Ментен выкручивается

Ментен, сидя на скамье подсудимых, часто позировал перед фотоаппаратами. Этот крупный, холеный мужчина, хорошо сохранившийся в свои восемьдесят с лишним лет, в суде вел себя исключительно нагло. Как только его привлекли к ответственности, он буквально засыпал суд исками к лицам, разоблачавшим его, требовал с них миллионных компенсаций за свою «поруганную честь». Он оскорблял юристов за то, что ему отказывали в освобождении из-под стражи. Вторая жена Ментена, молодая, в расцвете сил женщина, с бешеной яростью бросилась защищать своего мужа. Она не пренебрегала встречами с уголовными преступниками, выдворенными за пределы Советского Союза, и находила с ними общий язык. Она занялась подкупом издателей буржуазных газет и журналов.

В ходе судебного разбирательства Ментен дошел до того, что предъявил иск правительству Нидерландов, требуя выплаты ему компенсации за «безосновательный» арест, причем из расчета десять миллионов гульденов за каждый день содержания под стражей.

О наглом поведении Ментена на суде писали и говорили многие в Голландии и за границей.

Министр юстиции Нидерландов заявил в парламенте: «Действительно, Ментен пользовался в суде во время судебного процесса особыми льготами, он, когда случались перерывы в судебных заседаниях, постоянно общался с близкими, хотя ему не всегда давали на то разрешение».

В ходе следствия и рассмотрения дела в суде шло противоборство правды и лжи, добра и зла. Ментен и Хейнинген пользовались явно недостойными средствами, выдвигали несостоятельные алиби, заявляли необоснованные претензии, но прежде всего настойчиво пытались дискредитировать показания свидетелей из СССР и ПНР, клевеща при этом на Советский Союз и другие социалистические страны.

В качестве свидетелей защиты в суде выступали мобилизованные Ментеном и его адвокатом люди, ненавидящие нашу страну, бывшие эсэсовцы, которые не гнушались ничем.

Материалы судебного процесса Ментена заставляли меня задуматься над тем, чего больше в поведении как самого подсудимого, так и его адвоката — цинизма, нахальства, невежества в области политики или ненависти к Стране Советов. В словах и в действиях этих двух господ в суде проявились эти свойства. Обратимся к нескольким моментам судебного следствия.

Прокурор Хабермел:

— Сегодня я хотел бы доложить об итогах второй поездки голландских юристов в Советский Союз. Поездки, состоявшейся в связи с эксгумацией трупов на окраине села Урич. Там, в Уриче, мы имели возможность встретиться со свидетелями, которых до того допрашивали. Они также рассказали об экзекуции. Подсудимый Ментен на суде заявил, что селяне могли спутать его с начальником полиции в селе Подгородцы Филиппом Миллером. Мы располагаем теперь фотографиями Филиппа Миллера того времени. Он совсем не похож на Ментена…

Тут вскочили Ментен и Хейнинген и в один голос выкрикнули:

— Это, вам, господин Хабермел, юристы в Советском Союзе подсунули, вы продались им!

— Довожу до вашего сведения, что эту фотографию, по нашей просьбе, вручила нам в Подгородцах дочь Филиппа Миллера.

— Знаем мы вас! Скажите, за какую сумму продались Советам?..

Перебивая друг друга, Ментен и его адвокат обрушились с клеветой на нашу страну.

Большинство присутствовавших было потрясено этой выходкой и выразило возмущение. Судья просил прокурора продолжать. Хабермел рассказал далее:

— Мы снова побывали в селе Подгородцы и осмотрели остатки моста через реку Стрый, связывавшего села Сопот и Подгородцы. Это я сообщаю потому, что подсудимый ранее заявлял, будто в годы, когда он жил в Сопоте, зимой нельзя было пройти из Сопота в Подгородцы. Это его утверждение уже опровергала своими показаниями свидетельница Пистенер.

Еще эпизод. 25 августа 1977 года, когда польские свидетели подтвердили в суде, что Ментен принимал участие в расстреле советских граждан 7 июля 1941 года в селе Подгородцы, он со злостью выкрикнул:

— Это все неправда, ложь! Показания этих людей выдуманы, я никогда не был в Подгородцах!

