9

9

– Сергей прилетел! Сергей прилетел! – неслась по аэродрому радостная весть. Приземлился Сергей Иванов – летчик связи 216-й дивизии, доставлявший в штабы полков всевозможную документацию, а вместе с нею и почту. Сейчас на аэродроме всех интересовали только письма. Лишь они позволяли фронтовикам обмениваться новостями с родными, узнавать, чем живет страна, что происходит в дорогих сердцу каждого краях. Письма – это маленький праздник на войне, и равнодушных тут не было.

Бодро пофыркивая мотором, «У-2» катился по аэродрому к месту своей обычной стоянки, и все бежали туда.

Покрышкин тоже выскочил из землянки и скорым шагом направился к месту сбора. От Марии уже пятый месяц не было никаких вестей, может быть, хоть на этот раз повезет.

Самолет газанул в последний раз, крутнулся на месте и затих, словно притомившийся после скачки конь. Летчик, совсем еще молодой парень, не торопясь выбрался на крыло, достал из кабины сумку, секунду постоял, ожидая, пока все подойдут поближе, затем спрыгнул на землю и тотчас оказался в кругу галдящей, словно стая птиц, молодежи. Никто не обращал внимания на звания и должности, все кричали, перебивая друг друга.

Наконец началась раздача писем. Сергей достал из сумки перевязанную бечевой пачку, развязал ее и начал громко выкрикивать фамилии. И тут началось: девушки его целовали, мужчины шутили, хлопали по плечам, крепко жали руку. Те, что получили письма, отходили в сторону. Очень быстро около Сергея остались лишь те, для которых праздник на этот раз не состоялся. Не получившие весточки из дома стали грустными и печальными.

Счастливцы наслаждались каждый на свой лад: одни сразу нетерпеливо вскрывали конверт и впивались глазами в исписанные листки. Прочитав и успокоившись, они начинали спокойно перечитывать письмо. Другие отходили в сторону или старались уединиться, чтобы там, без спешки и помех, спокойно прочитать дорогие сердцу строчки, подумать над ними, помечтать.

Саша даже не поверил своим ушам, когда Сергей выкрикнул: «Покрышкину». Сдерживая волнение, он пробился сквозь кружок девчат и взял письмо. Почерк Марии… Наконец-то! Он отошел к своему самолету и быстро распечатал письмо. Мария! Жива-здорова, часто думает о нем, скучает. Сильно переживает, когда читает в газетах статьи о жестоких воздушных боях на Кубани. И в конце: целую, твоя Мария.

Саша так разволновался, что не находил себе места. «На фронте сейчас затишье, нужно с нею повидаться», – начало созревать у него решение.

По привычке, заложив руки за спину, он расхаживал перед своим самолетом туда и обратно, а Чувашкин, на этот раз не получивший известий из дома, издали, исподтишка, наблюдал за своим командиром.

«А что, сейчас пойду к Исаеву и отпрошусь на день-два. Что тут до Миллерова, доберусь за часика полтора. Имею я право повидать свою жену или нет?!»

– Решено! – вдруг громко произнес он и, не отвечая на недоуменный взгляд Чувашкина, энергичным шагом направился на КП.

– Товарищ командир! – с порога обратился он к Исаеву, в задумчивости расхаживающему по землянке. Они что-то обсуждали с начальником штаба, который с кучей бумаг сидел за столом.

Командир полка остановился и вопросительно посмотрел на вошедшего.

– Товарищ командир, разрешите на денек слетать к жене, Марии. Она сейчас находится под Миллеровом.

– К жене? – удивился Исаев. – Это к кому же, к той самой блондинке из Манаса?

– Да, к ней, – как можно спокойней подтвердил Александр.

– А я и не знал, что ты женат. Ох, уж эта мне любовь! – воскликнул Исаев и опять зашагал по землянке. Потом неожиданно остановился перед Покрышкиным и сказал:

– Ладно, лети!

И, повернувшись к начштаба, приказал:

– Начштаба, приготовь приказ!

