Мария Склодовская-Кюри 7 ноября 1867 года – 4 июля 1934 года

Мария Склодовская-Кюри

7 ноября 1867 года – 4 июля 1934 года

Символ успеха женщины в науке. Первая женщина и первый ученый в мире – дважды лауреат Нобелевской премии

Основное правило: не давать сломить себя ни людям, ни обстоятельствам. Не усовершенствовав человеческую личность, нельзя построить лучший мир. С этой целью каждый из нас обязан работать над собой, над совершенствованием своей личности, возлагая на себя часть ответственности за жизнь человечества.

Мария Склодовская-Кюри

Даже далекие от науки люди слышали об этой легендарной женщине, положившей свою жизнь на алтарь достижений в большой науке. Почитание ее образа в мире столь велико, что достигает уровня благоговения: Мария Склодовская-Кюри – дважды лауреат Нобелевской премии, ее биография переведена на двадцать пять языков, ее образ увековечен в скульптуре, ее имя присвоено многим институтам. Этот знаковый символизм отражает отношение общества к женщине-ученому, первой женщине-профессору Сорбонны, первому в мире ученому, удостоенному Нобелевской премии дважды, а не просто подведение итогов исследований и научных достижений отдельно взятого человека, посвятившего жизнь беззаветному служению великим научным открытиям.

В судьбе этой выдающейся женщины наложился зловещий отпечаток расплаты за внедрение в запретную зону – еще один экспрессивный элемент, усиливающий восприятие ее как исторического персонажа, тень тайны, скандала и сенсации, мрачно окутывающая контуры хрупкого, воздушного создания, бросившего вызов вечности. Такие судьбы всегда приковывают внимание, внушают трепет и изумляют неистощимостью воли. Такие образы, пожалуй, нужны человечеству для создания бессмертных символов, для культа отдельных качеств и способностей, что призвано подтолкнуть обычного среднего человека отнестись с большим уважением к самому себе.

Хотя, конечно, во многом она оставалась лишь женщиной: слабой, беззащитной и несчастной. Но объективно образ Марии Склодовскои-Кюри сродни образу Прометея: она «выкрала» у Природы гигантскую силу, без колебаний и бескорыстно передав ее людям и… безбоязненно положив жизнь на алтарь малопонятных достижений. Впрочем, у нее, как и у многих великих женщин, не было иного выбора.

Праведница по наследству

Рождение и воспитание в благочестивой семье польских интеллигентов, пожалуй, оказалось ключевым моментом детства Марии Склодовскои, усиленным суровыми, порой бездушными условиями существования, обостренным чувством ущемленного национального сознания из-за безжалостного культурного прессинга царской России, а также ранней потерей матери и старшей сестры. Мария была пятым, и самым младшим, ребенком в семье, и смерть матери от чахотки, наверное, больше всего сказалось на ней: балуемая на правах самой младшей из детей, она в то же время в силу юного возраста и близкого контакта с матерью восприняла ее ранний уход с наибольшей тоской. Горькие и трогательные впечатления случившегося породили в ней почти никогда не покидающее ее ощущение тревоги. Восприимчивая и легко ранимая душа, она не замкнулась в себе полностью, потому что семья у нее была дружная. Но по сравнению со старшими братом и сестрами после смерти матери девочка приобрела какой-то библейский оттенок одухотворенности и неестественной для ее возраста серьезности, что подчеркивалось все ухудшающимися условиями жизни семьи.

Не лишним будет упомянуть, что значительная часть проблем, обрушившихся на семью Склодовских, была связана с тихим, но ощущаемым в семье протестом против навязываемых Россией культурных ограничений поляков, и особенно против пресмыкательства перед завоевателями той части польского общества, которая намеревалась процветать в любых политических условиях. И если мать Марии, управлявшая женским пансионом, была вынуждена оставить работу из-за тяжелой, неизлечимой болезни, то отец, преподававший в мужской гимназии, поплатился увольнением как раз за свои политические убеждения. Коварство судьбы не могло не отразиться на мировоззрении детей. Юные Склодовские заметно выделялись как своей бедностью, так и необыкновенной старательностью и воинственностью как компенсацией ущемленной национальной гордости и сложившихся социальных условий. Им приходилось рано взрослеть, осознавая и принимая ответственность и за собственную жизнь, и за жизни близких. Скороспелая самостоятельность и ранняя мотивация знаний отличали всех детей Склодовских: трое из них окончили гимназию с золотой медалью. В этом факте, конечно, заложено определенное противоречие, связанное с дезориентацией. Дети не знали, как им выжить в этом сложном и хрупком мире, в котором реальность, как в кривом зеркале, искажается сообразно социальному положению и богатству определенных членов общества. Позже, уже достигнув изумивших мир успехов на поприще научных открытий, Мария выскажет открытое презрение к средней школе, не воспитывающей ничего, кроме банального послушания и бездумного поклонения статистическим знаниям. Возможно, это негодование, как и попытка создать свой подход к обучению детей, является не чем иным, как реакцией на собственное детство с хорошими отметками, но абсолютно без каких-либо перспектив и маяков для выбора жизненного маршрута.

