ПРИЛОЖЕНИЕ Из переписки Б. А. Садовского с О. Г. Чубаровой (Шереметевой)[19]
ПРИЛОЖЕНИЕ
Из переписки Б. А. Садовского
с О. Г. Чубаровой (Шереметевой)[19]
I
1902-1903
Они подружились в памятные дни апреля 1902 года, когда отмечалось 50-летие со дня смерти В. А. Жуковского. На гимназических вечерах повсюду читалось его стихотворение «Царскосельский лебедь» – элегия об уходящей жизни. Но бойкие голоса юных чтецов выделяли иную ноту:
Лебеди младые голубое лоно
Озера тревожат плаваньем, плесканьем,
Боем крыл могучих, белых шей купаньем…
Эта впечатляющая картина сильно подействовала на воображение будущего поэта: она отзовется «лебединой» образностью в его поэтических текстах, в названиях книг: «Пятьдесят лебедей» и «Лебединые клики».
Восторг от зазвучавших в его душе «лебединых голосов» разделила с ним гимназистка Оля Чубарова. Их переписка началась с обмена «знаковыми» посланиями: она послала новому другу открытку с портретом Жуковского, он ей – стихотворение «Жуковский (1852-1902)» в тетрадочке стихов, написанных еще полудетской рукой. Однако первые строчки:
С высот заоблачных станица лебедей
Над голой степью пролетела.
Едва их мощный зов пронесся средь полей –
Вся степь цветами запестрела, –
– были уже пробой пера будущего автора «Лебединых кликов».
Только Оле Чубаровой одной, на зависть всем нижегородским барышням, он стал посылать свои стихи, и в большом количестве. Тогда же он подарил ей свою фотокарточку с надписью: «Ольге Геннадиевне Чубаровой, подруге муз, от их смиренного служителя. Надеюсь, что наши взгляды останутся неизменными в течение многих лет. Борис Садовский. 23 мая 1902. Нижний Новгород.
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Пушкин».
Перед поступлением в университет молодой человек стоял на распутье: идти по жизни проторенными тропами или откликнуться на внутренний голос – стать поэтом. «Подруга муз» помогла ему обрести уверенность в себе…
Первый эпистолярный адрес О. Г. Чубаровой интересен сам по себе и о многом говорит – Старая Ладога, село Успенское. В свое время здесь жил герой войны 1812 года А. Р. Томилов (1779-1848), известный нам по портретам работы О. Кипренского. Здесь же находилась его знаменитая художественная коллекция, одна из лучших в России. Сюда к нему, как к другу и меценату, съезжались многие художники, чтобы вольготно пожить и поработать на лоне северной природы, вдохновиться легендарным «историческим пейзажем» с видами монастырей, церквей, органов времен вещего Олега. В этот удивительный уголок сестры Чубаровы приезжали на лето в 1902 и 1903 годах по приглашению вдовы А. Р. Томилова — Ольги Александровны, которая приходилась родной тетей их матери (урожденной Хомутовой). В 1870-х годах она занимала пост статс-дамы, начальницы Смольного института благородных девиц, и была близка ко Двору.
Что такое старая усадьба, Ольга Геннадиевна хорошо знала по родовым имениям Хомутовых близ Рыбинска. «Сколько тут образования, именно образования. Дом, картины, ноты, речи – всё говорит о нем», – отмечал ее двоюродный брат А. Лютер. Но усадьба Успенское по своим художественным ценностям и на фоне живописных берегов Волхова, в окружении могучих деревьев Успенского сада – превзошла все ожидания. Здесь можно было предаваться любимым занятиям – чтению книг, живописи на пленэре (О.Г. тогда училась живописи у знаменитого Карелина и впоследствии стала художницей). Она была переполнена впечатлениями и по-своему талантливо, в свои 17 лет, выразила их в письмах к недавнему другу. Он же оставлял рассказы об уникальности этих мест без внимания: весь был поглощен своим творчеством. Но они сразу сошлись, и на всю жизнь – на обоюдной любви к книгам. Тем не менее, не отрываясь от западных романов и русской исторической прозы, она ждала и ждала писем от поэта и умела разделить с ним радость поэтического восторга, отозваться на его еще незрелые стихи. Он их присылал в каждом письме на отдельных листочках или вкладывал в конверт целую тетрадочку. Всякий раз Ольга Геннадиевна находила свое имя в посвящениях: либо это была надпись над стихотворением, либо несколько слов на обложке.
К концу 1902 года у нее накопилось, помимо множества листков со стихами, пять тетрадок (в том числе с прозой). Вся «ювенилия» поэта уцелела благодаря тому, что попала в надежные руки. И сегодня в этой кипе бумаг можно прочитать и автограф первого напечатанного стихотворения «Иоанн Грозный», и то, что не попало в печать.
Садовской – Чубаровой
18 мая 1902
МОЙ ПУТЬ
Посвящается Ольге Геннадиевне Чубаровой
В глухих горах, в июльский полдень душный,
Над пропастью, среди угрюмых скал
Иду один тропинкою воздушной
И всё ищу заветный идеал.
Иду, томясь тревогой неустанной…
Удушлив жар и тесен трудный путь.
Какой-то страх, томительный и странный,
Сжимает мне трепещущую грудь.
В немой тоске страдаю я глубоко
И отдохнуть мне не на чем душой, –
О, как идти осталося далеко.
О, как тяжел путь ненавистный мой!
Но крик орла промчится мощным зовом,
Пахнет дыханьем свежим ветерка –
И мужеством неведомым и новым
Иду вперед!.. И снова жизнь легка!
Борис Садовский
18 мая 1902. Нижний.
Чубарова – Садовскому
14 июня 1902
(Старая Ладога) с. Успенское
Мы живем рядом с бывшим городом, а теперь селением Старой Ладогой. Из Успенского сюда можно пройти в Староладожский Успенский монастырь, знаменитый тем, что в нем жила царица Евдокия Федоровна Лопухина [20]. Еще теперь перед кельей моей тети показывают три старые липы, посаженные самой царицей. За монастырем идет Старая Ладога, которая заканчивается так называемой Рюриковой крепостью, развалинами новгородской крепости. С левой же стороны усадьбы на берегу Волхова лежит много курганов, или, по-здешнему, сопок. Сопки еще не исследованы, но даже небольшие раскопки дали хорошие результаты <…>. По берегу Волхова расположен чудный сад, немного заброшенный, но чудно красивый: большие аллеи старинных лип, беседка в зелени, полудикие, полусадовые цветы <…>. Мне часто приходит в голову стихотворение «Фея», очень оно подходит к этому саду… Дом своего рода достопримечательность. Как всё здесь, дом очень старинный, все комнаты увешаны старинными портретами и картинами, на всем отпечаток прошлого. Дом замечательно сохранился и уже много лет стоит без всяких трещин.
