Лайма ВАЙКУЛЕ

Лайма ВАЙКУЛЕ

Л. Вайкуле родилась в марте 1954 года в Риге в рабочей семье. Ее отец — Станислав — был рабочим на производстве, мама — Янина — продавщицей в магазине. Никакого отношения к искусству оба не имели, однако бабушка Лаймы пела в церковном хоре. Судя по всему, ее гены и передались внучке. Лайма вспоминает: «В детском саду мне не нравилось спать в полдник, и я пела. Родители тоже просили спеть, когда приходили гости. Я пела низким голосом, что было смешно, необычно, так что я была Дивой…»

Несмотря на свой явный певческий талант, Лайма не хотела быть певицей, мечтая стать врачом. Даже когда в первом классе школьная учительница пришла к ее родителям и настоятельно рекомендовала им купить дочери пианино (мол, у Лаймы явный музыкальный талант), Лайма наотрез отказалась от такого будущего. И родители пошли ей навстречу (хотя даже если бы дочь захотела иметь пианино, эту мечту трудно было осуществить — масштабы их однокомнатной квартиры не позволяли разместить в ней столь громоздкий музыкальный инструмент).

В отличие от своей старшей сестры Яны Лайма росла сорванцом, эдаким «гадким утенком». Она ненавидела играть в девчачьи игры («дочки-матери», «классики»), предпочитая им более динамичное времяпрепровождение — «казаки-разбойники», штандер и т. д. «Я была любимицей семьи, но очень своенравной. И всегда делала только то, что сама считала нужным. Тяжелый ребенок, ужасный. В пять лет я «наказывала» своих родителей: собирала вещи и уходила из дома. При этом старшая сестра говорила маме: «Неужели ты веришь ей? Да куда она пойдет!» Но я все равно уходила. За угол дома. Родители шли меня искать и, слава богу, быстро находили. А я ждала их и думала: «Почему так долго ищут?» Но я же упрямая, если бы не нашли — сидела бы там до утра!..

В детстве я часто оставалась дома вдвоем с бабушкой. То есть я думала, что это моя бабушка, а на самом деле это была хозяйка дома, где мы жили. Я ее любила, думаю, она меня тоже, но у нас иногда случались «выяснения отношений». Я помню, как-то она меня поругала, а я решила отомстить — отравить ее кур. У нас дома был змеиный яд, мама или папа пользовались им, не помню. Ага, думаю, змеиный яд — это то, что надо. Подмешала в корм. Естественно, ничего не произошло. Но скоро одна курица заболела, и я решила, что это я ее отравила. Ужасно переживала, молила бога, чтобы курица выжила… С тех пор ничего подобного никогда я не хотела сделать. Не то что не делала, а не хотела делать…»

Школьные дисциплины давались Лайме легко, и она первые несколько лет была твердой отличницей. Однако затем ее увлекла художественная самодеятельность (она занималась вокалом в рижском Дворце культуры), и точные науки отошли на второй план. С 11 лет она уже участвовала в многочисленных конкурсах, и первый серьезный успех пришел к ней в 1966 году, когда она стала дипломантом республиканского конкурса вокалистов. Однако родители относились к успехам дочери с завидным спокойствием, считая ее увлечение музыкой делом несерьезным. Именно поэтому по их настоянию в 1969 году Лайма поступила в медицинское училище. Но природа взяла свое, и вскоре Лайма бросила училище и полностью посвятила себя музыке — стала выступать в составе вокально-инструментального ансамбля. Стоит отметить, что в 15-летнем возрасте на Лайму обратил внимание Раймонд Паулс, который в те годы руководил эстрадным оркестром. Он пригласил юное дарование в свой коллектив, обещая через год сделать солисткой, однако Лайма от приглашения отказалась. Ждать целый год она не хотела, тем более что в собственном ВИА она уже была первой солисткой и в тот год собиралась отправиться на гастроли по Кавказу.

Л. Вайкуле вспоминает: «Я тогда решила в своей детской голове, что мне интереснее поехать с роковым ансамблем на гастроли, чем каждый день ходить на репетиции к Паулсу, целый год петь в вокальном ансамбле и ждать, ждать, когда же Раймонд соизволит перевести меня в солисты. Я думаю, это был еще и вызов. Но, когда начались гастроли, мне все очень не понравилось. Не понравились сцены, гостиницы, эти переезды, эти репетиции в жутких условиях. Но решение было мое, и винить было некого.

