4

4

А я должен был выполнять обещание, данное своим избирателям — работать над законом о печати. Чем и занимался до середины 90-го. Горбачев утвердил рабочую группу во главе с незамеченным в идеологических драках с номенклатурой юристом из Чувашии Николаем Федоровым. Потом он станет министром юстиции России и президентом своей маленькой приволжской республики. Президиум Верховного Совета насовал в группу многих партийных функционеров, но они, слава богу, отлынивали от дела, чем предоставили нам, журналистам, широкий простор для работы.

Федоров оказался порядочным человеком демократических взглядов (о чем запоздало потом сокрушались его назначители) и намеченный к одобрению депутатами цэковский проект закона бросил группе на растерзание. Мы рвали его, как бобик грелку, там было за что зацепиться зубами: проект сохранял предварительную цензуру с армией церберов из Главлита, оформлял принципы партийного руководства прессой и давал право на выпуск газет и журналов лишь организациям КПСС, а также подчиненным ей структурам. Проголосовали: концепция документа неприемлема! Взяли в работу проект трех юристов — Батурина, Федотова и Знтина. В нем было много хороших идей, но дело портили многословие и большое число заумных двусмысленных формулировок. Авторы проекта иногда участвовали в работе группы: слушали предложения заинтересованно и добросовестно перелопачивали спорные статьи закона. Журналист Домионас Шнюкас, депутат от Литвы, съездил в Польшу, привез оттуда и перевел на русский язык целый пакет наработок идеологов «Солидарности» по свободе слова. Использовали в полной мере и этот материал. В общем, взяли оттуда, взяли отсюда, кое-что вписали сами — авторский проект трех юристов подтянулся, избавился от полноты и заговорил четким голосом.

Работа нашей группы была под пристальным оком цэковских функционеров. Они жульничали откровенно, разбавляя «федоровский проект» противоречивыми новациями и рассылая подделки по комитетам. Для чего это делалось? А чтобы в суматохе и неразберихе пропихнуть через Верховный Совет ущемляющие свободу слова статьи. Депутат из Ленинграда, бывший известинец Анатолий Ежелев бдительно следил за телодвижениями недругов демократического варианта закона и вовремя поднимал тревогу. В очень нервной обстановке закон СССР «О печати и других средствах массовой информации» был принят 12 июня 90-го.

Первые месяцы наша группа работала в небольшом зале гостиницы «Москва». Этажом выше располагался Комитет Верховного Совета по строительству и архитектуре, который возглавлял Ельцин. Я частенько заходил к нему, направляясь в буфет — у Бориса Николаевича почти никогда не было посетителей. Сидел, скучая, верный помощник Лев Суханов, пришедший с шефом из Госстроя, а через распахнутую дверь был виден в пустынной комнате Ельцин за абсолютно чистым столом. Он оживлялся, услышав наш разговор с Сухановым, звал к себе, и мы обсуждали положение в МДГ и перспективы политики.

Ельцин и архитектура — соседство этих слов на табличке перед кабинетом вызывало у многих улыбки. Как можно сопоставить два понятия: архитектура — тонкие кружева, а Ельцин — бульдозер, оглашавший шумом округу! Комитет Бориса Николаевича стоял по статусу на обочине политической жизни Верховного Совета. И сам Ельцин воспринимал свою тихую должность как промежуточный пункт биографии. Основной состав съезда народных депутатов находился под полным контролем мстительного цэковского аппарата, и при первой ротации Верховного Совета Бориса Николаевича могли забаллотировать без труда. И никакой Алексей Казанкик уже не мог уступить ему место. (Состав народных депутатов процеживался в аппарате ЦК: кого надо вводить в Верховный Совет — они будут голосовать за кремлевские проекты любых законов, а кого — не пускать. Списки неугодных передавались руководителям республиканских делегаций, и эти делегации в полном составе вычеркивали отмеченные в ЦК фамилии. Синхронность действий республиканских групп мы с Ельциным испытали на себе еще при выборах первого состава Верховного Совета, когда набрали с ним равное число черных шаров и были забаллотированы. Голосовало 2250 человек — и случайно такое совпадение произойти не могло). Так что ловить Борису Николаевичу здесь нечего.