При доме есть библиотека, доходящая до Лермонтова и Гоголя. Здесь весь Сумароков, Княжнин и Булгарин [21]. Пока читаю Сумарокова, у него есть очень хорошие вещи. Кроме русской, здесь большая французская библиотека. Живем мы с двумя тетями. Одна из них монахиня Успенского монастыря. Другая – очень симпатичная и интересная женщина, очень хорошо знала государя Александра II, графа А. К. Толстого и многих других писателей и художников. Я рисую, занимаюсь с сестрами… Вашу легенду «Фридрих Барбаросса» я не читала. И если Вам удобно, была бы очень рада ее получить.
Садовской – Чубаровой 12 июня 1902 г.
Нижний
Прилагаемые стихи – отрывок из моей сельской поэмы [несколько стихотворных отрывков. – Т.А.]. Я хочу знать Ваше мнение, Ольга Геннадиевна, как Вы находите, достаточно ли задушевный тон взят мной в тих кусочках? Нет ли, избави Боже, натянутости и фальши? Этого я боюсь пуще всего. Конечно, по этим наброскам судить трудно, но остальное в том же роде. Боюсь еще, не впасть бы в подражание Некрасову.
Читаю Гоголя и вспоминаю Вас – Вы ведь так любите его. Хотя, говоря по совести, я Гоголя люблю не всего. Больше всего мне нравятся «Вечера» и «Миргород» да кое-что из «Мертвых душ». «Ревизора» же на сцене не в состоянии смотреть без дремоты… Что поделаешь? Меня самого удивляет, тем не менее это так.
Чубарова – Садовскому
20 июня 1902 г.
с. Успенское
<.. .> Вы пишете, что боитесь впасть в подражание Некрасову. По-моему, это совершенно напрасный страх – ведь Вы, как мне кажется, его не особенно любите.
Перечитываю Загоскина и на днях собираюсь начать «Дмитрия Самозванца» Ф. Булгарина… в то время Пушкина упрекали в подражании Булгарину. Я провожу целые дни в библиотеке, от которой получила все ключи, и с увлечением перебираю книги. Есть очень хорошие, старинные, столетние книги, от 1725 г., изданные полуславянскими, полуфранцузскими буквами. Есть книги новые, 1812-15 годов, например, Жуковский с надписью автора, Козлов [22], Грибоедов и др. Я чувствую себя не в 20-ом положительном веке, а в начале 17-го [23]. Предо мной вырастают картины прошлого, мне кажется , я слышу голоса, вижу давно умершие лица. Я нахожусь в каком-то своем чудном мире… я еще не добралась до французского шкапа, там, кажется, книги еще интереснее этих.
Садовской – Чубаровой
8 июля 1902 г.
Новая Деревня
Поздравляю Вас, Ольга Геннадиевна, с днем Вашего Ангела и вместо банальной фразы о пожелании «всего лучшего» просто пожелаю Вам остаться на всю жизнь верною порывам и увлечениям юности. Пусть никогда житейская проза не опошлит Вашей поэтической натуры и не сделает из Вас чопорной особы, умеющей интересоваться только визитами да соображениями о выгодных или невыгодных местах для мужа и детей. Желаю, чтобы наша дружба окрепла и превратилась в крепкую связь людей, живущих общими интересами и чуждых обыденного шаблона. Вот уж я начинаю с ужасом замечать за собой стремление к цели – во мне начинают пробуждаться какие-то подлые инстинкты: мечтаю иногда о будущей карьере, о стяжании, о выгодах… печальное явление… Правда, я с ужасом гоню от себя эти мысли и знаю, что они являются в моем уме не сами собой, а под влиянием бесед со знакомыми, и все-таки неприятно ловить себя на мыслях: а не лучше ли поступить на юридический? Не выгоднее ли поступить в Лесной? Но, оставшись один, я начинаю стыдиться этих мыслей и даю себе клятву: верно и честно служить своему призванию и быть только тем, кем я способен быть <…>
Природа русская так дивно хороша!
Спокойные леса, задумчивые нивы,
Луга привольные и тихих рек заливы,
Где дышат отдыхом и тело и душа,
И отдаленные глухие деревушки,
И храмы скромные, и бедные избушки.
Лишь в церковь я войду вечернею порой,
Внимая возгласам седого иерея,
Мгновенно на душе становится светлее,
С благоговением творишь поклон земной
И, детской верою проникнувшись невольно,
Позабываешь всё, что горько так и больно.
А выйдешь на поле – как необъятна рожь,
Как солнце ласково и воздух как хорош.
Святая тишина… Лишь жаворонки вьются,
И нежно на заре их песни раздаются,
Да с визгом иногда проносятся стрижи
В июльский жаркий день над тихим морем ржи.
А наш дремучий темный лес?
Он полон тайны и чудес,
В нем чьи-то шепчут голоса,
В нем наговорная роса,
В нем тайный папоротник растет,
И леший клады стережет,
И тихий, тихий разговор
Всегда ведет зеленый бор…
О ты, природа, мать моя,
Как мне мила краса твоя!
1902
Поэма моя идет туго – и, хотя она вчерне набросана, больше меня к себе не тянет. Недавно написал маленькое стихотворение «Дождь».
При ясном солнце дождь лепечет на листах
<………………………………………………>
О, дни блаженные ликующей любви,
О, светлой юности таинственные годы.
Есть ли у Вас в библиотеке сочинения Тредиаковского? [24] Если есть, прочтите непременно; что же касается меня, я страшно жалею, что не могу нигде достать его сочинений. Сам я теперь читаю «Воспоминания и письма» Репина – очень интересную книгу затем проф. Шашкова «История русской женщины», серьезное и очень дельное исследование, и перечитываю гр. Салиаса «Пугачевцев» [25]. Уж у меня такая манера: разом читаю по две, по три книги. Занялся окончательным разбором собственных произведений. Массу сжег, многое очистил. Если сделаюсь литератором, буду вполне счастлив. Всю зиму буду копить деньги, а летом на эти сбережения отправлюсь путешествовать куда-нибудь в Крым или на Кавказ, а то куда-нибудь на Север или по Волге до Каспия… Хорошо! Как жаль, что Вы не мужчина, – поехали бы вместе. А то приходится ездить с крайне неинтересными попутчиками…
Чубарова – Садовскому
13 июля 1902 г., с. Успенское
Дошла до французского шкапа. Тут столько интересного, что просто глаза разбегаются. Тут все французы 18-го века, все почти классики. Вы спрашиваете, читала ли я Тредиаковского. Я его знала наизусть, когда мне было 11 лет, и прочла всю «Тилемахиду», а в этом году получила 4-ку за то, что осмеливалась сказать, что Тредиаковский сделал для русской поэзии немного меньше Лермонтова и что он был замечательный человек своего времени и т. п. в этом же духе.
