Последний ленинец

Последний ленинец

В советской истории никогда еще так быстро не «рождались» генеральные секретари. Черненко скончался 10 марта в 19 часов 20 минут. Не прошло и суток, а в 18 часов 11 марта, за два дня до похорон шестого «вождя», на внеочередном пленуме ЦК КПСС был избран с огромной поспешностью новый генсек. Этому предшествовало заседание политбюро ЦК, открывшееся в 14 часов 11 марта.

Горбачев уже несколько месяцев фактически полностью исполнял обязанности генсека, готовил и рассматривал вопросы, поступающие в политбюро; определял, что нужно обсудить на высшей коллегии, а что «спустить» на секретариат и в отделы. Все нити управления партией и государством уже были у него в руках. Он, вероятно, не хотел, чтобы какой-нибудь новый «Черненко» в лице Гришина или Романова вклинился между ним и высшим постом[24]. Этого же не хотели Громыко, Алиев, Соломенцев, Чебриков. Щербицкий был еще в США. Если говорить по большому счету – этого не хотел никто. И особенно те, кем управляли Кремль и Старая площадь. Весь вечер 10 марта в Кремле и на Старой площади шли узкие «консультации». Определенные шансы имел сравнительно молодой, но бездарный Романов, как и опытный, но из племени стариков, Гришин. Однако еще до заседания политбюро пленуму стало ясно, что абсолютное большинство однозначно склоняется выдвинуть самого молодого члена партийного синклита – Михаила Сергеевича Горбачева.

Особенно активную «предварительную» работу в этом отношении провел А.А. Громыко, весьма консервативный, но умный политик. «Главный» дипломат страны чувствовал, что динамизм «партийной линии» может придать только новый, молодой, «без комплексов» человек.

Допускаю вполне, что было даже оговорено: Громыко получит на заседании политбюро слово первым. Это моя версия. От этого может зависеть все последующее. Едва ли кто решится после первого предложения нарушить «единство» и выдвинуть вторую кандидатуру.

Откроет и будет вести, как и все другие заседания в феврале и марте, Горбачев. Есть вещи, как то: беседы, разговоры, которые проходят между двумя политиками, без свидетелей, и их трудно точно воспроизвести, документально доказать или опровергнуть. Но, полагаю, Горбачев мог справедливо считать, что он был уже раз обойден, когда старик Н.А. Тихонов предложил на пост генсека другого старика и своего друга – К.У. Черненко. С точки зрения истории и реальных возможностей Горбачев в феврале 1984 года имел неизмеримо больше позитивных оснований претендовать на пост генсека, чем кто-либо другой. Поэтому, в соответствии с неписаными правилами коммунистического партийного соперничества, Горбачев вполне мог иметь предварительную встречу с Громыко. Я убежден, хотя и не могу подтвердить документально, что такая встреча была.

Раиса Максимовна, супруга Горбачева, в своей книге «Я надеюсь» вспоминает, что в день смерти Черненко Михаил Сергеевич приехал за город, на дачу, очень поздно. Вышли на улицу; по-мартовски было еще студено. Помолчав, супруг сказал: «Завтра – пленум. Может стать вопрос о том, чтобы я возглавил партию». «Для меня такой разговор был неожиданностью, – пишет Раиса Максимовна. – В какой-то степени – потрясением»{1006}. Едва ли Горбачев стал бы делать предположения, если бы для этого не было весомых оснований в виде предварительных «бесед».

Дальнейший ход заседания политбюро подтверждает мою гипотезу. После сообщения и ухода Чазова, доложившего обстоятельства болезни и смерти Черненко, Горбачев заявил: «Нам необходимо прежде всего решить вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС. Прошу товарищей высказаться по этому вопросу».

Кремлевские тайны власти не только загадочны, но порой и весьма прозрачны. Еще не остыло тело лежащего в морге незадачливого Черненко, а его коллеги спешат определить преемника. Словно пытаясь быстрее исправить свою ошибку годичной давности. Как только Громыко произнес первые две-три фразы своей явно подготовленной речи, всем стало ясно, кто будет седьмым «вождем» КПСС, а значит, и СССР.

