Печать судьбы

Печать судьбы

Параллельно съемкам в «Князе Серебряном» Тальков участвовал еще в одном кинопроекте. Это был фильм режиссера <…> «За последней чертой». Тема для девяностых, можно сказать, ключевая – захлестнувший страну криминал и попытки честных и относительно честных людей с ним бороться.

Талькову предложили роль предводителя банды рэкетиров. Он был не в восторге от такой перспективы. Считал, что положительного героя тоже вполне может сыграть, тем более что ему, в отличие от многих актеров, такие роли не казались скучными и банальными.

В принципе режиссер не был против «положительного Талькова», однако, учитывая «требования цензуры» (так она никуда и не исчезла!), артисту предложили для создания «положительного образа» постричься, сделав присущую отважным борцам с преступностью прическу, а также сбрить усы и бороду. Это начисто разрушило бы привычный сценический образ Талькова, да и подчиняться диктату было не в его правилах. Он отказался.

Вместе с Игорем в этом фильме снимался и его старший брат Владимир. Он тоже сыграл рэкетира, одного из участников банды, предводителем которой был герой Игоря.

В образе же главного героя, в прошлом известного боксера Дремова, выступил «штатный положительный персонаж» нашего кино – Евгений Сидихин. В конце фильма есть эпизод, где он, отчаявшись добиться справедливости по закону, врывается в бандитскую «малину» и расстреливает всю банду, в том числе и героя Игоря Талькова.

Для кино – обычная ситуация, можно было бы не придавать этому значения, если бы не дата съемочного дня. Расстрел рэкетиров снимался 6 октября 1990 года. Спустя ровно год, день в день, Игорь Тальков погиб от настоящего выстрела, от настоящей пули.

Но этим мистическая суть происшедшего не исчерпывается. Мало кто сейчас вспомнит (да и мало кто знает!), что трагедия, происшедшая в Санкт-Петербурге, имела столь же страшное и совершенно необъяснимое с позиций материализма продолжение. Чтобы рассказать об этом, стоит полностью привести статью.

«ПРИНЦИП ЗЕРКАЛЬНОСТИ

Видеокассета с двумя фильмами, «За последней чертой» и «Операция «Люцифер», находится в круге особого внимания киновидеоманов. В первой из них – еще живой Тальков. Во второй – художественная версия его гибели. Объединяет эти два Фильма, конечно же, имя. А еще – одна странность. Можно даже сказать больше – загадка.

6 октября 1991 года в Петербурге прозвучали выстрелы, оборвавшие жизнь Игоря Талькова. Потрясена была вся страна. Но особого рода шок пришлось испытать создателям фильма «За последней чертой», в котором певец незадолго до этого сыграл одну из главных ролей. Смерть вымышленного, экранного героя в фильме и реальная гибель Талькова оказались поразительно схожи. Загадочность совпадения усилилась, когда вспомнили, что сцена расстрела снималась тоже в начале октября. Более того, по документам было установлено, что и день был 6 октября. Только 1990 года, то есть ровно за год до разыгравшейся в Петербурге трагедии. Чувство невольной причастности к ней овладело вдруг всей съемочной группой и, прежде всего, конечно, режиссером-постановщиком Николаем Стамбулой – он пригласил Талькова на роль, придумал не только «роковую» мизансцену, но и весь финальный эпизод в целом, и, наконец, по его режиссерской команде «Мотор!» на съемочной площадке в певца была разряжена обойма, хоть и холостых, но все же патронов. Обычные кинематографические будни. Эти патроны сегодня тоннами изводятся и нашими, и ненашими пиротехниками. Но…

Строго говоря, при первом знакомстве со сценарием Игорь – к тому времени уже кумир миллионов – был обескуражен тем, что ему предлагали сыграть отрицательного героя. По словам Николая Стамбулы, пришлось приложить немало усилий, чтобы рассеять сомнения и вызвать в артисте готовность к сотворчеству. Замысел же заключался в том, чтобы главарь банды предстал на экране не примитивным моральным уродом, а во всем опасно-блистательном великолепии Люциферова слуги, сеющего ложь, предательство, братоубийственные войны, и все это с завораживающим артистизмом и абсолютно неотразимым обаянием… По убеждению режиссера фильма, изобразить такое существо мог лишь равный по силе и таланту, но как бы противоположного знака человек, содержащий в себе достаточный этический противовес. У него было немало знакомых, обладающих способностью делать всякого рода прогнозы и предсказания. Возможно, кто-то из них даже рекомендовал воздержаться от участия в съемках фильма. Тальков их не послушал…

Есть актеры (немного, а все же есть), которые наотрез отказываются играть роль, если персонажа ждет гибель. Предпочитают не привлекать к себе лишний раз, так сказать, взор смерти. И никто их за это не осуждает.

