ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой рассказывается об историческом круизе и семейных перипетиях

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой рассказывается об историческом круизе и семейных перипетиях

1

Аристотель Онассис и Мария Каллас познакомились 3 сентября 1957 года в Венеции на балу, организованном Эльзой Максвелл. (Но любовь «самых знаменитых греков в мире» вспыхнет по-настоящему через несколько лет, на балу у графини Кастельбарко, а затем на яхте, куда Аристо пригласит Примадонну с мужем.) Тина Онассис, одетая в ошеломляющее платье с каскадом бриллиантов, рубинов и изумрудов, вызывала на балу всеобщее восхищение, Онассис же не сводил глаз с Марии…

«Между тем Каллас, словно до неё не доходили злые сплетни по поводу поездки в Венецию, проводила время весьма весело, — вспоминал её муж. — Она царила на балу и на всех прочих праздниках, последовавших за историческим вечером 3 сентября. Более того, она позволила себе поистине королевский жест: спела оперные арии для узкого круга знати, притом с Эльзой Максвелл за роялем! От присутствия всех этих знатных и богатых персон, куривших ей фимиам, у Марии голова пошла кругом…

Всю эту шальную неделю в Венеции Онассис наблюдал за Марией, как хищник, выслеживающий свою жертву: в его голове созрел план сделать самую известную в мире женщину своей любовницей. Но намерения он до поры тщательно скрывал, а его щедрость по отношению к оперной диве не знала границ: он был готов исполнить её малейший каприз, словно добрый волшебник из сказки… Кроме того, он вызывал такое доверие, что ему можно было смело поручить присматривать за женой!»

Именно это и сделал Менегини, не подозревавший (а возможно, тайно желавший этого), что своими руками открывает дверь в овчарню и впускает волка, приготовившегося утащить его овечку. Можно ли было отказаться от яхты, которую Аристотель предоставил в распоряжение супругов Менегини во время их пребывания в Венеции? Почему бы не принять участие в роскошных приёмах, которые тот устраивал в Лидо и на острове Бурано? Почему бы не продлить удовольствие и не задержаться на борту яхты «Кристина», похожей на плавучий дворец?..

Отправиться в круиз на «Кристине О.» Мария согласилась не сразу, ссылаясь на занятость, множество ангажементов, предстоящее выступление в Ковент-Гардене. Но недаром говорили: «Если бы Ари захотел, он бы наладил продажу холодильников эскимосам».

— Я приеду в Лондон за вашим ответом, — сказал Онассис.

Так и произошло — он одним из первых приехал в Ковент-Гарден, купил несколько десятков лучших мест в партере и раздавал своим друзьям и знакомым приглашения следующего содержания:

«Господин и госпожа Онассис имеют удовольствие пригласить на приём в честь Марии Каллас. Приём состоится в отеле „Дорчестер“ в четверг 17 июня в 23 часа 15 минут».

На приёме были самые изысканные угощения, неимоверное количество цветов… Оркестр играл всё, что хотела Мария, получая от Онассиса чаевые стодолларовыми купюрами…

Мария приняла приглашение Аристотеля.

В том историческом круизе участвовали многие звёзды. Сам владелец любил выступать в роли экскурсовода по своей яхте, притом экскурсии его были высокопрофессиональными и порой захватывающими.

Первая стоянка «Кристины О.» в Портофино — Мария сошла на берег в ярком открытом платье, броско накрашенная. Они заходили в бутики, и Аристотель покупал всё, на чём задерживался её взгляд… Подолгу Аристотель и Мария стояли на верхней палубе, он рассказывал о своей жизни, об Аргентине, о первых миллионах, победах… Она счастливо, звонко смеялась… Она взяла с собой на яхту партитуру оперы Беллини, но за всё время круиза не прикоснулась к ней ни разу.

«Кристина О.» встала на якорь в порту Пирей. Онассис с Марией, держась за руки и беспрестанно целуясь (при этом Мария нагибалась, чтобы Онассис мог достать до её губ), прогуливались по афинской Плаке, по Акрополю… Там, между колоннами, к компании как бы невзначай присоединился известный режиссёр Карл Форман и предложил Марии сняться в кино. Мария растерялась, стала расспрашивать про сценарий, но Онассис, обнимая её за талию, сразу одобрил идею:

— Замечательно! Я с удовольствием профинансирую этот фильм, обеспечу ему мировой прокат и высшие премии!..

В каюту к мужу Мария стала возвращаться лишь утром, чтобы переодеться.

— Что ты за мной следишь! Ты что, мой тюремщик? Одиннадцать лет ты держал меня на цепи, как собаку! Ты альфонс! Ты посмотри на себя — обрюзгший старик, не знающий ни одного иностранного языка, а он свободно говорит на всех! Ты жадный! Импотент проклятый! Урод!..

Мария и Аристотель танцевали под один из лучших в мире джазовых оркестров, притом по распоряжению Онассиса оркестр играл медленные мелодии, во время которых партнёры прижимались друг к другу (и Марию пронзали токи альфа-самца).

Шестого августа 1959 года яхта бросила якорь в бухте у горы Атос, все вышли на берег, чтобы посетить монастырь, где гостей встречал специально для этого прибывший патриарх Константинопольский. Мария и Аристотель встали перед ним на колени. Патриарх назвал Марию «самой знаменитой в мире певицей», Онассиса — «современным Улиссом»… И торжественно благословил влюблённых, причём его высочайшее благословение было сродни венчанию — стоявший в стороне Баттиста так и подумал: истинное венчание. После чего капитан «Кристины О.» под колокольный звон занёс пожертвования — полный саквояж долларов.

На «Кристину О.» Мария возвратилась уже другой женщиной.

