7

7

Разбираясь с причинами неудач наступления, командующий фронтом понял, что разведка до начала сражения не обнаружила многие цели, которые потом создавали препятствия для продвижения войск.

В период затишья истребители стали активно привлекать к разведыванию расположения сил и огневых средств врага.

Этот день для старшего лейтенанта Николая Искрина, гармониста, весельчака и компанейского парня, сбившего одиннадцать немецких самолетов и награжденного за боевые подвиги двумя орденами Красного Знамени, явно не задался.

С утра в составе четверки под командованием комэска Григория Речкалова он вылетел на разведку в район станицы Неберджаевская, что южнее Крымской. Каждый такой вылет был сопряжен с особым риском – немцы любой ценой стремились блокировать воздушную разведку, не позволяя нашим летчикам прорываться в расположение своих войск, препятствуя сбору необходимой для советских наземных войск информации.

Следом за ними на разведку вылетела пара – Старчиков с Никитиным.

Несмотря на передышку в наземных боях, авиация продолжала свою обычную работу – бомбила и штурмовала «Голубую линию», с помощью истребителей осуществляла прикрытие и разведку.

К своему району четверка Речкалова подошла со стороны Новороссийска на высоте около четырех тысяч метров. Вокруг все было спокойно, прекрасные условия для выполнения боевого задания – поиска немецких танков.

Но это могло казаться только со стороны. Лететь, зная, что на тебя смотрят жерла зенитных орудий, было не очень-то приятно. Все ожидали первого залпа. Если снаряды не заденут, то после дующие уже не страшны. Истребитель всегда может сманеврировать и не дать противнику прицелиться.

Как его ни ждешь, он все равно внезапен. Под машиной замелькали сполохи, она словно охнула и судорожно задрожала. Летчики мгновенно оказались в окружении рваных черных хлопьев. Огонь зенитных батарей оказался до того плотным, что за какие-то секунды в воздухе стало темно от повисших черных бутонов гари. Допустив истребители в зону своего огня, немцы ударили со всех сил, но, на счастье, все мимо.

Искрин с ведомым мгновенно спикировали и, выровнявшись на высоте восьмисот метров, плавно покачивая крыльями, словно купаясь в воздухе, начали облет местности. Речкалов с Табаченко остались на высоте – прикрывать их от «мессершмиттов». Очень скоро Григорий сообщил, что вступил в бой с немецкими истребителями, потом связь с ним прекратилась. Паре Искрина предстояло работать самостоятельно. Танки, штук двадцать машин, замаскированных рублеными ветками, они разыскали в балке. По тому шквальному зенитному огню, который по ним открыли немцы, сомневаться не приходилось – это были те танки, которые они должны были установить. Сделав противозенитный маневр, пара «кобр» направилась на восток. Едва она успела набрать полторы тысячи метров, как сзади ее внезапно атаковали два «мессершмитта», вызванные, очевидно, зенитчиками.

Возможность для маневра на такой высоте была ограниченна, и Николаю ничего другого не оставалось, как в последний момент внезапно бросить свой истребитель в сторону. «Мессер», словно огненный дьявол, паля из всего бортового оружия, пронесся в каких-нибудь восьмидесяти метрах от хвоста его «кобры», и Николай даже рассмотрел злое, напряженное лицо немецкого пилота за рамкой фонаря кабины.

«Ах ты, гад! Срезать меня захотел», – вскипел Искрин. Он заложил крутой вираж, намереваясь зайти немцу в хвост, который, решив, что с русским покончено, уже пошел на горку, но «кобра», не выдержав такого издевательства, свалилась в штопор. После беспорядочного падения, на высоте около пятисот метров от земли, Николай все-таки вывел машину из штопора и, уже не меняя высоты, они с напарником пошли на свой аэродром.

В землянке командного пункта полка, куда Искрин спустился для доклада, находились командир полка Исаев, его помощник по воздушно-стрелковой службе Покрышкин, недавно назначенный на эту должность, и летчик Никитин, который докладывал о результатах своего полета. В ожидании своей очереди Искрин присел на свободный табурет у стены и стал прислушиваться к разговору. Очень быстро он понял, что Никитин только что совершил вынужденную посадку – посадил свою машину на «живот».

– Где находится самолет? – спросил у Никитина Исаев, подвигая к нему карту на столе. Летчик молча показал пальцем место на карте.

– Хорошо, а в каком состоянии самолет?

– Посадил на «живот» нормально, на мягкую пахоту. Поврежден винт и низ фюзеляжа.

– Ладно, остальное расскажи майору Покрышкину, – приказал командир полка, кивнув головой в сторону сидящего за столом и просматривающего какие-то бумаги Покрышкина.

Никитин подошел и остановился возле майора.

– «Мессы» прихватили? – строго, не поднимая головы от бумаг, осведомился Покрышкин.

– Нет, товарищ гвардии майор, сам подставил самолет под трассу.