Но, признавая и уважая высокий интеллектуальный уровень родителей, получив в процессе воспитания большие дозы структурированных знаний именно от отца с матерью и осознав в гимназии превосходство знаний над невежеством как некий козырь в тайной и явной социальной борьбе, дети Склодовских сосредоточились на образовании, не имея пока понятия, где его можно применить. Вернее, у каждого птенца гнезда Склодовских жило свое романтическое представление о том, как распорядиться своей жизнью, но за осознанием необходимости университетского образования не было ничего ясного и понятного. Не было осязаемых идей и пламенных намерений бороться за них. Присутствовало лишь болезненно выпячиваемое чувство человеческого достоинства и уважения интеллектуального начала в личности, а также верховенство знаний в ценностной ориентации семьи. Неудивительно, что открытый вызов обществу, где социальное положение в большинстве служит определяющим фактором восприятия и отношения к человеку, стал отличительной чертой детей Склодовских. Окружающие не раз замечали откровенно мятежное, независимое поведение маленькой девочки, которая своей демонстративной горделивостью, опирающейся на основательное знание школьных предметов, просто компенсировала повсеместно прививаемое ощущение ущербности и второсортности из-за бедности и скрытого политического гонения отца Склодовского.

Девушка с каждым годом взросления сосредотачивалась все сильнее, словно невероятно упругая пружина, сжималась в себе, не выпуская своих внутренних ощущений, но набирая силу знаний и готовность в любой момент разжаться с блистательной, непредсказуемой мощью. Решительно менялись даже книги, которые она поглощала с ненасытным аппетитом прожорливого грызуна. Но на смену романтическим приключениям пришли серьезные произведения. Именно семейные проблемы ускорили формирование мотивации достижений. Нарастающий стресс формировал устойчивое желание действовать. После каникул нужда и полное отсутствие перспектив встали перед Марией во всей своей неприглядности. Уверенная в себе, необузданная и впечатлительная молодость выдержала это тяжелое испытание, встав на твердый путь непрерывного поиска. Не зная иного способа, кроме борьбы и неутомимого накопления знаний – качество, привитое отцом, – Мария пытливо и осторожно, будто сапер со щупом, зондировала свои реальные возможности.

Необходимость зарабатывать средства на жизнь толкнула семнадцатилетнюю медалистку на путь преподавания популярных дисциплин, а еще немного позже она стала гувернанткой – скользкая и очень непростая плоскость для начинающей карьеристки. Кроме родного польского девушка к тому времени прекрасно владела немецким, русским, французским и вполне сносно – английским. Тогда она еще не имела стройных планов относительно своего будущего, но знала наверняка: она обязана сама заработать на обучение в университете и, более того, должна быть готова помочь старшей сестре, подавшейся в Париж на учебу и едва сводившей концы с концами. Шесть тяжелых лет скитания по чужим семьям оказались самым действенным бальзамом, самым главным моментом формирования личности – замкнутого в себе, параноидально сосредоточенного на своей цели бойца. Именно эти годы резко отдалили ее от старшей родни. Самая старшая сестра, Эля, была озабочена единственным вопросом – устройством своей жизни в качестве подруги какого-либо мужчины. Брат Юзеф успел сесть в своей поезд, увозящий его в многолетнее путешествие по миру знаний, чтобы сделать обычную мужскую карьеру. Самая близкая по духу сестра Броня в это время осваивала курс заманчивой и почти божественной для Марии Сорбонны, причем отчаянно борющаяся за собственную судьбу девушка еще и высылала сестре деньги на учебу. Отныне пустое времяпрепровождение – посещение балов, танцев и светские сплетни – начинает раздражать Марию, что является верным предвестником появления более четкой идеи. Девушка еще не знает, какой путь был бы для нее правильным, но под влиянием воспоминаний о физических опытах дома, о разных приборах, продемонстрированных отцом, она начала все свободные минуты отдавать физике.