Благодарю Вас за Ваши добрые пожелания, но они ведь неисполнимы. Рано или поздно и среда возьмет свое. Вы, вероятно, знаете стихотворение Аксакова к русской девушке. Он говорит ей о ее будущем, об ее жизни и разочаровании во всем и кончает следующими словами:
Но заживет с годами рана,
С своим ты свыкнешься житьем;
И все мы поздно или рано
Самих себя переживем. [26]
Сколько правды, горькой правды в этом «переживем». Вы, мужчина, можете жить, нам все дороги закрыты <…>
Садовской – Чубаровой
<21 июля 1902 г. д. Ройка>
МОЛОДОСТЬ
Сегодня я так рано утром встала
И на крыльцо задумавшись сошла;
Но тут я вдруг внезапно услыхала,
Как радостно гудят колокола.
Они, меня к молитве призывая,
Восторженно звучали без конца
И долго я стояла, замирая,
И не хотелось мне уйти с крыльца.
И этот звон и пташек щебетанье
Так сладостно кругом звенели мне,
Что я, полна немого ожиданья,
Забылася в блаженном полусне.
Чего-то мне хотелося так страстно,
Каких-то звуков жаждала душа!..
И предо мной всё было так прекрасно,
И так была природа хороша!
Вдали луга, блестевшие росою,
С улыбкою внимали нежный звон,
И тихий пруд здоровался со мною,
И милый сад мне посылал поклон.
И все дома так радостно сияли,
Носились шумно стаи голубей.
И ласточки вилися и порхали
В свое гнездо над горницей моей.
И день кипел так вольно, так красиво, –
Казалось вечно будет этот свет,
Веселый звон, сверкающие нивы,
И что конца счастливой жизни нет!..
Б. Садовский
21 июля 1902 г. д. Ройка
Это мое последнее стихотворение. Извините, что неотделано. Не знаю, удалось ли схватить психологические черты. Как Ваше мнение об этой пьеске?
Чубарова – Садовскому
30 июля 1902 г., с. Успенское
Очень благодарю за прелестное стихотворение «Молодость»; по-моему, это лучшее из всех Ваших стихов, которые знаю. Может быть, оно мне так нравится потому, что настроение, которое вы описываете, было у меня очень часто, так что стихотворение напоминает мне столько разных пережитых минут, которые оставались на дне души, пока оно не вызвало их наружу.
Очень много читаю теперь, всё по-французски или же книги духовного содержания, которые меня очень интересуют и которые достаю из монастыря.
О.Ч.
Чубарова – Садовскому
17 сентября 1902. Нижний Новгород
<…> у меня теперь так много дела; в гимназии прямо-таки минуты свободной нет, а дома у меня много занятий, т. к. я занимаюсь немецким, французским и рисованием. Музыку в этом году решила бросить: способностей нет и времени мало, чтобы тратить его даром.
Привыкли ли к Москве, и как она Вам нравится? У нас нового ничего нет.
21 сентября. Простите за долгое молчание, каждый день собиралась кончить письмо, но в это время у меня было два сочинения, одно по русскому языку на тему «Существующие формы критики, и как разбирали "Онегина" в 20-х, 30-х, 60-х и 80-х годах». Тема интересная, но длинная. А по педагогике мы писали о взглядах Амоса Коменского на семейное воспитание. Вообще очень занята все эти дни. Много читаю и рисую. Читали ли Вы что-нибудь из рассказов Леонида Андреева, и как Вам они нравятся? Не забудьте, что обещали написать мне какие-то стихи, про которые Вы говорили на вечере у нас в гимназии. Я их жду.
О.Ч.
Садовской – Чубаровой
11 октября 1902 г., Москва
Вы пишете, что у Вас такое множество занятий. Что касается меня, то теперь я углубился в философию, – да и не мудрено, – лекции князя С. Н. Трубецкого [27] по «Истории древней философии» так интересны, что трудно не увлечься этой интереснейшей из наук. Трубецкой открыл 6-го наше историко-филологическое общество, на котором присутствовал и я. Говорились речи, лились задушевные беседы. В свободное время посещаю Императорские театры, Корша, и Частную оперу. Иногда случается поговорить с Музой… плоды этих бесед надеюсь предложить Вам в декабре… Скука нападает на меня по вечерам, когда я остаюсь один и начинаю вспоминать Нижний. Все новые знакомые мне не нравятся, барышни все какие-то материалистки, толкующие всё о приданых и о карьерах, ни от кого не услышишь умного слова. Читаю дивные произведения М. А. Лохвицкой [28], если не читали, то прочтите. Роскошен III-ий том <.. .> Вы знаете, я не поклонник дамских стихов, но тут я должен умолкнуть со стыдом. Под некоторыми пьесами подписался бы сам Фет.
Как Вы поживаете, как идут Ваши занятия рисованием и словесностью? Я учусь играть на мандолине. Не забывайте Вашими письмами умирающего от скуки – всегда нижегородца Б. Садовского.
P.S. Вы спрашивали о Л. Андрееве. Это большой талант, но вполне современный: необработанный, нервный и больной. Вы всё читали? Если всё, то напишу подробно мое мнение о нем.
<Приложено ст-ние «Листья».>
Чубарова – Садовскому
17 октября 1902
Нижний Новгород
Вы пишете о стихах Лохвицкой. Те, которые я читала, мне не особенно понравились, потому что в них слишком много декадентства… но судить не могу. У Андреева понравился рассказ «Жили-были»[29]. Последнее время очень увлеклась эпохой Возрождения в Италии. Читала Данте. Очень мне понравилась «Божественная комедия» – просто не верится, что написана в XIV веке. Рисую я очень мало. Начала небольшую картину еще в сентябре, но до сих пор не окончила.