– А можно на «Ут-2»? – решился Александр еще на одну просьбу. «Ут-2» был самолетом связи полка.

– Бери, бери… Вижу – пропал Покрышкин! – захохотал Исаев и хлопнул Сашу по плечу: – Но учти, послезавтра быть в полку!

– Есть послезавтра быть в полку! – Саша радостно козырнул и выскочил из землянки.

В последнее время Исаев заметно изменился. После того, как о Покрышкине стали писать газеты, после его встреч с командующим армии Вершининым, повышения в должности по инициативе штаба дивизии, высокой оценки, данной летчику маршалом авиации Новиковым на совещании в Пашковской, командир полка стал подчеркнуто любезен и осторожен. Недавно он сам предложил Покрышкину поменять его «тринадцатую» на одну из недавно полученных «кобр» с более мощным двигателем и, соответственно, вооружением. Новая модификация – «Р-40».

Гриша Чувашкин очень удивился, услышав от Покрышкина:

– Видал? Новые машины пригнали. Будь здоров! Одну из них мы с тобой получаем. А что, разве не заслужили?

Пришлось Грише закрашивать семнадцать звездочек на «тринадцатой» и переносить их на новую машину. Старую передали летчику Самсонову.

– А какой номер будем на ней рисовать? – спросил Гриша после того, как Покрышкин опробовал новый самолет и окончательно принял решение на нем летать.

Подумав, Покрышкин сказал:

– Нарисуй 100. Круглая цифра и удобный будет позывной – «Я сотка». Хорошо звучит, правда?

– Да, – согласился Гриша, – а еще было бы здорово, если бы вы их нащелкали столько же, в аккурат сотню.

На том и решили – рисовать номер 100.

Аэродром под Миллеровом он нашел быстро – над ним все время кружили наши штурмовики. Приземлившись и зарулив на указанную ему стоянку, Покрышкин выбрался из своего старенького «Ут-2» и не спеша пошел вдоль стоянок самолетов, мысленно прикидывая, у кого можно узнать, где располагается интересующая его медицинская часть.

Аэродром жил обычной фронтовой жизнью. Одни самолеты только что вернулись с боевого задания: механики, стоя на стремянках, раскрыв капоты, возились с моторами, в очередь к самолетам выстраивались бензозаправщики, грузовики с бомбами и снарядами. У других техники заливали в баки горючее. Третьи, заправившись горючим, пополнив боеприпасы, по очереди выруливали на старт. В центре этого водоворота стоял инженер полка, зорко наблюдая за работой конвейера. При его внеплановых остановках он вмешивался и давал необходимые команды.

Около одной из стоянок находился «стартер» – полуторка со специальным устройством на ней для запуска авиационных двигателей. На его подножке сидел пожилой усатый шофер. Подойдя поближе, Саша сразу его узнал – старый знакомый по Манасу. Водитель, увидев Александра, вскочил.

– Капитан Покрышкин! Здравия желаю! – воскликнул усач.

– Теперь уже майор. Здравия желаю! – улыбнулся Саша.

«Вот сейчас у него и узнаю, как там вела себя Мария. В случае чего – сразу полечу обратно», – ни с того ни с сего вдруг решил он.

– Ну как там у вас на Кубани дела? – поинтересовался усач. – Много немцев насбивали?

– Да, было жарковато… – рассеянно ответил Саша.

– А мы вас вспоминали, когда встречали вашу фамилию в газетах. Да, хорошее время было в Манасе, – вдруг мечтательно заговорил о прошлом шофер.

– Да, здорово было… Море, – согласился Саша.

– А вина сколько, а девчата какие, – подхватил его мысль шофер.

– А ты случайно не помнишь, была там медсестра Мария? – как бы между прочим спросил Александр.

– Ну как же не помнить! – оживился шофер. – Очень хорошо помню. Блондинка, симпатичная такая. Душевная дивчина. Так хорошо меня тогда пролечила. А недавно руку мне перевязывала. У нас все ее уважают. Постойте, – вдруг хитро прищурился шофер, – а вы часом не к ней прилетели? Ну конечно, к ней. Как я, дурень, сразу не догадался. Ведь в батальоне все считают ее вашей женой.