– Как подставил, проморгал, что ли? – Покрышкин поднял голову от бумаг и снизу вверх смотрел на Никитина упорным, немигающим взглядом.

– Нет, не проморгал. Отлично видел, как появилась пара «охотников». Предупреждал Старчикова несколько раз: где и что делают «мессера», а ведущий не реагировал – тянул, по-видимому, на свою территорию.

– Он же вел разведку, – вставил Исаев.

– Какая там, к черту, разведка, когда «худые» атакуют, – возразил Никитин. – Надо было принимать меры: уходить или вступать в бой.

– А ты для чего там был? Надо было атаку и отбить, – продолжил Покрышкин.

– Отбить, значит, вступить в бой, что разведчикам запрещено – это во-первых, – стал объяснять Никитин. – Во-вторых, я не имел права принимать решения на бой. Поэтому я ждал решения ведущего.

– А если бы ты имел такое право, что делал бы?

– Ушел бы переворотом, когда «мессера» свалились с высоты, потом продолжил бы разведку.

– У Старчикова радио работало?

– Конечно. Он говорил мне: «Смотри за ними».

– Ну и ты? – Покрышкин улыбнулся.

– Я и смотрел и докладывал до тех пор, пока они не подошли на дистанцию двести метров. Потом решил сорвать их атаку – бросил свой самолет между «мессом» и ведущим…

– Опасно подпускать на двести метров. А если бы он открыл огонь и сбил бы Старчикова?

Лицо Покрышкина опять стало серьезным.

– Могло и так быть. Но я знаю, что «охотники» не стреляют с такой дистанции, поэтому решил подождать…

– Ну и что?

– Сорвал «мессу» прицельную стрельбу по Старчикову. Он крутнул переворот и остался невредим. Тогда второй «месс» пальнул по мне и ушел вверх. Я тоже перевернулся вслед за ведущим, когда стал выводить машину из пикирования, почувствовал – подбит. Ручку добрал полностью на себя, а самолет идет градусов тридцать к горизонту. Так и пошел домой.

– Старчиков тебя прикрывал?

– Нет, один шел.

– Садился как?

– Сначала решил прыгать с парашютом – сбросил дверку, смотрю – подо мной лес. В лес не стал прыгать. Когда лес кончился – высота для прыжка уже была мала. Пошел на посадку без шасси и щитков.

– Самолет что, так и шел под углом?

– Так с углом и шел. Я решил – убиваться, так с музыкой. Резко дал мотору полный газ. Смотрю – самолет вышел в горизонт. Так и сел. Приземлился нормально.

– Да-а… Интуиция, – задумчиво проговорил Покрышкин, потом спросил: – Раньше знал что-нибудь о гироскопе?

– Знал, – замялся Никитин, – ну, например, о гироскопическом моменте винта, о прецессии гироскопа…

– При заходе на посадку, конечно, о гироскопе не думал?

– Нет, разобрался только по дороге, пока добирался до КП.

– Знаешь, что такое интуиция?

– Примерно. – Никитин опять запнулся. – Наверное, можно сказать так – способность к мгновенной концентрации знаний и опыта в нужный момент…

– Вот-вот… Понял теперь, какая цена знаниям? Жизнь! Ясно? Постоянно нужно пополнять знания… Ну ладно, как вообще самочувствие?

– Нормальное, товарищ гвардии майор.

– Ступай. – Он улыбнулся своей широкой, доброй улыбкой. – Да, – бросил он вслед уже выходящему Никитину, – позови сюда Старчикова.

Покрышкин поднялся из-за стола и подошел к Искрину.

– Устал, Николай? – Они не виделись с утра. – Давай докладывай командиру, что вы там нашли.

Искрин подошел к столу командира полка и коротко, по-деловому, доложил о результатах разведки, указал на карте место, где были обнаружены танки. Исаев поблагодарил за проделанную работу и предложил пока отдохнуть.

Когда Николай выходил из штабной землянки, у входа он столкнулся со Старчиковым. «Торопится, – подумал он, – сейчас Покрышкин пропишет ему патефонные иголки для одного места, мало не покажется».

Искрин направился к землянке, где летчики обычно отдыхали между боевыми вылетами. Внутри на топчанах уже лежали несколько человек. Перекинувшись парой фраз с уже отдыхавшим Речкаловым, Искрин достал папиросы и только собрался прикурить, как телефонист объявил: «Командир вызывает – всем бегом!»

– Группа «юнкерсов» в сопровождении «мессершмиттов» на подходе к аэродрому у Красноармейской. Покрышкин, немедленно подымайте группу в воздух! – приказал Исаев.

На аэродроме у станицы Красноармейская базировался один из полков «яковлевых» из корпуса генерала Савицкого. Надо было срочно оказать ему помощь. В воздух поднялись Покрышкин со Степановым, Речкалов с Табаченко и Искрин со Старчиковым. Последний был назначен ведомым в наказание за небрежность, проявленную в предыдущем вылете.