Через несколько месяцев после убийства Талькова киносценарий под названием «Операция «Люцифер» уже был готов к постановке. Сюжет фильма возник сам собой в те три дня после выстрелов в Петербурге, когда мучительное ощущение причастности к этим выстрелам выключило режиссера из реальности. Сюжет и возник как выход из оцепенения. Он был прост и необъясним. Будто бы снимается некий фильм и вдруг… актера, играющего главную роль, убивают. Киногруппа решает посвятить этот фильм погибшему, но как закончить фильм без него? Ищут дублера. И находят – очень похожего человека. В память об актере хотят снять эпизод, в котором будет воспроизведена картина гибели. Тщательно готовятся, восстанавливают подробности реального события. Начинают снимать – и… Вместо пиротехнических выстрелов на съемочной площадке разряжается боевое оружие. Тело дублера вспарывается самыми что ни на есть боевыми пулями, выпущенными рукой товарища, которого направил к этому путем фальсификации и подлога все тот же вечно анонимный «Некто». «Люцифер – отец лжи» – записано в дневниках Талькова… Когда уже шли съемки, кто-то из кинокритиков обратил внимание на то, что в триаде («За последней чертой», реальное убийство и «Операция «Люцифер») есть принцип зеркальности, где точка преломления – смерть Талькова. По обеим временным сторонам – за год «до» и через год «после» – расположены две смерти двух кинообразов. Видимо, по какому-то великому закону равновесия, сколько одолжено иллюзорным миром экрана, столько и возвращено.

Ирина Тищенко[72]»

Как охарактеризовать происшедшее? Действительно, как мистическое событие, как явное, почти не скрываемое вмешательство Князя тьмы в события нашей жизни?

Для меня несомненно, что оный князь и впрямь причастен и к той, и к другой смерти. Но в то, что он зарядил оружие, принесенное на съемочную площадку, я не верю. Равно как и в то, что бес лично стрелял в Талькова. Не будет он сам трудиться! Для этого у него достаточно помощников, и они всегда к его услугам.

Можно спросить: а для чего бесу было устраивать трагическую гибель никому не известного артиста, просто похожего внешне на уже убитого Игоря Талькова? Ну, тут все просто. И, скорее всего, бесу уже не нужно было никому ничего подсказывать. Раз снимают фильм, значит, в очередной раз пытаются разобраться в происшедшем, пытаются найти причины трагедии. Конечно, фильм ответа на вопрос: «кто убил?» не даст. Но побудит кого-то еще задаться этим вопросом. И, возможно, это или эти «кто-то» в конце концов выйдут на таинственный след реальных, земных исполнителей люциферовой воли. А раз так, то нет ничего проще и надежнее, чем внушить всем прикасающимся к этой теме мистический страх. Все мы в той или иной степени боимся «проклятых мест», наложенных кем-то заклятий, роковых совпадений. И вряд ли кто-нибудь, узнав о страшном завершении съемок «Операции Люцифер», захочет снимать что-то подобное, а соответственно, мало у кого явится желание копаться в загадочной истории гибели Талькова.

Возможно, все гораздо сложнее. А возможно, и проще. Кто знает?

Бесспорно одно: в жизни и в смерти Игоря Талькова присутствовала роковая мистика. Быть может, он создал ее сам, поверив однажды, что над ним тяготеет рок. Истории известно немало таких случаев. Мы уже никогда не узнаем, так это или нет. В августе 1990 года оборвалась жизнь другого знаменитого барда Виктора Цоя. Он тоже был кумиром молодежи, у него тоже была не только прижизненная, но и очень длительная посмертная слава: многие юноши и девушки, особенно в подростковом возрасте, становились «киноманами» (от название рок-группы Виктора Цоя «Кино»), уже когда певца не было в живых.

Сложно сравнивать творчество Цоя с творчеством Игоря Талькова. Они работали в разных амплуа, Цой был куда ближе к традиционному року, куда дальше от чистой «социальщины», от политического направления, к которому, что ни говори, тяготел Тальков. Объединяет их открытое протестное звучание музыки, откровенно «не советские» тексты песен, яркое, проникнутое болью восприятие действительности.