Обратимся еще к показаниям очевидцев, касающимся обстоятельств пребывания Ментена в 1941 году на Львовщине.

Ментен был в приятельских отношениях с бригаденфюрером и шефом СД Шенгартом. Шенгарт еще в 1946 году был допрошен следственными органами Англии. Он показал: «Ментен в конце июня 1941 года прибыл во Львов в эсэсовской форме и вначале исполнял роль переводчика, а затем — эксперта по искусству. Я бывал в июле 1941 года у него в гостях в имении в селе Сопот, близ села Подгородцы…»

Когда в суде зачитали эти показания Шенгарга, Ментен стал, по своему обыкновению, выкрикивать: «Это ложь! Это сфабриковано полицейскими!», стал отрицать факт своего общения с Шенгартом, несмотря на то что совсем еще недавно заявлял о Шенгарте на суде следующее:

— Благодаря этому человеку я многого достиг в Польше и, чувствуя себя обязанным ему, после войны позаботился, чтобы его дочь получила приличное образование.

После войны следственные органы Голландии допрашивали в Бремене (ФРГ) некоего Гротяна, бывшего водителя автомашины Шенгарта. Гротян подтвердил, что в 1941 году в Кракове видел Ментена в эсэсовской форме и что тот вместе с Шенгартом в составе зондеркоманды выехал во Львов в конце июня — начале июля 1941 года.

Когда в Амстердам прибыли на суд свидетели из Советского Союза — Г. Савуляк, М. Шрибак, И. Шур н Г. Шляйфер, Ментен через своего адвоката заявил протест против допроса этих свидетелей, выдвинув нелепое утверждение, что показания их будут выдуманными.

Судья Схруэдер отклонил протест со словами:

— Суд с удовлетворением выслушает прибывших свидетелей.

Допрос начался.

Когда Шляйфер повторил на суде то же, что и на следствии, Ментен и его адвокат пытались доказать, что между этими показаниями и показаниями Гауптмана есть расхождения. В действительности же расхождений в этих показаниях не было. Затем был допрошен свидетель Шур. Он рассказал, что знал Ментена и видел, как по его команде фашисты расстреливали советских людей в селе Подгородцы 7 июля 1941 года.

Свидетель Савуляк, давая свое показание, сказал, что во время расстрела Ментен был в «жолнерской форме». Воспользовавшись тем, что в языке западных украинцев слово «жолнер» означает военный, а польское «жолнеж» — солдат, Ментен начал, что называется, наводить тень на ясный день: он-де был офицером, а не солдатом, а свидетель, стало быть, видел не его, Ментена.

А когда Савуляк сказал, что вместе с Ментеном было двое гитлеровских офицеров, адвокат Хейнинген, чтобы скомпрометировать свидетеля, разыграл изумление:

— Выходит, что солдат Ментен давал команду офицерам?

Савуляк, не обращая внимания на иронический тон адвоката, спокойно ответил:

— Да, Ментен давал команду расстреливать, приказал расстрелять и жену Новицкого.

Свидетель Шрибак:

— Я хорошо знал Ментена, он часто проезжал через наше село в свою усадьбу, в селе все его знали… Сразу после расстрела людей 7 июля я видел, как земля над засыпанной ямой шевелилась. Один из гитлеровцев вернулся к яме и полоснул по ней несколькими автоматными очередями.

Всем этим командовал Ментен.

Участники судебного заседания с неослабевающим вниманием слушали показания каждого советского свидетеля.

Ментен развязно заявил:

— Что это за свидетели! Все их показания — вранье! А свидетеля Гауптмана я посоветовал бы прокурору посадить в тюрьму вместо меня.

На суде были установлены некоторые факты, пролившие свет на то, почему в пятидесятых годах на первом процессе Ментена преступник не был сурово наказан. Выяснилось, что тогда в числе адвокатов Ментена был господин Кортенхорст, влиятельный член католической народной партии. По достоверным сведениям, этот господин получил тогда от Ментена взятку и с помощью подкупленного свидетеля Штиглица, живущего сейчас в Израиле, сумел обелить Ментена. В годы войны Штиглиц помогал Ментену грабить художественные ценности на оккупированных землях Польши и Советского Союза.