Никогда я не была зависима от кого-либо, никто никогда не мог меня обидеть или оскорбить. Постоять за себя я научилась с детского сада.

У нас был случай, кажется, в Аджарии. В моих музыкантов стреляли милиционеры — совершенно несправедливо; мы возвращались с концерта и столкнулись с другой машиной, в которой сидели милиционеры. Они вели себя безобразно, и началась драка. И милиционеры стали стрелять. Двоих музыкантов ранили (у одного пуля прошла в миллиметре от сонной артерии) — их положили в больницу, а двое сидели в тюрьме. Ко мне приходил этот милиционер, который без предупреждения стрелял, на коленях стоял, чтобы я сказала, что он сначала в воздух выстрелил, большие деньги предлагал, но это было не так, и я не согласилась. Состоялся суд. Я запомнила его на всю жизнь, потому что сзади меня сидел сын милиционера и все время делал саблей так: шик-шик, шик-шик. Но я все равно рассказала все как было. А все остальные оказались подкуплены. А мои показания как несовершеннолетней, выяснилось, не имеют никакого значения — так что весь мой героизм был напрасен. Но главное не это, главное — я все сделала так, как хотела и считала нужным…»

В 1970 году на одной из дискотек Лайма познакомилась с молодым бас-гитаристом Андреем Латковским. Андрей был из интеллигентной семьи — его отец преподавал в Рижском университете политэкономию, а мама работала экспертом торговой палаты Латвии. По словам Андрея, он только пришел из армии и сразу обратил на Лайму внимание. Получилось так, что они стали работать в одном коллективе, в оркестре. Поработали какое-то время, разошлись, потом опять поработали. Никаких отношений не было между ними, разве что симпатия…

«А потом опять судьба нас свела, и мы опять стали работать вместе, но уже в Ленинграде (это произошло в 1978 году. — Ф. Р.). Жизнь вне дома, гостиницы… Лайма и тогда была яркая, я стал ухаживать, и мы вместе пошли по жизни…»

В 1979 году Лайма стала выступать в знаменитом варьете «Юрас перле» в Юрмале. Причем она не только пела, но и сама ставила танцы, придумывала костюмы, набирала музыкантов в собственный коллектив. Шоу, которое исполняла в те годы Лайма, считалось одним из самых красочных во всей Прибалтике и привлекало к себе огромное количество зрителей. Именно тогда на нее во второй раз обратил внимание Раймонд Паулс, который совместно со своим соавтором, поэтом Ильей Резником, и вывел ее на всесоюзную сцену. О том, как это произошло, рассказывает И. Резник:

«— Это у нас самое популярное варьете. Здесь хорошие грибы и довольно интересная программа, — сказал Раймонд, когда вся наша коммуна — Алла Пугачева с дочкой, Евгений Болдин, я с сыном, Паулс с женой и дочкой — расположилась за элегантно сервированным столом.

Заговорили о делах.

Это была пора расцвета нашего музыкального товарищества. Мы часто навещали друг друга, перемещаясь в пределах треугольника Москва — Ленинград — Рига.

На этот раз нас принимал Раймонд.

У всех было приподнятое настроение: Алла днем записала одну из наших последних песен «Ты и я — мы оба правы, правы, правы…». Теперь можно было отдохнуть, расслабиться и посмотреть на гримасы «буржуазного и чуждого нашей морали» жанра.

На маленькой, выложенной оргстеклом и подсвеченной снизу площадке чередовались певцы и танцовщицы, мини-кордебалет и «женщина-каучук».

Гвоздем шоу была экстравагантная певица — Лайма. Она появлялась четыре-пять раз и исполняла переведенные на латышский самые известные западные шлягеры.

Имидж Лаймы вызывал любопытство. Что же там — за отстраненным взглядом, непривычной пластикой и далеко не вокальным голосом?

Этот визит в «Юрас перле» оказался не последним.

— Напишите что-нибудь для меня, — попросила как-то Лайма, — мне нужна программа для гастролей.

Но мы только улыбались и неопределенно пожимали плечами: рядом с нами всегда зримо и незримо присутствовала державная Алла.

Прошло время.

Как-то я напомнил Раймонду о той певице из варьете и ее просьбе.

— Я не уверен, — ответил Паулс. — На сцене она многое потеряет. Она прекрасно делает свое дело там…

К этой теме мы долго не возвращались.

А осенью 1986 года, когда мы написали песню «Ночной костер» и возник вопрос об исполнителе, решили дать Лайме шанс.

И вскоре она выступила в одной из передач телепрограммы «Песня-86».

