Маргулис Евгений. Интервью 2013 года

Это первая из бесед с Евгением МАРГУЛИСОМ в студии проекта «Правда 24», которую зрители канала «Москва 24» могли видеть в прямом эфире.

– Начнем с «лягушки в кустах», что, согласись, звучит гораздо естественнее «рояля в кустах». У меня лягушка для тебя в подарок, потому что ты коллекционируешь статуэтки этих рептилий. Такой у тебя точно нет.

– Точно нет. Это откуда?

– С каких-то островов. Как получилось, что ты начал собирать лягушек и сколько их у тебя сейчас?

– Сколько сейчас я, честно говоря, не знаю, но больше 600, наверное (напомню, беседа состоялась в 2013 году. Сейчас наверняка значительно больше – Е.Д.).

А началось все на каком-то из моих дней рождения. Не сговариваясь, Андрюша Макаревич и Саша Кутиков подарили мне по лягушке.

– Это мистика просто. Сам-то Кутиков ложки собирал во время ваших гастролей по Союзу… И вдруг – рептилия.

– Это было много лет назад, и меня, кстати, они ужасно прикололи. Я начал собирать лягушек, но собираю из тех мест, где я бываю.

Кутиков: «Женя ушел трудиться самостоятельно, что у него неплохо получается»

– Чем коллеги мотивировали выбор? Ведь и знака Зодиака нет такого – Лягушка.

– Не понимаю. Макар мне подарил старую нецке. Мы были в тот момент в Нью-Йорке, он обходил какие-то антикварные магазины. И со страшной силой запал на жабу. Она действительно такая красивая, пузатая, костяная пуговица – нецке. И она мне перепала. Он уговаривал, по-моему, продавца неделю, чтобы тот сбил цену со 100 долларов до 13, потому что время было дикое (по словам Макаревича: «по себе судит, на самом деле с 600 до 250» – Е.Д.).

А Сашка Кутиков приволок мне здоровую деревянную лягушку.

И они мне их всучили на день рождения, чему я был страшно рад.

– Это знак денег на самом деле, но денег почему-то не прибавляется. Ты видел, наверное, либо драконов, либо лягушек, сидящих на монетках. Они как бы способствуют денежному достатку.

Анна Торбан для Евгения Маргулиса больше, чем муза: жена + соратница

– Помню, символом телекомпании «ВИD» была морда с какой-то жабой на голове.

– Я не помню. Морду помню, тебя помню, а лягушку и всего остального…

– Скажи, пожалуйста, лягушачьи лапки ты ешь?

– Нет. Я вообще французскую кухню не ем. Раньше ел. Тогда это было в новинку, а сейчас уже столько соблазнов вокруг.

– А что ты сейчас ешь?

– Когда за границей – японскую кухню. Потому что здесь боюсь. Итальянскую, испанскую.

– А здесь-то ты все-таки бываешь, не так ли?

– Здесь бываю, но, в основном, итальянскую кухню предпочитаю, потому что к ней доверия больше. И хожу в те места, которые знаю уже лет пятнадцать.

– Как Алексей Романов относится к тому, что тебя называют основателем группы «Воскресение»?

– Основателем – громко сказано. Один из основателей. Мы придумали это вместе с Сережей Кавагое, царство ему небесное. С Кавой, когда мы в 79-м году в первый раз покинули вокально-инструментальный ансамбль «Машина времени». Он меня и выдернул на создание нового проекта. Лешка Романов был бесхозный в тот момент, мы его подцепили, потому что он единственный из нас мог писать слова и придумывал песни. Мы это не делали. Мы были хорошими организаторами процесса.

– Ты еще в тот момент не занимался сочинительством?

– Занимался, но вяло. Когда есть, на кого свалить, за правым плечом стоит Макар, а за левым Лешка, то легко сказать: пускай они делают то, что у них получается лучше. Это я потом научился…

Мы сделали команду сначала из двух человек, а потом уже к нам подсоединился Леша Романов, Лешка Макаревич – двоюродный брат Андрея, Андрюша Сапунов. И так появилось «Воскресение».

– Я до эфира разговаривал с музыковедом. Он спросил: «Как ты считаешь, место Маргулиса адекватно его талантам?»

– Во-первых, я занимаюсь той музыкой, которая никогда не бывает популярной на весь мир.

В 70-е гг. это было совершенно другим. В те годы все в текстах песен искали двойной смысл. И безобидная песня про что-нибудь превращалась в борьбу с режимом и прочее.

