7. Михаил Левитский

«Первый мой друг» – назвал Чернышевский Михаила Левитского, своего соученика по семинарии; «мы с Левитским не могли пробыть двух дней не видавшись» (X, 17).

Печатные сведения о Левитском необычайно скупы: полторы страницы в работе Ф. В. Духовникова и краткие биографические данные, извлеченные Н. М. Чернышевской из саратовского архива. Как установлено Н. М. Чернышевской, он был сыном священника Димитрия, занимавшего вакансию дьячка в селе Синодском Петровского уезда Саратовской губернии. В 1836 г. поступил в Саратовское духовное училище, затем переведен в семинарию.[266]

Удалось дополнительно выяснить, что в училище, а затем в семинарии одновременно учились два Михаила Левитских. Сначала они числились в параллельных отделениях, а в семинарии оба попали в один класс с Чернышевским и во всех ведомостях для различения значились: Михаил Левитский 1-й и Михаил Левитский 2-й. Оба 1826 г. рождения. Но учились неодинаково. Первый шел по первому разряду в числе отличников, второй – по второму. Материальное положение тоже было неравным. Первый жил в общежитии (бурсе) «на полукоште», второй (сын дьячка Василия Балашовской округи села Турки) – «на своем содержании». Чернышевский дружил с первым.

В семье Левитских что-то не ладилось. Об этом можно судить по довольно частым перемещениям отца, необычным для священников. В документе 1836 г., содержащем просьбу принять десятилетнего Михаила в училище, значилось, что священник Димитрий проживал в селе Колояр Вольской округи.[267] По-видимому, это село и следует считать местом рождения Михаила. Опубликованные Н. М. Чернышевской данные «Именной ведомости об учениках 1-го Саратовского духовного училища высшего отделения за 1841–1842 учебный год» указывали на новое местожительство: село Синодское Петровской округи, причём священник Димитрий находился на «дьяческой вакансии»[268] – значительное понижение в должности. Ведомости за 1841/1842 учебный год составлялись в августе 1842 (хотя представлялись они в семинарское правление значительно позже, 9 октября[269]), а уже 11 сентября в журнале протоколов семинарского правления за 1842 г. отмечено получение прошения «Кузнецкого уезда села Евлашева священника Дмитрия Тихомолова о принятии детей его, учеников семинарии низшего отделения Павла и Михаила Левитских и низшего отделения Саратовского духовного училища Василия Левитского на казённое содержание по бедности».[270] Кроме нового адреса, текст содержит сведения о братьях Михаила, о тяжёлом материальном положении многодетной семьи и фамилии священника – Тихомолов. Возможно, фамилия Левитский у Михаила «благоприобретенная» и его настоящее имя – Михаил Тихомолов.

В духовном училище Михаил учился в тех же классах, где значился Чернышевский. Вот его успехи в 1839/1840 учебном году: «Греческий язык – очень хорошо, славянская грамматика – очень хорошо, арифметика – хорошо, латинская грамматика – очень хорошо, Закон Божий – очень хорошо, церковный устав – хорошо, нотное пение – хорошо». По результатам экзаменов следующего года он признан «способностей и прилежания похвальных, успехов похвальных, поведения очень хорошего».[271]

В одном семинарском классе с Чернышевским Михаил Левитский пробыл первые два года. В среднем отделении (с 1844 г.) его перевели в параллельный класс, и в это время с Чернышевским учился его брат Павел. Из документов видно, что Михаил неизменно входил в первую четверку лучших учеников, не раз награждался книгами за отличные успехи и примерное поведение. Сидели они с Чернышевским на первой скамейке как лучшие ученики.[272] Оба прилежно занимались татарским языком в классе Г. С. Саблукова. В 1844 г. Левитский начал заниматься в классе А. Т. Петровского еврейским языком, и спустя год был лучшим учеником в этом классе.[273]

Жил Левитский в семинарском общежитии (бурсе) «на полукоште» (полуказённом обеспечении), в ужасающей бедности. По словам Чернышевского, он не имел «другого костюма, кроме синего зипуна зимой и жёлтого нанкового халата летом» (X, 17), случалось, что ему вообще не в чем было ходить в класс (XIV, 101). Придавленный нуждой, он обнаруживал особую восприимчивость к любому проявлению неравенства. Несмотря на дружбу с Чернышевским, «как Николай Гаврилович ни просил его к себе в гости, Левитский, бедный, неотёсанный бурсак, не решился идти к нему, отговариваясь тем, что и одежда у него плохая и он не умеет обращаться в обществе, в особенности в доме такого высокопоставленного лица, каким был Гавриил Иванович».[274]