Надо забрасывать сети в другом пруду. И Ельцин стал готовиться к избирательной кампании в народные депутаты РСФСР. Отоварившись вторым мандатом, он рассчитывал на безоговорочную поддержку второго эшелона российских политиков — демократов. Первый эшелон интеллигентских политиков — народные депутаты СССР Гавриил Попов, Анатолий Собчак, Георгий Арбатов, Юрий Афанасьев, Николай Шмелев, Олег Богомолов и многие другие не бросались с головой в омут: относились к Борису Николаевичу настороженно, чуя в нем запах популистского динамита, да и сами были не прочь занять лидирующее положение. А второй укос — выборы в республиканский парламент обещал принести богатый урожай молодых бунтарей, не знающих середины. Время от времени Ельцин ездил на встречи с электоратом, чтобы не дать людям перед выборами забыть о себе.

На одну из таких встреч он пригласил меня осенью 89-го. В доме культуры Раменок, на юго-западе Москвы, собралось вечером около двух тысяч избирателей — зал всех не вместил, радиоточки вывели в фойе и на улицу. Организаторы действа позвали еще депутата от «Красной сотни» — для противовеса, а скорее, для битья. Но он по каким-то причинам не явился. На сцене поставили длинный стол под красной скатертью, перед нами с Ельциным положили большие букеты цветов, а перед пустым стулом, где должен был сидеть депутат от «Красной сотни», прислонили голик к табличке с его фамилией. Молодая женщина иногда подходила к столу и нарочито бережно поправляла голик, вызывая довольные смешки публики.

Выступил Борис Николаевич, потом слово предоставили мне, а потом мы стали отвечать на вопросы. В центре внимания был, разумеется, Ельцин — он разошелся, много говорил о привилегиях, смело ругал власть за невнимание к людям. Выходили из дома культуры, протискиваясь через толпу: слева и справа нам совали в руки букеты цветов.

Машины у меня не было, и Ельцин предложил довезти до метро. Мы свалили все букеты в его «Волгу», поехали, а у станции метро я вышел, оставив все цветы Борису Николаевичу для дочерей и супруги.

А через несколько дней по Москве пополз слух, что Ельцина на успенских дачах сбросили с моста с охапкой цветов. Сразу после выступления в Раменках. Он мне ничего не рассказывал, а я не расспрашивал. Люди видели, как мы вместе уезжали в машине, и связали его историю со мной. Пришла как-то моя жена с работы, врач Боткинской больницы, и с укоризной сказала, о чем у них судачит народ: «Ельцин с Полтораниным поехали по чужим женщинам. Там их застукали мужья. Полторанин успел сбежать, а Ельцину досталось». Хотя жена знала хронику того вечера. Мне в этих рассказах не понравилось то, что я бросил в беде товарища по любовным походам. А так пусть болтают себе на здоровье.

Но кремлевская власть решила поднять личное дело народного депутата Ельцина, его семьи до государственного уровня особой важности. По указанию Горбачева службы министра внутренних дел Бакатина рылись вокруг этой истории больше полмесяца. А 16 октября 89-го Михаил Сергеевич посвятил этому случаю заседание Верховного Совета.

— Вопрос — сказал он не от себя, а почему-то от имени всего Советского Союза, — интересует уже не только общественность Москвы, но и страны.

На заседании долго мусолили цифры: какая была глубина воды, куда столкнули ночного визитера, какая высота мостика, сколько букетов цветов. Министр Бакатин голосом прокурора Вышинского цитировал показания сестры-хозяйки дачи и водителя «Волги». Все распалились, Михаил Сергеевич сидел очень довольный: ну, что теперь скажет задира Борис Николаевич? А Борис Николаевич сказал: «Никакого факта нападения на меня не было, никаких письменных заявлений я не делал, никуда не обращался, никаких претензий не имею. У меня все». Действительно все: человек сам никого не стукнул, никого не винит, чужих денег пока не брал, границу не нарушал. Что еще? Но обсуждение продолжалось, его показывали по телевидению, а стенограмму опубликовали в газете «Известия».

Даже те, кто еще надеялся на здравомыслие кремлевской власти, с горечью отмечали: до чего же она измельчала! Всё время разборки, необъяснимые действия, поспешные заявления.