Я, честно говоря, не знаю. Я очень ироничный человек и всегда смешливо отношусь к тому, что делаю. Я не упираюсь рогами, но всегда был сам по себе. То есть я никогда не напрашивался в группы.

Как-то так исторически получалось, что меня приглашали на спасение коллектива.

Когда в группе случался кризис, меня вызывали, чтобы я что-то разруливал. Я разруливал, а когда мне надоедала такая история, я уходил, если терял интерес к тому, что делаю или мы делаем.

– Мне здесь подготовили вопросы.

– У тебя чистый лист бумаги!

– Тебя не проведешь… Нет, вопросы в голове, а на чистый лист бумаги я буду писать ответы… Назови пять самых крутейших концертов твоей жизни.

– Первый концерт в Архитектурном институте. Это мой первый выход с «Машиной времени». Мне было 19 лет, сейчас мне 56 – минус 19. Сколько это?

– В Мархи 75-й год. Пишу. Первый концерт из top-five[3] Евгения Маргулиса.

– Это был страшный концерт. Страшный, потому что я вышел играть на большую аудиторию и напрочь забыл то, что я должен был играть. Просто забыл. Но так как аппаратура была несовершенная, а я все-таки весьма неглупый юноша, я на бас-гитаре выключил все высокие частоты, оставив один низкий гул. Что тут ты берешь, что здесь ты берешь – один черт.

– Хорошо. Второй в top-five?

– Мы поехали в 76-м году на фестиваль в Таллин. Там была масса разных историй. Я познакомился с Боречкой Гребенщиковым, но там уже был размах совершенно другой, и, скажем так, все прибалтийские артисты были абсолютнейшими западниками, потому что у них принималась Финляндия.

– То есть им было что послушать и посмотреть по финскому ТВ?

– Да. У нас этого не было. Нет, в принципе, было у некоторых. Я учился в одной весьма неплохой школе, в 150-й, напротив «Аэровокзала». Это была базовая школа министерства обороны, вследствие чего некоторые дети, как я, уезжали в пионерский лагерь «Снегири», а некоторые ездили по заграницам, и 1 сентября они притаскивали пластинки. Так что информации у меня всегда было навалом.

– Почему этот концерт 76-го года в Таллине входит в top-five?

– Потому что такое количество зарубежных людей собрались в одном месте.

То есть мы попали практически за границу.

Концерт номер три – это первый концерт с группой «Аракс», по-моему, в Самаре, во Дворце спорта. Был конец 79-го года, и мы играли по четыре концерта в день.

– И зарабатывали при этом сколько в день?

– По двадцать рублей на каждого.

– То есть восемьдесят рублей за день. Кстати, это нормально, по тем временам.

– Я вернулся миллионером. Мы там были пять дней. Я купил себе новые джинсы, которые тогда стоили сто восемьдесят рублей.

– С одной стороны джинсы стоили сто восемьдесят рублей, а с другой стороны Гребенщиков в те годы пел «Я инженер на сотню рублей, и больше я не получу», – такие были зарплаты. А стипендия вообще сорок рублей была. И обед в «Пекине» стоил рубля три-четыре. Так что нет, это было неплохо. А четвертый?

– Четвертый концерт – это 84-й год с Юрием Антоновым в Праге.

– С «Аэробусом» его? «Аэробус» – команда, которая аккомпанировала Юрию Антонову? То есть Антонов чесал по Восточной Европе?

– По Восточной Европе и по нашим войскам, что раньше там стояли, – это было можно.

– Да, там же были наши гарнизоны. Это был твой первый выезд за границу?

– Конечно. В 84-м году. Антонов собирал там большие залы. Мы, кстати, на этих гастролях были восемнадцать дней.

– А ведь за границу раньше… надо было проходить разные инстанции. Тебе еврейская тема не мешала никогда?

– Мне много чего мешало, поэтому я даже и не рыпался. А Юрий Михайлович Антонов как-то все это устроил. Мы даже не проходили собеседование.

– Не может быть!

– Клянусь тебе. Мы не проходили собеседование.

И Чехословакия меня поразила. Вспомнил очень смешную шутку, услышанную мною там. Что такое «Гимн Моравии»? Это пауза между чешским и словацким гимном.

– Это смешно. И, наконец, пятый, чтобы мы top-five закончили.

– Наверное, в той же самой Самаре, когда на этом поле, где мы играли, присутствовало 350 тысяч человек.

– В составе предыдущего «оркестра»? «Машины времени»?

– Предыдущего места моей службы. Да.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.