14  

14 

Входя в вестибюль метро «Почтовая площадь», я вздрогнул от отвращения: меня обогнал давешний Комсомолец, уже без куртки. Не поглядев в мою сторону, он устремился к эскалатору и исчез. Все было до боли ясно: прежде чем я окажусь внизу, на платформе, он должен успеть оставить там кому–то свои инструкции и укатить на первом же поезде. Спустившись вниз, я уже не встречу знакомых лиц, всех филеров придется вычислять заново. Повернуть назад, на улицу? Там люди, ясное дело, тоже расставлены. Скорее всего, правда, все те же, знакомые. И как они успели опередить меня? Неужели балагура на «Волге» они мне сумели подставить? Невероятно.

Я стоял, размышляя, а в это время ко мне уже направлялся станционный милиционер: «Ваши документы, пожалуйста». Вот оно что, им надо установить мою личность и киевлянин ли я. Паспорт у меня был с собой. Милиционер пригласил меня в свою сторожку. Всем своим видом намекая, что любая просьба КГБ ему тошнотворна, он переписал в маленькую записную книжку данные моего паспорта, одновременно рассказывая сказку о какой–то выборочной проверке в киевском метрополитене.

Теперь вся моя ситуация стала другой. Распрощавшись с добрым милиционером, я не стал спускаться вниз, а вышел на улицу. Может, теперь, добившись своего, установив, кто я такой, они отвяжутся? Но нет, на скамейке на краю площади я увидел Мормышку, правда, с каким–то новым персонажем, интеллигентного вида мускулистым лысым господином в ковбойке. В качестве пары они смотрелись на редкость нелепо, и Лысый заметно по такому поводу страдал, не мог этого скрыть. Я плюнул в их направлении и пошел бродить по любимым местам Киева, ни разу больше не оглянувшись. Пусть эти шуты разыгрывают свои мизансцены, я не собирался облегчать им жизнь.

По пустынному и неудобному для слежки парку я отправился к памятнику Владимиру Красное Солнышко. Ночью прошел сильный дождь, аллея была скользкой и зеленой от постоянно натекающей со склонов глины. Я гулял, помню, в Липках, на Татарке, где–то еще. Совсем поздно вечером пришел на вокзал и, о чудо, как–то удивительно легко купил билет в плацкартный вагон до Симферополя на завтрашний вечер. Вопрос о приеме груза отпал, и если нас завтра не повяжут, я могу отправляться на море, а машину оставлю З.К. Пусть пользуется, безлошадный.

У соседней кассы успешно изображали отъезжающих Дебил и Лысый. У следящих за мной, как видно, наступил кризис кадров: когда я почти в полночь подходил к общежитию Геофизтреста, все тот же Лысый оказался на моем пути в телефонной будке. Он кричал в трубку: «Да, да! И обязательно ее подругу рыженькую с собой прихвати! Ну ту, тонкомясую! Да, да!»

За этой фразой чудился хоть какой–то, но класс работы, однако выдержать его больше пяти минут «державна безпека» оказалась не в силах. Когда я получал у дежурной тетки ключ от своей комнаты (З.К. вернулся получасом позже), в дверях общежития появился Дебил в горизонтальную полоску и как–то особенно тупо прошлепал внутрь, а тетка не остановила его и ни о чем не спросила. Как это прикажете понимать?

Мы с З.К. долго шепотом обсуждали создавшееся положение, запивая обсуждение пивом. Вспоминаю это с удивлением, ибо вообще–то к данному напитку равнодушен. Мы согласились, что ни о какой разгрузке завтра не может быть и речи, а коль скоро мы не приняли груз, ухватить нас не за что. В обоих смыслах. Неприятно было другое: теперь не требовалось больших усилий, чтобы вычислить всех нас в качестве группы и заняться ее изучением.

З.К. рассказал, почему он подал мне сигнал разноцветной подушкой: подстраховывая меня, он сразу увидел на станции филеров, причем, по его убеждению, их притащил за собой голландец. Это подвигло меня на такую гипотезу: голландца не вели от границы, кто–то из людей с газеткой заметил необычное поведение Майке на станции метро вчера, сбегал в комнату дежурного по станции, позвонил начальству, а оно приказало проследить и выяснить, что за иностранцы и кто придет к ним на встречу.

