Итоги. Юм и современность

Итоги. Юм и современность

Нам известен теперь достаточно полный и всесторонний портрет Юма как мыслителя. Мы в состоянии теперь подвести некоторые итоги.

Прежде всего уточним общий характер эволюции воззрений философа. Его агностическая философия сложилась очень быстро, уже в ранней молодости, но не осталась неизменной. Если сравнить эссе Юма и его «Исследование о человеческом уме [познании]» с «Трактатом о человеческой природе», обнаруживается, что он отошел от своего первоначального резко выраженного агностического кредо к несколько туманному и расплывчатому скептицизму. Это выражалось, во-первых, в несколько ином подходе к проблеме личности, потому что Юм отказался от прежнего своего сведения психических процессов к комбинациям перцепций. Аналогичным образом в эстетике он разочаровался в сведении категории прекрасного к комбинациям впечатлений. Но на протяжении 40-х годов у Юма произошло нечто большее: возникло скептическое отношение к его собственному агностицизму в целом. Эту новую свою позицию Юм называет теперь «умеренным (mitigated) скептицизмом», причем в отдельных практических вопросах она оказывается даже близкой к стихийному материализму, никогда, впрочем, не смыкаясь с ним полностью.

Не видно прежнего агностицизма, например, в очерках Юма по политической экономии. Также и здесь его феноменалистская ограниченность дает о себе знать, особенно когда он выдвигает некоторые поспешные и мало доказанные тезисы, забывая, что как раз скептику надо быть более критичным (см. 2, стр. 144). Но в иных случаях логика исследования объективных процессов приводит Юма к противоречию с его агностическими постулатами; он перестает последние акцентировать, при написании опытов о торговле и налогах как бы забывает о них, хотя нигде прямо от них не отказывается.

Последние тридцать лет своей жизни Юм не писал по собственно философским вопросам, и он выступает в эти десятилетия более то как историк, то как дипломат или критик религии. Разоблачение Юмом религии и церкви было лучшей частью его идейного наследия, и его заслуги в этом отношении не могут и не должны быть забыты. Но нельзя и оценивать Юма только исходя из этого. В поздние годы у него было много возможностей подвергнуть критике прежнюю свою общеагностическую позицию в философии, но возможностей этих Юм не использовал ни разу.

Как бы то ни было, отход Юма от тех крайностей агностицизма, которые ведут к субъективному идеализму и солипсизму, делается очевидным. Мы уже ссылались на результаты сравнения «Исследования о человеческом познании» с «Трактатом…». Но почему этот отход произошел, так сказать, «неофициально»? Видимо, потому, что все же не был столь значительным, как это сначала кажется, когда обращают внимание на то, что в своих очерках Юм заметно ближе к идеям Просвещения, чем в специальных философских работах, где он похож на антипросветителя. Действительно, в своих опытах он использует обычно то из своих воззрений, зафиксированных в «Трактате…», что согласуется с просветительскими идеями и им не противоречит. Казалось бы, налицо «возвращение блудного сына» к просветительским пенатам, но это не так.

В очерках Юм поставил перед собой иную задачу, тем более что очерки, как правило, были написаны Юмом еще до его временного сближения с группой Гольбаха и никогда впоследствии не были перередактированы в духе приближения к взглядам последнего. Юм стремился в очерках раскрыть психологию повседневной жизни современного ему буржуазного общества и попытался осуществить этот замысел с помощью метафизического метода, который применяли и многие французские просветители. Нередко он захватывает для анализа те же фрагменты социальной действительности, что и они, но оценивает их с позиций холодного скептика, далекого от идеалов Просвещения.

Основному ядру своей скептической концепции Юм остался верен до конца жизни, и это видно из его «Диалогов о естественной религии», над которыми он не переставал работать и размышлять до самых последних своих дней. Впрочем, несколько более «гибкая» поздняя позиция Юма была по сути дела заложена уже в «Трактате о человеческой природе», где он указывал, что «истинный скептик будет относиться с недоверием не только к своим философским убеждениям, но и к своим философским сомнениям» (19, т. 1, стр. 389). Это значит, что скептик (здесь это равняется: агностик) должен не только не отказываться от скептицизма, но «сохранять свой скептицизм во всех случаях жизни» (19, т. 1, стр. 386), расширять поле его применения, поднять на следующий, более высокий уровень, превратить в метаскептицизм!