Мария медленно постигала ключевые нюансы в написании сценария своей жизни. Во-первых, она должна быть независимой и научиться рассчитывать лишь на себя. К этой мысли ее подводила суровая и непреклонная действительность: целых шесть лет безропотного и бесперспективного «хождения в чужие семьи» только добавили комплексы и усилили угнетенное состояние прогрессирующего стресса. Кроме того, она пережила еще одну, возможно самую большую, душевную трагедию – безответную любовь к выходцу из более высокого сословия, покорившемуся своему социальному статусу и отказавшемуся от любви очаровательной бесприданницы. Девушке из бедной семьи, даже если она умна и мила, нечего рассчитывать на любовь и на то, что ее примут в светском обществе, твердо уяснила Мария. Искренне презирая пустоту жизни состоятельных людей, она, сама того не осознавая, одновременно нанесла удар и по своей чувственности, начав процесс если не стирания, то полного игнорирования своей половой принадлежности. Она твердо встала на путь отчуждения, бегства из мира романтики и счастья. На первое место отныне выходит необходимость реальных и весомых общественно значимых достижений, которые могли бы ее удержать на плаву, позволить помогать стареющему отцу и при необходимости компенсировать бедность и невысокое происхождение. А еще ее достижения должны быть настолько значительными, чтобы с лихвой компенсировать или хотя бы аргументировать ее неженское поведение. Женственность, очарование, любовь вытесняются из сознания напряженными усилиями воли, которая отныне управляет сосредоточенностью на более понятных ценностях. Такой осязаемой целью, ведущей к независимости и способности распоряжаться своей собственной судьбой, а может, даже к определенной самореализации, могло быть образование. И образование в той стране, где роль женщины не была такой ограниченной, скованной уньшыми взглядами консервативного общества, как в стиснутой внешнеполитическими оковами Польше. Не без участия отца и старшей сестры Мария остановила свой выбор на Франции, на Сорбонне – европейском средоточии передовой мысли.

Неженская акцентуация

Что толкнуло хрупкую искательницу счастья в вечные объятия науки? Эта девушка рано повзрослела, пережив достаточно горя и разочарований, столкнувшись с ощущением покинутого на большой дороге ребенка, своей социальной ущербности и несчастьем своего народа. Все это прямо отражалось на построении модели ее жизни, сковав сумрачными путами бедности и наградив глубоко скрытым комплексом униженности. С другой стороны, именно в семье была сделана первая целительная прививка, избавляющая от восприятия себя как второсортного члена общества, а обширные, устойчивые знания создали стойкий иммунитет от болезненной неполноценности, которой страдают многие люди, оскорбленные социальной иерархией. Знания, последовательно заполняя все жизненное пространство Марии Склодовской, начали тихо владеть всем ее естеством, постепенно разрушая ту часть ее консервативных представлений о роли женщины, которая была наиболее хрупкой и неустойчивой. Особенности ее мышления и воспитания содействовали единственно понятному пути к свободе, опирающемуся на применение независимого мышления. Девушка устремилась туда, где существовала возможность, где брезжил божественный свет вожделенных изменений, где она могла бороться с наибольшими шансами на успех. Вот почему была избрана такая не свойственная женщинам плоскость, казалось бы, сухая и лишенная эмоций сложная деятельность мозга. Это было приемлемое поле для военных действий с обществом и с самой собой. Никакой другой альтернативы науке она просто не знала…

Действительно, Мария с девичества обрекла себя на пожизненную активность в науке: ее фобия остаться за бортом жизни в то время, когда родственники уже определились с ключевыми вехами своих биографий и вместе со стареющим отцом взирали на младшую Склодовскую с трепетным и одновременно требовательным ожиданием, дала продолжительную инерцию. Инерцию в виде отрешенной деятельности на том поле, где она нашла возможность изменить свой жизненный уклад. Не свойственному обычному человеку состоянию полного сосредоточения на учебе способствовала высокая цена за обучение в Сорбонне. Ощущая себя обязанной родственникам за оторванные от семейного бюджета крохи, хоть и чрезвычайно экономно используемые ею для получения образования, Мария пыталась выжать из себя все, хотя до этого учебу своей старшей сестры на медицинском факультете оплачивала она сама совместно с отцом. Теперь же, оказавшись в Сорбонне, о которой девушка грезила столько лет, она полностью сосредоточилась на своей цели, как тибетский монах, вытеснив из жизни все остальное. Буквально голодая и замерзая, лишив себя даже мелких радостей и общения с кем бы то ни было, она работала над освоением основ науки по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Нередко случалось, что она теряла сознание от слабости и недоедания, от умопомрачительного затворнического образа жизни, в котором находилось место лишь для образования и науки.

