Глава 1.3. «Изгнание» из страны и дебют на подмостках истории

В начале 70-х годов ХVI столетия Речь Посполитая переживала тяжелые времена. Король польский и великий князь литовский Сигизмунд II Август умер 7 июля 1572 года. Всю власть в ВКЛ прибрал к рукам Николай Радзивилл Рыжий. Он приходился родным братом Барбаре Радзивилл, жене короля Сигизмунда Августа. От короля Николай Радзивилл Рыжий получил полномочия наместника в ВКЛ. Территория Великого княжества была частично захвачена войсками Ивана Грозного. Отсутствие прямого преемника почившего монарха привело к обострению борьбы за трон между магнатами польскими и литовскими (литвинскими). Избрание французского принца Генриха Валуа на трон не воспринималось всерьез, к тому же он быстро сбежал обратно во Францию. Только после избрания в 1576 году королем польским и великим князем литовским Стефана Батория жизнь стала входить в нормальное русло.

Молодой Сапега вернулся на родину где-то в конце 1572-го или в самом начале 1573 года [135, с. 84]. Но не слишком радушно она его встретила. Места на государственной службе молодому и способному парню не нашлось. Он был зачислен писарем в городскую канцелярию г. Орши. А вскоре стал наместником старосты оршанского – Филона Кмиты-Чернобыльского. Конечно же не об этом мечтал честолюбивый Лев. Он хотел служить первым лицам государства, а этих самых лиц как раз таки и не было. Похоже, жизнь снова вынуждала его становиться на колени и просить о содействии своих благодетелей – Радзивиллов.

Молодой Сапега сильно переживал по поводу, как ему казалось, своей ненужности. В письме сыну Николая Радзивилла Рыжего, Криштофу Радзивиллу Перуну, он пишет: «А я, бедняга, еще не знаю, где сесть, и уже думал в монастырь вступить, потому что никого за меня нет на свете. До сих пор не умел быть подлизой, а учиться уже поздно» [71, с. 352] (пер. наш – Л. Д.). Заметьте, пишет это восемнадцатилетний парень. Как видно, не такими уж сильными были позиции Сапег в Княжестве. Распределение всех сколь-нибудь значимых постов в ВКЛ держали в своих руках Радзивиллы, поэтому именно им и адресовал письмо Сапега. Но оно, скорее всего, осталось без ответа.

Период с 1572-го по 1579 год – едва ли не самый сложный в жизни Льва и его семьи, но очень для него важный. В понимании юноши это как раз то время, когда он должен на практике применять полученные знания, но они оказываются невостребованными. Он жаждет активной деятельности, а вынужден ждать – не день, не неделю, не месяц и даже не год, а целых семь лет кряду, – когда же на него обратят внимание. Молодая кровь бурлит, энергия бьет через край, но применения силам и знаниям не находится. Тоска и отчаяние овладевают юношей. Все, что ему остается, это обсуждать подробности большой политики с отцом и братьями. Посольства из двадцати стран мира; большое количество претендентов; закулисная борьба за трон; интриги; сеймы элекционные и коронационные – целых десять за период с 1572-го по 1579 год, иной раз по два на год; избрание Генриха Валуа и его бегство; элекция Стефана Батория – все это звездный час других людей, но не его.

Сапега напоминает молодого и неопытного льва, которому отчаянно не везет. Неудивительно, что его посещают мысли о посвящении в монашество. Наверняка, духовную карьеру удастся сделать быстрее. Но этим путем он так и не пойдет, хотя находится в шаге от него.

Хороших предложений Лев не получил и после избрания Стефана Батория. Чтобы как-то удержаться на плаву, пришлось отказаться от романтических идеалов юности, научиться хитрить, угождать и быть покорным. Другого выхода у Сапеги не было: он вынужден это делать, так как годы неоправданного ожидания его многому научили, но не дали возможности верой и правдой служить Отечеству.

Свою публичную карьеру Лев Сапега начинает с самых низших ступеней – в оршанской городской канцелярии (о чем позднее будут язвительно писать в анонимных пасквилях), там, где отец еще имеет влияние, так как за ним сохранилась должность подстаросты оршанского. Эта должность переходит от отца к сыну. И, несмотря ни на что, Лев не теряет надежды на лучшее будущее.

Однако одно событие могло поставить крест на всех планах молодого Сапеги и даже полностью перечеркнуть его жизнь.

