовался. Это же блеф, что компьютер развивает ум, нынешние малыши овладевают мастерски компьютером уже к пяти годам, но гении из них не вырастают. Человек с низким интеллектом не может правильно воспринимать нынешний сложный мир, им легко управлять. Я по своему опыту знаю, многие современные крупные предприниматели – интеллектуалы. Им не только интриги и связи помогли, но и сила ума. Но у нас ещё нынче перекошенное общество, можно прорваться благодаря коррупции, а на западе крупный бизнес – почти без исключения блестящие интеллектуалы. Потому они и не жалеют денег на культуру.

В.Б. А на западную литературу у Вас остаётся время?

А.П. Если говорить в целом, о западной литературе XX века, безусловно, ценю самых разных мастеров, от Томаса Манна до Альбера Камю. Кстати, чтение Камю меня и подтолкнуло к написанию «Мании». «Мания» для меня это попытка создания своего «Декамерона», смешанного с Камю. «Чума» и «Декамерон» – вот эти две книги по идее и породили у меня замысел моей повести.

В.Б. Не думали ещё, чем займетесь после окончания «Мании»? Есть новые планы?

А.П. После того, как закончу «Манию», возьмусь за второй роман «Грех», обещанное продолжение «Изгоя», а то читатели уже спрашивают, почему застрял на полпути, не по силам? И это будет мания другая, мания власти, мания денег. Мне кажется, та мания, которую я задумал описать, в мировой литературе ещё не была.

В.Б. Вам не кажется, что со временем мания литературы будет господствовать в Вашей душе над всеми другими маниями? И это в результате окажется главным делом в Вашей жизни? Или Вы ради своего бизнеса наступите на горло собственной песне? Легко ли Вам совмещать бизнес и литературу?

А.П. Пока совмещаю нормально. У меня пятеро детей. Старшей дочери 25 лет, она подарила мне двух внучек. Она мне говорит: до тридцати лет буду рожать, а после тридцати лет буду себя искать в этой жизни. Я думаю, минимум троих внуков буду иметь от старшей дочери, потом идёт сын – 23 года, ещё сын – 19 лет, потом 16 лет – сын, потом – 11 лет дочь. Представляете, сколько у меня внуков будет? Я рос сиротой, и для меня дети – это больше, чем литература, наука. В повести «Я» всё тяжелое детство героя, это моё собственное детство, мои переживания.

В.Б. Думаю, Вам, как Льюису Кэрроллу, ещё придется писать сказки для внуков.

А.П. Не знаю, я мечтаю о другом. Мой любимый мыслитель – Фридрих Ницше. И хочу написать такую почти бессюжетную книгу. Но для этого надо такое богатство ума, чтобы заставить читателя следить за своими мыслями и рассуждениями. Это моя конечная цель, как писателя. Если я доживу до 80 лет, может и наберусь такого ума. Я освобожусь от дел, дети все вырастут, внуки будут достаточно взрослые, бизнесом не смогу заниматься, любовными историями не смогу заниматься.

В.Б. Я Вам, Александр Петрович, советую не откладывать свои сокровенные замыслы на потом, а писать сейчас, когда Вы полны сил. Что будет с нами в 80 лет, дай Бог, если доживём. И что мы сможем писать? Ваш любимый Ницше ведь тоже писал «По ту сторону добра и зла» не в 80 лет. И конец жизни у него был совсем иной. И потом, Вы же мастерски владеете сюжетом, стоит ли уходить от него и терять читателя? И без того хватает писателей, не владеющих сюжетом.