— Я уже говорил, — продолжал прокурор Хабермел, — что в селе Урич мы встречались с несколькими свидетелями, которые твердо помнят и сам расстрел в конце августа 1941 года, и то, что этим расстрелом командовал подсудимый.

Случайно мы разговорились там с крестьянином Слуцким. Мы не записали в протокол наш разговор с ним… Старик, рассказывая, плакал, как ребенок. От него узнали мы, что в тот день полицаям уже с утра было известно, что после обеда будут расстреливать евреев. Он находился неподалеку от места экзекуции, когда несколько жителей Урича копали яму. Ментен приказал одной из женщин положить грудного младенца на землю и выстрелил в него, столкнул трупик в яму, а следующую пулю послал в голову женщине.

Судья Схруэдер зачитал некоторые пункты акта судебно-медицинской экспертизы, которая была проведена после вскрытия могилы на околице села Урич.

«…Останки принадлежат ста тридцати одному человеку: девяносто двум женщинам, восемнадцати мужчинам и двадцати одному ребенку. Самые младшие жертвы — младенцы».

На амстердамском процессе в числе других свидетелей был допрошен некий Сакс, бывший судья СС в Кракове.

Допрос Сакса подтвердил связи Ментена с верхушкой нацистской Германии. По личному распоряжению Гиммлера было приостановлено расследование по делу о разграблении Ментеном шедевров искусства. Все документы, относящиеся к этому делу, были направлены со специальным курьером СС из Кракова в Берлин. Краковские оккупационные власти на свой запрос по этому поводу получили из Берлина ответ, что они заниматься данным делом больше не должны.

Сакс заявил:

— В 1942 году Ментен был вызван на официальный разговор с обергруппенфюрером СС Крюгером и оберполицайфюрером города Львова. Эсэсовцы установили, что делец от искусства самовольно распечатал квартиру профессора Островского и забрал все ценности. Я допросил Ментена. А через некоторое время Ментен исчез. Полиция безопасности быстро напала на его след, но мне позвонил сам рейхсфюрер Гиммлер и приказал приостановить дело против Ментена.

Сопоставляя показания Сакса с другими материалами расследования, в частности с показаниями Подгородецкого, бывшего шофера Ментена, мы можем теперь с полной уверенностью сделать вывод: Ментен выкрал из квартиры профессора Островского произведения искусства и тайно вывез их в Краков, а потом к себе в Голландию. А прочие хищники, надеявшиеся, что Ментен поделится с ними, остались, как говорится, при пиковом интересе.

Под конец амстердамского судебного процесса все чаще привлекало к себе внимание одно уже упоминавшееся нами кровавое событие — расстрел группы видных львовских ученых, совершенный набранной из состава карательного батальона «Нахтигаль» командой палачей, возглавляемой Оберлендером и заместителем командира батальона Р. Шухевичем. В ночь с 3 на 4 июля 1941 года, то есть в первую же неделю оккупации Львова гитлеровцами, на песчаных Вулецких холмах было расстреляно выше тридцати человек — ученых и членов их семей. Среди расстрелянных был известный профессор Тадеуш Островский.

Амстердамская прокуратура предъявила Питеру Ментену обвинение в ограблении квартиры профессора Островского и некоторых других ученых, расстрелянных тогда же.

Ментен грабил в таких масштабах, что это мародерство прибавило к его обвинению не так уж много; Однако на этом необходимо остановиться подробнее. Почему? Потому что Питер Ментен был в команде Оберлендера — Шенгарта, и не только похищение ценностей, принадлежавших убитому, на совести убийцы.

Ментен вывез из квартиры профессора Островского сперва в Краков, а затем в Голландию картины Корнелиса де Boca, Синьорелли, Хонтхорста и других известных мастеров, а также фарфор и ковры. На собрания профессора Руфа — полотна Нетшера, Тенирса, Каналетто, Броувера. Из коллекции Блюменфельда — бюсты римских цезарей, исполненные с античных подлинников итальянскими скульпторами XVI века и имеющие большую художественную ценность.