От этого метаскептицизма Юма шел прямой путь к позитивизму, возобладавшему в разных вариантах в XIX в. в Англии, а в первой половине XX в. распространившемуся и во многих других капиталистических странах. Через Джона Стюарта Милля к Гарберту Спенсеру и Чарльзу Пирсону и далее к Бертрану Расселу шел этот путь.

Рассел заявлял, что взгляды Юма в некотором смысле являются в развитии философии тупиком; при попытках углубления и усовершенствования их «дальше идти невозможно» (48, стр. 678). Да, здесь можно согласиться с Расселом: далее по пути агностицизма, оставаясь агностиком, идти некуда. Уже два столетия буржуазная философия в Англии находится «под знаком Юма». В. И. Ленин указывал, что, например, «свою родословную Пирсон прямо ведет от Беркли и Юма» (11, стр. 47, ср. стр. 223). «Маху не приходит и в голову отрицать свое родство с Юмом», а «позитивистами и называют себя сторонники Юма» (11, стр. 163, 214).

Многие современные нам буржуазные историки философии безапелляционно признают, что Юм — прародитель неопозитивизма по крайней мере в двух конкретных моментах: феноменалистская трактовка процесса порождения идей впечатлениями подводит к принципу верификации, а проведение им демаркационной линии между фактами и отношениями идей намекает на принцип аналитичности логического познания (см. 96).

Линия агностицизма, как подчеркивает Ленин, неизбежно осуждает на колебания между материализмом и идеализмом. И поэтому в противоположность мнению Рассела следует сказать, что хотя философия Юма и есть «тупик», но выход из этого тупика существует, и заключается он в решительном и полном отказе от агностицизма и в переходе на открыто и последовательно признаваемые материалистические позиции.

Юмизм и позитивизм далеко еще не «вчерашний день», позитивисты рассуждают по общей для них формуле: пусть без Юма, но с его учением! Агностическая философия Юма была как бы впитана позитивизмом, который пытается приспосабливаться к новейшим теориям, учениям и веяниям и в то же время снова и снова возвращается к своим истокам. А позитивизм в виде «сциентизма», «структурализма» и «философии анализа» широко распространен в буржуазной философии и в 70-х годах XX в.

Связи философии Юма с позитивизмом, если их конкретизировать, оказываются очень многосторонними. Критика рационалистических философских систем, субъективистское истолкование понятий силы и субстанции, сведение задач науки к описанию и упорядочению ощущений — все это тесно роднит их друг с другом. Уже основатель позитивизма О. Конт повторил Юмову трактовку причинности, а Д. С. Милль воспроизвел воззрения Юма на понятия личности и материи. Миллевы «серии ощущений» — это новая вариация на тему «связок перцепций» Юма. Авенариус и Мах реализовали юмистский принцип растворения всех наук в психологии, поступив именно таким образом с физиологией и физикой. У Юма можно найти зачаточные формулировки верификационного критерия осмысленности, и это признали все основоположники неопозитивизма, в котором этот критерий есть начало всех начал. А. Эйнштейн в «Замечаниях к теории познания Рассела» пришел к выводу, что, читая Рассела, каждый как бы снова чувствует дух Юма. И этот дух на самом деле еще не исчез, он выступает во все новых обличьях и модификациях, ибо противники материализма видят в нем свое старое прибежище и последнюю надежду.

Но неверно полностью отождествлять горько сожалевшего о «недостатке необходимых опытов и явлений» действительного Давида Юма, имевшего и определенные исторические заслуги, с односторонним его образом, созданным в буржуазной историко-философской литературе. Тем более неверно отождествлять целиком его философию с «юмизмом» и позитивизмом, взявшими из нее все отрицательное, вплоть до тенденции к иррационализму в теории мышления. Современная нам буржуазная философия даже тогда, когда она по праву объявляет тех или иных мыслителей прошлого своими учителями и прародителями, делает их в результате фальшивых интерпретаций гораздо худшими, чем они были на самом деле, и вытравляет у них все то, что было действительно достойным и способствовало в былое время прогрессу.