А.П. Объясните мне, говорят: «А кто Вас читать будет?» А зачем мне те читатели, которым неинтересны мои мысли? Если тебя читает один миллион, надо посмотреть на себя в зеркало и сказать: ты пишешь чтиво. Не может быть миллиона единомышленников у писателя. Ницше читают в Германии максимум тысячу человек. Томаса Манна читают в Германии две тысячи человек. Если я чего-то стою, пусть мои мысли прочтут те, кому я интересен. Я проверял, насколько я могу контролировать себя. Дважды голодал по девятнадцать дней. На двадцатый день ты не начинаешь есть. А берешь стакан: 70 процентов воды и 30 процентов сока. Но надо уметь голодать. Это не просто взял и перестал есть. Надо знать технологию голодания, чтобы не бояться учащения пульса, ацетонового запаха, на шестой-седьмой день у тебя появляется неимоверная сила, тебе хочется передвигать кровати и шкафы, быть женщиной с утра до вечера. Надо всё знать и быть готовым.

В.Б. Вы цените во всём высший профессионализм. С другой стороны – Вы человек решительных действий и поступков, не боитесь крутых поворотов в жизни, готовы ко всему.

А.П. Может быть.

В.Б. Уехать из одной страны в другую. Уйти из науки в бизнес, из бизнеса в литературу… Каждый раз требуется сильнейшая воля. Побольше бы таких людей в России. Кстати, а задумывались Вы над судьбой России. Что её ждет в будущем? Сумеем ли преодолеть весь этот развал? Вы – экономист, знаете состояние реального бизнеса в России, знаете наших властителей и чиновников.

А.П. Честно сказать, мало верю в хорошее будущее. Идет глобализация мира. Не только экономическая, но и демографическая. Мы объединили такой невероятный ресурс площадей, что мы должны использовать это для своего блага. Нам нужны сверхглобальные проекты. Скажем, строительство автобана Париж – Нью-Йорк. Через всю Россию. Этот проект объединил бы три с половиной миллиарда людей. Построить его реально можно за 10–15 лет. Из Китая любой человек сядет на машину и приедет в Европу. И так далее. У нас нет в России перспективных технических проектов, отвечающих завтрашнему дню. Если страна таких проектов не имеет, она погибнет. Насколько я знаю, уже сейчас в России проживает 5 миллионов китайцев. Если мы разделим Россию на две части, граница примерно пройдет по Енисею. У нас за Енисеем проживает 7 миллионов человек, это половина территории России, остальная масса проживает на европейской части. Какие могут быть перспективы? Или мы сами интегрируем. Моим проектом заинтересовались прежде всего транспортные кампании. Они готовы пустить автопоезда, но для этого нужны глобальные маршруты. Из Парижа в Гамбург автопоезд не нужен. Построить атомные станции, чтобы автобан был свободен от снега и льда. Объединяются Китай, Индия, Россия, Европа и Америка единой дорогой. Замечательный проект.

В.Б. Когда Вы уехали из России, какие качества советского человека Вам помогли выжить и осуществиться?

А.П. Больше всего мне помогла открытость, коммуникабельность, та советская ментальность, которая была у нас по отношению ко всем нашим народам, к новым планам. К новым стройкам. Мы всегда были открыты для нового. Не было лицемерия. И поэтому я никогда не комплексовал. Мы были глобальны тогда сами по себе. Весь Советский Союз – это глобальный проект, мир сейчас лишь идёт к тому, что у нас раньше было. Мир существовал для меня, а не я для мира. Я радовался новой жизни, своим новым планам. Не боялся трудностей. Пришлось бы работать таксистом, поработал бы. Любое становление – это новая дорога жизни.

В.Б. Вы радуетесь тому, что стали писателем?

А.П. Я радуюсь, когда я пишу. Это благодать для меня. Это состояние мне очень нравится. После работы я уже иронически смотрю на своё писание. Такое ощущение, будто не я эти книги написал. Я даже не помню иногда, что и где написано. Поток сознания идёт и я его фиксирую. У меня есть лист бумаги, я пишу там фамилии своих героев, когда сажусь за компьютер не надо вспоминать, кто у меня там действует. В день минимум четыре страницы текста. При условии бизнеса, науки, детей и других нагрузок. Каждая повесть – два-три месяца.

В.Б. Будем ждать Ваших новых книг. И удачи во всём!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.