– Точно, к ней, – в тон шоферу весело ответил Покрышкин. – А ты не подбросишь меня к ее санчасти на своем «стартере»?

– О чем разговор! Конечно, подвезу, – охотно согласился водитель. И, усаживаясь на сиденье, добавил: – Вот Машенька обрадуется!

Сначала они заехали в штаб полка штурмовиков, где Саша отметил свое отпускное удостоверение, потом направились в Старую Станицу – место расположения медсанчасти. Находилась она километрах в десяти от аэродрома.

По дороге шофер рассказывал местные новости, но Саша слушал его вполуха. Он все думал о своем поступке, укорял себя за ненужную подозрительность, чувствуя на душе неприятный осадок, – так чисто и доверительно было письмо Марии, а он…

– Вот здесь их санчасть, товарищ майор, – прервал его невеселые размышления водитель. – До свидания. Даст бог, еще свидимся.

Пожав его крепкую мозолистую ладонь, Покрышкин выбрался из кабины полуторки и сразу же увидел группу медиков в белых халатах, стоявших у ворот дома. К ним он и направился, уже издали примечая знакомые лица.

Подполковник медицинской службы Арцимович, врач Дехтярь, медсестра Вера, все знакомые ему по Манасу. Они тоже его сразу узнали, оживились, стали расспрашивать о боях на Кубани. Врач Дехтярь куда-то отошел, но через несколько минут вновь к ним присоединился.

Александр улыбался, односложно отвечал на вопросы и все думал – как вызвать из медчасти Марию. Кожаный реглан сполз с плеча, он слегка повернулся, чтобы его поправить, и тут же боковым зрением зафиксировал, как с крыльца к нему метнулся кто-то в белом. Он резко повернулся, едва успел раскрыть объятья, как она обвила руками его шею.

– Саша! Милый!

Она прижалась к нему, сердце ее бешено колотилось. Кожаный реглан, небрежно наброшенный на плечи, сполз на землю.

– Мария… Мария… – лишь тихо повторял он.

Голос его предательски сел.

– Мария, – нежно позвал он, но она не отвечала, лишь теснее прижималаоь щекой к его груди, ощущая холодок от орденов. Его губы нежно касались ее волос.

Вид его статной, крепкой фигуры совершенно ее расслабил: увидев его живым и невредимым, она потеряла остатки своей выдержки и уже была не в силах сдерживаться. Постоянная тревога за него и бесконечное ожидание хотя бы коротенькой весточки так измотали ее, что она просто не могла вынести этой ноши.

Она плакала, дрожала от накопившейся тоски и отчаяния, а он, поглаживая рукой по ее плечам и спине, тихо шептал:

– Ну что ты, Мария! Ну успокойся… Я прилетел… Видишь, я жив-здоров!

В ответ она только сильней сотрясалась от рыданий и еще тесней прижималась к нему. Из дома высыпали медсестры, окружили их, посыпались шутки, вопросы.

Саша уже овладел собой, и лишь его рука, по-прежнему гладившая Марию, слегка дрожала. Появление медсестер подействовало на нее успокаивающе. Она отстранилась, поправила волосы и вдруг, с нескрываемой обидой в голосе, спросила:

– Ты почему не писал?

Девчата начали смеяться, приговаривая: «Почему нашу Машеньку мучил, не писал ей».

– Родная моя, – говорил, улыбаясь, счастливый Саша, – если бы ты знала, как я сам ждал твоих писем. Нашего почтальона Сергея просто замучил. Адрес-то все время менялся. Идут где-то мои письма к тебе. А я, как получил твое первое письмо, так сразу и прилетел.

Удивительно, но именно в тот же вечер Марии принесли первое Сашино письмо, в котором он поздравлял ее с Новым, 1943 годом.