Да, была я вчера на концерте в пользу Технического училища. Особенного там ничего не было, кроме декламации актера Поля. Кроме Орленева, я такой декламации ни у кого не слыхала. Читал он <А. К. Толстого> «Василий Шибанов». <…> Его декламация слышится мне всюду еще сегодня. На «бис» он прочел стихотворение Фруга «Три души»[30], тоже великолепно, и я удивлялась и сердилась на нижегородскую публику, которая больше аплодировала разным певцам цыганских романсов.
Время вообще провожу довольно скучно. Зубрю, читаю, рисую. В гимназии сижу до 3-х – 4-х часов. Что у нас интересно проходят, так это историю… Что Вы еще написали? Буду ждать Вашего письма. Как я Вам завидую. Что Вы изучаете философию…
* * *
Не одну О.Ч. юный поэт одаривал своими стихами. Верочка Ведерникова была первой, кому он посвящал свои веселые творения, воспевая заодно всех прелестниц из ее класса.
Быть может, через 103 дня
Я превращуся в студиоза
И с быстротою паровоза
Умчусь. Не будет здесь меня.
Уже известно нам давно,
Что барышни нас забывают
И кавалеров всех считают,
Сказать по правде, ни за что.
А уж особенно на это
Есть мастерицы-институтки:
Им всё лишь только смех да шутки.
Хоть это, впрочем, не про вас.
У вас такой прелестный класс.
Все так милы и так прелестны.
Но между ними есть одна:
Всех больше нравится она.
Она, наверно, Вам известна:
Всегда изящна, весела
И в полном смысле интересна…
Ольга Геннадиевна не раз в своих письмах уязвляла поэта вопросами: «В кого Вы теперь влюблены или всё еще остаетесь верным Версколе?» (домашнее имя В. Ведерниковой).
Приехав на Святки домой, студент попал в атмосферу веселых праздников: нижегородцы их умели устраивать для самих себя Всё окружение Ольги Геннадиевны было занято постановкой любительского спектакля в доме ее дяди М. И. Шилова. Сохранилась фотография, где запечатлены все участники в костюмах. Борис Садовской – в расшитом камзоле, в напудренном парике. В этот же день он подарил О. Г. очередное посвященное ей произведение – новеллу «Лаура» с надписью: «На память Ольге Геннадиевне. В воспоминание незабвенных репетиций "Мести Амура" [31] и проч. 28 декабря 1902. Нижний».
Да, эти дни для поэта стали, действительно, «незабвенными»: в его жизнь вошла «подруга юной хозяйки», которую он иначе как «Ангел» [32] не называл. Ей он послал свои стихи. «Но они слишком для меня лестны», – отвечала не ожидавшая такого внимания к себе гимназистка и спешила сообщить об Оле Чубаровой: она будет читать на вечере, посвященном памяти Некрасова: «Интересно будет послушать». «Подруге муз» пришлось стать поверенной в любовных делах поэта и порой выслушивать упреки:
Я жаждал Вам в часы страданья
Тревоги сердца поверять.
Но Вы на грустные признанья
Мне не хотите отвечать.
Первой догадалась о переменах в душе брата его сестренка «Лизейка». «Те барышни, с которыми ты познакомился, нравятся тебе? – писала она в Москву. – Которая, по-твоему, лучше? Уж не лучше ли Верочки Ведерниковой?»
Что он мог ответить? Когда под напором его просьб прислать фотографию «Ангела» подруги сфотографировались и прислали двойной портрет, он прямо на фотографии написал признание: «А я обеих вас любил!» И это была правда.
Чубаром – Садовскому
13 марта 1903 г., Нижний
<…> Я помню свое обещание и расскажу Вам об «Ангеле».
Она давала пробный урок по русскому языку и дала довольно хорошо… была у Званцевых на репетиции. На спектакле Вы ее увидите в 3-х ролях. Вы, верно, соскучились, бедный, без нее. Вы пишете, что у Вас весеннее настроение. Приезжайте скорее сюда, увидите «Ангела» – и оно будет еще больше «весеннее».
Читаю я теперь много, как всегда, несколько книг сразу: читаю Тэна «Лекции об искусстве». Чудесная вещь! Если не читали, советую прочесть. Очень хорошая <книга> Милюкова «Из истории русской интеллигенции», Гиро «Частная общественная жизнь древности» [33]. И затем перечитываю Тургенева.
Садовской – Чубаровой
16 марта 1903 г.
Москва
Вы не можете представить себе, Ольга Геннадиевна, как я обрадован Вашим письмом. Но одно мне не нравится в нем: это упоминание о каком-то «Ангеле». Мне интересны не какие-то «Ангелы» (которых, кстати, не существует на свете), а Вы, Вы сами, своей собственной особой. Перебирая всех нижегородских знакомых мужеска и женска пола, я ни на ком, кроме как на Вас, не могу остановиться. Все так банальны, однообразны, скучны. Никому не могу поверить своих тайных помыслов и «вдохновений» (простите выспренность последней фразы), кроме как Вам. Ваша чуткая женская (в лучшем смысле слова) натура всему находит верную оценку, а посему я препровождаю при сем на Ваше усмотрение два моих стихотворения.
<Приложены ст-ния «Смерть» и «Моя любовь»>
Садовской – Чубаровой
15 апреля 1903 г., Москва
Всё больше и больше убеждаюсь, что из меня никогда ничего порядочного не выйдет. О, как Вы правы, говоря, что среда имеет влияние на человека! Правда, спешу оговориться: на некоторую сторону человека. Для меня среда всегда имела и имеет роковое значение только в одном смысле, но надеюсь долго и задушевно поговорить с Вами об этом при свидании.
Однако я замечаю на Ваших губах ироническую улыбку. Вы правы: «меланхолия» и в большом количестве вещь нетерпимая. Что поделаешь, – настроение одолевает. Тоска, тоска…
<Приложены ст-ния «Жизнь ползет так вяло и бесцветно…» и «Во тьме глубокой я брожу…»>
Чубарова – Садовскому
21 апреля 1903 г.
Нижний Новгород
Спасибо большое Вам, Борис Александрович, за Ваше большое письмо в минорном духе. Как в таком настроении Вы будете держать экзамены?