Только в этом Мария усматривала зацепку, и вполне естественно, что сознательный и где-то вынужденный отказ от женского сценария жизни сформировал в ней мужскую установку и мужской уклад. В течение всей жизни она неизменно носила темные длинные платья, простые по покрою и наиболее дешевые. К страсти эта женщина относилась с откровенным подозрением. В одном из писем своей дочери она написала: «…обманчиво ставить весь интерес к жизни в зависимость от таких бурных чувств, как любовь». Мария вступила на мужскую ниву, и у нее были лишь те возможности, которые должны бы признать мужчины: результаты конкретных достижений в конкретной специфической области человеческой деятельности. Впрочем, она осознавала, что ей досталась более тяжкая ноша, чем любому из окружавших ее мужчин, – ведь мужской мир крайне неохотно признает, что женщина, существо более хрупкое, более подверженное колебаниям и более ранимое, способна покорить те же высоты, что и мужчина. И в результате всегда противится желанию женщины уравнять права в каком-либо особом виде деятельности, впустить женщину в элитный клуб, где совершаются некие культовые, исключительно мужские таинства. Именно такой областью были научные достижения – исконно мужская вотчина. И в этом контексте даже непреклонная позиция Марии Склодовскои в отношении интервью средствам массовой информации, заключавшаяся в максимальной маскировке собственной личности, имела определенно зловещий для пола подтекст: она выставляла себя всегда только ученой, но никогда – женщиной. В ее поведенческих реакциях на внешний мир, в какой-то трагической застенчивости и странном стремлении скрыть присущую женщинам эмоциональность содержится и невольная визитная карточка «мадам Кюри», весьма похожая на отличительные черты Эйнштейна. Пользоваться самыми простыми вещами, забыть об изысканности одежды и многогранности окружающего пространства, противопоставляя сомнительным декорациям только собственный могучий интеллект. В этом и тайна, и непостижимость для обывателя, и сенсация, и вызов. Но для Марии Склодовской-Кюри в этом заключается и отказ от женского начала, понятной женской роли, а заодно и от обычного человеческого счастья. Словно извиняясь за свой странный для обычной женщины жизненный уклад, Мария заметила на закате жизни: «Нет необходимости вести такую противоестественную жизнь, какую вела я… Все, чего я желаю женщинам и молодым девушкам, это простой семейной жизни и работы, какая их интересует». И она не лукавила! Потому что роль женщины-жены и подруги, которую на несколько лет подарила ей судьба, была много комфортнее и приятнее, нежели почетный, но мрачный удел воительницы от науки.

Но, конечно же, взявшись в Сорбонне за широкую лямку физика, она мало задумывалась над очевидными догмами. Слишком важно было наверстать упущенное в течение шести долгих и самых тревожных лет заведомо бесперспективной службы гувернанткой. Время лишений, когда отказ от внешних радостей на многие годы стал жизненным кредо удивительно целеустремленной девушки, невольно порождая сходство с другим историческим персонажем – сосредоточенным мрачным затворником Кембриджа Исааком Ньютоном, – открыло новые реалии перед польской отшельницей, ищущей счастья вдали от родины. Но дело тут не в образованности и формальном постижении премудростей, которые предлагают преподаватели. Четкая психологическая установка на результативность деятельности, к которой примешивается жажда творческой свободы, делает разум чутким и податливым, отвергающим внешние раздражители, сосредоточенным на наиболее важных действиях. В этом природа и таких поступков Марии, как решение защитить дипломы сразу по двум дисциплинам: физике и математике. Она еще не знает, зачем ей это, но все та же инерция прежнего страха, желание доказать свою жизненную состоятельность, пригодность, продемонстрировать родне формальные достижения не дают ей успокоиться и толкают дальше и дальше в глубь научных джунглей. Как ни странно, но колесо Фортуны очень последовательно: каждое сверхусилие рано или поздно оплачивается еще одним железным зубом, который проворачивает заманчивую шестеренку, выдвигая ищущего на новую ступень. Так случилось и с Марией, которой как наиболее достойной студентке, а фактически за продемонстрированные в Сорбонне результаты польский Фонд Александровича неожиданно определил солидную стипендию на будущие пятнадцать месяцев. «Надо верить, что ты на что-то годен и этого "что-то" нужно достигнуть во что бы то ни стало», – написала она в тот период брату, который готовился защитить докторскую диссертацию. Но эти слова в гораздо большей степени были обращены к самой себе: ведь это «что-то» она еще не нащупала, а образование само по себе было всего лишь продолжением зондирования своих возможностей, механическим поиском спасительных зацепок, а не звеном в цепи достижений. Движение в унылом, кажущемся бесконечным лабиринте знаний продолжалось; никто пока не собирался подарить ей нить Ариадны.