— Ну как тебе? — спросил Паулс по междугородной связи.

— Мне понравилось. А тебе?

— Очень прилично, — ответил он.

…Надвигался Новый год. А вместе с ним и долгожданный «Огонек». Когда уже отзвенели кремлевские куранты и были осушены бутылки с безалкогольными напитками, глазам многомиллионного телезрителя явился новоиспеченный дуэт Валерий Леонтьев — Лайма Вайкуле. Они спели «Вернисаж». Песня вскоре выбилась в лидеры хит-парадов, а дуэт, вызвавший столько симпатий, мгновенно распался…

Вторую песню в «Огоньке» Лайма исполняла уже с балетом за спиной и с Паулсом у рояля. «Еще не вечер» был написан давно. Так давно, что и не помню когда. Помню только, что Алла категорически отказалась петь эту песню. Возможно, Пугачеву уже тогда привлекали новые темы, новые ритмы или просто текст попал под горячую руку. Короче, она отказалась. И вот мы к нему вернулись. С Лаймой Вайкуле.

Весь 1987 год прошел у нас с Раймондом под знаком Лаймы. Нам было интересно работать для этой певицы, обладающей артистизмом, сценическим мышлением. Мы написали около двадцати песен: эксцентрическую «Шаляй-валяй», ностальгическую «Чарли Чаплин», трагическую «Скрипач на крыше», элегическую «Самый медленный поезд», поэтическую «Три ветра» и многие другие комические и драматические песни.

Восхождение Лаймы на эстрадный олимп завершилось в Чехословакии на XXII ежегодном международном фестивале песни «Братиславская лира», где композитор, поэт и исполнительница «Вернисажа» были удостоены высшей награды — «Золотой лиры».

Сама Лайма так вспоминает начало своего восхождения на всесоюзный олимп: «Однажды Раймонд сказал мне: «Готовятся мои сольные вечера в «России». Ты должна быть!» (Речь идет о концертах в 1987 году. — Ф. Р.) А я к тому времени уже гастролировала, уже известная певица, уже заканчивала второе отделение (тогда считали, что человек, заканчивающий второе отделение, — главный). И я ответила: «Раймонд, не знаю, смогу ли я. У меня гастроли». Тогда он сказал: «Запомни, эти концерты сделают больше для твоей карьеры, чем любые съемки или гастроли». Я поменяла все свои графики и была на этих концертах — не потому, что поверила ему, нет, сыграло свою роль латышское воспитание — оно таково, что ты не можешь отказать старшему по возрасту, или по званию, или по положению… Представьте: после первых вечеров в моем гостиничном номере звонили не переставая два имевшихся там телефона, причем одновременно. В те дни я действительно стала популярной…»

Между тем уже через год в том же концертном зале «Россия» состоялись первые сольные концерты Лаймы в Москве. Тогда же она получила прекрасную возможность расширить свою зрительскую аудиторию и поработать на Западе. В том году на нее обратил внимание американский продюсер Стен Корнелиус — он приехал в Москву вместе со своим подопечным и познакомился с Лаймой. Через несколько месяцев она получила от него предложение поработать в Штатах и отбыла за океан. Однако тот заграничный вояж оставил в душе певицы двоякое впечатление: «Мне казалось, что я еду в рай. А приехала в Нью-Йорк, где полно бездомных и сумасшедших на улицах и постоянный вой полицейской сирены. Шесть месяцев прожила там не выезжая. Я почти забыла русский язык. Полгода достаточно, чтобы сойти с ума. Надо попробовать, чтобы понять. Со стороны моя жизнь казалась чудесной: личный повар, телохранитель, «Роллс-Ройс», огромный дом на берегу океана. И кроме похвалы и слов о том, какая я распрекрасная, я ничего не слышала. Но в это время в Латвии умер папа. А мне надо было работать и никому не показывать виду… Но ничего «глобального» из этого не вышло, хотя положительные отзывы Корнелиуса обо мне сделали свое дело. В одной из популярных газет вышла статья «Лайма — русская Мадонна», после чего я снялась в двух программах для американского телевидения. Меня заметили. Фирма грамзаписи MCA/GRP предложила контракт…»

Стоит отметить, что это был не последний контракт Лаймы с зарубежными партнерами. Например, в 1991 году она работала в Японии, где заключила самый крупный для себя на сегодняшний день контракт — на 95 тысяч долларов.