Потом они направились к ней на квартиру в старом бревенчатом доме под железной крышей в стороне от других помещений санчасти. Мария жила вместе с подругой Таисией и еще одной девушкой, Катей, работавшей в штабе. По случаю прибытия Александра девушки к себе уже в тот вечер не возвращались и ночевали у знакомых.

Жизнь Марии, как понял Саша из ее рассказа, была невеселой – с утра до вечера немцы бомбили Миллерово, иногда навещали Старую Станицу, и тогда доставалось и им. С апреля она стала следить за прессой – в газетах часто упоминалась фамилия Покрышкин. Очень опасалась, что среди сбитых мог быть и ее муж. И так день за днем, неделя за неделей.

В БАО ей все сочувствовали, и если находили сообщение о летчиках-истребителях, сразу спешили ее обрадовать. Однажды кому-то из ребят попалась заметка о летчике Покрышеве, о его подвигах на Ленинградском фронте, и ее тут же оповестили:

– Посмотри, Машенька, твой Саша, оказывается, уже на Ленинградском фронте воюет. Да еще как! На-ка, прочти. Правда, газетчики его фамилию переврали.

– Так и инициалы тут другие, не Сашины!

– Ну и что? Ты что, наших газетчиков не знаешь? Они все путают, и имя, и названия.

Как редкие глотки свежего воздуха были для нее скупые газетные строки. Но адресов «кубанских соколов» там не указывали. Оставалось смотреть на дату выпуска газеты и думать: значит, до позапрошлого вторника он был еще жив и здоров.

– Слава богу, меня миновало, – неосторожно заметил он.

– Значит, все-таки было опасно и ты, как всегда, лазил в самое пекло? – сразу насторожилась она.

– Ну что ты, Мария! Обычная наша работа. Ну как мне убедить тебя, что все это чепуха. Это газетчики нарочно придумывают. Не делай из меня героя. Таких, как я, у нас в полку много. Вон Глинка сколько насбивал. Андрея Труда помнишь? Тоже молодец…

Пройдет много лет, и однажды друг их семьи Герой Советского Союза Николай Трофимов расскажет ей: «Самое трудное и опасное Саша всегда брал на себя. Видишь ли, группу самолетов как у нас, так и у немцев, всегда вел самый опытный летчик. Вот их-то, ведущих, и брал на себя Саша. А что значит, к примеру, идти в атаку на ведущего группы бомбардировщиков? Это значит, что по тебе бьют все пушки и пулеметы всех «юнкерсов» из группы – ведь они защищают своего ведущего. Кроме того, по тебе бьют пушки и пулеметы всех вражеских истребителей, которые прикрывают своих бомберов. А с земли огневой заслон ставят зенитки. Так что в момент атаки на ведущего бомбардировщиков в наш истребитель ежесекундно выпускалось около полутора тысяч снарядов и пуль. И нужно было иметь мужество и умение, чтобы этот заслон преодолевать».

Но это будет гораздо позже, а сейчас он всячески старался отвлечь ее от неприятных мыслей.

– Чем же тебя кормить? – спросила она в растерянности, когда они пришли на квартиру. – Ведь вы, летчики, народ капризный, вам трудно угодить.

– Что приготовишь, то и ладно, – ответил он и протянул ей вещмешок, в который ребята перед отлетом насовали ему продуктов из сухого продпайка. Еда для него сейчас была не столь важной. Он любовался ее нежным, чуть похудевшим лицом. На фоне сумерек ее тонкая фигурка казалась такой уязвимой, и вся она была на редкость трогательной и юной в ладно сидевшей на ней военной форме с погонами сержанта медицинской службы. Его захлестнула такая волна нежности к ней, что он с трудом находил необходимые слова, чтобы поддерживать разговор…

Весь следующий, заполненный счастьем день они гуляли вокруг Старой Станицы – обошли все тропки.

– Любишь? – спрашивала она, оборачиваясь к нему.

– Люблю. А ты? – Он нежно улыбался.

– Люблю!

И они целовались. Это было состояние, которое они оба еще никогда не переживали, счастье, которое могут понять и ощутить только фронтовики.

Саша, не желая носить на душе камень, чистосердечно рассказал ей о своем разговоре с шофером.