Бесспорно, ключевым моментом в жизни Марии Склодовской, прилежно и настойчиво овладевающей сокровищницей Сорбонны, стало замужество. Девушка, которая намеренно вычеркнула из своей жизни любовь и надежды на обыкновенное счастье в браке, вдруг вернула себя в лоно традиций. На первый взгляд непоследовательный шаг на самом деле был с максимальной точностью физика взвешен и просчитан. Конечно, не последнюю роль в принятии такого судьбоносного решения сыграло подсознательное исконно женское стремление быть подругой и помощницей мужчины, вынашивать и взращивать совместное потомство. Это вряд ли доминирующее стремление заметно возросло после того, как при первом приближении стало ясно: Пьер Кюри не станет подавлять ее желание раскрыться в качестве самостоятельного независимого игрока в науке. Более того, молодая женщина явственно почувствовала, что судьба дает ей в руки тот уникальный случай, когда сосредоточенный на достижениях мужчина готов предложить своей подруге пройти путь вместе с ним или самостоятельно, на ее выбор. Потому в своем сдержанном влечении к Пьеру Кюри, мужчине, почти на десяток лет ее старше, достигшем к моменту встречи определенного положения в научном мире, Мария уловила, что рядом с этим человеком вполне возможно кажущееся на первый взгляд невероятным балансирование между ролями. Ее ждало фантастическое, почти немыслимое раздвоение личности, у которой один внутренний голос твердит об искусстве материнства и поддержания теплого огня в очаге, а второй ненасытно вопит о неясной самореализации. Но женщина не испугалась и сделала шаг. Да и могла ли она поступить иначе? Ведь она была прежде всего женщиной, вырванной из контекста своей исторической и социальной среды, и эти ограничительные рамки, словно тиски, вынуждали придумывать изощренные способы для того, чтобы изменить естественные, продиктованные Природой функции. Кажется, с замужеством в жизни Марии существенных изменений не произошло: как и раньше, она продолжала искать свое место в научном мире, разве что благодаря интеллектуальному авторитету Пьера Кюри эти поиски стали более структурированными. Она осознавала, что для ее идентификации как исследователя необходимы вполне определенные результаты конкретных исследований, поэтому неудивительно, что, усердно пробиваясь на место преподавателя средней школы, она с еще большим напряженным сосредоточением посещала лабораторию института. Продолжался тщательный поиск такого поля деятельности, где можно было стать первооткрывателем и где результат мог бы оказаться весомой оценкой, достаточной для присутствия женщины в сугубо мужском клубе, причем не в качестве помощницы, а в качестве равноправного игрока. Пьер уловил эту противоречивую нотку в стремлении жены, но она не вызывала у него дискомфорта, напротив, ему импонировала мысль, что спутница его жизни окажется самостоятельным пионером бесконечного неосвоенного пространства науки.

По всей видимости, Пьер Кюри и подсказал своей избраннице, что область изучения неких странных излучений (позже названных Марией Кюри радиоактивностью) является перспективной идеей, и главным образом для реализации цели, довольно скромной для активного физика, но определенно неординарной для женщины: написания и защиты докторской диссертации. Однако, скорее всего, даже маститый ученый был удивлен, как далеко завело усердие его жены. Мария шла той дорогой, которую выбрала во время горьких дум о своем будущем в бытность, когда она была всего лишь гувернанткой. Теперь, когда она обрела друга и любимого мужчину, ее работа стала более спокойной, зато не менее сосредоточенной. С замужеством ее деятельность старателя в науке, которая была преимущественно следствием внутренних терзаний, стала делом всей жизни, поддерживаемым любимым человеком. Это оказалось одним из наиболее важных внутренних изменений у Марии, поскольку трансформировалась и ее мотивация. Раньше из страха оказаться на обочине жизни она вела боевые действия на всех фронтах, отныне она имела два очень четко выраженных поля: ответственность за семейное благополучие и доказательство своей профессиональной пригодности.

Женщина-Прометей

Похоже, что все великие идеи обретают истинные крылья реальности лишь в суровой борьбе, когда человек находится на грани между срывом и сумасшествием, с одной стороны, и невероятной, но с трудом осознаваемой победой – с другой. Первое сулит забвение, второе – славу. Тот, кто страстно и отрешенно борется и у кого действительно нет пути к отступлению, забывает о масштабах собственных усилий и действует, отдавая себя идее без остатка. Он словно рубит наотмашь, вкладывая всю силу, что есть внутри, сосредотачивая в одном месте всю колоссальную энергию отрешенности, бесконечную, всепробивающую силу отчаяния, равных которой нет в Природе. Именно поэтому наскок получается такой ошеломляющей мощи, что порождает величайшие достижения, которые раньше казались выдумкой фантастов.

