МОНИНА Варвара Александровна

МОНИНА Варвара Александровна

1894–1943

Поэтесса, прозаик. Публикации в журнале «Свиток», альманахе «Литературный особняк». Рукописные сборники «Музыка земли» (1919), «Стихи об уехавшем» (1919), «В центре фуг» (1923–1924), «Сверчок и месяц» (1925–1926) и др. Жена С. Боброва.

«Невысокая, тонкая, с пушистой шевелюрой, ясным взором карих глаз, милым овалом очаровательного личика, похожая на боярышню в терему. Ей не нужно было никаких прикрас. Это была редкостная женщина, абсолютно чуждая кокетства, равнодушная к нарядам и своей наружности.

Она могла ходить в огромных валенках, не интересуясь, как это выглядит со стороны. Правда, времена нашей юности были безнадежны, без званых вечеров, без общества – революция разрушила прежний бытовой уклад. И все же – эта ее черта была необщей. Но Варя и так была хороша. Мелодичный голос, мягкие, гибкие движения, непреодолимая женственная прелесть, разлитая во всем существе. „Что в Вас такое особенное?“ – спрашивал поклонник. – „Ничего, ничего“, – отвечала она. И все же знала свою магическую привлекательность.

«Когда я вижу Вас, у меня к Вам поют флейты“, – говорил сослуживец Подпалый. „Звезда“ называл ее Василий Федоров, долговременный спутник жизни. „Звезда“ в дальнейшем сократилась в „звездь“. Некто в Румянцевской читальне, узнав ее имя, прислал восторженный акростих. Встречный на улице упорно делал предложенье руки и сердца. В какое-то лето сестра Мария насчитывала до 10 Варюшиных поклонников: два Петровских, Розанов, Абрам Эфрос, Локс, Тарас Мачтет, Георгий Оболдуев.

«Вы похожи на героиню лермонтовской „Тамани“, – говорил один из Петровских. Это, положим, было неверно. Варя была комнатной барышней, с нервами, малокровием, пугливостью, с наследственной надломленностью воли. „Вглазах золотые круги плавают“, – жаловалась она.

У нее был культ прихоти. „Я хочу из каждого экзамена делать игрушку. И сдавать только то, что хочется“. Дерзость, беспечность, неопытность. Иронический тон в обращении. „Это безобразие, что мне ничего не нравится“.

…Помню вечер ее выступления в Доме Герцена. „Если бы я сегодня говорил, это была бы сплошная патетика“, – начал свое высказывание Левонтин. Более скупо хвалил Иван Рукавишников, отмечая формальные достиженья. Звучали мнения: „Лучшая поэтесса СССР“. „Не утончение, а уточнение“, – отзывался привередливый критик Георгий Оболдуев. Ядовитый Иван Аксенов находил в Мониной доказанное своеобразие. „Лучшее, что в Вас есть, – импрессионизм!“ – восклицал Пастернак. Такой период был, когда она писала „Crescendo жизнеконцерта“. На вечерах Георгия Оболдуева она имела неизменный успех – личный и творческий. Говорил Иван Пулькин: „Теплых слов в русской поэзии много, но эта теплота совсем особенная“. Похвалы, радуя, не кружили голову поэтессе. Требовательна она была к себе неизменно» (О. Мочалова. Голоса Серебряного века).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.