«Громыко:…Скажу прямо. Когда думаешь о кандидатуре на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, то, конечно, думаешь о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Это был бы, на мой взгляд, абсолютно правильный выбор…»

Далее Громыко сформулировал три положения, которые, по его мнению, характеризуют Горбачева. Коротко – это энергия, партийность, опыт.

Затем первый оратор заявил: «Когда заглядываешь в будущее, а я не скрою, что многим из нас уже трудно туда заглядывать, мы должны ясно ощущать перспективу. А она состоит в том, что мы не имеем права допустить никакого нарушения нашего единства. Мы не имеем права дать миру заметить хоть какую-либо щель в наших отношениях…»{1007}

Последние фразы прозвучали предупреждающе: кто решится не согласиться с его предложением (только ли его?), тот рискует получить ярлык «раскольника» единства. Таковых в политбюро просто не могло быть: давно бы уже устранили…

Громыко, видимо, по старости, уже забыл, что 10 февраля 1984 года, когда он поддержал Н.А. Тихонова с его предложением избрать Черненко, то тоже говорил о необходимости «заглядывать в будущее», только чуть-чуть другими словами: «Мы должны смотреть дальше…»{1008}

Дело было сделано. Выступившие после Громыко Тихонов, Гришин, Соломенцев, Кунаев, Алиев, Романов, Воротников, Пономарев, Чебриков, Долгих, Кузнецов, Шеварднадзе, Демичев, Зимянин, Капитонов, Лигачев, Рыжков, Русаков – все поддержали Громыко. Оставалось искать эпитеты, которые не смог использовать Громыко. И искали. И находили. Судите сами. Приведу лишь по одной-две фразы из выступлений коллег Горбачева. Это будет коллективным портретом нового генсека…

Тихонов: «…Это первый из секретарей, который хорошо разбирается в экономике» (?!! Первый? – Д.В.). Знаменательное невольное признание.

Гришин: «Мы предрешили этот вопрос, договорившись вчера утвердить Михаила Сергеевича председателем комиссии по похоронам».

Соломенцев: «Михаила Сергеевича отличают неукротимая энергия, стремление активно вмешиваться в события».

Кунаев: «Как бы здесь ни развернулось обсуждение, коммунисты Казахстана будут голосовать за Михаила Сергеевича Горбачева». (Интересное и редкое заявление: Алма-Ата «устала» от старцев.)

Алиев: «Михаил Сергеевич – прост, скромен, доступен».

Романов: «В своей работе Михаил Сергеевич очень требователен». (Как раз «не очень». Но Романов, кстати, вскоре будет удален по настоянию Горбачева из политбюро.)

Воротников: «Мне пришлось встретиться сегодня с большим числом представителей областных партийных организаций России, и все товарищи высказываются за то, чтобы избрать т. Горбачева».

Пономарев: «За последние три года мы потеряли трех генеральных секретарей… Но сила нашей партии в том, что мы идем вперед, что мы сплочены, что никакие потери не могут поколебать единства…»

Чебриков: «…Чекисты поручили мне назвать кандидатуру тов. Горбачева М.С. на пост Генерального секретаря… А голос чекистов… это и голос народа». (Вот так – выразители интересов народа и их голоса – чекисты…)

Долгих: «У него за плечами не только большой опыт, но и будущее».

Кузнецов: «Он очень доступен, умеет быстро вникать в существо вопросов».

Шеварднадзе: «Выдвижения Горбачева – такого решения ждет сегодня вся наша страна и вся наша партия». (Шеварднадзе прав: все так и было.)

Демичев: «Уверен, что мы делаем сегодня совершенно правильный выбор… у него есть чувство нового».

Зимянин: «Он отличается тем, что постоянно пополняет свои знания».

Капитонов: «У него острый, аналитический ум».

Лигачев: «У него в запасе еще очень много интеллектуальных и физических сил». (Что верно, то верно.)

Рыжков: «Мы видим, как на наших глазах он растет как политический деятель…»

Русаков: «Это человек с большой буквы»{1009}.