Пьер Кюри трагически погиб в центре Парижа – в дождливый весенний день он случайно попал под груженую повозку. Не кто иной, как этот тихий и бесконечно сосредоточенный человек, в ходе многолетних совместных исследований подготовил Марию к самостоятельному плаванию в бурном и противоречивом потоке научных исканий. Вдвоем они настолько углубились в исследования радиоактивности, что никто в стране после неожиданной трагической смерти Пьера не мог бы быть большим авторитетом, чем его жена. И главное – их успех был официально подтвержден и зафиксирован: можно не признавать могучий женский интеллект (что упорно делала Французская академия наук, не принимая Марию преимущественно по половому признаку), но нельзя игнорировать такие общественные оценки, как Нобелевская премия или признание научным миром Великобритании открытий четы Кюри. Поэтому поставить Марию Кюри в зависимость от любого французского ученого было бы некорректно и даже просто неприлично. Марии в это время было тридцать восемь лет, а за плечами – признание миром научной состоятельности четы Кюри, неординарной и даже странной пары, плохо понимаемой во Франции. Принимая во внимание, что к моменту гибели Пьер Кюри руководил в Сорбонне кафедрой физики и лабораторией по изучению процессов радиоактивности, под нажимом общественного мнения и самого трагического обстоятельства смерти ученого, решением совета факультета естествознания Марии Кюри была передана кафедра и присвоено звание «профессор». Таким образом, впервые в истории Франции женщина стала профессором, впервые в истории французской высшей школы женщина возглавила кафедру и целое направление в науке. Вместе с этими фактами начала набирать мощь и сенсационно-сакраментальная волна, сопровождавшая последующую затворническую жизнь ученой дамы, которая немало способствовала распространению о ней мифов и историй, а заодно и, как это ни удивительно, служившая рекламой самой Кюри, а также связанным с ней научным идеям. Если к моменту смерти Пьера фамилия Кюри стала повсеместно известной, то к моменту ухода самой Марии она превратилась в настоящий франко-польский брэнд.

«В этот апрельский день мадам Кюри стала не только вдовой, но и одиноким, несчастным человеком» – вот предельно честное откровение дочери Марии Кюри, написавшей о матери исполненную пафоса, но вполне точную книгу-монумент. Оно одновременно дает и доказательство обратной трансформации личности ученой, но уже с багажом признанных и потрясших научный мир открытий. Женщина подсознательно вернулась к монашескому образу Марии времен покорения Сорбонны, но теперь ее отшельничество приобрело оттенок культа, оно было овеяно пеленой трагизма и немеркнущей славы, задевающей даже толстокожего обывателя. Ее последующие вояжи в Соединенные Штаты, деловые путешествия по Европе отчетливо продемонстрировали, что само сочетание слов «мадам Кюри» приобрело оттенок изумляющей сенсации, невиданного вызова женщины общественному восприятию ее традиционной роли. Как ни странно, но именно в этом мир усматривал великолепие общения с «мадам Кюри», а вовсе не в осознании ее научных открытий. Ученых много, женщина такого масштаба – одна. Своей деятельностью Мария Кюри, не задумываясь, породила полоролевую уникальность. Научные открытия и их повсеместное признание выделили ее из женского сообщества, а факт полового различия обособил ее в ученом мире. Вот главный штрих жизненной стратегии этой женщины, которая, скорее всего, никогда не формировала каких-нибудь долгосрочных стратегий. Даже тогда, когда она осталась одна и продолжила исследования, а в конце концов получила радий в чистом виде, даже тогда она больше следовала внутренним эмоциональным порывам, чем разработанным на долгие годы планам. Ее деятельность после гибели Пьера Кюри стала во многом воплощением ожиданий общества. Она стала свидетельницей национального траура по ученому, появления улицы с его именем, института – всех тех символов увековечивания, которые говорят о почитании и благоговейном отношении к праху великого человека. Любопытно, что все это сопровождалось кампанией клеветы против самой Марии; незадачливые и ущербные околонаучные головы (каких большинство в любой Академии наук) пытались отделить от ее мужа… И снова, как во времена, когда она была рядом с Пьером на вторых ролях и многими окружающими воспринималась только как жена и помощница ученого (возможно, вдохновляющая его, но никак не совершающая самостоятельные научные шаги), одинокая упорная женщина должна была продемонстрировать свою «самостоятельную состоятельность», оказаться достойной продолжения того пленяющего масштабами семейного дела, которое они начали вместе с мужем. Эта состоятельность подтвердилась через пять лет после потери Пьера: вторая Нобелевская премия, на этот раз по химии – за выделение чистого радия, должна была расставить точки над «i» и очистить ее имя от всяких подозрений.