«Вечером 6 августа, — пишет Менегини в своих воспоминаниях, — когда мы вернулись на борт, я увидел, что она изменилась до неузнаваемости. Она отказалась идти спать. Когда же я сказал ей, что устал, она ответила: „Делай, что хочешь, а я останусь здесь“. С этого вечера началась их связь…»

На глазах изумлённой публики Мария и Аристотель удалились в каюту Онассиса. И занялись любовью, не обращая внимания ни на гостей, ни на присутствие супруги Аристотеля Тины и супруга Марии Менегини, слышавших доносившиеся из-за дверей ноты любовных арий… Разница с теми, кто Марию Каллас окружал раньше (в основном, чего уж скрывать, гомосексуалисты и лесбиянки), была колоссальной. Развращённая театральная и околотеатральная публика — и морской волк из глобального бизнеса.

Супруг певицы получил на этой почве нервное расстройство. Тина Онассис, в свою очередь, влюбилась в другого гостя — Рейнальдо Эррера, тоже миллиардера…

Однажды, когда во время очередной пирушки на «Кристине О.» Тина буквально вешалась на шею Рейнальдо, Аристотель с одним из своих служащих покинул яхту и долго рассказывал ему о своих семейных неурядицах и мужских проблемах. Тому становится понятно, что Аристотелю давно безразлична судьба его брака, причём до такой степени, что он разрешает Тине отправиться в круиз с мужчиной, которого считает её любовником, и даже ненавязчиво, но весьма щедро спонсирует эту её затею.

Бурные романы сии развивались на глазах невозмутимых сэра Уинстона и леди Черчилль, иногда просивших Марию что-нибудь им спеть, но чаще получавших вежливые отказы Примадонны.

Через несколько дней после круиза Тина Онассис сделала заявление для прессы:

«После того как мы расстались этим летом в Венеции, я надеялась, что Онассис достаточно любит своих детей и уважает наши семейные отношения, чтобы встретиться либо со мной, либо устроить встречу между нашими адвокатами для урегулирования возникших проблем. Однако ничего подобного не произошло. Я глубоко сожалею, что Онассис не оставил мне никакой другой альтернативы, как начать бракоразводный процесс с ним в Нью-Йорке. Со своей стороны я по-прежнему желаю всех благ Онассису и надеюсь, что по окончании всех этих формальностей он продолжит с таким же успехом вести тот же образ жизни, что и раньше, но в котором я не принимала никакого реального участия».

Развод по-американски предполагал широкую огласку и даже привлечение в качестве свидетеля Марии Каллас. Но Онассису — как всегда — удалось решить вопрос и договориться. Тина как бы забыла о Марии и стала обвинять мужа в измене с некоей миссис Ринеландер, с которой Онассис спал пять лет назад и которую, учитывая его активную, разнообразную и многогранную сексуальную жизнь, вряд ли помнил.

А сама Мария вскоре объявила мужу, который, напомним, был старше её на 28 лет: «Между нами всё кончено. Я люблю Ари!»

Одновременно начались два бракоразводных процесса.

Связь Онассиса и Каллас стала самым громким светским скандалом сезона. Интенсивно общавшийся в это время с прессой Менегини заявил: «Онассис хочет жениться на Марии, но лишь для того, чтобы позолотить свои мрачные танкеры именем великой певицы!» Доля истины в его словах, безусловно, была. С одной лишь поправкой. Брак с Марией Онассису был не нужен и, несмотря на страстное желание Марии Каллас стать его законной супругой, их свадьба так и не состоялась, хотя связь между ними продолжалась и после второго брака Онассиса с Жаклин Кеннеди.

Пятнадцатого августа в дом Менегини приехал сам Аристотель Онассис со своей многочисленной охраной. Ослепительно улыбаясь, он похлопывал Баттисту по плечам и спине, хохотал, рассказывал анекдоты… Он приехал покупать Марию — как очередной корабль.

— Сколько ты за неё хочешь? — пытал Ари. — Пять миллионов? Десять? Считай, они уже у тебя в кармане, старик!

Баттиста противился.

— Локти же будешь кусать…

Третьего сентября один из папарацци сделал в миланском ресторане «Рандеву» фотоснимок нежно обнимающихся в танце Марии и Аристотеля — и продал его во все газеты, в одночасье разбогатев. Чуть позже их сфотографировали целующимися в лобби-баре отеля «Принсипе Савойя»…

«Мой разрыв с мужем был уже давно предрешён, — заявила Мария журналистам. — Это решение окончательное. Отныне моим импресарио буду я сама. А круиз на „Кристине“ оказался простым совпадением. С Онассисом мы давние друзья, он поклонник моего таланта. К тому же он является и моим деловым партнёром. Я получила приглашение в оперный театр Монте-Карло, а также предложение сняться в фильме».

«Я надеюсь, — заявил Менегини, — что, оформив официально наш разрыв, мы останемся с Марией в добрых отношениях. Я не держу зла на Марию, которая честно мне во всём призналась. Но я не прощаю Онассиса, нарушившего священные у древних греков законы гостеприимства».

Сам Онассис упивался очередной победой. «Естественно, я польщён тем, что такая женщина, как Мария Каллас, влюбилась в меня! — говорил он репортёрам. — А кто не был бы польщён?»

Мария отменяла концерты, съёмки на телевидении… Эльза Максвелл, будто воспользовавшись смятением чувств своей пассии, организовала в прессе травлю Марии: писала, что она повела себя как обыкновенная греческая проститутка, что песня её спета в буквальном и переносном смысле слова. (В Далласе Мария пела в «Лючии ди Ламмермур» и в сцене безумия героини ей не удалась финальная ми-бемоль — после чего певица устроила истерику.)

В сентябре Мария и Аристотель вновь совершили круиз на «Кристине О.». Бурный роман. Жаркие греческие ночи. Поистине божественная страсть.

«Возможно, — писал музыкальный критик Антонио Гирингелли, — Каллас в последние годы совместной жизни с Менегини испытывала определённую сексуальную фрустрацию. Вернувшись к нормальной жизни, она не могла уже всю себя без остатка отдавать искусству».