Думаю, коллеги Горбачева, сами того не подозревая, написали обстоятельный портрет кандидата в генсеки. Но использовались, естественно, лишь яркие, светлые цвета фломастеров. Темные отсутствовали. Правда, с одним уточнением: в правила политической игры не входило упоминать здесь негативные черты характера, интеллекта, воли и чувств человека. А они, как и у каждого, были. Некоторые из них мы назовем в нашем очерке. Возможно, эти негативные черты сохранились и сейчас, хотя увидеть их теперь значительно труднее: частное лицо их реже демонстрирует. Политический портрет, написанный коллективным «художником», имя которому – члены политбюро, получился сусальным. Хотя и без нимба.

Горбачев сидел на председательском месте и, думаю, переживал самые сложные чувства в душе. Ведь через час, максимум два – он лидер, вождь, глава самой мощной коммунистической партии в мире и фактически первое лицо одного из двух самых могучих государств планеты. Не часто приходится при жизни выслушивать подобные панегирики: что он – само совершенство!

Одна «маленькая» деталь: из девятнадцати выступающих только один (!) вскользь упомянул, вспомнил о Черненко… Как будто того никогда и не было. А ведь прошло менее суток со дня его кончины…

Любая власть порочна. Но большевистская – особенно. Даже ради формальных приличий ни у кого не нашлось теплого слова для несчастного больного старца, довольно неожиданно и нелепо оказавшегося (по их же воле!) на высшем посту.

Горбачев сидел, склонив голову, и что-то набрасывал себе в блокноте. Елей, фимиам текли не останавливаясь. Все славили его, когда он был еще только на пороге превращения в седьмого «вождя».

Выступил каждый. Нужно было заключать и сразу же идти в зал заседаний пленума, где собирались со всей страны члены ЦК… Зал уже гудел в нетерпении и ожидании: что «принесут» вожди?

Горбачев волновался, о чем откровенно сказал в своем выступлении на политбюро: «…я воспринимаю все ваши слова с чувством огромного волнения и переживания».

Без пяти минут генсек в своей речи несколько раз повторял одно и то же слово – «потенциал». В «нашей партии заключен огромный творческий потенциал»; в «коллективной работе – потенциал»; «коллективистский потенциал должен работать еще активнее» и т. д.

Речь Михаила Сергеевича на политбюро была довольно бессвязной, сумбурной, хотя главные атрибуты заклинания в подобных случаях присутствовали: о единстве, коллективности руководства, готовности «оправдать доверие» и т. д. Однако там была одна мысль, которая является стержневой для понимания многих последующих шагов Горбачева. Он заявил: «Нам не нужно менять политику. Она верная, правильная, подлинно ленинская политика. Нам надо набирать темпы, двигаться вперед, выявлять недостатки и преодолевать их, ясно видеть наше светлое будущее»{1010}.

В начале руководящего пути мы видим установку на достижение «светлого будущего» с помощью ленинской верной политики. В этом отношении Горбачев был таким же, как все мы. Помню, когда к 1984 году я закончил двухтомник о Сталине, то все там написал так, как, видимо, сделал бы и сейчас. За исключением сюжетов о Ленине и октябрьском перевороте. Создателя советского государства мы все считали богом, не понимая, что именно он был духовным отцом Сталина и сталинизма, предтечей всех бед России в XX веке. Критическое отношение к Ленину пришло у нас позже всего. У меня, например, «ленинская крепость» пала в душе последней.

Не знаю, пала ли она сегодня у Михаила Сергеевича, но еще в 1991 году он верил Ленину. Возможно, его стремление соединить, синтезировать либеральные реформы с Лениным и предопределило те неудачи, которых не мог избежать последний генеральный секретарь.

Ленинцем его, как и многих из нас, сделала сама жизнь. Но генсека особенно: с самой молодости он находился в тесных «объятиях» родной партии. Именно она и сделала Горбачева первым лицом в государстве, главным, но и, видимо, последним «руководящим» ленинцем.

Детство, юность, молодость Горбачева прошли в Ставрополье, на его родине – в станице Привольной. Как рассказывал сам Михаил Сергеевич, «родители мои, и родители моих родителей – крестьяне…

Отец Сергей Андреевич и мать Мария Пантелеевна тоже трудились на земле – сначала в своем крестьянском хозяйстве, затем в ТОЗе позже в колхозе и МТС»{1011}.