Постоянные лишения и крайняя бедность, однако, не забили в нём чувства собственного достоинства, а напротив, обострили его, направляя нередко на дерзкий вызов. Богато одарённая натура тщетно искала выхода в застойном мире семинарской схоластики. «Верно, он думал, думал о том, что дельное, нужное, полезное могло бы из него выйти, но… и взрывало бедняка» (XIV, 101), – писал Чернышевский.

Ссылаясь на современников, Ф. В. Духовников описывает факты полемических столкновений с преподавателем Закона Божия А. Т. Петровским, которому Левитский «часто возражал». «Ты, Левитский, – говорил ему тот, – настоящий лютеранин: твои возражения не в православном духе». Или: «Ты, Левитский, споришь не затем, чтобы узнать истину, а затем, чтобы выведать мои познания; своими возражениями хочешь показать мою несостоятельность, поймать меня на слове и сконфузить перед целым классом». «Этим Петровский и ограничивался, – замечает Ф. В. Духовников. – Такие ответы, очевидно, никого не удовлетворяли, оставляя в сомнении относительно некоторых истин православной веры».[275]

После выхода Николая Чернышевского из семинарии Михаил Левитский, оставшись в полном одиночестве, сделался особенно нетерпимым. Учился он по-прежнему лучше всех. В одном из архивных дел сохранилась справка «Показание успехов учеников Саратовской духовной семинарии при окончании учебного курса в 1846 г., извлеченного из профессорских свидетельств, данных в продолжение курса», и в ней против фамилии Михаила Левитского 1-го записано: «В декабре 1844 года – отлично, в июле 1845 года – отлично, в декабре 1845 года – отлично, в июле 1846 года – отлично».[276] Однако поведение его стало настораживать семинарское начальство. Так, в записке инспектора о поведении учеников в течение 1845 г. «Михаил Левитский 1-й замечен в грубостях и сварах», а его брат Павел «своеволен и дерзок в речах». В ноябре 1846 г. произошло резкое столкновение с А. Т. Петровским, тот пожаловался инспектору и последовал удар, резко подкосивший и без того тяжёлое материальное положение бурсака. Инспектор доносил, что Михаил Левитский 1-й «в классе при всех товарищах говорил ему, Петровскому, невежественно и грубо, осуждая его лекцию и тем возбуждая к смеху всех товарищей». «И прежде упомянутый Левитский, – прибавлял злопамятный Тихон, – оказывал грубости инспектору семинарии и его помощнику». Семинарское правление определило: «Ученика высшего отделения Левитского за означенный проступок лишить казённого пособия, выслав его в квартиру, и сверх сего оштрафовать трёхдневным уединением со внесением сего поступка в книгу поведения».[277]

Об этом происшествии саратовские семинаристы сообщили Николаю Чернышевскому в Петербург. В письме к родителям от 10 января 1847 г. он пытается разобраться в случившемся. Не зная всех подробностей дела, Чернышевский ужаснулся наказанию – «сослали с казённого Мих. Левитского». Он-то знал, что означало для «бедняка-бурсака» лишиться содержания: «Большая часть этих людей спивается с кругу». Чернышевский досадует на А. Т. Петровского, принявшего ребяческую глупость за серьёзное преступление. Человек «с душой и сердцем», Алексей Тимофеевич должен был, полагает Чернышевский, проявить большую сдержанность, понимание и снисходительнее отнестись к бурсаку, для которого ежедневные напоминания о его бедности и бесправности становились всё более болезненными. «Эти мелкие, пустые, грошовые, но ежеминутные, постоянные и непреоборимые почти препятствия естественно каждого, кто не одарён слишком сильною волею, твёрдым характером, сделают раздражительным, несносным человеком». Чернышевский пытается оправдать своего бывшего друга, человека «с удивительною головою, с пламенною жаждою знания, которой, разумеется, нечем удовлетворить в Саратове» (XIV, 101). В ответном послании, сколько можно судить по письму Чернышевского от 29 января 1847 г., Гаврила Иванович принял сторону обидчиков Левитского, проявившего «взбалмошный» характер. Николай из вежливости не возражал отцу. «Но всё-таки мне очень жаль его, если это повредит ему при окончании курса», – заключал он размышления о Левитском (XIV, 111).