Гибель Цоя потрясла Талькова. Неизвестно, говорил ли он когда-либо кому-либо, что роковое ДТП могло быть неслучайным… Но мысль о совпадении судеб русских поэтов, о том, что многим из них, особенно в России, не суждено жить долго, безусловно, возникла у Игоря. Скорее всего, не в первый раз.

Песня «Памяти Виктора Цоя» – одна из самых лирических, самых проникновенных песен Талькова. Как обычно, слова и мелодия в ней являют единое целое, и звучит она не просто как прощание, но и как мысль о возможно скорой встрече. И об особом предназначении, «задании», с которым каждый настоящий поэт приходит в этот мир.

Поэты не рождаются случайно,

Они летят на землю с высоты,

Их жизнь окружена глубокой тайной,

Хотя они открыты и просты.

Глаза таких божественных посланцев

Всегда печальны и верны мечте,

И в хаосе проблем их души вечно светят тем

Мирам, что заблудились в темноте[73].

Тальков, вероятно, сравнивал судьбу и сценический путь Цоя со своей судьбой и дорогой на сцену. И, конечно, не мог не предполагать, что оба они идут одним путем. Будет ли сходен и конец этого пути?

Они уходят, не допев куплета,

Когда в их честь оркестр играет туш:

Актеры, музыканты и поэты —

Целители уставших наших душ.

В лесах их песни птицы допевают,

В полях для них цветы венки совьют,

Они уходят вдаль, но никогда не умирают

И в песнях и в стихах своих живут.

А может быть, сегодня или завтра

Уйду и я таинственным гонцом

Туда, куда ушел, ушел от нас внезапно

Поэт и композитор Виктор Цой[74].

Что это было? Мистическое предвидение? Или просто память о судьбах многих русских поэтов, также уходивших «таинственными гонцами», возможно, каждый в свое, именно ему назначенное Богом время, но всегда так нежданно и так трагично для тех миллионов русских людей, которые их любили?

Был один случай, который наглядно доказывает, что Игорь если и не знал, как и когда погибнет, то предчувствовал обстоятельства своей смерти. Однажды он летел со своей музыкальной группой на гастроли в Тюмень. Внезапно началась гроза, Самолет, попав в грозовое облако, «нырнул», его стало мотать из стороны в сторону. Люди заволновались, стали вскакивать с мест, забрасывать вопросами появившуюся в салоне бортпроводницу.

Как вдруг раздался спокойный голос Игоря Талькова:

– Не бойтесь! Пока вы со мной, вы не по гибнете. Я умру не так.

И добавил:

– Меня убьют при большом стечении на рода, и убийцу не найдут.

Эти слова, как ни странно, успокоили пассажиров. Поверили ли они Игорю? Трудно сказать, но самолет вскоре вырвался из грозовой тучи и час спустя благополучно приземлился в Тюмени. Вероятно, после этого о пророчестве Талькова забыли. Но многие из тех, кто об этом знал, вскоре вспомнили его странные слова. Тема рока, судьбы, предначертания постоянно присутствовала и в творчестве, и в самой жизни Игоря. В книге «Монолог» он вспоминает один очень необычный случай.

«В 1988 году утром после ночной работы я гулял в районе Коломенского и, находясь на территории деревни Дьяково городище, увидел лежащий на земле крест недалеко от полуразрушенного Храма Усекновения главы Иоанна Предтечи. Он, видимо, был сброшен с купола церкви, так был изувечен и погнут у основания, наверное, от удара о землю. На несчастном изуродованном кресте уже оставили свои «автографы» Петя и Ваня в виде «иксов» и «игреков», но от этого он не перестал быть символом Бога Живого.

У меня сжалось сердце при виде подобного кощунства, и я решил отнести крест к себе домой. Возможности сделать это немедленно не было, поскольку крест был огромен, и человека, обладающего подобной ношей, ротозеи могли принять за вора.