В 1575 году Андрей Цехановецкий, адвокат, который представлял интересы новоградского воеводича Горностая, вызвал в оршанский городской суд по делу «о разбойном нападении на имение старосельское и иные имения заднепровские, и побитье, помордовании и причинении ранений слугам, и боярам, и подданным нашим» подстаросту оршанского Ивана Сапегу с сыновьями – писарем городской канцелярии Львом Сапегой и его братом Григорием. Ответчики в суд предусмотрительно не явились, и Цехановецкий добился получения приговора об изгнании их за пределы государства «за то непослушенство», который и отправил королю и великому князю Генриху Валуа. Однако утверждал приговор уже король и великий князь Стефан Баторий, после того как получил письмо от оршанского старосты Филоны Кмиты-Чернобыльского. Как считают некоторые исследователи, этот факт явно говорит о том, что староста оршанский был на стороне противников Сапег, то есть староста выступал против подстаросты. Невзирая на жалобы Сапег о несправедливости суда, король и великий князь литовский 10 августа 1577 года под Гданьском осудил их на изгнание. Однако до реализации декрета дело не дошло. Уже в октябре 1577 года Стефан Баторий отменил приговор оршанского городского суда как противоправный. В задворном королевском суде интересы отца защищал Лев. Именно в это первое свидание с монархом карьера юноши была предопределена. Выступая в роли адвоката, Лев прилюдно продемонстрировал свою исключительную юридическую грамотность. Имея прекрасную память, он с безупречной точностью цитировал статьи Статута ВКЛ 1566 года, с легкостью и необычайно логичной выверенностью мыслей отвергал все высказанные против них аргументы. Неизвестно, был ли Иван Сапега виноват, но судебный процесс молодой адвокат блестяще выиграл [52, с. 10 и 11].

Несколько иначе эта ситуация представлена в недавно обнаруженном письме Стефана Батория к оршанскому старосте Кмите-Чернобыльскому. Письмо хранится в архиве Горностаев. Написано оно в Мальборке 25 ноября 1577 года писарем Николаем Есенским, адресовано непосредственно оршанскому старосте по жалобе на Л. Сапегу Горностая за наезд на его село Старцевичи в имении Заднепровье. Из письма следует, что 17 августа 1577 года двадцатилетний Л. Сапега вместе со старосельскими и басейскими боярами Семеном Рубцом, Иваном Федровичем, Гришкой и Мартином Гончаренскими, басейскими подданными Артемом Мартюшевичем, Ходаром Зеньковичем, Иваном Кондратом, Хромом и Ивашкой Анбрасовичами, с другими подданными и боярами, а также с оршанскими казаками и людьми из оршанской канцелярии совершили наезд на село, побили и измордовали подданных Г. Горностая, забрали у них имущество. В документе поименно названо только десять лиц, участвовавших в наезде. Об общем количестве участников судить сложно. Предположительно отряд Сапеги состоял не менее чем из тридцати человек. Наезд был совершен не из собственных имений Сапеги (в то время он имел родовое имение Сокольни в Оршанском уезде, которое получил после раздела наследства с братьями в 1575 году), а с земель староства.

По Статуту ВКЛ 1566 года рассмотрение наездов на имущество входило, среди прочих дел, в функции старосты. Жалобы на подстаросту брестский воевода подавал неоднократно. Но, несмотря на это, Ф. Кмита-Чернобыльский не хотел принимать свидетельства ездового о вреде, кроме того, еще и другие документы по этому делу из актовых книг изъял. Вместо того чтобы должным образом наказать виновного, Ф. Кмита-Чернобыльский воспользовался служебным положением и не дал хода этому делу. Он выступил на стороне Л. Сапеги, хоть и приходился пострадавшему Г. Горностаю шурином (был женат на его родной сестре Анастасии). Несоблюдение старостой своих обязанностей и нарушение закона заставило Г. Горностая подать жалобу в суд другого уезда. В документе не указано, в какой именно. Ближайшие суды были в Витебске, Полоцке, Мстиславле и Минске. Вероятнее всего, жалоба была подана в минский городской суд, так как Г. Горностай там староствовал. Но на сегодня, поскольку книги суда не сохранились, проверить эту информацию невозможно.

Согласно обычаю и Статуту 1566 года правонарушения, совершенные государственными лицами, рассматривались великим князем литовским. Потому этот случай стал причиной для вызова Ф. Кмиты-Чернобыльского, Л. Сапеги и его помощников в государев суд. Как определено в Статуте, им было назначено время: они должны были появиться через восемь недель, если государь будет в то время в Польше, или через четыре недели, если он будет на территории ВКЛ.