Процесс над Ментеном продолжался почти девять месяцев. На одном из заседаний показания давал свидетель Ян Гарбьен, львовский знакомый Ментена еще с довоенного времени.

— Я впервые встретился с Ментеном в 1930 году… Мой отец был известным во Львове гинекологом. Госпожа Ментен была в числе пациенток моего отца. Между нашими семьями завязались приятельские отношения, и Питер Ментен время от времени навещал нас. Одевался он всегда со вкусом, с губ его не сходила улыбка.

Супруга Ментена была красивая женщина. Она очень любила драгоценности и была буквально обвешана ими.

Во Львове поговаривали, что Ментен скупает антикварные вещи и другие ценности, выгодно перепродавая их в Голландии. Он собирал произведения искусства, в частности картины старинных мастеров».

Он владел польским, но немецкий знал лучше. Родители мои говорили с ним по-немецки. Впоследствии мы переехали из Львова в Краков. Там я снова встретился с Ментеном. Помнится, жена его, обратившись как-то за медицинской помощью к отцу, поинтересовалась, как мы живем. Отец не скрыл, что беспокоится за меня, поскольку всем мужчинам в возрасте от шестнадцати до тридцати лет приказано было зарегистрироваться для отправки в Германию. Вскоре я уже работал под началом у Ментена в фирме «Ориза». Тогда я смог убедиться, что деятельность Ментена в фирме была ширмой для его работы на гитлеровцев. В то время он был еще и управляющим еврейскими антикварными лавками Кракова. До оккупации эти лавки принадлежали Штиглицу, Сканцеру, Горовичу и Шмаусу.

Среди близких знакомых Ментена были: жена генерала-губернатора Польши Бригита Франк и жена губернатора Галиции фрау Вертер. Ментен гордился этими связями.

У него было много агентов, и на каждого из них он заводил досье. Досье эти хранились у него в сейфе.

На вилле, в которой жил Ментен, часто устраивались ночные пиршества. На них приходили эсэсовцы, чиновники генерал-губернаторства, офицеры.

За несколько дней до нападения гитлеровской Германии на СССР Ментен пришел в контору фирмы в нетрезвом состоянии. Сказал, что подыскивает управляющего имением, что поедет в Сопот и что война с большевиками начнется в июне.

Примерно через день после того, как гитлеровцы заняли Львов, Ментен явился в контору в форме офицера СС, с пистолетом в кобуре на поясе. Он имел довольный вид. Заявил о своем намерении съездить во Львов и навестить профессора Тадеуша Островского. Жена Ментена тоже говорила, что поедет вместе с мужем к профессору Островскому, поможет ему спасти ценности.

Вернулся Ментен из Львова через три недели, был усталым, лицо бледное, опухшее. В таком состоянии я его никогда еще не видел. Он велел мне спуститься в подвал и навести там порядок. В одном из помещений подвала я увидел только что привезенные ковры, картины и много других вещей.

Жена Ментена сказала мне: «Семья профессора Островского дала нам эти вещи на сохранение до лучших времен» (в это время семьи Островских уже не было в живых! — Б. А.).

Ментен часто пророчил быструю победу гитлеровцев над Советским Союзом, не скрывал, что он — нацист.

Работал я у него до 1 августа 1941 года.

Выступление этого свидетеля на суде для Ментена было подобно грому.

Показания Гарбьена и Подгородецкого подтвердили, что Ментен имел отношение к ликвидации семьи Островских. Не случайно он сразу после расстрела занял дом Островского, чтобы присвоить все находившиеся там ценности.

Сегодня, по прошествии сорока лет, нелегко установить документально, принимал ли Ментен непосредственное участие в расстреле львовских ученых, в том числе профессора Островского, но и отрицать этого нельзя. Вполне вероятно, что он навел гестаповцев на семью Островских лишь ради того, чтобы тотчас захватить имущество погибших.