В поисках потайного места я вошел внутрь Храма Иоанна Предтечи, двери которого были распахнуты настежь. Хаос в храме потряс меня, пол был загажен, и у заплесневелых стен явно вырисовывались следы его «прихожан» в виде консервных банок, пустых бутылок и остатков кильки в томатном соусе. Божья обитель служила притоном для местных алкоголиков. Оставить там крест было святотатством, и мне пришлось искать другое место. Я набрел на заброшенную монашескую келью и положил в нее крест, решив вернуться за ним ночью. Вернулся вместе с другом. В кромешной тьме, когда мы на ощупь стали пробираться к келье, раздался треск, и что-то тяжелое, просвистев над моим ухом, ударило друга по голове. Как потом выяснилось, створка дверей сорвалась с петель. Дико закричав – больше от испуга, чем от удара, – мой спутник метнулся к выходу. Окровавленный, с выпученными от ужаса глазами, он пролепетал: «Это знак. Крест забирать нельзя!» – «Но ты же получил по голове, а не я, значит, мне можно», – ответил я.

Забрав крест, мы вернулись домой. С тех пор он является не только священным символом, но и «термометром» отношения ко мне людей.

Иногда, общаясь с людьми, которые называют себя моими друзьями и с которыми я делю порою и стол, и кров, я вдруг чувствую, как в моей душе появляется отчуждение. В период постоянной загруженности, забывая о сне и еде и отдаваясь творчеству целиком, я невольно открываюсь для человеческой подлости.

Как раз находясь в подобном полуреальном состоянии, я и совершал прогулку по Коломенскому, когда забрел в Дьяково городище и нашел крест.

Теперь ясно, что это была не просто находка. Это был мой крест! Недаром я нес его на себе два километра по темному ночному пути от места его поругания под крышу своего дома, вернув ему святость омовением святой водой…»[75]

Тальков верил в Бога не потому что верить в его время уже разрешили, не потому, что это стало модно. Просто, как любой думающий человек, размышляя о себе, о мире, о судьбе, он сделал неизбежный вывод: мир не мог возникнуть случайно, и уж никак не мог случайно явиться в этот мир человек. А все события человеческой истории и отдельно взятые человеческие судьбы многократно убеждали поэта, что наша жизнь тесно связана с предначертанной нам судьбой. И если человек пытается выступить против Божьего предначертания, это всегда оканчивается для него трагически.

В 1990 году в передаче «Песня года» прозвучала песня Талькова «Бывший подъесаул». Перед тем Игорь исполнял ее на одном из своих концертов, и, как это часто случалось, рассказал слушателям о судьбе героя этой песни: «Бывший царский офицер Филипп Миронов, Георгиевский кавалер, герой Русско-японской войны, в 1917 году изменяет присяге, срывает с себя ордена, золотые погоны и кресты и идет воевать за так называемую «народную» власть». Эту песню тоже необходимо привести целиком, как необходимо слушать ее от начала до конца.

Бывший подъесаул

Уходил воевать;

На проклятье отца

И молчание брата

Он ответил: «Так надо,

Но вам не понять», —

Тихо обнял жену

И добавил: «Так надо!»

Он вскочил на коня,

Проскакал полверсты,

Но как вкопанный встал

У речного затона,

И река приняла

Ордена и кресты,

И накрыла волна

Золотые погоны.

Ветер сильно подул,

Вздыбил водную гладь,

Зашумела листва,

Встрепенулась природа,

И услышал казак:

«Ты идешь воевать

За народную власть

Со своим же народом!»

Он встряхнул головой

И молитву прочел,

И коню до костей

Шпоры врезал с досады,

Конь шарахнулся так,

Как от ладана черт,

От затона, где в ил

Оседали награды.

И носило его

По родной стороне,

Где леса и поля

Превратились в плацдармы…

Бывший подъесаул

Преуспел в той войне

И закончил ее

На посту командарма.

Природа мудра!

И Всевышнего глаз

Видит каждый наш шаг

На тернистой дороге.

Наступает момент,

Когда каждый из нас

У последней черты

Вспоминает о Боге!

Вспомнил и командарм

О проклятье отца

И как Божий наказ

У реки не послушал,

Когда щелкнул затвор…

И девять граммов свинца

Отпустили на суд

Его грешную душу.

А затон все хранит

В глубине ордена,

И вросли в берега

Золотые погоны.

На года, на века,

На все времена

Непорушенной памятью

Тихого Дона.

На года, на века,

На все времена

Непорушенной памятью

Тихого Дона[76].

Эта песня-баллада вся проникнута сознанием, с одной стороны, неизбежного воздаяния за падение и отступничество, с другой – верой в то, что человек волен не согрешить, остановиться даже на самом краю. А уж если преступил, то обязательно, неизбежно поймешь в конце концов, в чем виноват и за что получаешь возмездие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.