Мария переехала к Онассису, и их роман продолжился на Лазурном Берегу. Она теперь почти всё время жила на «Кристине О.» — чаще в одиночестве, так как Аристотель летал по миру, заключая многомиллионные сделки.

2

Черчилль и Онассис.

…За особые заслуги Уинстона Черчилля перед Британией и всем человечеством король Георг VI хотел удостоить его почётного рыцарского титула, но Черчилль, полагавший, что принятие им звания рыцаря будет воспринято как конец его политической карьеры, отказался от высокой чести. Оставаясь в палате общин в качестве лидера оппозиции, Черчилль призывал к укреплению обороны страны и предостерегал Запад от растущей угрозы коммунизма. 5 марта 1946 года в городе Фултон (штат Миссури, США) Черчилль выступил с речью «Мускулы мира», в которой говорил о необходимости создания в рамках Организации Объединённых Наций вооружённых сил и образования военно-политического союза Великобритании и США, направленного против СССР и коммунистических стран с целью предотвращения новой войны и сохранения свободы и демократии.

Слова о том, что «на Европу опустился железный занавес», в СССР были восприняты как объявление Западом холодной войны. В августе в Цюрихе Черчилль произнёс речь «Пробудись, Европа!», призвав к единству европейские страны — победителей и побеждённых. В 1951 году консерваторы вновь пришли к власти, и 77-летний Уинстон Черчилль получил пост премьер-министра. В апреле 1953-го он принял из рук королевы Англии Елизаветы орден Подвязки — высшую награду Британии — и удостоился рыцарского титула, став сэром Уинстоном Черчиллем. В конце того же 1953 года Черчилль был награждён Нобелевской премией в области литературы «за высокое мастерство в историческом и биографическом жанрах и за выдающиеся достижения в ораторском искусстве».

Многих поражала феноменальная работоспособность Черчилля — он мог работать круглые сутки. Объяснялось это умением восстанавливать силы с помощью сна: чувствуя признаки усталости, он уединялся и мгновенно засыпал, не более чем на 15–20 минут (в зависимости от данной себе установки: вспомним Штирлица у Юлиана Семёнова, для которого Черчилль всю жизнь был кладезем цитат).

Кстати, писатель был лично знаком с Аристотелем Онассисом.

— Какой он был? — пытал я Юлиана Семёновича в его новой квартире в Доме на набережной, когда он лежал с высокой температурой от какого-то загадочного азиатского вируса, но уже собираясь ночью отправиться в командировку в Аргентину, Уругвай и Боливию («не с „краснокожей паспортиной“ в кармане, разумеется»). — Правда ли, что с большим чувством юмора был? Правда, что пират?

— Разный, неоднозначный он был! — рассказывал Юлиан Семёнович. — С юмором всё в порядке — не помню, чтобы мы сидели с ним за столом молча, он всё время шутил, каламбурил, анекдоты рассказывал… Смеялся всё время, надо мной подшучивал… Но я бы такому палец в рот не положил, как говаривали пикейные жилеты у Ильфа и Петрова. И в карты с таким играть не сел бы. Память у него была феноменальная, притом по гамбургскому счёту. Чем дольше я живу на этом свете, тем больше понимаю: память — главное не только для разведчика-нелегала, но и для крупного бизнесмена. Он вообще ничего никогда не забывал, особенно плохого. Он же Козерог по знаку зодиака — а они злопамятны. И удачлив он был почти всю свою жизнь просто фантастически — даже и в том, что ты считаешь пиратством!..

В апреле 1955 года восьмидесятилетний Черчилль ушёл в отставку, но сохранил за собой место в палате общин. После ухода с поста премьер-министра Черчилль много времени посвящал путешествиям (в основном на «Кристине О.»), живописи и литературному творчеству: в 1956–1958 годах вышла в свет четырёхтомная «История англоязычных народов», которую он начал писать ещё в 1930-е годы. Вообще надо сказать, что для Черчилля истинным счастьем, по его собственному признанию, было «сидеть солнечным утром за своим столом, имея четыре часа непрерывного покоя, ручку и массу белой бумаги».

В 1960 году в Кембриджском университете Уинстон Черчилль основал Черчилль-колледж. В 1963-м, почти в день убийства президента Джона Ф. Кеннеди, стал почётным гражданином США.

— Мне нравится этот остроумный малый, — говорил Черчилль об Онассисе. — Никогда не знаешь, какой фортель он выкинет, какой шутки от него ждать. С ним не соскучишься.

(Он имел в виду подписи Онассиса под стомиллионными контрактами, которые через некоторое время таинственным образом исчезали с бумаги, будто их и в помине не было, — но об этих весёлых шутках расскажем чуть позже.)

3

На «Кристине О.» Черчилль путешествовал, как правило, со своей супругой Клементиной (которой, по слухам, никогда не изменял). Она рассказывала весёлой компании, что муж перенёс тяжёлый инфаркт, апоплексический удар и не мог разговаривать, поэтому она была вынуждена поехать в Стокгольм за Нобелевской премией вместо него.

На «бис» рассказывала, как однажды в отеле — шли трудные затяжные переговоры — Черчилль только что принял ванну и в его дверь постучал Рузвельт. Черчилль крикнул: «Войдите!» Когда Рузвельт вошёл, Черчилль встал, при этом полотенце, которым он обернулся после ванны, упало. Стоя совершенно голым перед изумлённым президентом, Черчилль произнёс: «Как видите, от президента Соединённых Штатов Америки мне нечего скрывать». В день своего 75-летия Черчилль сказал: «Я готов встретиться с Творцом. Другое дело, готов ли Творец к такому испытанию, как встреча со мной». В день восьмидесятилетия, в 1954-м, молодой фотокорреспондент, которого прислали к Черчиллю, сказал, что будет рад сфотографировать его в день столетнего юбилея, на что Черчилль ответил: «Молодой человек, вы выглядите вполне здоровым. Так что почему бы и нет?»