Действительно, последствия инцидента сказались очень скоро. На декабрьских экзаменах 1846 г. успехи его были оценены только как «очень хорошие», из отличников он уже выведен. В мае 1847 г. «Михаил Левитский 1-й не ходил 4 дня в класс по лености, презирая все увещания и советы начальства. В обращении всегда заметны грубость и непокорность» – наказанием был «2-х дневный карцер и запись в книге поведения», забросил «татарский класс». Семинарию ему дали окончить, но лишь по «второму разряду». В его «Аттестате» записано: «Объявитель сего Саратовской семинарии воспитанник Михаил Левитский 1-й Кузнецкого уезда села Евлашева священника Дмитрия сын, имеющий от роду 22 года, поступил из второго Саратовского духовного училища в Саратовскую духовную семинарию 1842 в сентябре месяце, где и совершил полный курс при способностях весьма хороших, прилежании очень хорошем и поведении довольно хорошем. На окончательном испытании он оказался успевшим: в разумении св. писания, в науках богословских, философских, словесных – очень хорошо, естественных, физико-математических, в знании православного исповедания, патристики, герменевтики – хорошо, медицины, в учении о церковных древностях, праве каноническом, богослужебных книгах, в историях церковной всеобщей, российской церкви, гражданской всеобщей, гражданской российской – очень хорошо, в языках латинском, греческом, еврейском (зачеркнуто) – средственно. Почему по окончании им курса семинарии и по испытании, бывшем в сентябре 1848 года причислен к 2-му разряду и на основании § 453 Устава Духовных Академий уволен в епархиальное ведомство. Падучей болезни не подвергался, уродств, калечеств и недостатков телесных не имеет. В стихарь посвящён. В засвидетельствовании чего и дан ему, Левитскому, сей аттестат из Саратовского семинарского правления за надлежащим подписом и приложением казенной печати. Сентября 30 дня 1848 года». Внизу расписка Михаила Левитского в получении подлинника.[278] Получив известие об окончивших семинарию бывших товарищах, Чернышевский записал в дневнике: «В Академию посылают Промптова, Клюкова и Кипарисова. – Мне вздумалось несколько о Левитском» (I, 96). Речь идет о Василии Промптове и Павле Кипарисове, отправленных в Казанскую духовную академию,[279] Клюков – из параллельного класса.

О дальнейшей судьбе Левитского удалось разыскать следующее. В ноябре 1848 г. он ещё находился в Саратове, как явствует из «Дела об истребовании от воспитанников Саратовской духовной семинарии, кончивших курс учения в 1848, положенных отчётов в домашних их занятиях до определения места по епархии. 12 ноября 1848». Здесь Левитский лишь упомянут, а в «Деле» его отчёта нет. В списках получивших священнослужительские места в 1848–1849 гг. Левитский не значился. Краткую запись о нём удалось обнаружить в «Деле по отношению духовной консистории с доставлением сведений о числе выбывших с 1831 по 1850», датированном 11 августа 1850 г.: «Михаил Левитский 1-й – учитель».[280] Иными словами, Левитский получил место в одном из духовных училищ епархии. В каком именно, трудно сказать, так как архивные документы училищ сохранились далеко не полностью, а среди дошедших до нашего времени фамилий преподавателей его имя отсутствует. Существует свидетельство современников, что Левитский сделался священником. В рукописи Ф. В. Духовникова о саратовских годах Чернышевского содержится оставшееся не опубликованным примечание: «Левицкий за пьянство кончил курс во втором разряде. Такова судьба многих лучших учеников семинарии, начиная с Иринарха Ив. Введенского, который так же, как и Левицкий пьянствовал и скандальничал. Хотя Петровский и не советовал Левицкому поступать в духовное звание, но он поступил во священники и умер от нетрезвой жизни. Сообщили Виноградов, Смирнов и ключарь кафедрального собора Копронимов».[281]