Учился будущий генсек в школе всегда хорошо, как и в Московском университете, куда поступил в 1950 году. Во время учебы в школе, в летние каникулы, помогал отцу в поле, работал помощником комбайнера. Восемнадцатилетним получил, как тогда говорили, за «доблестный труд», орден Трудового Красного Знамени. Вероятно, это одна из лучших страниц жизни молодого Михаила Горбачева. И в школе, и в университете был замечен в прилежании, «политической сознательности», которая тогда ценилась превыше всего. Это и выдвинуло его в плеяду школьных и студенческих комсомольских вожаков. Горбачев всегда был «правильным» комсомольцем, а затем и образцовым членом партии, в которую он вступил очень рано, в 18 лет.

Возможно, на формирование мировоззрения сельского паренька оказала влияние сложная история родного края. Рассказы деда, отца о «расказачивании», которое прошло здесь в годы Гражданской войны, о коллективизации, проведенной под зловещий аккомпанемент массовых репрессий, немецко-фашистская оккупация, которую пережил одиннадцатилетний Миша, как и депортация северокавказских народов сталинским режимом, наложили свой глубокий отпечаток на мироощущение юноши. Может быть, знание всех классовых драм и трагедий Северного Кавказа и Ставрополья способствовало, под влиянием школы и комсомола, «идейной прочности» понятливого паренька. И дед, и отец были колхозными активистами, что не могло не отразиться на коммунистической цельности юного Горбачева.

Горбачев любит рассказывать о своей семье. Однажды на заседании политбюро, когда обсуждался его доклад на торжественном заседании, посвященном 70-летию Октября, он вспоминал: «Я спрашивал свою бабушку Василису Лукьяновну:

– Как там, бабушка, колхозы создавали? – Она очень любила меня, потому что единственный внук. Она говорит:

– Люди так говорили: вот черт-те гопило, что он там затеял?

Я говорю:

– У нас с колхозами как шло?

– Да как, – говорит, – всю ночь твой дед гарнизует, гарнизует (организует. – Д.В.), а наутро все разбиглись.

Вот какая борьба шла. Через все семьи. Это великая была борьба, гигантская»{1012}.

Прошлое лепило настоящего, нынешнего Горбачева.

Вернувшись из Москвы с дипломом, полученным на юридическом факультете университета, Горбачев делает важный выбор: он решает идти не по тропе полученной профессии, а отдает себя комсомольской работе, этому важному и необходимому предполью партийной карьеры. С ним теперь была уже спутница жизни – Раиса, на которой он женился осенью пятьдесят третьего. Жена защитила кандидатскую диссертацию о жизни колхозного крестьянства, стала доцентом, преподавала марксистскую философию более 20 лет. В Ставрополе у молодой четы родилась дочь Ирина. Время идет, и вот уже в семье дочери, муж которой хирург, родились две девочки, внучки Горбачевых, Ксения и Анастасия.

Партийная карьера молодого 24-летнего Горбачева была прямой и ровной, без зигзагов: заведующий отделом в горкоме комсомола, первый секретарь горкома ВЛКСМ, заведующий отделом теперь уже крайкома комсомола, а потом еще выше – второй секретарь крайкома, а в 1960 году уже первый молодежный секретарь края. Пройдены, и быстро, все ступени начальной лестницы. По обыкновению отсюда нужно было переходить уже на партийную работу. В крайкоме партии так и думали. В 1962 году Горбачев становится заведующим отделом краевого комитета партии. В тридцать лет это очень неплохой разбег в партийной карьере. У него сложились хорошие отношения с первым секретарем крайкома Кулаковым, а когда тот пошел на повышение в Москву, в ЦК, такие же добрые связи установились и с новым «первым» – краевым руководителем Ефремовым. Молодой Горбачев, и это сохранилось на всю жизнь, умел не «ссориться», превращать сослуживцев в друзей. Был всегда очень доверчив, что сыграет с ним, когда Горбачев окажется на самой вершине, злую шутку.

