Не унывать!

Осенью сорок третьего года бои за Мелитополь приняли затяжной и ожесточенный характер. Немцы создали на подступах к Мелитополю по реке Молочной сильно укрепленную линию обороны «Вотан», которая прикрывала находившиеся в Крыму войска. В эти дни решалась судьба Мелитополя. Советское командование проводило в жизнь стратегический замысел: разгромить врага на мелитопольском направлении, резко развернуть войска на юг и запереть ворота в Крым, блокировать порты авиацией.

На протяжении всего лета и осени истребители без передышки летали на задания. От сильного переутомления летчики буквально валились с ног. К тому же часть летчиков страдала от малярии, которую привезли из Закавказья.

Все это вместе взятое было причиной, что около третьей части личного состава полка попало в санчасть. Среди этих летчиков был и Бельский: вновь начавшиеся тошноты и рвоты совсем обессилили его. На оставшихся в строю летчиков легла двойная нагрузка.

Вечером, накануне решительного штурма обороны Мелитополя, в санчасть к больным летчикам зашел Дзусов. Увидев своего командира, летчики попытались было подняться с больничных коек, но он легким знаком руки дал понять, чтобы все оставались на своих местах. Дзусов не стал расспрашивать их о состоянии здоровья, самочувствии, как это обычно делают в таких случаях, посещая больных. Вид летчиков говорил сам за себя.

Комдив Дзусов понимал, что единственным эликсиром, способным поднять дух, влить новые силы в больных и раненых, могут быть хорошие вести о боевых делах друзей. С этого он и начал. Рассказал о самых ярких боях, которые провели в последнее время летчики всех трех полков дивизии, приводил убедительные примеры храбрости отдельных летчиков, по памяти называя количество сбитых ими самолетов. Не забыл отозваться теплыми словами о танкистах, артиллеристах и пехотинцах, решающих главные задания на земле. Говорил Дзусов очень хорошо, ярко, образно, эмоционально. Его выступления перед строем на партийных или комсомольских собраниях или летно-тактических конференциях всегда поднимали дух летчиков, вселяли в людей бодрое настроение, силу и уверенность… Когда он говорил, то словно весь преображался. Вот и сейчас комдив тепло и задушевно обратился к летчикам:

— Ну а что же вы, гордые соколы, крылья-то опустили?.. Неужели совсем потеряли вкус к полетам? Нет, не верю в это! Знаю, стоит вдохнуть вам чистого воздуха в высоком небе, и вновь расправятся ваши орлиные крылья. Завтра, соколы вы мои, решительный бой за Мелитополь. Наземные войска штурмом должны овладеть городом, запереть фашистов в Крыму, как в ловушке. Ох и тяжело же будет нашим войскам! Вот почему я прошу вас, соколы: если чувствует кто из вас, что в состоянии повести самолет, — включайтесь в боевую работу. Вы должны помочь создать прочную крышу в небе над нашими наземными войсками, чтобы ни одна бомба не упала на них. Мои слова, сыночки, не считайте приказом, это просьба…

Дзусов во всякой ситуации почти никогда не употреблял форм воинской субординации. Никто не слышал от него слов: «я приказываю» или «вы обязаны».

Тонкий психолог, он всегда предпочитал воздействовать на чувства людей.

На рассвете, когда к санчасти подъехала машина, большинство летчиков, за исключением тех, кто не мог двигаться, уже были одеты и готовы к поездке на аэродром. В их числе был и Бельский.

На аэродроме, у командного пункта, летчиков из санчасти встречал очень тепло комдив Дзусов: каждому пожал руку, расспрашивал о самочувствии, справлялся об объективном состоянии здоровья у присутствующего здесь врача полка. Командир явно был доволен появлением их на аэродроме. Однако на задание разрешил идти очень немногим из них. Всех раненых, еще перебинтованных, и тех, у кого накануне были приступы малярии, он категорически — не считаясь с их мольбами — к полетам не допустил.

С большой радостью Бельский узнал, что в их число он не попал. Поэтому сразу же приступил к ознакомлению с обстановкой на линии фронта: уточнению линии боевого соприкосновения войск, изучению воздушной обстановки в последние дни, тактики действия немецкой авиации на этом участке фронта.