<.. .> Вы приводите мои слова, что среда заедает человека. Не всякого, Борис Александрович. Среда может заесть человека бесхарактерного, слабого, может иметь влияние на человека, которого не тянет вырваться из тины мелочей, пустой и бессодержательной жизни. Она не может иметь влияния на человека свободного, желающего разумной жизни. Она может его слегка придавливать, но ведь это-то давление и придает человеку силу бороться против нее. А говорить Вам, что среда может иметь влияние на Вас, даже хотя бы в одном смысле, грех. Грех, потому что Вы одарены талантом. Серьезно говорю Вам, бросьте хандру <…> А теперь нужно заниматься, зубрить. Кстати, когда у Вас 1-ый экзамен?
Садовской – Чубаровой
25 апреля 1903 г., Москва
Вы правы, нет ничего хуже и глупее хандры!.. Я хандрил под влиянием тоски по Нижнему… Ваше письмо я получил накануне экзамена по философии, который благополучно сдал вчера. Князь Трубецкой оказался очень милым человеком, хотя и пытал меня довольно долго. Тщетно я увертывался от его преследований, переводя речь незаметно из области отвлеченных понятий в мир разных «конкретностей» – не тут-то было: князь моих «проселочных дорог не признавал и как какой-нибудь старинный фельдъегерь, которому попался упрямый ямщик, без всяких церемоний тащил меня за шиворот на «трахт». Как бы то ни было, философия сошла благополучно. Следующий экзамен у меня – Цицерон.
<…> Ах, какую чудную книгу я прочел недавно! Амфитеатрова «Виктория Павловна (именины)» [34], где женский вопрос трактуется совершенно оригинально. Вам эту книгу, к сожалению, вряд да дадут прочесть.
Чубарова – Садовскому
30 апреля 1903 г., Нижний Новгород
С днем Ангела!
Как идут Ваши экзамены? Напишите мне, когда будет у Вас Эсхил, успели ли Вы к нему подготовиться?.. У меня экзамены начинаются с 2-ого [8 экзаменов].
<…> Усердно занимаюсь фотографией, печатала снимки, которые сделала в гимназии. <…> Я всё время сидела за рефератом, который, наконец, кончила, просидев целую ночь, и получила 5. Вообще, пока учение у меня идет отлично. «Ангел» здоров, мы с ним недавно снимались. Мы вспомнили Вас и очень смеялись.
Садовской – Чубаровой
3 мая 1903 г. Москва.
Желаю, чтобы к легиону нижегородских барышень прибавился еще легион московских.
Глубоко благодарен Вам, Ольга Геннадиевна, за Ваше поздравление. Увы, Эсхила мне даже не пришлось бояться, т. к. я был сильно болен и мне теперь необходимо целых два экзамена. Всё это может отозваться сильно на моих успехах. Не можете ли Вы прислать какой-нибудь Ваш снимок, мне было бы очень приятно. Вообще мне приятно получать от Вас всё, что Вы ни пришлете <…> Я написал два стихотворения, одно из них посылаю Вам. Другое чересчур длинно и может быть отнесено к разряду тенденциозно-гражданских, так что Вам, пожалуй, покажется скучным.
<Приложено ст-ние «Две силы»>
Садовской – Чубаровой
20 мая 1903 г. Нижний Новгород
(ст-ние на отдельном листке)
17 мая 1903 г.
Как ландыш весенний,
Как слезы задумчивых лилий,
Как вздохи сирени,
Как трепет таинственных крылий, –
Полнаупоенья,
В расцвете лазурного мая,
Она на мгновенье
Явилась мне отблеском рая…
Увидел я снова
Созданье божественной грезы,
Далек от земного,
Я лил благородные слезы.
Тревожные страсти
Минули суровой зимою,
Я вновь в ее власти,
Я полон лишь ею одною.
Поэзии чистой
Она идеал благородный,
Как ангел лучистый
В душе моей скорбно-холодной
Восторг пробудила, –
В ней прежние грёзы восстали,
И сладко мне было
Томиться в блаженной печали!..
Бор. Садовский [35]
Садовской – Чубаровой
15 июня 1903 г., Новая Деревня
Читал на днях стих Я. Полонского и нашел следующую пьеску.
ОЧЕРК
Нынче сердце ее страсти просит,
Завтра с ужасом скажет: не надо!
То неправды она не выносит,
То доверчивой правде не рада…
То клянется, что свет ненавидит,
То, как бабочка, в свете порхает…
Кто ее не любил – тот не знает, —
Кто полюбит ее – тот увидит…
Вот Ваша точная характеристика. Не правда ли?
Пока живу безвыездно. Очень доволен своей жизнью. Пишу большую повесть, часть которой уже кончена. Осенью покажу Вам, если удастся. Прочел дивную вещь Мережковского «Воскресшие боги». Редко приходится натыкаться на такие алмазы в куче беллетристической шелухи. Что за роскошь! Непременно достану «Смерть богов» <…>
Целой компанией ходим на Оку, купаемся, раскладываем костры, по часам сражаемся в крокет, гуляем… Еду в Ардатовский уезд наслаждаться девственной природой. Потом махну на Серные [36].
Последнее время со мной произошел сильный переворот моей жизни. Ах, если бы сбылись мои мечты. Боже, как хороша жизнь!
Жизнь полна красоты безотчетной,
Непонятной, таинственной, странной,
Жизнь похожа на призрак болотный,
Жизнь подобна равнине туманной.
Всё под вечною тайной сокрыто,
Только живы рыдания песен,
И бессильное горе забыто,
Потому что наш дух бестелесен.
Может ли быть что-нибудь выше любви – любви не к женщине или чему-нибудь конкретному, но любви вообще – громадной, великой, как мир! Любить всё – природу, жизнь, людей, идеалы! Скрип коростеля в лугах и пение скрипки виртуоза! Весенних ласточек на дереве и красоту Кавальери… [37] Любовь – это великое благо.
Садовской — Чубаровой
7 июля 1903 г., д. Щербинка (Новая Деревня тож)
Не говори, что жизни след
Тебя гнетет неумолимо,
Что ты не избранный поэт,
Восторгом творческим томимый…
Что ты не в силах понимать
Глагола юности святого
И что Божественного слова
Тебе несродна благодать.
Вглядись бессмертною душою
На всё, чем нынче окружен,
И въявь тогда перед тобою
Восстанет жизни вещий сон.
Тогда ты в творческом глаголе,
Где блещет вечная краса,
Поймешь незримый трепет воли,
Услышишь жизни голоса.
В очаровании природы,
В живом безмолвии степей
Увидишь вновь былые годы
И светлый сон минувших дней,
И поэтическою страстью
Зажгется вспыхнувшая кровь?
И ты признаешь высшей властью
Одну предвечную любовь.