Каков был приговор по делу – неизвестно. Но, определенно, на карьерном росте Ф. Кмиты-Чернобыльского и Л. Сапеги данный случай никак не отразился. Оршанский староста занимал свой пост до 1587 года, а с 1579-го номинально стал смоленским воеводой, хотя сам Смоленск оставался за Московией. А Лев Сапега начал головокружительную карьеру.

Касательно наезда хочется отметить вот что. В 1577 году подстаросте Льву Сапеге было только двадцать лет от роду, молодой человек имел не самое большое влияние в уезде. Скорее всего, на такой поступок он мог решиться при поддержке другого лица. И этим лицом, возможно, был Ф. Кмита-Чернобыльский. Ведь в документе упомянуто о его вероятном «наущении» и личной заинтересованности в прекращении дела.

Письмо С. Батория, конечно, не меняет кардинально биографических данных Л. Сапеги, не превращает его в антигероя. Оно лишь добавляет информации о начале его карьеры: Лев Сапега сумел стать заместителем оршанского старосты Ф. Кмиты-Чернобыльского в возрасте двадцати лет [33] (ранее этот факт не упоминался, просто указывалось, что государственную службу он начал в оршанской городской канцелярии писарем); о его делах: он тоже ошибался и порой был способен на неправовые поступки. Лица, занимающие высокие посты и много делающие для своего Отечества, не всегда безупречны. Однако от этого их достижения не становятся менее значимыми [57]…

Стефан Баторий нуждался в способных исполнителях. А молодой правовед вызвал у него большой интерес. Николай Радзивилл Рыжий в узком семейном кругу признался: «Показалось королю, что вырастет из молодого Сапеги настоящий государственный муж. Если считать, что так же полагал и мой брат Николай Радзивилл Черный, хоть и против моей воли, но придется принимать решение».

Несколько странным представляется однозначный вывод некоторых исследователей, якобы опекун и покровитель Льва Сапеги князь Николай Радзивилл Рыжий, стараясь везде иметь своих людей, назначил Сапегу на службу при королевском дворе [5, с. 7]. А, собственно, кто мешал ему сделать это раньше, тем более что Сапега напрямую обращался с просьбой об этом к сыну Николая Радзивилла Рыжего – Криштофу Радзивилу Перуну? Но почему-то пошел он на это только тогда, когда увидел прямой интерес короля и великого князя. Наверное, потому, что Сапега все же не был своим человеком для Радзивиллов.

30 января (по другим данным – 4 февраля) 1580 года Льва Сапегу назначают королевским секретарем. В силу служебных обязанностей он будет посвящен во все государственные тайны. В королевский дворец в Гродно юноша летел как на крыльях. Он так долго мечтал об этом. И наконец-то свершилось! Ему 23 года, и он в большой политике. Теперь он сможет сыграть собственную партию на мировой шахматной доске. Королевский писарь – первая ступенька к невероятной карьере, которую сделает представитель рода Сапег.

Уже через год, после составления документа о перемирии с Московским государством Лев Сапега был назначен писарем великим литовским (упоминается в этой должности уже 3 марта 1581 года).

Нельзя не сказать несколько слов об этой новой должности. Писари были государственные и земские. Государственные писари делились на две категории. Одни были большими господами при великокняжеском дворе, самыми доверенными лицами государя, зачастую членами государственного совета или сената. Нередко их отправляли в числе послов к другим монархам. Другие обычно исполняли поручения панов-рады, их посылали в провинцию взимать недобор по налогам или надзирать за доходами [31, с. 82, 83].

Стефан Баторий был доволен новым писарем. Лев Сапега тоже едва ли не боготворил своего короля. Просвещенный монарх симпатизировал образованному и скромному молодому человеку, не за страх, а за совесть выполнявшему все поручения, которые его ровесники, возможно, сочли бы скучными и неинтересными. Кроме того, юноша поражал придворных авторитетов юридической науки глубоким знанием законодательства Великого княжества и Польши. Лев даже указывал на некоторые его недостатки и предлагал пути исправления отдельных статутовых статей, свободно оперируя при этом нормами права других европейских государств [52, с. 10].

Природа наделила Сапегу умом и работоспособностью. Он мог подолгу, без всякой суеты, даже с наслаждением заниматься одним делом, а в конце придать ему такую завершенность и блеск, что ни у кого не возникало и мысли что-то исправлять и переделывать. Благодаря приятной внешности, внутреннему спокойствию, уверенности в себе без чванства и вызывающего позерства, без малейшей доли самолюбования и гонора, корректному и внимательному отношению к собеседнику Сапега создавал впечатление человека добропорядочного и обаятельного. Не случайно Стефан Баторий заметил в этом не по годам взрослом юноше талант государственного мужа. И не ошибся. В Сапеге действительно сочеталось все то, что позволяло быстро взойти по иерархической лестнице. Конечно же ему не доставало жизненного опыта, но он, как, впрочем, и богатство, и слава, придет чуть позже, вместе с большой властью и громкими делами [52, с. 11].