В последние дни судебных заседаний выступали прокурор Хабермел, защитник Хейнинген и подсудимый Ментен. Обвинительная речь Хабермела была выслушана с большим вниманием. Прокурор сказал:

— Господин председательствующий, господа судьи! Я не буду долго задерживать ваше внимание, хотя по этому делу можно было бы сказать очень многое.

Мы более двух лет собирали доказательства по делу Питера Николааса Ментена. Собирали их по всему свету. Да, я не оговорился, по всему свету! Вы знаете, господа судьи, что здесь, в этом зале, побывали люди из многих стран — Советского Союза, США, Польши, Федеративной Республики Германии, Германской Демократической Республики, Швеции, Израиля и многих других государств. Одни из этих свидетелей были непосредственными очевидцами расстрела многих людей в период второй мировой войны, когда фашистская Германия поработила некоторые страны Европы, когда была оккупирована и западная часть территории Советского Союза, где фашисты чинили суд и расправу над мирными гражданами.

Ценные показания дали и те, кто не были очевидцами расстрелов, но знали о них от своих близких, из их рассказов о зверствах, чинившихся фашистами.

Здесь было оглашено много документов, в том числе и из архивов государственных органов бывшей фашистской Германии.

Во время следствия была осуществлена большая работа по эксгумированию могил и по проведению различных экспертиз. В этом нам также помогали юристы многих государств — Советского Союза, Польши, ГДР и других.

Собрано большое количество доказательств, и, проанализировав их, я с чистой совестью здесь, в суде, заявляю: подсудимый Питер Ментен виновен в совершенных акциях уничтожения советских людей в карпатских селах Подгородцы и Урич, а также грабеже ценностей на оккупированных территориях СССР и Польши.

Питер Ментен творил злодеяния против человечности, и в этом я его обвиняю.

Прокурор продолжал:

— В суде было допрошено немало свидетелей, и гораздо большее их число дало показания во время следствия. Все протоколы присоединены к делу, и мы имели возможность ознакомиться с ними. Кое-кто здесь, в суде, и прежде всего подсудимый и его адвокат, делали особый упор на отдельные факты расхождений в показаниях некоторых из свидетелей, хотя по сути дела все свидетели утверждают одно и то же. Нельзя не учитывать того, что со времени события прошло тридцать шесть лет. В 1941 году многие из свидетелей были молодыми, даже подростками, а теперь они уже люди в летах. Многие детали могли быть забыты. Нельзя не учитывать также то обстоятельство, что на судебный процесс приезжали свидетели из разных стран. Но, несмотря на все это, помните, господа судьи, что виновность подсудимого полностью подтверждена показаниями всех свидетелей.

Подсудимому не избежать ответственности — столь много доказательств его вины собрано. Поэтому я предъявляю Питеру Ментену обвинение в уничтожении в 1941 году более двухсот советских граждан.

Обвинительный акт не содержит в себе обвинения Питера Ментена в других преступлениях, хотя есть доказательства связи Ментена с палачом польского народа Шенгартом, так же как и с иными гитлеровскими преступниками.

Далее прокурор перешел к анализу доказательств виновности Питера Ментена.

Характеризуя Ментена, прокурор сказал:

— Личность подсудимого, его жизненный путь, совершенные им аферы свидетельствуют о том, что этому человеку чужды угрызения совести, он жаждал лишь одного — наживы.

Заканчивалась речь прокурора так:

— …Я не вижу никаких смягчающих обстоятельств для подсудимого Ментена. Я требую вынесения ему обвинительного приговора и осуждения Ментена к пожизненному заключению.

Закончив обвинительную речь, прокурор Хабермел попросил разрешения для «слова от себя».

Он рассказал о впечатлении, произведенном на него мрачной картиной эксгумации в селах Подгородцы и Урич.

— Этого нельзя выразить сухими юридическими терминами. Это было ужасающее зрелище. Мы видели останки мужчин, женщин и детей, останки матерей, прижимавших к своей груди младенцев. Невообразимо, что тогда творилось! Людей выгоняли из домов, били и гнали к месту казни.

С той поры минуло более тридцати шести лет. Когда теперь я вижу и слышу, сколько актов насилия совершается в мире, я не уверен, что трагедия Подгородцев и Урича не повторится. Я считаю своим долгом делать все, чтобы подобные преступления никогда не повторились.