Однако самых преданных и верных слушателей Лайма, естественно, всегда находила только на родине. В начале 90-х она входила в десятку самых популярных исполнителей отечественной эстрады. Хотя на родине, в Латвии, у многих к ней было негативное отношение. В одной из рижских газет некий журналист, подписавшийся псевдонимом Сержант, написал о ней статью под названием «Русская армия уходит, а агенты остаются». Под «агентами» он подразумевал таких людей, как Лайма Вайкуле. Эта публикация настолько сильно задела певицу, что она не долго думая написала ответ, озаглавив его соответствующим образом: «Сержант никогда не станет генералом».

В 1991 году Лайма перенесла тяжелую болезнь, которая едва не привела к летальному исходу. «Я подошла к краю своей жизни и тогда обратилась к религии и стала все по-другому воспринимать. И если раньше мне казалось абсурдным утверждение о том, что человек в страданиях становится чище, я не могла понять, что может быть хорошего в плохом. Сейчас я знаю, что человек, который ничего не пережил, как личность еще не появился на свет. Я навсегда запомнила слова из одного американского фильма: «Жизнь — это хождение по проволоке, а все остальное — ожидание». Я была потрясена и удивлена, когда услышала их в первый раз. Но сейчас я полностью с ними согласна…»

В 1993 году Лайма решила параллельно с творчеством заняться и бизнесом — открыла в Риге салон-парикмахерскую «Лайма-люкс». Однако через три года на вопрос: «Как идут ваши дела в бизнесе?» — она ответила: «Мой салон нерентабелен. Когда я начинала, думала, что это будет стоить, к примеру, 10 тысяч долларов, а оказалось — несколько сот… Получилось так, что все, что я занимала, теперь нужно отдавать. Добавьте сюда высокую аренду, эксклюзивную продукцию из США, зарплату работникам… Но я почти в это не вникаю, доверив все профессионалам. Кстати, по сравнению с московскими ценами стрижка в моем салоне стоит «копейки».

Кстати, о стрижке. Ряд косметических процедур (маникюр, педикюр) Лайма делает в своем салоне, а вот стричься предпочитает в Америке, в Филадельфии, куда специально вылетает к парикмахеру Анатолию Фарверу.

Еще более серьезная проблема свалилась на голову Лаймы в середине 90-х. Дело в том, что, кроме четырехкомнатной квартиры в центре Риги, Лайма и ее гражданский муж Андрей Латковский имели дачу в Юрмале. Однако по новому закону, принятому в Латвии, бывшие собственники, имевшие в 20 — 30-е годы в республике недвижимость и затем уехавшие за границу, теперь имели право получить эту недвижимость обратно. Вот и у дачи Лаймы объявился бывший хозяин, который теперь проживал в Швейцарии. Пришлось артистке вместе с мужем покупать себе новую дачу все в той же Юрмале.

Л. Вайкуле рассказывает: «Все потраченные на ремонт прежней дачи деньги нам так и не вернули. Хотя новые владельцы обещали заплатить 20 тысяч долларов, чтобы я освободила дом. Скрепя сердце едва заплатили тысячу. Увы, таков закон! Он не защищает людей, которые здесь жили десятилетиями. Кстати, объявившийся хозяин сюда, в Юрмалу, так и не переехал, предпочитая жить в Швейцарии…»

Весной 1996 года увидела свет новая программа Лаймы Вайкуле «Я вышла на Пикадилли». Московская премьера этой программы собрала полный аншлаг. Вызвано это было несколькими причинами. Во-первых, по столице давно ходили слухи о том, что в новой программе несравненная Лайма появится в новом образе — более драматичная и женственная (до этого она была копией Марлен Дитрих: мужские брюки, пиджаки, шляпы). Во-вторых, впервые за последние годы Вайкуле приехала в Москву со своим «крестным отцом» — Раймондом Паулсом, с которым она вновь возобновила творческое сотрудничество. Что касается Ильи Резника, то с ним у Лаймы случился конфликт, после которого она нашла себе другого поэта — куртуазного маньериста Владимира Пеленягрэ (стал известен после своего хита «Девочка моя» в исполнении С. Крылова). Суть своего конфликта с Резником Лайма объяснила следующим образом: «До некоторых пор я очень уважала этого человека и действительно многим ему обязана. Первый конфликт между нами произошел во время подготовки к творческому вечеру Резника в концертном зале «Россия». За несколько недель до этого мне вырезали узлы на связках и предписали постельный режим. Получив приглашение, я хотела отказаться, вежливо объяснив Илье, что мне нельзя говорить даже шепотом, не то что выступать. Но, чтобы не подвести друга, все же согласилась и пела «живьем», несмотря на предложение работать под фонограмму. Потом, конечно, слегла — у меня начался бронхит и жуткий кашель. А любой артист знает, насколько кашель опасен для голосовых связок. Прямо из «России» меня увезли в поликлинику Большого театра, и врач предупредил: еще одно выступление в таком состоянии — и я потеряю голос навсегда. Поэтому во втором концерте я выступать физически не могла. Резник, как человек очень самолюбивый, не смог простить мне отказа и во всех интервью пытался очернить меня.