В душе почуешь правду Божью,
Святые сбудутся мечты,
И над житейской мрачной ложью
Засветит солнце красоты.
24 июня 1903. Пятницкая мельница, Ардатский уезд.
Приложены еще 2 ст-ния:
«На мельнице» – 22 июня 1903, Пятницкая мельница, Ардатский уезд (см. с. 277) и «В лодке».
Чубарова – Садовскому
25 июня 1903 г. с. Успенское
Я думала, что Вы на Серных водах и лечитесь электричеством глаз серноводских барышень.
Время я здесь провожу великолепно. Очень много читаю и рисую по заказу многим своим друзьям разные картины. Собираюсь заниматься фотографией. Благодарю Вас за «Захудалый род» [38], хотя нахожу его слабее других вещей Лескова <…> во-первых, обрывается рассказ, во 2-ых, по-моему, вся 2-ая часть скомкана и не развита, как следует. 1-ая часть мне очень понравилась. Надо будет в Новгороде прочесть Михайловского о Лескове.
На днях здесь, в деревне, была ярмарка, и знаете, что я себе купила, даже совестно сознаться для человека 20-го столетия. Я купила себе «Сонник», да не простой, а с планетами и приметами, забавно ужасно. Читаю я только по-французски, русского шкапа даже не открывала.
Чубарова – Садовскому
15 июля 1903 г., с. Успенское
<…> Достала себе «Фауста» Гёте. Раньше я знала его только по опере и то в русском переводе. Но в подлиннике это такая вещь, что оторваться нельзя. Она подымает как-то человека, захватывает его и уносит выше мелочей шаблонной жизни. В «Фаусте» я вижу ответы на многие мучительные вопросы и встречаю такие стихи, такую поэзию, выше которой ничего не читала, ничего не знаю. Одним словом, «Фауст» стал для меня священной книгой, перед которой померкли и даже совсем исчезли прежние любимые писатели. Вы, вероятно, удивитесь, думая, что я изменила своему Гоголю. Нет, я ему не изменила, только все-таки должна сказать, что «Фауст» выше гоголевских произведений. Ведь Фауст – это не один какой-то человек, это все люди. Это Вы, я и многие. Фауст постоянно ищет высшего, ему хочется постигнуть все тайны природы, выхода из его положения нет. Он сам видит, как обманывались люди перед ним, и не хочет идти по их следам. Остается один исход – знакомство с духами. Вы скажете, что, может это старо, что смешно говорить о Фаусте в XX веке. Но ведь идея «Фауста» бесконечна. Фауст будет в XXI веке и даже в XXV веке. Тип Фауста не умрет, он, может, примет образ байроновского «Манфреда» или еще что-нибудь новое, но жить он будет до тех пор, пока живут люди.
И каким жалким и глупеньким кажется пушкинский Мефистофель в так наз. «Сцене из Фауста» в сравнении с этой гигантской фигурой Мефистофеля. Какой глупой пародией кажется опера Гуно, построенная на каких-то обрывках великой драмы…
Чубарова – Садовскому
23 июля 1903 г., с. Успенское
…Спасибо за стихи… Я читаю теперь Ницше «Так говорил Заратустра», и это еще больше способствует моему помешательству.
Мы живем здесь во флигеле, но, как у большинства старинных имений, этот флигель имеет 30 комнат, 15 приходится на верх, а на верху только мы одни <…>
Из рамок глядят огромные портреты и, как в страшных картинах, следят за мной глазами. Особенно есть один. Я до сих пор не узнала кто: он висит у нас в гостиной и так, что его видно в зеркале в моей комнате. Он положительно следит за мной. Я здороваюсь с ним по утрам и киваю ему по вечерам. Он отлично, мне кажется, меня знает, и, когда доволен мной, лицо его проясняется и делается мрачным, когда он на меня сердится. Портрет этот представляет какого-то вельможу в Англии при Елизавете. Есть еще красивая дама, она всегда смеется и смотрит насмешливо, блистая своими черными глазами. Ее пудреная прическа и мушка придают особую прелесть ее злому лицу. Есть один страшный старик: насупившись смотрит на меня из-под темной круглой шляпы. И когда я прохожу вечером этот длинный ряд гостиных, боскетных и г. д., я всегда избегаю встречаться с ним взглядом. И все эти живые еще днем портреты превращаются в настоящих людей в лунную ночь. Мне иногда кажется, что я слышу веселый смех девочки с развевающимися локонами и розами на платье времен Директории. А вот императрица Екатерина II совсем приготовилась к парадному выходу а вслед за ней приготовляется вереница пудреных париков, которые могут вот-вот выстроиться парами вслед за Государыней <…> [39].
Садовской – Чубаровой
26 сентября 1903 г. Москва
Ольга Геннадиевна!
К моему удивлению, я чувствую себя в Москве превосходно. «Ни слез, ни жалоб, ни тоски»… Ваши наставления исполняю в точности: хожу на лекции, в Румянц<евскую> библиотеку. Приобрел несколько книг, Ал. Добролюбова – «Книгу стихов» (декадентских, декадентских!!!), Розанова (да, Розанова) «Сумерки просвещения» и «Мысли мудрых людей, собранные гр. Л. Толстым». Вероятно, Вы одобрите только последнюю покупку. Хотя Вы будете любить декадентов, честное слово! Знаете ли Вы, что Мережковский ставит Розанова выше Толстого? Откройте 2-ой том «Л. Толстой и Достоевский» – Вы это найдете в предисловии.
Как Ваша воскресная школа? Желаю Вам успехов.
Стихи Добролюбова – прелесть [40].
Мною овладел какой-то зуд книгоприобретения. Завтра иду покупать всего Мережковского, затем куплю Брюсова, Бальмонта, Розанова, конечно, и др.
А на Рождество дам Вам прочесть кое-что и обращу Вас в свою веру.
P.S. А вот мое стихотворение, посвященное одной барышне:
Как бледный свет осеннего заката,
Ты тишины таинственной полна,
Безвкусный плод, цветок без аромата,
Вечерних вод зеркальная волна.
Задумчива, как лилия речная,
Поникшаянад дремлющим прудом,
Ты вдаль глядишь, чего-то ожидая,
Упоенасвоим прекрасным сном.
Придет пора возвышенных страданий,
Душа твоя восторгом расцветет.
И из страны бесстрастных ожиданий
В страну любви незримо перейдет.
Но до тех пор, томленью неподвластна,
Всесильнаяв сиянье красоты,
Как лилия, невинна и прекрасна,
О днях любви бесцельно грезишь ты.