День был очень напряженным. Группа за группой вылетали наши летчики на задания. Одни сопровождали бомбардировщиков, другие шли на расчистку воздуха в район действий, третьи — на разведку. Все вылеты, как правило, сопровождались участием в воздушных боях с немецкой авиацией.

Уже четыре раза в составе разных групп приходилось вылетать на задания и Бельскому в этот день. Солнце совсем уж низко повисло над горизонтом, когда он вылетел в пятый раз — повел четверку истребителей на прикрытие своих войск в район Надеждино, южнее Мелитополя. Наземные войска, прорвав оборонительную полосу противника, к этому времени уже овладели Мелитополем и продолжали развивать наступление, особенно южнее города.

Только доложил он по радио наземной станции наведения о том, что приступил к выполнению роевого задания, и запросил информацию о воздушной обстановке над линией фронта за последние минуты, как появились четыре «мессершмитта», шедших со стороны Приднепровья к озеру Молочное. Разделяло наших «кобр» и немецких «мессершмиттов» большое, почти круглое облако. Резким разворотом вправо, прижимаясь к самой его кромке, четверка Бельского обходит облако, приближаясь к вражеским самолетам с задней полусферы.

Фашисты заметили «кобры», когда те уже начали атаку. «Мессершмитты» свечами взмывают вверх, но «кобры» не только не отстают, а наоборот, сближаются, выходят на дистанцию действительного огня, так как летели на скорости, близкой к максимальной. В первой же атаке Бельский сбивает заднего «мессера». Вспыхнув факелом, камнем понесся он вниз, к озеру. Остальные фашисты пытаются, перевернув самолеты через крыло, уходить к земле веером, расходящимся в разных направлениях.

Наши летчики точно повторяют маневр «мессеров», преследуют их, прочно удерживая каждого в своих прицелах. Так и не выйдя из пикирования, врезаются в землю еще два горящих самолета, пораженные Бельским и его ведомым Петром Гучеком.

Другая пара, которую ведет Сенюта, поджигает последний, четвертый «мессершмитт». Но тому все же удается перетянуть линию фронта и сесть за рекой Молочной на поле в расположении своих войск.

Как только напряженные минуты боя миновали, Бельский почувствовал сильное недомогание. Появилось ощущение, что последние силы покидают его. Поэтому он тихим, но взволнованным голосом передает летчикам:

— Немедленно выполняем «тридцать три». Очень плохо себя чувствую…

Услышавший эти слова представитель дивизии на станции наведения майор Бычков сразу же начал передавать открытым текстом:

— Уходите, Бельский. Поработали хорошо. Молодцы!

А спустя несколько минут, когда летчики уже легли на обратный курс, продолжил:

— Бельский! Я — Бычков. На земле происходит невообразимое. Пехотинцы повыскакивали из окопов, ликуют. Сообщи фамилии летчиков группы. Пехотинцы хотят знать.

Бельский ответил:

— Петр Гучек, Григорий Сенюта и Вячеслав Антоньев…

Вечер уже покрывал землю темным пологом, когда летчики с ходу приземлились. О результатах боя командир четверки не докладывал. Не участвовал он и в разборе вылета.

Бельский, как только почувствовал, что его самолет заканчивает пробег, выключил мотор и… больше ничего уже не помнил. Он потерял сознание.

Словно пробудившись от длительного сна, пришел в сознание утром следующего дня. Возле его кровати в санчасти было много летчиков полка. Они наперебой стали сообщать Бельскому приятные новости:

— Иван, наши войска в Мелитополе!

— Оборона фашистов прорвана!..

Вошел комиссар полка майор Кляпин. Тепло пожимая руку, сказал:

— Я тебе принес приятную новость. Товарищи летчики, — обратился он ко всем присутствующим, — послушайте только что полученную телеграмму от командующего генерала Хрюкина: «Передаю искреннюю благодарность летчикам группы, которую возглавлял Бельский, за отличное выполнение боевого задания. Представляю всех участников этого боя к награждению орденами боевого Красного Знамени. Хрюкин».