Адвокат Хейнинген в своей защитительной речи снова утверждал истине вопреки, что судебный процесс против Ментена инспирирован СССР и ПНР, что Питер Ментен — «жертва коммунистических гонений», что материалы, представленные прокуратурой, «сфабрикованы».

Ментен в своем последнем слове договорился до того, что отрицал наличие союзнических отношений между СССР и Голландией в годы второй мировой войны и требовал начать третью мировую войну против стран социализма.

Если у Ментена и ему подобных так коротка память, то приходится напомнить, что 14 октября 1942 года Советское правительство сделало заявление об ответственности гитлеровских захватчиков и их пособников за злодеяния, которые они чинили в оккупированных странах Европы. Это заявление в адрес мировой общественности было сделано в ответ на ноту правительств Чехословакии, Польши, Югославии, Норвегии, Греции, Бельгии, Голландии, Люксембурга и Французского Национального комитета. В ноте этих европейских стран высказывалось пожелание, чтобы со стороны Советского правительства было сделано предупреждение гитлеровской Германии об ответственности за злодеяния, чинимые гитлеровцами в оккупированных ими странах. В ответе от имени Советского правительства на эту ноту говорилось, что «Советское правительство и весь советский народ относятся с чувством братской солидарности и с глубокой симпатией к страданиям и освободительной борьбе народов оккупированных гитлеровской Германией стран Европы. Бедствия, унижения и мучения, причиняемые этим народам гитлеровской тиранией, тем более понятны народам Советского Союза, что гитлеровские захватчики во временно оккупированных ими советских районах совершают в чудовищных масштабах свои злодейские преступления — массовые убийства мирных граждан, разрушение городов и сел, ограбление и разорение населения, зверские насилия над женщинами, детьми и стариками, увод в рабство сотен тысяч людей…» И далее: «Ознакомившись ныне с полученной информацией о чудовищных злодеяниях, совершенных и совершаемых гитлеровцами по приказу правительства и военных и гражданских властей Германии на территории Франции, Чехословакии, Польши, Югославии, Норвегии, Греции, Бельгии, Голландии и Люксембурга, и предавая поступившую информацию от представителей этих стран широкой гласности, Советское правительство настоящим вновь заявляет во всеуслышание, со всей решительностью и настойчивостью, что преступное гитлеровское правительство и все его пособники должны понести и понесут заслуженное суровое наказание за злодеяния, совершенные ими против народов Советского Союза и против всех свободолюбивых народов на территориях, временно оккупированных немецкой армией и ее сообщниками.

Советское правительство одобряет и разделяет выраженное в полученной им коллективной ноте законное стремление обеспечить передачу в руки правосудия и привлечение к ответственности виновных в указанных преступлениях и приведение в исполнение вынесенных приговоров…»

Газета «Де Ваархейд» характеризовала последнее слово обвиняемого Ментена как «поджигательское и реваншистское». Характеристика совершенно точная. Закоснелый фашист докатился до того, что со скамьи подсудимых обратился к тогдашнему президенту США Картеру, призывая его «свергнуть режимы в СССР, ГДР и Польше».

Привести какие-либо доказательства в свою защиту Ментен не мог, и ему не оставалось ничего другого, как повторять то, что против него организован заговор, причем заговорщиками являются также украинские крестьяне из Подгородцев и Урича.

Многие западноевропейские газеты констатировали, что прокурор Хабермел изобличил Ментена, предъявив конкретные и убедительные доказательства, а защитник и подсудимый и на этот раз занимались пустословием, лгали и подстраивались к ходкой сейчас теме «прав человека».

Мета Ментен во спасение своего супруга, запугивая и шантажируя, так сказать, «на предъявителя», не преминула объявить незадолго до вынесения приговора, что, мол, пусть только попробуют упечь ее мужа, она расскажет «всю правду» и тогда «один арест посыплется за другим».

В дни амстердамского процесса Питер Ментен официально развелся со своей женой Метой. Супруги поспешили оформить этот фиктивный развод, чтобы подстраховаться на случай, если — чего не бывает — будет поднят вопрос о конфискации нажитого на чужой беде капитала Питера.