Перед взлетом, на ходу, Покрышкин о чем-то договорился с Речкаловым. Пока шли к Красноармейской, набрали высоту около шести тысяч метров. Как ни торопились, а все-таки опоздали – немецкие бомбардировщики уже отбомбились, но, судя по тому, с какой плотностью зенитного огня они столкнулись, особого вреда бомберы не принесли. Они уже убрались восвояси, а шестерка «мессершмиттов» продолжала крутиться над аэродромом, изредка постреливая из пулеметов.

– Атакуем с ходу! – скомандовал Покрышкин.

Шесть против шести… Все сразу вступили в бой. Своего Покрышкин поджег с первой же атаки. Искрин со своим противником начал с лобовой. Дав три очереди из пушки с дальней дистанции, Николай ухитрился поджечь «мессер». Такое при лобовой атаке бывало крайне редко. Но фашист, уже весь объятый пламенем, продолжал переть, не сворачивая, намереваясь, очевидно, произвести таран, а возможно, он просто был убит. Но Николаю вторично повезло. Плоскость у немца прогорела, и он закувыркался вниз.

Не успел летчик опомниться от такого невероятного момента в боевой практике, как обнаружил, что сверху, под большим углом, на него валится другой «мессер». «Ведомый того, заклятого», – мелькнуло у него в голове. Скорость еще была приличная, и, не раздумывая, он выхватил машину вверх и пошел прямо с немцем в лобовую. Тот явно не ожидал такого поворота событий, не выдержал, метнулся в сторону и, набирая скорость, со снижением, стал удирать. «Струсил, сволочь!» – процедил сквозь зубы Николай и, прибавив обороты мотору, устремился вслед за немцем. С дистанции сто пятьдесят метров он открыл огонь из пушки, прибавив к ней крупнокалиберный носовой пулемет. Очевидно, он попал «мессеру» в мотор, потому что винт у него заклинило, машина задымила, и пилот пошел на вынужденную посадку. Приземлился он на нашей территории где-то в районе станицы Славянской.

Убедившись, что немец подбит, Искрин энергично развернулся, намереваясь направиться на поиски своих, как вдруг, со стороны слепившего его солнца, увидел парочку «худых». Видимо, к первой шестерке подошла помощь.

Николай прикинул: немцы были уже метрах в трехстах от него, высота маловата, а ведомый Старчиков где-то оторвался. «И надо же так вляпаться, – с досадой подумал он, – один против двоих и в такой невыгодной позиции». Однако, надо было что-то предпринимать.

Искрин резко бросил свою машину вправо. Не помогло, немцы подошли еще ближе. Тогда он заложил крутой вираж, но опоздал… С тупого желтого рыла «месса» понеслись трассы, и пилот тут же почувствовал сильный удар по корпусу машины, она сразу стала плохо слушаться руля. «Попал-таки, гад! Видимо, перебил рычаги управления хвостового оперения», – мелькнула в голове мысль. Самолет стал заваливаться – Николай мгновенно дал газ до отказа. Так не хотелось терять машину, совсем еще новенькую, недавно полученную.

«Кобра» начала было поднимать нос, но тут же сорвалась в плоский штопор. «Теперь уже все. Надо прыгать!» Искрин дернул аварийный рычажок – отлетела боковая дверь, теперь можно было выбираться на плоскость, но его что-то держало – привязные ремни. Отстегнул их и вывалился из кабины, покатился по плоскости, сорвался с нее, и в это мгновение кувыркающийся истребитель ударил его по ноге стабилизатором. «Проклятая «кобра», с ней и расстаться по-человечески нельзя», – мелькнула мысль, потом в глазах стало темнеть, и, уже теряя сознание, он последним усилием воли выдернул кольцо парашюта.

Очнулся Николай от удара об землю. Дул сильный ветер, и парашют потащил его по земле. С трудом он отстегнул лямки и в горячке попытался встать на ноги. Страшная боль пронзила ушибленную ногу, и он вновь упал, потеряв сознание. Над ним на бреющем прошли две «кобры», но он на них не реагировал.

Очнулся он от конского храпа. Открыл глаза. Перед ним на гнедом старом мерине сидел солдат.

– Как вы себя чувствуете, товарищ командир? – спросил солдат.

– С ногой плохо, – прохрипел летчик.

– Лежите спокойно. Сейчас подойдет полуторка, и мы отвезем вас в госпиталь. Мы видели ваш бой. Боялись, что вы совсем разобьетесь – уж больно долго вы не оставляли подбитый самолет.

В это время Покрышкин со Степановым ходили внизу и вели по рации открытые переговоры с Речкаловым. Последний, докладывая об обстановке в воздухе, несколько раз называл Сашу по фамилии. Они рассчитывали, что немцы клюнут и начнут за ним охоту. После выхода из атаки вверху их должен был подсекать Речкалов.

Покрышкин видел, как к раненому Искрину подошла машина, как солдаты погрузили его в кузов и куда-то повезли.

Через пару минут он заметил пикирующий на него «мессершмитт». В своих расчетах он не ошибся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.