Он пил виски, ром и свой любимый армянский коньяк «Двин», на который его ещё во время войны «подсадил» Сталин, регулярно отправляя в Лондон ящиками этот напиток крепостью 50 градусов. Черчилль ежедневно выпивал по бутылке. Однажды он обнаружил, что «Двин» утратил былой вкус. Он высказал своё недовольство Сталину. Оказалось, главный технолог Ереванского коньячного завода Маркар Седракян, который занимался купажом «Двина», посажен. По приказу Сталина его освободили, восстановили в партии, Черчилль снова стал регулярно получать свой любимый коньяк, а Седракяну вскоре присвоили звание «Герой Социалистического Труда».

На «Кристине О.» Черчилль писал этюды, мемуары, читал толстые романы (притом так же, как Сталин, используя технику скорочтения — по 400–500 страниц за несколько часов), сидя в кресле-качалке на палубе, укрывшись тёплым шотландским пледом. Сопровождал бывшего премьера неотступный дворецкий, иногда Черчилль брал с собой в плавание любимого говорящего попугая Тоби и советовался с ним. Всякий раз он тщательно, досконально осматривал отсеки и отделения гигантской яхты-корабля, даже машинное отделение, расспрашивал со знанием тонкостей мореходства о том о сём, вглядывался цепким взглядом в лица матросов, со всеми без исключения здоровался за руку.

Черчилль блистал остроумием, его шутки вошли в пословицы. Например: «Своим долголетием я обязан спорту. Я им никогда не занимался». Или вот: «Написание книги — это любовное приключение: сначала забава, потом книга становится любовницей, женой, хозяином и, наконец, тираном». «Лучше делать новости, чем рассказывать о них». «В молодости я взял себе за правило не пить ни капли спиртного до обеда. Теперь, когда я уже немолод, я держусь правила не пить ни капли спиртного до завтрака». «Репутация державы точнее всего определяется той суммой, которую она способна взять в долг». «В моём возрасте я уже не могу позволить себе плохо себя чувствовать». Или вот (одна из моих любимых, кстати): «Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки смотрят на нас сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных».

Особое место занимаем в его персональном цитатнике мы, русские.

«Русских всегда недооценивали, а между тем они умеют хранить секреты не только от врагов, но и от друзей». «Только Ленин мог бы вывести русских из того болота, куда он сам их завёл». «Я думал, что умру от старости. Но когда Россия, кормившая всю Европу хлебом, стала закупать зерно, я понял, что умру от смеха». «Русские могут казаться недалёкими, нахальными или даже глупыми людьми, но остаётся только молиться за тех, кто встанет у них на пути».

О Черчилле тогда говорили: «Он замечательный молодой человек восьмидесяти шести лет». Его любимая присказка (эти слова он произнёс ещё в 1941 году, выступая перед учениками своей школы): «Никогда не сдавайтесь, никогда, никогда, никогда. Ни в великом, ни в малом, ни в важном, ни в пустяках… не сдавайтесь, не сдавайтесь!»

Онассис не раз признавался, в частности, Марии, что многому научился у Черчилля. «Весь фокус в том, чтобы встать на один раз больше, чем упасть», — говорил Черчилль. «Воздушные змеи взлетают против ветра, а по ветру никогда… Когда идёшь через ад, не останавливайся… Невозможно решить проблемы, откладывая их… Оптимист в любой опасности видит шанс, пессимист в любом шансе — опасность… Я люблю людей, которые улыбаются в бою…» (И сам Онассис жил так — всё время улыбался. В бою. Которым и являлась вся его жизнь.)

Воспоминания Уинстона Черчилля «Мои ранние годы» заканчиваются 1908 годом: «В это время я женился и с тех пор всегда был счастлив». С женой они прожили 57 лет. («Мы с женой два или три раза за годы совместной жизни пробовали завтракать вместе, но это оказалось так неприятно, что пришлось это прекратить».) Не только на «Кристине», но и всюду они бывали вместе, называли друг друга Pug и Kat (Мопс и Киска). Приветствуя её, он рычал, она в ответ мяукала, что со стороны выглядело несколько странно, но трогательно. Однажды (об этом тоже рассказывала Клементина на «Кристине О.») в родовом поместье кузена Черчилля, герцога Мальборо, между двумя высокородными остроумцами — Нэнси Астор и Черчиллем — произошёл очередной словесный поединок. Нэнси сказала Черчиллю: «Уинстон, если бы вы были моим мужем, я подмешала бы вам в кофе яду». — «Нэнси, — мгновенно среагировал Черчилль, — если бы я был вашим мужем, я бы выпил его не задумываясь».

На «Кристине О.» за несколько лет до смерти он работал и над своей последней речью в парламенте. Это лаконичный дистиллят его жизни, его личности, его работы. «И пусть наступит день, когда справедливость, любовь к ближнему, уважение к законности и свободе позволят истерзанным поколениям с триумфом двигаться вперёд, чтобы преодолеть ужасную эпоху, в которой мы пока живём. А до того никогда не отступайте, никогда не поддавайтесь усталости и никогда не теряйте надежды».

Такие же или примерно такие слова он говорил и Марии Каллас с Аристотелем Онассисом, которых пытался помирить друг с другом, когда их любовь перехлёстывала через край и доходило (бывало, особенно в последнее время) до драки.

4

В июне 1960 года Тина без лишнего шума отправилась в штат Алабама (США) и после тринадцати лет брака получила там «быстрый» развод по причине «психической жестокости» со стороны мужа. Александру в это время было двенадцать, Кристине — девять лет. Аристотель и Тина согласились на то, что дети будут продолжать жить с матерью, а Онассис может навещать их, когда захочет. Алиментов Тина не потребовала. Детям перешли 25 процентов акций всего флота Онассиса. Её драгоценности тянули по меньшей мере на четыре миллиона долларов. К ней же перешли особняк на Каттон-сквер в Нью-Йорке и всё имущество, которое стоило не меньше дома.