На этот раз болезнь приковала Бельского к кровати основательно и надолго. Лечился в Таганроге. Из-за болезни не довелось участвовать в боях на никопольском направлении — в местах, где родился он, где провел свое детство.

Здесь, в госпитале, доходит до него страшная новость: не вернулся с задания Григорий Дольников. У Бельского с Дольниковым завязалась очень теплая задушевная дружба. А началась она в тот печальный для Бельского день, когда погиб его первый ведомый Валентин Караваев. Казалось со стороны, что невидимая сила толкала их друг к другу. Все свободное время проводили они вместе в беседах и раздумьях: анализировали боевые вылеты, разбирали тактические приемы воздушных боев, характеризовали поступки своих боевых друзей, обсуждали комсомольские дела полка (оба были членами бюро). Иногда их раздумья неслись в будущее — они мечтали о мире, о жизни послевоенной, о труде созидательном.

Эту дружбу двух летчиков скрепляли совместные боевые вылеты, в которых Бельский узнавал особенный, «дольниковский» почерк истребителя. Играло определенную роль и то обстоятельство, что Дольников, как и ведомый Бельского Гучек, были белорусами. Как земляки, они тянулись друг к другу, и оба — к нему, их командиру.

Узнав о том, что Дольников был сбит где-то за Мелитополем, Бельский послал из санатория письмо в полк: «Дольникова из списка личного состава не исключайте. Он придет. Он будет еще воевать вместе с нами…»

В санатории Таганрога накануне 26-й годовщины Октября царило всеобщее оживление — хорошие вести поступали с фронта. Освобождена столица Украины Киев. Наступление успешно продолжается. Дверь палаты, где лежал Бельский, не успевала закрываться: валом валили летчики, чтобы развлечь его, тяжелобольного, своими изобретательными шутками. Порой прямо у его кровати устраивали самодеятельные концерты.

Бельский от души радовался. Этих чудесных ребят он не знал раньше. Везло ему на хороших людей и на фронте и в тылу. Особенно часто приходил в эти дни летчик-штурмовик Михаил Сударкин. Вот он однажды врывается с несколькими своими ребятами в палату:

— Бельский, твое имя Иван?

Больной утвердительно кивнул головой.

— А отчество Ильич?

В палату вбегает еще несколько человек, тоже летчики. В руках одного из них газета.

— Смотри, Бельский, тебе присвоено звание Героя Советского Союза! Поздравляем!

Оказывается, они увидели где-то в городе вывешенную газету «Правда», в которой был напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 ноября 1943 года о присвоении звания Героя Советского Союза, отличившимся в боях при прорыве сильно укрепленной полосы обороны противника на реке Молочная и освобождении города Мелитополя. Среди других была и фамилия Бельского.

…Только в последний день уходящего сорок третьего года сжалился над Бельским главврач санатория Яков Павлович Кучумов, и окрепший, но все еще болеющий летчик сразу же вылетел самолетом в Асканию-Нова, где размещался штаб дивизии.

Всего несколько минут пробыл он в кругу знакомых офицеров. К себе в полк, расположенный лишь в нескольких километрах отсюда, возле поселка Крестовского, попасть ему не удалось. Надо было спешить в штаб воздушной армии, который находился в Акимовке, южнее Мелитополя, за наградой. Его уже ждал самолет звена связи дивизии.

Золотую Звезду и орден Ленина вручал Бельскому командир воздушной армии дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Тимофей Тимофеевич Хрюкин.

Прикрепляя к его гимнастерке правительственные награды, он тепло, по-отцовски напутствовал:

— По поручению Президиума Верховного Совета СССР вручаю тебе эти высокие награды Родины и сердечно поздравляю. Надеюсь, ты еще не одну победу одержишь в боях с фашистами. Их надо беспощадно бить, но воевать следует умело, чтобы самому не погибнуть. Нам нужно, чтобы живые Герои были свидетелями нашей общей Победы над врагом, которую мы обязательно завоюем в Берлине.