Безвкусный плод, цветок без аромата,
Безмолвием своим упоена,
Твоя душа, спокойствием объята,
Чего-то ждет в недвижной неге сна.
Борис Садовский, 20-24 сент. 1903.
Л.Г.-О.Ч [41]:
Вы обе ныне предо мной
Живыми грезами стоите.
Из-за рамки вырезной
Очами светлыми глядите
Одна – невинная мечта,
Как светлый гость святого Рая,
Цветет, безгрешна и чиста,
Житейской горечи не зная.
Другая– пылкою душой
Лелеет гнев необычайный.
И перед нею мир земной
Исполнен весь зловещей тайной.
Одна для грусти создана,
Хоть сердце ей печаль не гложет,
Другая вся любви полна,
Но никого любить не может.
А я обеих вас любил
Любовью искренней и нежной,
И в жизни образ ваш светил
Мне, как маяк в дали безбрежной.
6 октября 1903. Москва
1907-1909
«Дом на горке», где ныне мемориальный музей А. М. Горького, знает каждый нижегородец. Но мало кто знает, какую роль сыграл он в судьбе Бориса Садовского. Сюда, по адресу: Мартыновская улица, дом Киршбаума, шли его письма из Москвы, а когда он приезжал, «быстрый, гибкий, легконогий», сам стремглав устремлялся туда. Позднее в «Воспоминаниях о Горьком» он не преминул упомянуть: «Над квартирой Горького в доме Киршбаума есть еще квартира: ее занимает знакомое мне семейство, где я нередко бываю» [42]. Семейство это – Чубаровы: мама Ольги Геннадиевны – Наталия Александровна, две сестры, брат-подросток, который вскоре поступит в Мореходное училище в Петербурге, а в Первую мировую войну пропадет без вести (на самом деле – окажется в плену). Ольга Геннадиевна с 1904 года здесь почти не живет. Она – в Женеве: уехала на пять лет, чтобы получить образование европейского уровня. Приезжая летом на короткий срок, видится с Садовским, но редко: городской жизни он предпочитает Щербинку. В Женеву мама отправляет письма буквально каждый день, и Ольга Геннадиевна – в курсе всех нижегородских дел.
Частые гости Чубаровых – гимназистки, молодые люди, студент Борис Садовской. В отсутствие «женевской курсистки» готовы отметить ее именины и день рождения.
На вечеринках постоянно звучат романсы. У Лили (Елизаветы) хороший голос, с ней занимается педагог. По ее просьбе Садовской сочинил несколько текстов для переложения на музыку. «Б.С. заходит к нам запросто, очаровал обеих твоих сестер, написал Лили очень красивые слова. Этот романс она поет с Богодуровым», – сообщала дочери Наталия Александровна, имея в виду композитора Всеволода Богодурова, общего любимца нижегородцев. Через несколько дней снова о поэте: «Приходил Борис Садовский. Много интересных стихов читал "на злобу дня", насчет наших барышень (о ловле женихов)».
Одно стихотворение такого рода, чисто «домашнее» — отчет о свадьбе общей знакомой Зинаиды Краснопольской, – послано в Женеву, а также романс «Хрисантемы», в автографе посвященный Ольге Геннадиевне, сочиненный под влиянием пения Лили. Ей тоже подарены стихи.
ЕЛИЗАВЕТЕ ГЕННАДИЕВНЕ ЧУБАРОВОЙ
В день Ангела
Когда-то, в день Елисаветы,
В столицу кинутый поэт,
Слагал я легкие куплеты
При вспышках вальса и ракет.
Теперь в безделье и печали
Гляжу один с откоса вдаль.
Но вот в мечтах мне зазвучали
Знакомый голос и рояль.
То Ваши песни прилетели,
То голос Ваш – виолончель,
И у меня в душе запели
Слова веселые «Качель».
Я слышу Ваши «Хрисантемы»,
Что дали мне одну из тем
Для «умирающей» поэмы
От аромата «Хрисантем».
5.IX.MCMVII. 7 ч. вечера. Нижний
Даже находясь в Женеве, Ольга Геннадиевна была первой читательницей многих стихов Садовского – и тех, что войдут вскоре в книгу «Позднее утро», и тех, что в книгу не вошли. А письма – в основном «отчеты» о любовных делах. Например, о том, что сорвалась встреча с «Египтом» из-за его болезни.
Я жаждал пред Мемфисской жрицей,
Как соловей, воспеть красу.
Но в душной клетке пленной птицей
Кому я гимны понесу?
Невольник страсти соловьиной,
Шепчу звезде тоску мою,
И профиль тонкий и змеиный
В мерцанье дальнем узнаю.
5 марта 1907 г. Нижний
В женевской переписке фигурируют два загадочных персонажа, названные «Египет» и «Германия». Кто есть кто, можно установить по письмам матери: «Борис Садовский ужасно ухаживает за Клеопатрой Ивановой» (дочерью генерала М. Иванова)»; вскоре она же сообщает: «Совсем пропадает по Эльзе Шеффель». Им посвящены стихи в разделе «Послания» в книге «Полдень».
Чубарова – Садовскому
11 сентября 1907
Geneve
Очень нехорошо забывать старых знакомых. Я надеялась, что вы будете писать… Или Вы так мечтаете об Египте или какой-нибудь другой сказочной страсти, что совсем забыли нас, простых смертных.
Садовской – Чубаровой
26 сентября 1907 г. Москва
Я очень тоскую по Египту, в первый раз Москва меня не радует так, как бывало раньше за эти последние 3 года. Участь моя подобна, должно быть, участи Наполеона: он был счастлив в Египте и несчастлив в Москве. Я надеюсь, всё же, что Вы в следующем письме сообщите мне что-нибудь о Египте.
Я вышел из «Золотого Руна» [43]. Повесть XVIII в. [44] принята в «Весы» и скоро начнет печататься.
Здесь чудесная погода – золотистые деревья, бледно-синеватое небо. Но вечерами очень холодно и свежесть загоняет в уютное кафе на Тверском бульваре, где за турецким кофе целый вечер шумит литературная молодежь. Я, впрочем, больше сижу дома и с каждым днем, перелистывая латинских и греческих поэтов, с ужасом убеждаюсь, что одно лишь я твердо знаю, – это то, что я ничего не знаю. Стихи не выходят. Сонливость и апатия одолевают.