Служба в канцелярии у Сапеги ладилась. Он быстро освоился, свел знакомство с коллегами. Надо сказать, что государственная канцелярия ВКЛ представляла собой небольшое ведомство, закрытое для посторонних глаз, своего рода элитарный клуб, куда попасть было достаточно трудно. Вплоть до конца ХVIII века она состояла из двух печатарей, двух секретарей, двух референдариев, четырех писарей, двух печатных секретарей, двух метрикантов да человек десяти подписков [31, с. 73]. Наверное, это обусловливалось государственными интересами и тайнами, с которыми имели дело чиновники.

Служба в канцелярии – дело хорошее, но для Льва – всего лишь трамплин в карьере. Должность писаря – это слишком мало. Не для того он пришел во власть, чтобы только переписывать королевские грамоты. Он хочет начать собственную игру, мечтает о том, как поднять свой род на недосягаемую высоту, стать учредителем нового могущественного клана. А для этого требуется власть, хотя бы такая, которую имеют Радзивиллы.

Шанс выделиться быстро выдается. Стефан Баторий должен оправдывать авансы, полученные при избрании, и возвращать долги. Вступая на престол, он поклялся, что скоро вернет захваченные Иваном Грозным земли, и в начале 1580-х годов Речь Посполитая начинает активные военные действия против Московии. Сапега облачается в доспехи и на собственные (читай – родительские) деньги вооружает хоругвь. Очевидно, что им движет не одно только желание попробовать свои силы в битве с московитами и освободить сограждан из вражеской неволи; он жаждет выделиться, показаться королю в новом качестве, завоевать место под солнцем лучшее, чем имеет сейчас. Все брошено для достижения поставленной цели. И в этом намерении ничего предосудительного нет. Как еще мог заявить о себе высокообразованный и талантливый юноша? Получить какую-либо значимую должность в сложной строго иерархичной структуре ВКЛ, как, впрочем, и любого средневекового государства, можно было только в одном случае – преданно служа монарху и защищая государство от внешних врагов [52, с. 11].

Лев Сапега сражается в составе королевского войска под Великими Луками и Псковом. Однако о каких-либо чрезвычайных победах молодого Сапеги над врагом история умалчивает. Во всяком случае, другой секретарь Стефана Батория – Рейнгольд Гейденштейн – в своем дневнике никоим образом о них не упоминает. Но это и неудивительно: королевский секретарь должен прославлять подвиги государя, а не своего коллеги. Да и, возможно, они были конкурентами – бывший королевский секретарь и новый. Но как бы то ни было, деньги, полученные от отца по завещанию, даром не пропали. Король Стефан Баторий чрезвычайно щедро раздал всем высшим и низшим начальникам, а также солдатам, которые отличились в этой войне, не только военные награды, но и староства [12, с. 122].

По окончании боевых действий король и Радзивиллы решают посмотреть, чего стоит молодой Сапега. Как говорится, за одного битого двух небитых дают. Его избирают сеймовым маршалком. С 4 октября по 25 ноября 1582 года он председательствует на сеймовых заседаниях, следит за порядком во время сейма в Варшаве. Наконец-то он среди первых лиц государства, на виду всего сейма Речи Посполитой! Приедет знать домой, начнутся расспросы: «Какие там новости в столицах? Что решали?» И обязательно: «А кто председательствовал?» «Да сын Ивана Сапеги пошел в гору». Как долго он этого ждал! Об этом были и родительские мечты. Но, к сожалению, отец Льва не дожил до успеха сына: Иван Сапега умер несколько ранее (1580).

Надо сказать, что мировоззрение Льва сформировалось именно в этот период и было обозначено двумя историческими фактами, которые сильно затрагивали имущественные интересы его семьи. Во-первых, Сапеги лишились родовых поместий на Смоленщине в результате войн с Московией. Во-вторых, ВКЛ понесло значительные территориальные потери после заключения Люблинской унии, что было не менее болезненным. Все это не только значительно ухудшало материальное благосостояние семьи, но и снижало социальный статус рода Сапег. Свободных территорий и должностей, способных заменить или каким-то образом компенсировать эти потери, в Княжестве не оказалось. Привилегии и земли нужно было буквально возвращать с оружием в руках. А враги были четко обозначены – Московия и Королевство Польское.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.