Люди постарше знают, что первый секретарь обкома, крайкома партии это человек с огромной властью и влиянием в регионе. Царский губернатор не мог даже близко с ним сравниться: секретарь посматривал только на Москву и Кремль. Главным толкователем партийного устава и законов страны был всегда «первый». Здесь, на месте, в провинции, в его руках все: кадры, суд, военкомат, хозяйственные и советские органы.

Ко множеству льгот, которые уже были у «первых» лиц обкомов, крайкомов республик, в 1987 году ввели еще одну. Они могли теперь при выходе на пенсию получать квартиры в Москве, осуществлять их бесплатный ремонт и т. д.{1013}. Только после активного наступления молодой демократии на привилегии партократов в 1990 году эта льгота была упразднена.

Горбачев активен в исполнении партийных директив, его ценит Ефремов. И вот важная ступень – в 1966 году он первый секретарь горкома партии в Ставрополе, а уже через два года – второй секретарь краевого комитета партии. По сути, это «кандидатская» должность в обойму самых престижных и высоких в стране. Как только Ефремова вновь вызывают для работы в Москву, он, не колеблясь, рекомендует вместо себя Горбачева.

Это был весьма ответственный момент в карьере молодого руководителя. Дело в том, что Москва очень часто на должности первых и вторых секретарей в регионы отправляла людей из своего огромного «питомника» – аппарата ЦК. Нередки были случаи, когда просто инструктор отдела, чаще инспектор, зав. сектором или заместитель заведующего отделом направлялись в край, область на должность первого секретаря. Такова была кадровая линия Центрального Комитета.

Во-первых, на местах оказывались люди, прошедшие аппаратную, идеологическую «школу» ЦК. Это очень ценилось. А во-вторых, само чиновничество партийного аппарата постоянно нуждалось в приливе свежей крови, притоке новых людей. Довольно часто ЦК практиковал переброску людей по «горизонтали»: из одной области в другую. «Местных» выдвигали на роль «первых» лиц редко.

Но у Горбачева были важные козыри. Прежде всего – безупречная биография, блестящая «анкета». Будучи секретарем горкома, он заочно закончил еще и второй вуз – сельскохозяйственный институт. Благо в такой должности это было несложно: трудно представить в советской системе, чтобы у «первого лица» в краевом городе какой-нибудь доцент мог дотошно принимать экзамены или зачеты… Во всяком случае, Москва (а решать о «первом лице» в крае должно только политбюро) видела дополнительный серьезный козырь: два диплома о высшем образовании. Ну и, наконец, очень пригодились рекомендации Кулакова и Ефремова. Горбачева «рекомендуют» (что означало согласие на открытое избрание) на пост первого секретаря Ставропольского крайкома партии. Это уже очень высокая номенклатура в партийной иерархии.

Первый секретарь – всегда «депутатская» должность. На очередных выборах (благо они были «без выбора») это лицо почти автоматически становится депутатом Верховного Совета СССР, на очередном съезде партии часто избирается в Центральный Комитет КПСС…

Молодой Горбачев, фактически не работая ни одного дня по дипломной специальности, становится профессиональным партийным работником (продолжение ленинской линии «профессиональных революционеров»). Когда новый руководитель занял кабинет «первого», ему было только 35 лет! Хорошая позиция для дальнейшей карьеры! Важно только, чтобы заметили в Москве. Для этого нужно прилежно выполнять все государственные планы (огромный сельскохозяйственный край, дающий стране очень много зерна), ну и при случае поближе лично познакомиться со старцами из политбюро. А это вполне возможно: на минеральные воды в Кисловодск частенько приезжают лечиться больные партийные патриархи. Кстати, именно здесь Горбачев ближе познакомился и с Сусловым, и с Косыгиным, и с Андроповым.

Это пространное биографическое отступление автор сделал для того, чтобы показать: Горбачев имел прочную платформу, чтобы стать правоверным ленинцем. Блестящая коммунистическая карьера не только «воспитывала», но и обязывала его быть ленинцем.