Вскоре Илья уехал в Штаты, в Лос-Анджелес, но ненадолго — видимо, не прижился. В один из его приездов в Москву я сама позвонила ему, забыв о прошлых разногласиях: «Илюша, я хочу тебе помочь». Я как раз готовила новую программу и предложила Резнику написать для меня песню. Он обрадовался моему звонку, и примирение как будто состоялось. Однако это оказалось лишь видимостью… Резник назвал цену своих песен — в два раза большую, чем для других артистов. Но я постаралась не придавать этому значения, так как знала о его финансовых трудностях. Мне удалось уговорить Раймонда Паулса написать музыку — именно уговорить, потому что между ними был давний и серьезный конфликт. Так появилась песня «На улице Пикадилли». Я заказала студию в Америке, оплатила первый взнос, американские музыканты сделали аранжировку. И за два дня до моего отъезда в США приходит факс от Резника, в котором сказано что-то типа «мы посоветовались, и я решил», что запрошенный гонорар слишком мал и должен быть в два-три раза выше. Там же стояло условие, что я должна делать отчисления с каждого концерта, на котором исполняются его песни, и не имею права самостоятельно менять программу. В общем, по его мнению, мне не принадлежит ничего, кроме свежего воздуха. Поскольку человек я не бедствующий, в ответ на такую наглость я категорически отказалась от услуг Резника: «Спасибо за сотрудничество. Можете считать, что ваш текст свободен. Мы отказываемся от ваших услуг. До свидания». На этом наши отношения закончились…»

Стоит отметить, что в преддверии концерта Лайма очень сильно волновалась — боялась повторения неудач, которые сопутствовали ее прошлогодней программе. Тогда произошел ряд неприятностей, которые едва не выбили певицу из нормального рабочего состояния. Что же случилось? Сначала из-за какого-то пустяка угодил в милицию муж и продюсер Лаймы Андрей Латковский. А затем танцовщице балета Байбе пробила голову свалившаяся с летающего телевизионного крана камера, и девушку увезли в Склиф. Поэтому певица боялась, что нечто подобное может произойти и на этот раз. И она едва не ошиблась. В самом начале случилось ЧП: ротвейлер певицы Кэнди внезапно набросился на мать Лаймы и укусил ее. У Лаймы защемило сердце: неужели и на этот раз гастроли будут испорчены? Но все, к счастью, обошлось. По словам певицы: «Владыка Виктор благословил этот концерт, и вдруг все получилось удивительно просто и спокойно. Он назвал мой стиль «псевдоретро»: вместо насмешки над страной — глубокое уважение. И это самая лучшая похвала в моей жизни. Впервые мне было интересно мнение зрителя, человека непрофессионального. У меня исчезло ощущение того, что я всех важнее в этой жизни…»

В свое время Лайма не захотела заводить детей. А нынче всю нерастраченную материнскую энергию отдает братьям нашим меньшим — собакам. Наверное, нет в отечественной поп-тусовке человека более сердобольного к животным, чем Лайма. Один из танцоров ее ансамбля признается: «Когда мы с гастролями выступаем в другом городе, можно запросто проследить маршрут, по которому проехала Лайма: там на углах улиц едят бездомные псы».

Несколько лет назад Лайма решилась завести собаку и выбрала самую боевую породу — ротвейлера. Пса назвала Кэнди (в переводе с английского — «конфетка»). Однако, несмотря на безобидное имя, пес отличается крутым нравом. По словам самой Лаймы, пока ее нет, он кусает всех подряд. В понятие «всех» входят как близкие люди певицы (мама, муж), так и сослуживцы (например, новой управляющей салоном «Лайма-люкс» Кэнди разорвал рукав роскошной шубы). Стоит отметить, что слава о крутом нраве Кэнди простирается далеко за пределы нашего отечества. Был случай, когда Лайма вынуждена была отменить заграничные гастроли, так как устроители наотрез отказались принимать ее с Кэнди. А оставить собаку было не с кем.