Перед вынесением приговора — и в Амстердаме, и за границами Голландии — прошел слух, что Ментен будет оправдан. Сам этот слух отнюдь не был новым и распространялся сторонниками Ментена. Подсудимый в день вынесения приговора явился в суд с видом победителя.

Когда судья Схруэдер начал читать приговор, где некоторые из пунктов обвинения были отведены за недостаточностью собранных доказательств, Ментен удовлетворенно кивал головой, как бы желая показать, что ничего иного по любому пункту он и не ждал. Однако, когда судья дошел до той части приговора, где шла речь о событиях в селе Подгородцы, и медленно и раздельно прочел, что виновность Ментена в руководстве массовым расстрелом советских граждан полностью доказана, убийца, потеряв напускное самообладание, задрожал и опустил голову — не от того, что понял весь ужас содеянного им, но лишь от мысли, что все же не удалось уйти от возмездия.

А когда судья дочитал приговор, Ментен снова приосанился и смотрел с прежней злобной наглостью:

— Нет, это не конец моей борьбы с правосудием, не таков я, Питер Ментен!

14 декабря 1977 года особая палата Амстердамского окружного суда вынесла обвинительный приговор. Ментен был признан виновным в преступлениях против человечности. За массовые расстрелы в селе Подгородцы Сколевского района Львовской области в июле 1941 года военный преступник был осужден к пятнадцати годам лишения свободы.

Приговор, составленный со всей тщательностью, занял почти семьдесят печатных страниц. Он был безукоризненно аргументирован, ни малейшего сомнения в доказательствах вины Питера Ментена не оставалось.

Суд посчитал, что доказательств вины Ментена (три свидетеля — очевидца расстрела советских людей на окраине села Урич) недостаточно, хотя в описательной части приговора суд не отрицал его участия в этом расстреле.

17 декабря 1977 года голландская газета «Де Ваархейд» в статье «Реакция заграничной прессы в связи с осуждением Ментена» писала: «Осуждение военного преступника к лишению свободы сроком на пятнадцать лет вызвало большой резонанс за границей. Помимо израильской прессы, это событие осветили советская, польская и американская пресса.

Большого внимания заслуживает тот факт, что Ментен осужден Особой палатой окружного суда более чем через три десятилетия после второй мировой войны; это еще раз подчеркивает, что на преступления, совершенные Ментеном, не распространяется срок давности».

Газета ПНР «Курьер польски» писала, что осуждение Ментена дает «основание для большого удовлетворения». И далее говорилось, что осуждение Ментена поднимает вопрос о преследовании других военных преступников. В статье обращалось внимание на тот факт, что Ментен имел возможность долгие годы пребывать на свободе. И это в то время, когда общепризнанным считается положение, что ни один военный преступник не должен избежать наказания.

Одна из американских газет посвятила передовую статью осуждению Ментена, в которой одобряла решение амстердамского суда.

Дело Ментена привлекло внимание прессы даже такой географически далекой от Нидерландов страны, как Северная Корея. Газета «Пьонтянг таймс», которая еще до вынесения приговора с удовлетворением отмечала, что благодаря требованию голландской и мировой общественности Ментен предстал перед судом, подчеркнула, что осуждение таких преступников, как Ментен, — важный фактор в борьбе за мир.

Все агентства печати и газеты мира, кроме реакционных, сообщили о приговоре над Ментеном и одобрительно отозвались о таком финале судебного рассмотрения дела.

Генеральный прокурор Союза ССР Роман Андреевич Руденко в интервью корреспонденту АПН заявил тогда:

«В течение почти двух лет компетентные советские органы оказывали голландским органам юстиции правовую помощь в разоблачении военного преступника Питера Ментена. В ходе совместной работы и допроса свидетелей были собраны неопровержимые доказательства участия Ментена в годы второй мировой войны в расстрелах мирных граждан Львовской области.

Все это позволило окружному суду Амстердама признать Ментена виновным в совершении преступлений и приговорить его к лишению свободы сроком на пятнадцать лет».