VII

VII

Появление репортеров в Корнеле в первый же день учебного года тоже раздосадовало Набокова, и он посадил их на последние ряды в аудитории «Б» Голдвин-Смит-Холла — там было слишком темно, чтобы фотографировать. Ричард Фарина и другие корнельские литераторы хотели взять у него интервью для университетского журнала «Троянский конь», но Джеймс Макконки и Бакстер Хэтуэй с английского отделения, не любившие Набокова, воспротивились этой затее. Стивен Ян Паркер, студент последнего курса, посещавший лекции Набокова, вспоминает «немалую зависть со стороны других сотрудников факультета к набоковской известности. В конце концов, с их точки зрения он был просто коллегой, отчужденным и необщительным, с непоколебимыми убеждениями и пренебрежением к академической рутине, который вдруг стал богат и знаменит. Это было просто несправедливо»35.

У Набокова были свои претензии. Когда в 1957–1958 годах в космосе появились советские спутники, американцы вдруг заинтересовались враждебной державой, которую до тех пор считали отсталой. В начале 1958–1959 учебного года «Корнель сан» сообщала, что количество желающих начать заниматься русским языком удвоилось. Поделившийся этой информацией Ричард Лид с отделения современных языков заметил, что несколько увеличилось и количество студентов, выбирающих «продвинутые курсы по русскому языку и литературе». Набокова это задело так сильно, что он решил действовать. Он тут же написал в «Сан», что он единственный в Корнеле преподаватель русской литературы и что в университете существует всего два курса по русской литературе — 315–316 и 317–318: «Они предполагают определенное знание русского языка. Но вот уже второй год ни один из этих курсов нельзя преподавать из-за отсутствия достаточно подготовленных студентов»36.

Будучи единственным преподавателем русской литературы, Набоков формально числился на отделении романской литературы. В тот же день он направил письменный протест профессору Жан-Жаку Деморе, заведующему отделением:

Как Вы знаете, одно из требований для записи на мой курс 315–316 — «владение русским языком». Под «владением» я понимаю способность читать и писать, знание грамматики и словарный запас, необходимый, скажем, для понимания, с моей помощью, текста Пушкина. Этой осенью три студента — все трое умные, талантливые юноши, обучать которых было бы удовольствием, — хотели записаться на 315-й курс по русской литературе. Все трое посещали 101–102-й курс русского на отделении современных языков. Этот курс, как меня уверяют, обеспечивает «свободное владение» русским языком. Я проэкзаменовал всех троих студентов, попросив их: 1. перевести простое русское стихотворение из 12 строк на английский язык; 2. выполнить несколько простых упражнений по склонению и спряжению; и 3. заполнить пробелы в предложениях, которые даны в семнадцатом уроке «Пособия для начинающих» («Разговорный русский язык»). После краткого периода ошеломленного созерцания все три студента объявили, что задача им совершенно не по силам, что они не понимают слов и совершенно не подготовлены к этому виду работы.

Я счел бы эту ситуацию необъяснимой, если б не знал о фарсе, который год за годом происходит на русском отд. в Моррил-Холле. Корнем зла является один простой факт: глава отд. русского языка, профессор Г. Фэрбэнкс, совсем не владеет русским. Он не умеет на нем ни говорить, ни писать. Я верю, что он может преподавать теорию любого языка, в том числе армянского, корейского, венгерского и любого другого, — но только это он и может. Так наши студенты обучаются не русскому языку, а методу обучения других обучению посредством этого метода.

С другой стороны, поскольку доктор Фэрбэнкс не знает русского языка, у него нет возможности проверить, в достаточной ли степени владеют русским языком назначаемые им преподаватели. Результат — занятия ведут молодые люди (в основном выбранные им аспиранты), также не способные ни читать, ни писать по-русски.

Когда в 1948 году я поступил на работу в Корнель, курсы русского языка вели три русские дамы, замечательно владевшие языком и методами обучения. Две из них давно ушли и были заменены до смешного некомпетентными молодыми преподавателями, главная сфера деятельности которых часто не связана с отд. русского языка. Единственные курсы русского языка, еще представляющие какую-то ценность, это те, которые преподает г-жа Ярыч. Ясно, что один отличный преподаватель не может противостоять бессмысленному безобразию, происходящему на других занятиях.

Ситуация на отд. русского языка постоянно ухудшалась в течение нескольких лет и достигла точки, в которой дальнейшее молчание с моей стороны было бы нелояльным по отношению к университету…37

Этот протест остался безрезультатным.

Набоков продолжал преподавать литературу по-своему. Написав письмо профессору Деморе, на следующий же день он начал лекцию по «Мэнсфилд-парку» с предупреждения: «ПРОПУСТИТЕ ИДИОТСКОЕ ВВЕДЕНИЕ!!!!!»38 Готовясь к семинару по русской литературе в переводе, он начал семестр с исправления своего перевода «Слова о полку Игореве», чтобы пользоваться им на занятиях и оставить один экземпляр в библиотеке. Набоков еще не знал о том, что после этого семестра никогда больше не будет преподавать — хотя в то же время готовился к публикации их с Дмитрием совместный перевод «Героя нашего времени» (книга вышла в марте), шлифовалось «Слово о полку Игореве» и наконец-то были внесены последние изменения в пока что не востребованного «Евгения Онегина»39.

Но хотя свободного времени теперь вроде бы было больше, его и отвлекали теперь чаще — причем в основном из Нью-Йорка. В середине октября Набоковы отправились туда посмотреть, как Дмитрий исполняет роль Фернандо в «Il Trovatore» — постановка труппы «Бродвей Гранд Опера», маленькой компании с громким именем. Весной Дмитрий снял квартиру на Вест-Энд-авеню и с тех пор совмещал занятия вокалом с работой переводчика и редактора в «Обзоре текущей советской литературы». В начале сентября, вдохновленный успехом «Лолиты», он, несмотря на крайнюю занятость, согласился переводить на английский язык «Приглашение на казнь» — это была первая после приезда Набокова в Америку попытка перевести один из его романов на английский язык.

Были и другие дела. Теперь, когда у него появились деньги и громкое имя, Набоков решил проконсультироваться с нью-йоркским адвокатом по поводу вложения капитала, сохранения его от инфляции и защиты прав на свои русскоязычные книги. Для этого ему пришлось отменить занятия в понедельник. Неделю спустя он опять отменил занятия и поехал в Нью-Йорк на организованный газетой «Геральд трибюн» обед для литераторов в «Вальдорф-Астории». В этот раз — как и неоднократно в течение последующего полугодия — Набоковы остановились в отеле «Уиндермир», по соседству с квартирой Дмитрия. За два дня Набокову пришлось провести восемь встреч с издателями и вернуться в Итаку ночным поездом, чтобы в среду утром выйти на занятия40. Ясно было, что так продолжаться не может, и Набоков написал заявление с просьбой отпустить его в годичный отпуск за свой счет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.