Я прочитал весь огромный объем того, что написано и сказано Горбачевым. Чтение довольно скучное, ибо все это официальные материалы, подготовленные многими людьми. Но есть в них и личностные моменты, позволяющие судить о человеке. Думаю, Горбачев не был фанатиком Ленина и его идей. Заметил, что кое-когда у него даже проскальзывали критические, хотя и косвенные, мотивы в отношении Ленина. Тем не менее Горбачев в Ленина верил всегда. По сути, его «перестройка» явилась призывом «вернуться к подлинному Ленину», которого «исказила» сталинская диктатура. Возможно, здесь и кроются причины многих неудач горбачевской Реформации.

По себе знаю, что такое Ленин. Я в него тоже очень долго верил. Но уже после 1985 года, той освежительной струи, ворвавшейся в нашу жизнь вместе с Горбачевым, началась в душе неумолимая, необратимая эрозия ленинизма и самого облика «основателя». Не только множество новых ленинских документов, десятилетиями скрываемых в партийных архивах, настраивали сознание на критический лад, но прежде всего сам крах большевистского эксперимента. Когда пришло осознание того, что в Ленине и ленинизме заложены истоки многих бед России в XX веке, то это состояние было сродни духовному очищению. Осталась лишь непреходящая горечь: столько лет и стольких людей большевистская система держала в догматических объятиях ленинизма. Только тогда я понял, почему Ленина не могли принять Мартов, Дан, Плеханов, Аксельрод. Ленин, по сути, был врагом социал-демократии, которая и сейчас имеет исторические шансы. Он был и остался навсегда большевиком. Как и его последователи.

У Горбачева, перечитывая его речи (правда, очень похожие одна на другую), я не заметил переоценки ленинского наследия. В Ленине генсек видел главные аргументы своей исторической правоты. По-моему, подчеркну еще раз, именно здесь лежит генезис, источник незавершенности, ограниченности, даже известной двусмысленности всего огромного дела, начатого после 1985 года великим реформатором XX века.

Возможно, Горбачев и не мог поступать иначе, особенно на первых порах. Через месяц с небольшим на «своем» первом пленуме 23 апреля 1985 года, когда рассматривался вопрос о созыве очередного, XXVII съезда КПСС, Горбачев с самого начала в докладе сделал основную методологическую и мировоззренческую запевку:

«…Вся жизнь, весь ход истории убедительно подтверждают великую правоту ленинского учения. Оно было и остается для нас руководством к действию, источником вдохновения, верным компасом в определении стратегии и тактики движения вперед…»{1014}

А.А. Громыко в своих воспоминаниях (в которых, пожалуй, автор больше умолчал о том, что знал, чем сказал), апологетически оценивая Горбачева, проводит параллель между «апрельскими тезисами» Ленина и «апрельскими» установками Горбачева на пленуме{1015}.

«Апрельские мотивы» у Горбачева, в частности, выразились и в том, что он начал свой доклад на пленуме с клятв в верности ленинскому курсу и закончил ленинской цитатой о необходимости выработки «правильной и точной тактики и стратегии рабочего класса»{1016}. Но именно здесь крылись все самые опасные рифы курса генсека-реформатора. Ленинская главная ставка на рабочий класс (разве это не социальный расизм?), монополию одной партии (разве это не глубинный антидемократизм?), директивную экономику (разве это не отрицание тысячелетнего опыта человечества?), вера в правоту только одной идеологии (разве это не светская «религия»?) и многое, многое другое постоянно сыпали песок в подшипники горбачевского локомотива перестройки.

Спустя почти три года после начала нового, перестроечного курса Горбачев о Ленине и ленинизме думал все так же апологетически. Очень характерно в этом отношении обсуждение на политбюро 15 октября 1987 года проекта доклада на торжественном заседании, посвященном 70-летию Октября. Почти четыре часа члены ареопага рассматривали текст предстоящего выступления генсека.

Весьма характерна пространная реплика, «вставленная» генсеком в ход обсуждения и касавшаяся фактически оценки роли Ленина в судьбе России.

Отвечая на замечания Б.Н. Ельцина по докладу, Горбачев длинно и долго говорил, но соль его выступления следующая.