Ниже какого плинтуса должна опуститься ответственность этой власти, чтобы Верховный Совет занимался разглядыванием портков друг у друга, когда в стране шли забастовки, десятки тысяч беженцев скитались по чужим углам, а национализм уже переливал через край.

Как раз в эти месяцы в Молдавии проводились издевательские акции против русскоязычного населения — специально подобранные молодчики избивали людей, постоянно оскорбляли на улицах. Причем вдохновителями акций были партийные функционеры, назначенные кремлевским аппаратом, близким к генсеку. В совсекретной записке Горбачеву замзавотделом национальных отношений ЦК С. Слободянюк сообщал, что трудовые коллективы предприятий городов Тирасполь, Бендеры, Рыбница, Кишинев требовали от Москвы пресечь нарушения Конституции СССР. Десятки тысяч людей готовы были создать рабочие дружины, чтобы защитить республику от кучки националистов. Или, как они называли их в обращениях к Центру — от национал-карьеристов. Но в Центре жили установками Михаила Сергеевича на пленуме ЦК КПСС: такие события говорили «о росте национального самосознания у всех наций и народностей страны, о проявлениях национальных чувств».

В Литве Верховный Совет объявил присоединение республики к СССР в 1940 году незаконным. Начались в прессе грубые атаки против «русских агрессоров» из России и демонстративная подготовка к выходу из состава Союза. Работник государственно-правового отдела ЦК Ю. Кобяков поездил по республике и направил Горбачеву секретную записку, где очень осторожно определил суть положения: «все труднее становится провести грань между позицией „Саюдиса“ и действиями руководящих партийных работников республики».

«Саюдис» — это группа ориентированных на США литовских интеллигентов, требовавшая от русских убраться скорее, но… Но оставить и обновить все, что русские настроили для банановой в прошлом республики — морские порты, Игналинскую атомную электростанцию, нефтеперерабатывающие комплексы вместе с трубой и сырьем, заводы и фабрики в Каунасе, Клайпеде, Вильнюсе, Шяуляе. Плюс к этому — не забирать назад большую территорию Вильнюсской волости, переданную Россией в начале XX века литовцам. А также ни в коем случае не отторгать от Литвы Клайпеду с прилегающими районами. В марте 1939 года Германия аннексировала эти территории — без единого выстрела. Трусливые литовцы сдали Клайпеду без боя: административно она вошла в состав Кенигсбергского земельного округа. А весной 1945 года русские солдаты (опять сибиряки!) заплатили тысячами жизней, чтобы вырвать Клайпеду из лап Германии. Но Москва не стала включать ее вместе с Кенигсбергом в состав Калининградской области РСФСР, а подарила Литве. Еще она прирезала ей дельту Немана с портом Русна и почти половину Куршской косы — получай удобный выход к Балтийскому морю! Теперь Москва, чего доброго, могла и передумать.

В этой записке и других документах тех дней в ЦК (архивы хранят их сегодня) постоянные ссылки на многочисленные встречи с народом. Мнение у всех одно: слишком много вложила страна в экономику Литвы, и функционеры-националисты хотят отделиться от СССР, чтобы растащить все по карманам, а народ бросить на произвол судьбы. Эту же цель преследовала партийно-кэгэбистская бюрократия других республик.

Кому-то такой взгляд на проблему покажется упрощенным. А зачем людям мудрствовать лукаво, если они возвысили себя над народом? Вон Ленин в двадцати одном условии Коминтерна предложил пролетариату отделиться от своих наций, бросив буржуазию на вымирание, и объединиться через компартии с «первым отечеством мирового пролетариата». Теперь его духовная наследница — партийная буржуазия сама решила отделиться от пролетариата и объединиться через украденную собственность в международную олигархию. Во Всемирный Орден. И все это делалось под видом борьбы с коммунизмом.

Как сообщал автор упомянутой записки Ю. Кобяков, рабочий люд рекомендовал Центру «в кратчайшие сроки принять закон „О порядке реализации права союзной республики на свободный выход из состава СССР“, который должен исключать одномоментность решения о выходе и содержать детальные положения об удовлетворении всех взаимных экономических и иных претензий, а также гарантировать соблюдение прав жителей республики». Все члены горбачевской команды оставили на записке свои согласные закорючки.