Что же касается отношений с Марией Каллас… Она имела американское гражданство, и это ей давало возможность выйти замуж в США. Однако свадьба Онассиса и Каллас всё откладывалась, он называл Марию в беседах с журналистами и знакомыми своей «лучшей подругой», «гениальной Каллас, которая принадлежит всему миру»…

Они совершили одно из самых продолжительных для бизнесмена Онассиса путешествие (пожалуй, он вообще не путешествовал, прилетая или приплывая в любую точку земного шара на кратчайший срок, необходимый для решения деловых вопросов) — по замкам Луары и по югу Франции.

Один из замков (королевский, самый большой и дорогой, разумеется) он присмотрел в качестве их «семейного гнезда», как сам выразился. Но в конце концов замок он не купил. И на Марии не женился, кроме всего прочего — из-за своих детей, которые Марию не только не приняли, но и почему-то люто возненавидели, особенно сын Александр. Однажды, разогнавшись на моторке, он умышленно врезался в иллюминатор Марии, сам чуть не покалечился, всё кругом забрызгал и залил кровью — но Марии в каюте в тот момент не оказалось.

«Пусть пройдёт время… — говорил Марии Аристотель. — Они вырастут, мои ужасные дети… Всё утрясётся…»

Выросли. Не утряслось. Напротив…

Но древнегреческая трагедия в ту пору по большому счёту лишь завязывалась, кульминация была впереди.

Некоторые биографы утверждают, что Онассис загубил великий талант, что с самого начала их отношений делал всё, чтобы Божественная Мария перестала петь. На самом деле, он не требовал и не мог требовать, чтобы она отказалась от Богом данного дара и профессии — само присутствие Примадонны рядом с ним служило мощнейшей и эффективнейшей рекламой ему самому, Аристотелю Онассису, а он-то знал мировые рекламные расценки. Мало того, в какой-то момент Онассис выступал едва ли не полноценным маркетологом и продюсером Марии.

«Онассис придавал огромное значение карьере Марии Каллас, — говорил арт-директор фирмы ЭМИ во Франции Мишель Глотц, когда речь зашла об экранизации „Травиаты“. — Он лично с согласия Караяна написал письмо Джеку Уорнеру (владельцу одной из крупнейших голливудских киностудий Warner Bros., основанной четырьмя братьями еврейской национальности, эмигрировавшими в США из Польши: Гарри, Албертом, Сэмом и Джеком Уорнерами. — С. М.). Он встретился с ним на обеде, который я специально для этого организовал. Мы вместе составили письмо с предложением снять фильм по „Травиате“, в котором Висконти был бы режиссёром, а Караян — дирижёром. Караян был согласен. Висконти тоже. Онассис был согласен полностью оплатить съёмки фильма. Я не знаю, что произошло потом. Фильм не состоялся по двум причинам. Одна из них мне неизвестна: а именно то, что произошло между Уорнером и Онассисом, потому что в этот момент между Каллас и Онассисом наметился разрыв. Вторую же причину я хорошо знаю. Речь идёт о неком недоразумении при выборе Марией дирижёра для „Травиаты“ между Караяном и Джулини. Джулини назначал даты, которые отвергала Каллас. В конце концов ему это надоело, и он отказался от проекта. Караян проявил больше терпения… Но Мария всё откладывала, откладывала, откладывала! Это было в её характере — откладывать решение всех вопросов… Вот так ничего и не состоялось».

…Их роман между тем продолжался. Ночи напролёт Мария танцевала с Аристотелем в самом шикарном клубе Монте-Карло «Моана». «Мадемуазель Каллас и мсье Онассис составляют вместе довольно симпатичную пару, — не без сарказма писал один из светских журналистов. — Однако они не могут танцевать щека к щеке, поскольку мадемуазель Каллас ростом намного выше мсье Онассиса. Ей приходится нагибаться и покусывать ему ухо, что, похоже, приводит мсье Онассиса в неописуемый восторг».

В августе 1960 года, пожалуй, впервые в их отношениях напомнил о себе Зевс-громовержец. Мария должна была петь в «Норме» в античном театре в Эпидавре, где её ожидали 18 тысяч зрителей, в том числе отец, Георгиос Каллас, и Аристотель Онассис, что было для неё самым важным… Но разразилась такая мощная гроза с ливнем, что зрители разбежались.

Представление состоялось несколько дней спустя — 18 тысяч зрителей встали и в течение двадцати минут аплодировали великой и несравненной Марии, аплодисменты переходили в овации. Певицу увенчали лавровым венком прямо на сцене. И всю сумму своего гонорара — десять тысяч долларов (что в настоящее время составило бы около двухсот тысяч) она божественным жестом передала в фонд поддержки актёров. После спектакля безмерно гордый Онассис хорошенько выпил со своим неофициальным тестем Георгиосом раки, узо… На премьеру оперы «Полиевкт» в Ла Скала Онассис пригласил своих тогдашних знатных друзей: принца Ренье и принцессу Грейс из Монако, виднейшего политика Израиля Менахема Бегина, крупнейших судовладельцев и банкиров мира — смотреть и слушать «его Марию»… С той премьеры Марии стали аплодировать по 20 минут, а однажды в Метрополитен-опере в Нью-Йорке аплодисменты длились 27 минут — абсолютный рекорд!..

Вездесущих папарацци Мария, мягко говоря, недолюбливала — могла даже и сильно поколотить. Есть фотография, на которой она набрасывается на фотографов… Однажды, выходя из ночного клуба в местечке Эр-е-Луар, она нанесла одному из фотографов точный прямой удар кулаком в нос — и фотограф опрокинулся навзничь. И Онассис нередко разбивал корреспондентам фотоаппаратуру…

Она не любила делиться славой. «Я собирался выйти на сцену, — вспоминал выдающийся тенор Марио дель Монако, который пел с ней в „Норме“ в Ла Скала, — как вдруг почувствовал сильный удар по ногам. На несколько мгновений я застыл на месте, что позволило Марии выйти с улыбкой к рампе и сорвать все аплодисменты, включая и те, что предназначались мне». В прессе её называли «тигрицей».