«…Одну проблему я хочу снять сразу. Я считаю это своим личным достижением в этом докладе… Октябрь вобрал в себя все прогрессивное, что было в нашей истории (более ошибочное заключение трудно представить! – Д.В.)… Здесь проявилась гениальность Ленина и то, что его соратники стоят на порядок ниже него. В этом кругу можно сказать: ведь до приезда Ленина в Петроград – и Сталин, и все те другие, кто был в России, уже подготовились к тому, что, как хорошо теперь – будет легальная оппозиция. И они будут в оппозиции…

А Ленин появился и с ходу сказал: «Да здравствует социалистическая революция!» Потому что он разглядел особый характер Февраля… Именно Ленин увидел возможность перерастания Февраля в Октябрь… Эта прозорливость – это то, что отличает гений от нас с вами»{1017}.

Что верно, то верно: только Ленин увидел возможность подобрать власть, валявшуюся в октябре 1917 года на мостовых Петрограда. Но все дело в том, что была использована именно та возможность для России, которая оказалась трагической, роковой, зловещей. Октябрьский переворот большевиков стал возможен благодаря редчайшему стечению обстоятельств, которые действительно разглядел Ленин. Именно отсюда начались все беды России в XX веке…

И еще упомянем один фрагмент из многочисленных реплик, «вставок», которые делал Горбачев при обсуждении доклада к 70-летию прихода большевиков к власти: «Октябрь и перестройка: революция продолжается». Перебив в ходе обсуждения В.В. Щербицкого, что он обычно делал в беседах, обсуждениях, генсек еще раз дал оценку Ленину, теперь уже в перестройке.

«…Вы знаете, мне очень хотелось связать историю и современность. Мы хотели не просто искусственно это сделать, а действительно перекинуть мост от Ленина, связать ленинские идеи, ленинские подходы к событиям тех лет с делами сегодняшних наших дней. Ведь та диалектика, с которой решал вопросы Ленин, – это ключ и к решению нынешних задач…»{1018}

Вот так: ленинская диалектика и подходы – «ключ к решению нынешних задач». Хотя уже тогда было ясно, что ленинская методология классового подхода, директивного управления, господства одной партии, признание только общественной собственности, вера в коминтерновские ценности показали свою историческую несостоятельность. Но Горбачев не просто по «инерции» преклонялся перед Лениным, он верил в жизнеспособность его методологии.

Горбачев оказался единственным из всех генеральных секретарей КПСС, который совершил паломничество в большевистскую Мекку-село Шушенское, где Ленин в конце прошлого века находился в ссылке. «Мемориал произвел на меня сильное впечатление», – рассказывал Михаил Сергеевич о своей поездке в одно из исторических ленинских мест{1019}.

Когда уже безумие установки множества новых памятников, строительства музеев, чем характеризовалась подготовка к 100-летию первого вождя, постепенно прошло, Горбачев поддержал идею Управления делами ЦК КПСС о создании квартиры-музея В.И. Ленина в Женеве. Для этого нужно было купить дом 3 по улице Плантапоре{1020}. Брежневская традиция «массированного» увековечения вождя была поддержана и продолжена Горбачевым. При Горбачеве активизировалась работа по подготовке нового, 70-томного шестого (!) издания сочинений Ленина. Первое было – 20 томов (26 книг). Каждое последующее возрастало на десяток томов… Неисчерпаемый кладезь. Сколько здесь «ключей»…

Конечно, почти все мы были тогда «проленинскими». Но суть в том, что у Горбачева в вопросе об отношении к Ленину, несмотря на исторический крах его «подходов» и одномерность его «ключей», практически никакой эволюции не просматривается вплоть до 1991 года – момента быстрого крушения КПСС.

Партия устами Горбачева повторяла ошибку Хрущева на XX съезде, который, по сути, утверждал: вот разоблачим, «спихнем» Сталина с пьедестала, вернемся к Ленину, и все пойдет «как надо». Немногие тогда понимали: дело не в Сталине, а в системе, идеологии, ленинской архитектуре в целом.

Так теперь и именно Горбачев, критикуя застойные явления (кстати, к кризису общества и привела народ и государство ленинская КПСС), полагает, что «диалектика Ленина» – это «ключ к решению нынешних задач». Еще раз скажу, что данный глубоко ошибочный тезис, который Горбачев, КПСС, политбюро, по сути, до конца существования системы хотели реализовать на практике, предопределил неудачу многих перестроечных планов генсека.