Л. Вайкуле рассказывает: «Когда моя собака укусила маму (очень сильно), я плакала, просила прощения, потому что я виновата в этом и я не могу ее уничтожить. Был еще момент: она укусила Андрея, и Андрей ее заломал, прижал к земле, а я должна была подать ему поводок, чтобы он собаку придушил, покорил… Кэнди на меня так смотрела, что мне казалось, я предаю ее… Это мое несчастье, что она такая. Но Кэнди влюбила меня во все живое. В то, на что раньше я не обращала внимания…»

Вот уже 20 лет рядом с Лаймой ее верный друг и продюсер Андрей Латковский. Они до сих пор не расписаны. Лайма говорит: «Официально я не замужем. Я слишком дорожу своей свободой, чтобы позволить кому-либо ее у меня отнять. Если бы Андрей попытался это сделать, наши отношения закончились бы мгновенно. Я как мой ротвейлер: когда моя собака была маленькая, я пробовала заняться ее «спартанским» воспитанием — чтобы она у меня рядом ходила, на кровать не залезала… Друзья подарили мне детский манеж, я поставила его у кровати, посадила туда Кэнди, опустив в манеж руку, чтобы ей не было одиноко. А проснулась оттого, что она — нет, не плакала, не скулила, — она разбегалась и билась лбом в сетку. Потом отходила, опять разбегалась и опять пыталась разорвать эту сетку. Она хотела на свободу! Я такая же…

Наверно, любовь к свободе не позволяет нам с Андреем пойти дальше. Причем наши отношения не хуже, чем были в самом начале, а даже лучше и, как нам кажется, стали более прочными. И, может быть, в этом и заключается секрет, почему у нас брак гражданский. Мы в любой день можем разойтись каждый в свою сторону. И это нас удерживает еще крепче. Я всегда говорю: с того момента, когда человек начинает думать, что кто-то кому-то принадлежит (я имею в виду отношения между мужчиной и женщиной), в этот момент все и рушится…»

А вот что по этому же поводу говорит А. Латковский: «Мы считаем себя в браке, я — во всяком случае. Скажем, если бы мы решили родить ребенка, то, конечно, сразу бы расписались. А пока до этого не доходят руки. И так всю жизнь, хотя сначала мы не хотели это делать сознательно. Больше всего об этом переживали наши родители, наверное, им это неприятно до сих пор. Но мы думали по-другому: было время тяжелое, мы хотели чего-то добиться, посмотреть мир…

Когда во время концерта я стою сзади и смотрю на Лайму, у меня возникает такое чувство гордости за нее. Я чувствую, что вот это — мое. Да, чувство собственничества. Ведь я вижу не глазами зрителя, а глазами близкого человека, и я уверен, что никто так не может оценить Лайму, потому хотя бы, что не знает всего пути, как это начиналось с 17 лет…

Хотя что-то мне в ней, конечно, не нравится. Точнее — мне в ней не все нравится. Например, то, что она фанатичка на работе. Тогда она становится абсолютно неуправляемым человеком. С ней очень тяжело перед выходом на сцену, в гримерке… Я считаю, что это неправильно, потому что человек должен всегда управлять собой или это уже становится каким-то сумасшествием…»

Из интервью Л. Вайкуле: «Когда я читаю эти безумные материалы про ужасный шоу-бизнес, мне кажется, этот мир существует только в сознании корреспондента. Может, я так думаю потому, что мне всегда кажется: меня все любят. Дружить времени нет, но у нас очень хорошие отношения с Юрием Шевчуком, Ларисой Долиной, Леонидом Трушкиным, Аллой Пугачевой. Если куда-то ходим, то вместе с Валей Юдашкиным, Киркоровым…

Мне иногда кажется, что постепенно я становлюсь таким… неинтересным человеком, которого, кроме профессии, ничто больше не интересует. Если я свободна от работы на сцене, то у меня есть салон, где постоянно надо что-то подправить, изменить, улучшить. Есть обязательства в Америке, связи, которые я должна поддерживать. В конце концов, есть собака, которую я обожаю. Если я начну говорить, что при этом еще и читаю, смешно будет. Что-то серьезное читать от случая к случаю, по пятнадцать минут, когда выкроится время? Так что ничего, кроме газет, Чейза и Библии, я не читаю.

А кино? Мой любимый фильм — «Мотылек», о стремлении человека к свободе. Еще нравится очень старый фильм «Весь этот джаз». Выражения из фильма настолько жизненны и точны, что врезались в память…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.