С некоторых пор она стала интересоваться делами Аристотеля: суммами фрахта, оборотами нефтеналивных судов, торговлей оружием… «Мария, — похвалялся Онассис, — единственная из всех знакомых мне женщин, с которой можно говорить о делах».

Когда она работала, её нервы были на пределе, вспоминал дирижёр Жорж Претр, верный друг Марии. Перед представлением она «не могла думать ни о чём другом. Её мучила бессонница. Её одолевала одна и та же мысль: как превзойти саму себя? Стремление к совершенству было её навязчивой идеей. Однако на отдыхе, в круизах с Онассисом, она забывала обо всём, что не было связано с радостью бытия».

«Репетировать, работать, петь, затем снова работать, репетировать, петь, и так без конца, — говорила она. — Такова была моя жизнь с пятнадцатилетнего возраста. Однако, помимо этого, в жизни имеется и что-то другое».

В 1962 году Мария грустно сказала своей подруге Маджи Ван Зайлен: «Никогда Аристотель на мне не женится. Я больше не верю этому… Возможно, он бы и сделал это, когда я ушла от Баттисты, но мне не хотелось ускорять события… Вопрос чести… Моя гордость всегда вредила и будет ещё мне вредить… <…> Но что произойдёт со мной, если я не буду петь? Чем я буду заниматься, чем интересоваться, если у меня не будет моей музыки?»

Оперная деятельность Марии стремительно сворачивалась — в 1962 году она выступила лишь в двух представлениях в Ла Скала — в «Медее». Диски она по-прежнему записывала, с концертами выступала. Но уже не с таким фурором, как прежде: 27 февраля в Лондоне она исполняла отрывки из опер и английская пресса её раскритиковала. «Многие звуки, издаваемые теперь Каллас, нельзя назвать благозвучными, — жестоко писала газета „Тайм“. — Они пронзительные, хриплые, неустойчивые и порой даже фальшивые. На оперной сцене или даже на диске её драматическое исполнение и чрезвычайная музыкальность сглаживают эти недостатки, на концерте же подобные качества не имеют времени проявиться».

Она всячески потакала вкусам и капризам Онассиса. Например, её густые длинные волосы ему представились несовременными — и она сделала стрижку. Ему не нравилось, что она носит очки с роговой оправой — и она надела контактные линзы, хотя от них (тогда ещё несовершенных, а то и просто опасных) болели и слезились глаза. Он нашёл её длинные платья излишне помпезными и старомодными — и она стала носить короткие молодёжного покроя…

Они часто ссорились, скандалили. Вот как вспоминает один из скандалов в подъезде их парижского дома музыкальный критик Жак Буржуа:

«Мария стояла на верхней ступеньке лестницы в то время, как Онассис находился внизу. Они так громко кричали, что привлекли внимание соседей, которые, похоже, не без удовольствия наблюдали за разыгравшимся на их глазах спектаклем богачей-знаменитостей. Сначала пара скандалила на греческом, затем перешла на английский, вставляя то и дело в свою речь французские ругательства. Естественно, в дуэте громче и красивее звучал голос Марии».

«Есть справедливость, — заявила она в одном из интервью во время гастролей в США. — И она восторжествовала. Бог есть. Он коснулся меня своим перстом».

«Сначала я потеряла вес, затем я потеряла голос, теперь я потеряла Онассиса» — эти слова поздней Каллас подтверждают мнение, что «чудесное» похудение в конце концов катастрофически сказалось на её вокальных данных и на её сердце. На закате жизни La Divina написала в одном из писем вероломному Онассису, который предпочёл ей вдову президента США Кеннеди: «Я всё время думаю: почему мне всё давалось с таким трудом? Моя красота. Мой голос. Моё короткое счастье…»

5

Мария Каллас была судьбой Аристотеля Сократеса Онассиса.

На самом деле Онассис и греческие олимпийские авиалинии Olympic Airways купил не потому, что всерьёз надеялся реанимировать авиакомпанию, и не потому, что имел некий внятный, в который и сам бы верил, бизнес-план. А ради неё: дабы голос Божественной Марии звучал и на небесах, на высоте десять тысяч метров. И планировал заменить логотип крупнейшего в Греции авиаперевозчика на графический профиль Марии Каллас. (Решение о покупке авиакомпании он принял в ночь после того самого исторического бала в Венеции.) С 1957 по 1974 год Аристотель Онассис (во второй половине 1950-х — самый богатый человек в мире) был монопольным владельцем национальных авиалиний. (Формально авиакомпания, созданная 6 апреля 1957 года Аристотелем Онассисом на базе Hellenic National Airlines, обанкротившихся в 1955-м, была передана ему греческим правительством в концессию.)

Нужные ему по бизнесу члены правительства Греции, а затем и почти всех стран Европы и Америки, с которыми он имел дело, летали бесплатно и для них на Olympic Airways всегда были забронированы билеты.

За время своего существования авиакомпания выполняла полёты на тридцати различных типах самолётов. (Кстати, среди них были и авиалайнеры советского производства: Ил-62М и Як-40.)

Первоначально флот состоял из одного DC-4 и четырнадцати DC-3/C-47. В 1958-м к ним добавился DC-6, эксплуатировавшийся на европейских трассах — в Рим, Париж и Лондон. В 1960 году началась реактивная эра — Olympic Airways приобрела «Cornet 4В». Они заменили DC-6 в Европе и проложили линии на Ближний Восток. В 1963-м флот пополнился первым дальномагистральным реактивным лайнером «Boeing 707–32 °C». Это позволило открыть в 1966 году первую трансатлантическую линию Афины — Нью-Йорк. Затем «боинги» начали летать в Южную Африку. В 1969 году появилась линия в Канаду, в 1972-м — в Австралию. В те же годы на смену «Cornet 4В» пришёл «Boeing 727». В 1970-м место DC-3/C-47 на внутренних и региональных линиях занял YS-11A. Было создано региональное подразделение Olympic Aviation. Оставшиеся С-47 перешли на грузовые линии. В 1972-м взамен DC-6 на линиях средней протяжённости появился «Boeing 720». В 1973 году поступил первый широкофюзеляжный «Boeing 747–200В».