В 1862 г. Чернышевский писал о Михаиле Левитском уже как «о покойном» (X, 17). Талантливый юноша, скорее всего, «спился с кругу», «а славный бы, дельный, умный был человек, может быть, честь России» (XIV, 102). Чернышевский назвал именем Левитского одного из героев своего романа «Пролог».[282] «Сколько сил и недюжинных талантов, – писал с горечью один из воспитанников семинарии, – было не замечено светским обществом у других, ещё не определивших своего назначения, а уже надевших рясу, не способных порвать с окружающей средой и почти слившихся с народом, из которого вышли, которым жили и кормились, с которым мучились и страдали и ничем себя не заявили? Имя им – легион…»[283]

Что касается Михаила Левитского 2-го, то он в 1848 г. окончил семинарию, как и его однофамилец, по второму разряду, получил место священника в селе Турки Балашовского уезда Саратовской губернии, дослужился до благочинного.[284]

Кроме М. Д. Левитского, Чернышевский в особо близких отношениях не был ни с кем, но приятельские связи поддерживал еще с несколькими семинаристами-одноклассниками. Ф. В. Духовников называет Тихомирова, Волкова и Орлова, с которыми Чернышевский заходил даже в кабак, где приятели обычно выпивали, а Чернышевский «вёл с ними дружественную беседу, отказываясь от водки».[285] В разные годы с Чернышевским учились несколько Тихомировых – Андрей, Алексей, Тимофей и Василий, четыре Орловых – Дмитрий, Василий, Николай и Пётр. Установить, кого из них имел в виду мемуарист, не представляется возможным. Вероятно, это были Андрей Тихомиров и Дмитрий Орлов, учившиеся получше своих однофамильцев или братьев. Из студенческого дневника Чернышевского видно, что он отличал от других Василия Промптова (сын священника Ивана слободы Красной, Новоузенской округи) и Федора Палимпсестова (Саратовской округи, села Хмелевки, умершего священника Иустина сын), с которыми состоял в переписке (I, 134, 139, 338). В 1848 г. с удовлетворением отмечал факт поступления Промптова в духовную академию («хорошо, что Промптов туда едет» – I, 96), а когда его уволили из академии «за болезнью», с возмущением назвал тамошнее начальство «мерзавцами» (I, 386).[286]

Чернышевский, Левитский, Промптов числились в семинарском классе лучшими учениками. В эту группу входил и Фёдор Палимпсестов. В воспоминаниях его брата, где он назван «едва ли не единственным близким товарищем» Чернышевского, степень их близости, пожалуй, преувеличена, но, по свидетельству мемуариста, Чернышевский был для Фёдора Палимпсестова «предметом глубокого уважения и любви».[287] Впоследствии он служил в Саратове смотрителем губернской типографии, акцизным чиновником (I, 846). Их частые встречи относятся ко времени преподавательской деятельности Чернышевского в Саратовской гимназии. Имена других соучеников не заняли в жизни Чернышевского сколько-нибудь заметного места.

В одно время с Чернышевским в семинарии учился Григорий Евлампиевич Благосветлов. Он поступил сюда в 1840 г. после успешного окончания Саратовского духовного училища. Из года в год отмечалось, что способностей он «отлично хороших», «очень хороших», «отличных». Во время состоявшегося в июле 1842 г. торжественного акта был награждён книгой. «Прилежания и успехов очень хороших» – самая высокая аттестация, которой удостоен по результатам двухгодичного (1840–1842) учебного курса на низшем отделении семинарии один Григорий Благосветлов как ученик специального класса по изучению татарского языка, и в следующем учебном году славу первого ученика по «татарскому классу» разделил с ним Чернышевский. Благосветлов пробыл в семинарии до июля 1844 г. и через год подал прошение об увольнении из духовного ведомства для поступления в Петербургскую медико-хирургическую академию.[288] Таким образом, Чернышевский и Благосветлов два года были соучениками Саблукова по «татарскому классу». Разница в возрасте, по-видимому, мешала их более тесному сближению. С уважением говоря о Чернышевском в письме к Н. А. Некрасову в 1872 г., Благосветлов упомянул, что он «с ним рос и воспитывался».[289] Никакими другими материалами, говорящими об их дружбе или хотя бы приятельстве в семинарские годы, мы не располагаем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.