Все генсеки КПСС по своему положению были авгурами, жрецами, которые в Древнем Риме толковали волю богов по полету и крикам птиц. Села птица на дворец – знак… Издал клекот орел – знак… Кружится ворон над жертвенником – знак. Так и генсеки-авгуры были главными толкователями Ленина. Хотя Горбачев, еще раз подчеркну, не являлся слепым фанатиком ленинизма, он искренне восхищался Лениным, при том, что советские люди уже давно почувствовали в своей душе, по крайней мере, равнодушие к этому человеку. Тогда, правда, никто из нас и предположить не мог, что Ленин, как та зловещая птица, принес России самые большие беды, от которых не можем избавиться и сейчас.

Когда из Академии общественных наук при ЦК КПСС в 1988 году Горбачеву пришло разгромное письмо о пьесе М. Шатрова «Дальше… дальше… дальше!», генсек придал ему немалое значение. Авторы «анализа» пьесы категорически не согласны с идеей трактовки «случайности» Октября, как недовольны и «ущербным» обликом Ленина. Горбачев предлагает ученым академии активнее включиться через прессу для защиты большевистского вождя. А сам во время встречи с руководителями средств массовой информации, идеологических учреждений и творческих союзов 8 января 1988 года заявил: «Драматург посадил на одну скамью 23 человека (в том числе четырех белогвардейских генералов) – Керенского, Ленина, Бухарина, Троцкого, Зиновьева и Сталина, и между ними идет то, что я не назвал бы дискуссией. Это, скорее, на какую-то склоку похоже. При этом рецензент пишет, что перед судом истории все равны. И оказывается, Ленин тоже судится, он кается перед судом Истории. За что кается?»{1021}

Горбачев даже не допускает мысли, что Ленину есть в чем «каяться». А грехов у него больше, чем у любого из семи «вождей». Земной бог, по Горбачеву, совершенен, и даже его преступления должны считаться благодеяниями… И слово «склока» – одно из любимых у «раннего» Ленина.

В 120-ю годовщину рождения Ленина Горбачев делает доклад «Слово о Ленине», в котором утверждает, что отвернуться от Ленина – это значит «подрубать корень общества и государства, опустошая умы и сердца поколений»{1022}.

Преступный Брестский мир, когда Ленин отдал половину европейской части России лишь для того, чтобы сохранить свою власть, Горбачев, например, считает гениальным примером ленинской политики «крутых поворотов». В чем «крутой поворот»? Непобежденная Россия благодаря Ленину признала себя побежденной! Полурухнувшей Германии Ленин дал шанс продержаться еще несколько месяцев… А бездарно отданные пространства европейской России вернули благодаря не Ленину, а усилиями союзников, которых вождь Октября цинично предал в 1917 году…

Горбачев был и остался в плену ленинских догм, его якобинства и антинародной политики. Михаил Геллер, весьма проницательный парижский историк, в этой приверженности «седьмого генсека» к Ленину и ленинизму видит путь, который объективно вел к гибели советскую систему{1023}. Трудно с этим не согласиться.

Исторически парадоксально, но это так: правоверный и, вероятно, последний «ленинец» (если говорить о главных вождях России) прямым путем вел страну к «деленинизации».

Для последнего генсека, по нашему мнению, не имел большого значения ленинский катехизис (руководители СССР традиционно плохо знали ленинские «труды»), но суть взглядов советского «основателя» была ему близка по духу, по убеждениям. Здесь Горбачев почти не эволюционировал. Когда генсека КПСС и президента СССР демократы вызволили из форосского заточения, Горбачев на первой же встрече с журналистами заявил: он верит по-прежнему в идеалы социализма и готов совершенствовать и дальше коммунистическую партию: Горбачев даже про себя не мог повторить ставший крылатым девиз: «Карфаген должен быть разрушен». Генсек (пока еще – генсек…) хотел перестроить коммунистический «Карфаген», хотя все уже видели: это занятие бесплодное, пока «город» зиждется на ленинской платформе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.