После переворота «чёрных полковников» Онассис стал ключевой фигурой политики и бизнеса Греции. Ему прочили президентское кресло. Но начиная с 1969 года (вскоре, кстати, после того, как он женился на Джеки Кеннеди) удача, так долго сопровождавшая Аристотеля в жизни, отвернулась от него. Он вынужден был отказаться от эксплуатации трети своего флота и от постройки уже заказанных новых супертанкеров. Кроме того, возникли финансовые проблемы у авиакомпании Olympic Airways, во многом обусловленные тем, что обслуживала национальная авиакомпания прежде всего самого владельца — Аристотеля Онассиса.

Несмотря на это, Онассису (пожалуй, одному из лучших в мире переговорщиков) удалось в Швейцарии договориться о беспрецедентном банковском кредите, Olympic Airways готовилась совершить новый рывок по завоеванию мировых авиарынков. Однако этому помешали финансовые и семейные проблемы Онассисов…

6

Аристотель Онассис, как и подавляющее большинство «людей судьбы», был не только внутренне глубоко религиозен, но и достаточно суеверен, хотя скрывал это. Исключительным доверием танкерного короля пользовались астрология и эзотерика. Поэтому для наиболее важных (и, по возможности, всяких) дел Ари старался выбрать астрологически наиболее выверенное и благоприятное время. В этом нелёгком деле многое зависит от компетентности и опытности эксперта — астролога. После нескольких проб и ошибок Онассис нашёл «подходящего» астролога в лице знаменитого монаха и отшельника отца Аристотеля, своего тёзки, который, подобно древним мудрецам, жил на маленьком островке Спорады в Эгейском море в живописной старой башне. Предсказания мудрого монаха-отшельника, еженощно наблюдавшего в телескоп, привезённый из Ганновера, за звёздами и производившего какие-то одному ему ведомые расчёты, до сих пор поражают точностью.

На своём островке отец Аристотель жил со второй половины 1940-х годов, в 26 лет последовав зову свыше и став добровольным отшельником. Ни телефона, ни телевизора у него не было по простой причине — на острове отсутствовало электричество.

Среди посетителей монаха, который старался всячески избегать любой рекламы и шумихи вокруг своей персоны, тем не менее можно было увидеть многих мировых знаменитостей: ведущих промышленников мира из Америки, Японии и Австралии, видных политических деятелей, звёзд шоу-бизнеса, деятелей науки и культуры…

Онассис, приехав к мудрецу и поговорив с ним, взял себе за правило посещать его не реже одного раза в год, чтобы составить свой гороскоп и выслушать общие предсказания на ближайшее время. Практически всё, что ему предсказывали звёзды, сбывалось. Правда и Ари сам старался изо всех сил, а, как известно, Бог и звёзды в первую очередь помогают тем, кто сам себе помогает. Да и везло ему почти всю жизнь так откровенно, однозначно, немыслимо, что конкурентам оставалось лишь зубами скрежетать.

Аристотель Онассис отчётливо чувствовал влияние звёзд на ход своих дел. И поэтому никогда не скупился на щедрые гонорары, которые звездочёт отец Аристотель потом обычно раздавал крестьянам, жившим с ним на острове, чтобы они смогли купить кое-какое нужное для хозяйства оборудование, технику.

(Мудрый отшельник за год до чернобыльской атомной катастрофы предскажет её в мельчайших деталях, с точностью до недели укажет срок покушения на экс-президента США Рональда Рейгана и многое-многое другое…)

Говоря о фантастическом везении и потрясающей удачливости Онассиса, верным будет вспомнить один из особенных эпизодов его детства. Раз в две недели его бабушка Гефсимания сворачивала пару жилеток и панталон внука и относила их в храм, где дружившие с ней диаконы клали их под… алтарь! Когда через 14 дней они могли считаться достаточно освящёнными, она с триумфом забирала их домой, оставляя на смену другую пару. Дома Гефсимания сажала внука в лохань с водой и скребла его («как будто я был палубой корабля», — вспоминал Аристотель) так, как будто хотела заживо содрать кожу, пока он «не становился очень, очень чистым». Тогда она заставляла его облачиться в освящённые одежды и читала маленькое благочестивое наставление:

— Теперь я уверена, что твои грехи прошедших двух недель будут прощены и ты будешь очень хорошим мальчиком.

…Онассис владеет судостроительными верфями в Швеции и Англии, нефтяной компанией «Омега», нефтеперегонными заводами, огромными участками земли в Европе и Южной Америке, сетью фешенебельных отелей в Греции, Париже, Лондоне. В 1968 году он приобретает солидный швейцарский банк, намереваясь превратить его в финансовый центр своей империи. Штаб-квартира империи — на юге Франции, офисы филиалов — в Нью-Йорке, Женеве, Афинах… В общей сложности состояние Аристотеля Онассиса в конце 1960-х будет определяться (по самым скромным подсчётам, основанным на суммах страховки) в миллиард долларов. Реальная же стоимость его активов, несомненно, во много раз больше. Каждый день (на пике бизнеса) приносит ему доход от двухсот тысяч до миллиона долларов!..

7

— …Уважаемый! — окликнули меня на выходе из ЦДЛ. — Можно вас на минуточку?

Убедившись, что окликают именно меня, я непроизвольно ссутулился и вразвалочку (дабы не выказать излишней суетливости) подошёл к двум курившим на другой стороне улицы Герцена мужчинам. Сомнений быть не могло: комитетчики.

— Опять газовая камера? — неудачно пошутил я. — А где же мой приятель? Где Андрей X.?

— В командировке, — сухо ответил один из них (как две капли воды похожий на другого: я мечтал стать писателем, старался запоминать характерные черты, повадки — но зацепиться было не за что, всё будто намеренно стёрто). — Как успехи?