А через несколько дней Верховный Совет СССР под председательством Михаила Сергеевича сначала принял закон об экономической самостоятельности Литвы, Латвии и Эстонии — первый шаг к политическому разводу. И еще через какое-то время — закон о разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами Федерации (26 апреля 90-го), который дал право республикам одномоментного выхода из СССР путем местного референдума. Как потом организовывались эти референдумы национал-карьеристами — с угрозами, использованием нанятых молодчиков, мы знаем.

Едва вышел закон, сразу активизировались «друзья угнетенных народов» — политики США. Раньше они откровенно не лезли во внутренние дела СССР. Но тут сам Бог велел подсуетиться: не сегодня-завтра появятся бесхозные территории — новая сфера влияния США. В Грузию, Молдавию, Прибалтику и Среднюю Азию поехали «купцы», а Вашингтон стал громко, чтобы слышал весь мир, хрустеть валютой. В секретной оперативной записке в Политбюро зам. зав. международным отделом ЦК К. Брутенц сообщил, что по инициативе сенатора Мойнихэна конгресс США готовится проголосовать за выделение руководящим функционерам Литвы десяти миллионов долларов. Для стимулирования сепаратистских процессов в Союзе возможно выделение денег другим республикам.

Не те, конечно, масштабы. Это самостийные власти «богатого» Советского Союза или еще самостийнее вожди «богатой» нынешней России списывали и списывают долги с «бедных» режимов многими миллиардами долларов. А янки — народ прижимистый. Подкидывают деньжат по чайной ложке — на карманные расходы влиятельным политикам. Националисты очень рассчитывали на щедрость подстрекателей из Вашингтона, но в будущем их ожидало горькое разочарование. Потому и подобен американский бюджет большому Байкалу, что все финансовые реки впадают в него и лишь одна вытекает. И та, как Ангара, перегорожена дважды плотинами — законом и строгим контролем общественности.

На записку должен был реагировать сподвижник Михаила Сергеевича Эдуард Шеварднадзе. Не надо, конечно, с его грузинским темпераментом стучать кулаком по столу и кричать по телефону госсекретарю США Джеймсу Бейкеру: «Зачем, кацо, суешь свой нос в чужой огород!» Нужно интеллигентно, дипломатично.

А он и не стучал. Он в это время дипломатично обсуждал и тайно подписывал с тем самым Бейкером Соглашение о разграничении между СССР и США морских пространств в Беринговом и Чукотском морях. По соглашению наша страна потеряла в 200-мильной зоне район площадью 7,7 тысячи квадратных километров и 46,3 тысячи квадратных километров континентального шельфа. Вот уж действительно: раз пошла такая пьянка, надо резать последний огурец. О сделке Бейкер — Шеварднадзе (за которой маячили силуэты президента Америки Буша-старшего и Горбачева с фужерами в руках) первыми узнали российские рыбаки, когда из родных морей их поперли со свистом матросы американских сторожевых кораблей. Но в международной политике, как на шахматных соревнованиях: перехаживать не дают. Законом от 26 апреля 90-го «Оразграничении…» кремлевская власть привела-таки в действие взрывное устройство невероятной разрушительной силы, которым погрозила стране еще год назад (чуть раньше я о нем уже говорил). Этот закон поднял статус автономных республик до статуса союзных, со всеми вытекающими последствиями.

Республика Тува, например, с населением 300 тысяч человек становилась, по документу кремлевских мудрецов, «советским социалистическим государством — субъектом Союза ССР». Наравне с Россией, Украиной, Казахстаном и т. д. А сосед Тувы Красноярский край с населением в три миллиона человек превращался в заштатную провинцию той же России, но урезанную по территории вдвое (минус Татария, Коми, Башкирия, Чувашия, Северный Кавказ и проч. и проч.).

Марийское квазигосударство, где марийцев проживало меньше, чем русских, выныривало у границ Нижегородской и Кировской областей. Как им строить отношения с ускакавшим на другую статусную орбиту соседом? На более достойном финансовом уровне! Поскольку и Тува, и Марий Эл, и ряд других автономий были дотационными, русским областям предстояло подзатянуть пояса и отстегивать дополнительно на содержание новых армий чиновников. А если с подачи верхушки страны автономии успели бы оформить границы, российский люд при переездах из одной своей деревни в другую замучился бы толкаться на таможенных пунктах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.