– Значит, не веришь мне, раз расспрашиваешь о моем поведении посторонних, – нахмурилась она.

– Почему не верю? – смутился он. – Я ведь тебе сам все рассказал. Просто хотел послушать, что о тебе люди говорят. Приятно было послушать, как тебя хвалят. Даже завидно.

– Вот как. Даже завидно…

В ее голосе было столько нескрываемой иронии, что сомневаться не приходилось – она обиделась.

Немного помолчав, он сказал:

– Ты уж прости меня, Мария. Конечно, глупость я сморозил. Нехорошо получилось. Прости.

Она молчала.

– Так прощаешь?

Он сграбастал ее в свои медвежьи объятия и поцеловал в щеку.

– Злоупотребляете своей силой, товарищ майор. Приходится подчиниться. Так и быть, прощаю.

Он подхватил ее на руки и закружил. Она, смеясь, заметила:

– Вообще, товарищ майор, вы сегодня необычно ласковы. Определенно разлука действует на вас положительно.

– Это просто день такой и ты рядом.

– А как у вас там, в Поповической, проходят вечера? Ну, например, когда вы не летаете. Отсыпаетесь? – спросила как бы между прочим Мария.

– Ну не скажи, – улыбнулся Александр. – Вечера у нас проходят весело и культурно. Есть у нас свой кинотеатр, недавно крутили «Джо из Динки-джаза», имеется полковая самодеятельность, ты должна помнить ее по Каспию. Теперь перед нами часто выступают артисты фронтовых бригад. А начальник связи полка Гриша Масленников, помнишь его, на баяне играл на танцах, оборудовал на аэродроме и в землянках, где отдыхают летчики, радио. Теперь слушаем последние известия, а перед отъездом на ужин музыку.

За ужином я частенько обсуждаю со своими ошибки, допущенные в бою, договариваемся, как будем вести себя на следующий день. После ужина играет баян, ребята поют песни. Молодежь идет на танцы, но я туда не хожу…

– Точно? – Она отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

– Точно, точно… Вот, а еще утром всегда делаю гимнастические упражнения. У нас образовалась большая группа моих последователей. Когда выдается днем свободная минута, играем в футбол, волейбол, городки. Так что жизнь кипит.

Они говорили обо всем, смеялись, шутили. А когда Мария узнала о гибели Вадима Фадеева, то загрустила. В ее памяти он навсегда остался необыкновенно добрым и отзывчивым парнем, и было трудно поверить, что уже никогда она не увидит его мощной фигуры, не услышит шуток и песен, исполненных красивым басом. День пролетел как мгновение, а на следующее утро они отправились пешком на аэродром. Десять километров прошли и не заметили. Остановились на краю летного поля.

– Все, Мария, давай прощаться, – предложил Александр.

– Как, ты не хочешь, чтобы я проводила тебя до самого самолета?

– Нет, не хочу. Женщина, даже жена, не должна приближаться к самолету – плохая примета. Все, милая, до свидания!

Он крепко ее поцеловал и, не оглядываясь, пошел к самолету. Она смотрела, как постепенно удалялась его фигура, и слезинки, одна за другой, предательски покатились из глаз.

Мария дождалась, пока самолет взлетел и растаял в дымке неба. Обратно ее подобрала попутная машина, и через час она уже была в своей санчасти.

До вечера работала в амбулатории, потом убралась и решила на ночь почитать. Настроение было скверное, не хотелось никого видеть и ни с кем говорить. В голову лезли тревожные мысли: «Как там Саша долетел?»

Вдруг послышался тихий стук в окно. Она выглянула и не поверила своим глазам – перед ней стоял ее Саша.

Забарахлил в полете мотор, объяснил он, и, дабы не стать добычей какого-нибудь шального «мессершмитта», решил вернуться в Старую Станицу.

На следующее утро они опять вдвоем пошли на аэродром. Прощаясь, он пошутил: «Следи внимательно за прессой. Очень может статься, что там сообщат о присвоении твоему мужу Героя».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.