— Да почти никак, — развёл я руками. — Неуловимая парочка. Сделал несколько снимков, но всё больше издалека и со спины. Но чтобы оба фигуранта были в кадре и видны лица — нет. Но я вас слушаю.

— На послезавтра намечено бракосочетание, — сказал второй. — В загсе на Грибоедова. Попробуй со своими «корочками» сделать фоторепортаж. Задай ему хотя бы пару-тройку вопросов.

— Попробую, — сказал я, вспомнив, что «корочки» сдал, и подумав о письме Каузову. — Но как-то странно…

— Что тебе странно?

— Неужели у могучей службы репортёров не имеется?

— А вот этот вопрос неуместен. Заранее приедешь, займёшь место в проходе, потому что в зал не пустят, спросишь… Ты по-английски говоришь?

— A little bit[6].

— А ещё международник! Короче, о чём угодно спросишь — маловероятно, что он тебе ответит. Но хоть фотки крупным планом будут.

— А как насчёт аккредитации?

— У них фотограф свой.

— А насчёт спецсредств? Вмонтированных в стены, в люстры аппаратов, диктофонов?

— Лишних вопросов много.

Вечером по радио «Свобода» передали, что Каузов накануне решил свою последнюю проблему. Оказалось, он уже был женат и имел больную дочь. Но Кристина «королевским жестом» выделила супруге Сергея крупную сумму денег (в Москве ходили слухи — около полумиллиона долларов, а малолетней дочке положила отменное ежемесячное пособие вплоть до её совершеннолетия, притом всё это было заверено по международным стандартам известным лондонским юристом, который сопровождал наследницу). После этого Каузов мгновенно оформил развод. По радио сообщили также, что молодые решили пожениться и расписываться будут скорее всего в Грибоедовском загсе на Чистых прудах.

Подивившись информированности чекистов, на другой день я отправился фланировать по улице Горького, «обходя заведения», и под вечер забрёл в кафе «Марс», что располагалось по соседству с гостиницей «Интурист»: съесть мороженое, выпить чашечку кофе. И вдруг — судьба! — появляется компания иностранцев, шестеро, все в чёрных солнцезащитных очках, но я узнал в единственной женщине, худощавой, выше среднего роста, с короткой стрижкой, Кристину Онассис! Рядом был и жених Сергей. Вычислить его среди профессиональных охранников было сложнее. Мне удалось окончательно идентифицировать Каузова, лишь когда они заняли столики: за один, в глубине, сели молодые, за другой, ближе к выходу — охранники.

Кристина, делясь с Сергеем впечатлениями от посещения какого-то музея или галереи, была возбуждена, улыбалась своей многозначительной улыбкой, в которой уживались и какая-то глубинная грусть, чуть ли не скорбь, и стопроцентная девчачья радость.

— …What about fucking repairing in your flat?[7]— донеслось до меня.

Сергей, приблизившись к своей визави, негромко с улыбкой что-то ответил бархатным баритоном, но я расслышал лишь слово tomorrow. Просидев в «Марсе» около получаса, расплатившись (я не первый раз обратил внимание на то, что платит Каузов — у Кристины не было с собой ничего, даже косметички), они направились в гостиницу.

На следующий день я с утра дежурил на Мосфильмовской возле их дома (адрес Сергея Даниловича Каузова без проблем дали мне в Мосгорсправке). «Зенит» мой был в хипповой холщовой сумке, в которой обычно носят долото и прочие инструменты. Вообще я постарался законспирироваться: проснувшись, умышленно не принял душ и не воспользовался дезодорантом, натянул старые польские джинсы, несвежую ковбойку, надел лоснящийся на рукавах пиджак и мятую рябую кепку.

Рабочие появились около девяти (одеты были с иголочки, при галстуках — я должен был предусмотреть, что абы кто не мог делать ремонт в будущей квартире миллиардерши, и узнал их только по дрели, удлинителю и заграничному, фирменному обойному клею в специфических ёмкостях). В половине одиннадцатого к подъезду подкатила новенькая чёрная «Волга» Каузова, из которой, дождавшись, когда из следовавшей за ними «Нивы» выскочат охранники и возьмут молодых в кольцо, вышли сперва Сергей, а затем и Кристина, которой он учтиво подал руку.

Выждав минут десять, я огляделся, взял из кучи строительного мусора (как будто не малогабаритную двухкомнатную квартирку, а целый дом разобрали подчистую) радиатор поприличнее и вошёл в подъезд, поднялся на лифте. Навстречу вышел Каузов — и посмотрел на меня, как Геббельс на связиста (Л. Куравлёва), когда в «Освобождении» тот пришёл в бункер Гитлера и сказал: «Херовато тут у вас». Мои эмоции были схожи: значит, Кристина осталась дома одна, нельзя терять ни секунды! Дверь была приоткрыта. Постучавшись для приличия, я вошёл и сразу оказался в комнате, заваленной штукатуркой, сорванными кусками обоев, прочим мусором, посреди которого на единственном стуле восседала миллиардерша. Она с недоумением взглянула на принесённый с улицы радиатор, перевела вопросительный взгляд на меня. И по моей идиотской улыбочке, а может, по манипуляциям — не оставляя батарею, я поспешно вытаскивал из сумки фотоаппарат, той же рукой пытаясь не только его включить, но и навести резкость, — она почувствовала подвох. Кристина сначала забилась, как голубка о стекло, но поняв, что лететь некуда, обратилась в тигрицу и с рыком бросилась на меня. Схватка продолжалась недолго — верх взяла наследница, я, всё ещё с радиатором в обнимку, поспешно ретировался, понимая, что весьма осложнил себе задачу с грядущей фотосъёмкой в загсе.

Но в назначенный день ровно за два часа до назначенного времени я вышел со станции метро «Кировская» и направился во Дворец бракосочетания на улице Грибоедова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.