Имея на руках двух дочерей и престарелого свекра, Мария Кюри взвалила на себя заботы о семье. Сама того не ведая, женщина с мантией ученого самого крупного калибра, солидного администратора в высшем учебном заведении и терпеливого исследователя лаборатории все больше приобретала облик мужчины, вела мужскую деятельность и проникалась мужской психологией. Ее полоролевая функция окончательно изменилась, когда под ее началом появился Институт радия. Чем больше Мария становилась символом женщины, проникшей в самое лоно науки, тем меньше женского оставалось в ней самой. Соприкосновение с мужским миром достижений, конкуренция сначала в стенах Сорбонны, а затем в паре с мужем со всем научным миром (пусть в подсознании, но эта конкуренция объективно существовала уже потому, что Пьер Кюри был сосредоточен на научных достижениях и открытиях, а его откровенное презрение к формальным отличиям являлось не чем иным, как сублимированным свидетельством целенаправленной борьбы) начали растворять женское начало в Марии. Ее же уход в невидимую келью научного мира, замкнутость пространства, в котором она сознательно себя содержала (в том числе и под гнетущим впечатлением из-за потери спутника жизни), привели к почти полному отмиранию женственного…

Дети и семья – область, о которой следует сказать особо, когда это касается такой выдающейся ученой, как Мария Склодовская-Кюри. С одной стороны, мы имеем дело с отрешенностью, граничащей с безумием, отвержением реального мира, игнорированием общепринятых ценностей и такое презрение к действующему иерархическому построению достижений, что, кажется, слышно, как трещит по швам пирамидальная идеология Маслоу. С другой – неоспоримые факты в виде достижения научной самодостаточности Ирен Кюри, получившей Нобелевскую премию совместно с мужем (то есть повторившей жизненный сценарий матери), вполне состоявшуюся Еву Кюри, написавшую замечательное жизнеописание своей матери и внесшую весомый вклад в дело узнаваемости и популяризации имени Кюри в мировой истории. Что тут, феномен подражания, на котором настаивал Дейл Карнеги, когда писал, что для ребенка десять минут наблюдения за работающим отцом в дверную щелку порой важнее множества бесполезных часов, проведенных вместе? Пожалуй, и да и нет. Да, потому что главное, что могут дать родители детям, – это идея и стиль поведения в обществе. Нет, потому что идею нужно передать, вложить в маленькие головки, в которых роятся разнообразные мысли. Разве найден универсальный рецепт, как сделать такую идею доминирующей?! В случае с Марией Кюри напрашивается лишь один вывод: в рамках своей семьи, закрытой от внешнего мира плотной пеленой замкнутости и независимости, она фактически создала универсальный инкубатор, в котором движение формирующегося потомства жестко ограничено невидимыми рамками, осторожно навязанными в раннем возрасте ценностями. В сущности, все повторялось: так же как и в семье, где она выросла, существовал лишь вполне определенный набор видов деятельности, которые могли быть избраны детьми. Ее дочери, несмотря на невероятную занятость Марии, формировались под колпаком, почти не соприкасаясь с параллельными мирами, существующими в каждом большом городе и даже маленькой деревне. В этом контексте любопытными являются заметные отличия в восприятии действительности дочерьми Кюри. Если старшая, более близкая к матери и помнящая отца, под воздействием семейной традиции созрела для повторения судьбы матери, какой бы странной она ни казалась обывателю, младшая имела уже иное, новое мировоззрение. В своей книге о семействе Кюри Ева приводит довольно показательный пример своего разговора с уже стареющей матерью, в ходе которого акцентирует внимание на моментах своего собственного прихорашиваний, использования различных возможностей для подчеркивания своей женственности и очарования. На фоне отвержения старшей Кюри всего, что связано с женственностью, дочь невольно проявляет ситуацию: ее великая мать никогда не была истинной женщиной, тогда как ей удалось избежать этой мрачной участи и сохранить в себе все, присущее женскому архетипу.