Видимо, их вчера довели до «Пролеска», видимо, наблюдали и в «Пролеске», но Алекса там уже не было, а если бы и был, никаких контактов с Дирком он, понятное дело, иметь не мог по причине незнакомства. Какое счастье, что Дирк не занялся вчера разгрузкой машины. Сегодня утром слежку продолжили и не были разочарованы: на встречу с иностранцами пришел какой–то русский, то есть я. Тем важнее было убедить наших соглядатаев, что встреча была затеяна ради передачи посылки с самым тривиальным содержимым. Да только поверят ли они в это? Ведь я заметил слежку и мог о чем–то предупредить Дирка.

«Стоп! — сказал я себе. — Они вполне могли решить, что я заметил слежку лишь после того, как расстался с голландцем. Стало быть, он уехал к себе в »Пролесок« ни о чем не предупрежденный».

Но кто у них делает выводы и принимает решения? Не сами же следящие? Им приказывают, они следят. К тому же вид у всех, как на подбор, идиотический. На идиота не похож один Лысый. Правда, он и чином, без сомнения, повыше этих сиреневых и полосатых. Небось, возился на полу со своим трехлетним мальчишкой, радуясь субботе, а в это время звонок: «Петр Михайлович, надо помочь, ребята не справляются, какой–то хрен их вычислил».

Плохо будет, если из Киева дадут знать в Москву, и у нас в наше отсутствие устроят обыск. Кое–что я по беспечности совершенно напрасно держу дома. Хоть живу я не там, где прописан, установить мой истинный адрес при желании несложно. Но, как говорил мой учитель, не терзайся вещами, над коими ты не властен. С тем я и заснул.

Утром я встал рано, и хотя до встречи с Дирком была еще тьма времени, отправился в город. Кризис кадров был за ночь преодолен, за мною следили совершенно новые лица. Я специально медленно шел по улице Саксаганского, а по противоположной стороне так же медленно шел Пенёк, как две капли воды похожий на человека именно с таким прозвищем из далекого прошлого, когда я еще был аспирантом в Ташкентском университете.

Тамошний главбух взял себе тогда тридцатилетнего примерно мальчугана на побегушках, которого все сразу прозвали Пенек. Был он глуп, подобострастен, перед начальством стоял в позе ученого зайца и отклячив зад, но через два года сам стал главным бухгалтером. Так вот, параллельным курсом со мной сейчас шагал вылитый Пенек.

Чтобы этим ряженым служба не казалась медом, я зашел в Ботанический сад, совершенно пустынный в это воскресное утро, здесь следить можно было только идя внаглую по пятам, а таких инструкций у Пенька и присоединившегося к нему Печенега, как видно, не было. Я полчаса просидел на скамейке, а они почтительно мелькали где–то в отдалении. К их огорчению, я вступил в контакт со всеми случайными посетителями Ботанического сада, выгуливателями собак и младенцев.

Потом я отправился в Музей русского искусства. Кто знает Киев, помнит, что этот музей находится прямо напротив красного здания университета, через бульвар. На бульваре уже околачивался Пенек с видом праздношатающегося повесы. Он был уже без сумки, и приглашающе махал кому–то рукой в другой конец улицы Репина, идите, мол, сюда, ребята, тут хорошо.

Странно, но в самом музее я ни одного подозрительного лица не встретил. Ужасно люблю этот музей, помню практически все картины, дорого бы дал, чтобы «Пруд в Абрамцеве» Поленова висел у меня дома. Обожаю картины «Арест шпиона» (по–украински — шпигуна) Верещагина и «Святой Николай останавливает казнь невинных» Репина, а на картине Маковского «Не пущу» («У кабака») изображен пропойца с очень волевым и сильным лицом, как две капли воды похожий на моего двоюродного дядьку Анатолия Васильевича Прудникова, тоже всегда поражавшего меня значительностью своего облика и тоже пьяницу.

В зале, где висит несколько Шишкиных, около картины «На севере дальнем» стояло существо неземной красоты, пастельных тонов дева лет семнадцати. Я спросил ее, обратила ли она внимание на скульптуру Лансере «Прощание казачки» в соседнем зале. Она сказала: «Покажите». Я показал ей. Казак, отправляющийся, как видно, на войну, сидит в седле, а его возлюбленная, чтобы поцеловать его в последний раз, встала одной ногой в стремя. «Страшно трогательно, — согласилась девушка, — но я все равно больше люблю картины». Она оказалась дочерью актерской четы из известного московского театра, как раз гастролировавшего в Киеве, звали ее Екатерина Юрьевна. Мы не спеша обошли оставшиеся залы, потом я проводил ее до гостиницы. Поразительно, но мои «шпигуны» бесследно исчезли. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.