Садовской – Чубаровой
1 января 1908 г. Нижний
Вы не знаете, конечно, что я был опасно болен и даже семь; У меня неврастения, признаки которой я подмечал за собой в течение последних двух лет. В октябре в Москве она завладела мной совершенно.
Месяца полтора я чувствовал себя каким-то покойником, которого забыли похоронить, и без отвращения не мог подумать о писании. <…>
Что Вы делаете? Завидую Вам, особенно Вашей поездке на юг. Вспомнились ли Вам тютчевские стихи?
О, этот юг, о, эта Ницца!
Как этот блеск меня тревожит.
Мысль, как подстреленная птица,
Подняться хочет и не может. [45]
…Повесть XVIII века напечатана в № 12 «Весов». Из «Зол. Руна» я вышел. В «Голосе Москвы» имею хороший заработок, рублей до 200 в месяц, так что хотел было отложить на заграничную поездку, но болезнь помешала – и весь запасной капитал я не удержался истратить на Святках.
Садовской – Чубаровой
31 января 1908 г. Нижний
<…> Скоро неделя, как я не был ни в «Египте», ни в «Германии». Да, я теперь бываю и в «Германии»… и сдается мне, чары Лорелеи, поющей давно и обаятельно, превозмогают (по крайней мере, с ним борются) сухое обаяние «вечно чудной тени» «Египта». Говоря между нами (а ведь мы старые друзья), я давно махнул на себя рукой, Ольга Геннадиевна, и свыкся с мыслью, что нет неожиданности, на которую я не был бы способен. Нет человека, менее размышляющего. Серьезно, я никогда в жизни не размышлял о том, что я делаю и что делается вокруг меня. Я похож на равнодушного зрителя в синематографе. Посмотреть можно, а пущать о том, что видишь, не стоит, да и лень.
Я, кажется, совершенно оправился от своих недомоганий: потянуло к перу и бумаге, а это первый признак выздоровления. В Москву поеду к 1-му марта и засяду за экзамены. <…>
Хотел было послать Вам какие-нибудь свои стихи, но оказывается, что со дня создания «Свадьбы Зины» у меня почти ничего не прибавилось.
Вы ведь знаете, как серьезно я был болен: я был буквально манекен и ничего не чувствовал. А теперь под лучами музыки и пения я по-прежнему трепещу, как осина, и, гуляя по улице, уже не натыкаюсь на прохожих, смотря в землю, как бешеная собака, – улыбаюсь во весь рот и узнаю знакомых. Скорее бы весна!
Хотелось бы жить полной жизнью, не чувствуя черных призраков за спиной.
Завидую Вам, живущей, как ласточка под крышей, в теплом климате, среди веселых людей, занятой любимым делом. Я как-то был у Вас. Наталья Александровна ко мне относится в высшей степени любезно и ласково, сестры Ваши тоже, так что я чувствую себя у Вас, как в немногих домах, хотя Ваше отсутствие все-таки незаменимо.
Да, вот еще: я забыл Вам написать, – дело в том, что моя повесть («Весы», № 12) посвящена Вам, но самого посвящения я не выставил и сделал это вот почему. Повесть написана в виде мемуаров, и посвящение при ней лицу современному было бы неуместно, как нарушающее стиль. Но я обещаю Вам непременно в отдельном издании, где будет каждое название на новом листке, поместить Ваше имя. Не сочтите за невнимание мой поступок: он вызван чисто художественными соображениями.
Пока до свидания. Не забывайте горячо преданного Вам
Бориса Садовского
Чубарова – Садовскому
1 февраля 1908 г. Geneve
Захотелось поболтать с Вами, как мы болтали во время оно в Нижнем без связи, а так, обо всем понемногу.
Вижу, что Вы хандрите: разве чары Египта перестали действовать, и гипноз, который действовал на Вас, стал направляться на другие лица? Или кто-нибудь занял место Мемфисской жрицы? Уж не какая-нибудь героиня немецких романов с поварской книгой в одной руке и романсом Кюи в другой? Напишите мне. Я надеюсь, что такому старому человеку, как я, можно поведать одну из этих тайн, о которых, вероятно, говорят в Нижнем.
А относительно Вашей болезни, самое лучшее о ней не думать, заниматься чем-нибудь серьезным, и пройдет. Впрочем, не буду распространяться об этом, ибо Вы, пожалуй, действительно подумаете, что мне 100 лет.
Желаю Вам всего хорошего, успехов, побед и т. д. и т. д., а между этими важными делами, не забывайте и меня.
Чубарова – Садовскому
3 .III. 1908. Geneve
Ваше письмо довольно кислое. Мои тоже не веселы.
Ваше настроение, пишете Вы, заставляет Вас думать о самоубийстве, и, несмотря на это, Вы идете на костюмированный вечер и, как я знаю из других источников [46], отрекаетесь от древнего еврейства и переходите на сторону протестантства (шаг довольно рискованный, из одной крайности в другую без всякой середины). Ну, да это неважно, ибо думаю, что и эта религия не удержит Вас долго, и какую Вы изберете потом, вопрос только времени. А, кроме шуток, Вы ведь ничего мне не написали, кроме самоубийства и вечера в военном училище. Как это вяжется?
<…> Читаю большое количество романов, французских и английских, рисую, переплетаю и даже немного пишу: прозу, конечно, и жгу по мере того, как пишу. Жаль, мое письмо не рассеет Вашей грусти, которую Вы так красноречиво описали. Читайте стихи старые, только до Пушкина включительно. Это, я думаю, наилучшее лекарство. Почитайте греков. Это хорошо. А между всем этим и визитами, вечерами и так далее не забывайте и меня.
Садовской – Чубаровой
<1908>
Что касается меня, я очень скучаю по Нижнему. Погода в Москве прекрасная; целые дни я провожу в Сокольниках или в Петровском парке, где пишу и размышляю… о многом. <…> Иногда захожу в университет слушать скудно посещаемые лекции. Жизнь тянется довольно монотонно. Но сколько поэзии в московских улицах!
Видел 2 первых выпуска брокгаузовского издания Пушкина под ред. Венгерова, по образцу прежде вышедших Шекспира, Байрона etc., но только несравненно роскошнее. Всё издание (6 т.) будет стоить 30 р. По обилию материалов, рисунков, портретов и автографов – это лучшая книга о Пушкине, какую мне когда-либо доводилось видеть [47].
Стихи не вяжутся. Египет не изобразим стихами. Лучше так любоваться им молча.
Хандрящий Борис Садовский
* * *
Данный текст является ознакомительным фрагментом.