Вполне естественно, что творческая активность личности хоть и является управляемым процессом, но с годами угасает. В случае с мадам Кюри наряду с уменьшением исследовательской деятельности имеет место еще и акцентуация на одном направлении. Такую акцентуацию можно интерпретировать как максимальное сосредоточение на цели, а также видеть в ней определенную зацикленность. Однако наиболее важным в дальнейших действиях Марии Кюри после заметного снижения активности собственных исследовательских поисков стало целенаправленное формирование целой касты научных последователей и учеников. Эта деятельность с точки зрения распространения в мире своей идеи явилась для имени Кюри более весомой, чем сами открытия. Конечно, Мария не помышляла о популяризации своего имени в мире; она искренне заботилась лишь о том, чтобы работа, начатая ею с мужем, приобрела новую актуальность, имела максимальную степень развития. Тем не менее, управление Институтом радия, появление такого же учреждения в Польше, множество путешествий, предпринятых «ради радия», оказались универсальным механизмом пропаганды не столько дела, сколько собственного имени. Цепь знаковых событий, таких как появление Института, объявление различными академиями о почетном членстве Марии Кюри, культовое затворничество и откровенное презрение к материальной системе ценностей, словно вызываемые цепной реакцией многочисленные приглашения и вояжи – все это нагромождение декораций вокруг овеянной славой персоны являлось свидетельством ее общественной значимости и признания. В обществе росло осознание, что эта высохшая пожилая женщина причастна к чему-то великому и непостижимому, что она участница какого-то выдающегося творения, однако такого необъяснимого, что лучше не вникать в детали созданного ею. Появление Института радия с точки зрения распространения идеи может быть приравнено к созданию собственной организации, течения или нового направления деятельности, что имеет развитие во времени и качестве. А последователи всегда пользуются именем первопроходца как знаменем, с течением времени приобретающим признаки великого. Отказ же Марии Кюри от публичности, от общения с журналистами лишь усиливал экспрессию таинственного и уже почти мистического имени, еще больше подогревая любопытство публики к ее персоне. Такое восприятие образа Кюри не только создало фосфоресцирующий фон исключительности, но и способствовало сотворению настоящего символа. Кроме того, многие женщины усматривали в таком «общественном отклонении» новые возможности для пола вообще, поэтому имя Кюри определенно несло двойную экспрессию. Тайна ее жизни, резонансное вхождение в мир высших достижений, создание отдельного направления в науке с ордой последователей и почитателей – все это оказалось элементами, закрепившими величие образа этой женщины, звеньями одной цепи, уводящей ее в вечность… Все эти факторы отличали имя Пьера и Марии Кюри от имен других ученых, возводя их достижения в ранг абсолютной исключительности.

Сама же мадам Кюри вряд ли заботилась о создании ореола величия вокруг своего имени. Однако бесспорным является желание оставить след, оставить память о муже и своей деятельности, которой она посвятила всю жизнь и всю энергию. Уже после смерти мужа она, читая в Сорбонне единственный в мире курс лекций по проблематике радиоактивности, издала книгу «Труды Пьера Кюри». Затем, несколько позже, она издала курс собственных лекций «Руководство по радиоактивности». Эта простая и упорная женщина, как никто другой, осознавала, что память о людях составляют их дела, систематизированные и адаптированные для восприятия средним человеком или средним специалистом на соответствующих времени носителях информации. Как ученая и как человек, взращенный на книгах, она хорошо знала цену этим носителям, потому действовала в этом направлении необычайно активно. К закату жизни она сумела написать еще один основополагающий труд, подводящий итоги творческой и исследовательской деятельности, – «Радиоактивность». Эта книга увидела свет через год после смерти исследовательницы.

Но конечно же, все сопутствующие признаки признания величия и научных достижений этой женщины и истинного благородства ее широкой души не стоили бы ничего, если бы она действительно не была кропотливой труженицей, ежедневно и ежечасно думающей об одном: о своей миссии первооткрывателя, которую она добровольно выбрала и которую усилила, углубила и сделала неотвратимой утрата единственного на планете близкого по духу человека. Однажды, наблюдая за образованием шелковичных коконов, Мария была поражена деятельностью обычных шелковичных червей, организованностью и терпеливостью этих простейших созданий Природы. Возможно, это невольное потрясение упорядоченностью всего сущего в мире и было главным открытием: все живое, явившееся миру, имеет свою миссию, неважно, как велика она, но именно эта удивительная преемственность движения и позволяет человеку совершенствоваться, развиваться. И, кажется, не случайно она написала в одном из своих частных писем такие строки, обнажая откровенностью свой сокровенный мир: «Эти гусеницы, деятельные, добросовестные, работающие так охотно, так настойчиво, произвели на меня большое впечатление. Глядя на них, я почувствовала себя принадлежащей к их породе, хотя, быть может, и не так хорошо организованной для работы, как они. Я тоже все время упорно и терпеливо стремилась к одной цели. Я действовала без малейшей уверенности в том, что в этом истина, зная, что жизнь – дар мимолетный и непрочный, что после нее ничего не остается и что другие понимают ее иначе».

Пожалуй, в этих простых и одновременно проникновенных словах заключена вся жизненная концепция Марии Склодовской-Кюри. Великой труженицы, отступившей от обыденного и узкого понимания роли женщины, скудной на чувства и эмоции, но обладавшей невероятной широтой души, излучавшей космическую энергиею стремления к необъятному, отвергавшей любые способы обогащения, презиравшей сенсационность и даже блистательность звучания собственного имени, сумевшей при этом быть подругой, матерью и самостоятельным игроком в мире самых серьезных научных свершений.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.