X

X

«Лолита», быть может, написана и не в привычной гладко реалистической манере, но действие ее разворачивается в очень точно увиденной Америке. И все же, по мере того как мы все более увлекаемся поисками следов Куильти, нечто жутковатое, колдовское и довольно тревожное начинает, похоже, истекать из «Привала Зачарованных Охотников».

Ведь нельзя же счесть простой случайностью то, что у знаменитого драматурга, который посещает книжный клуб Шарлотты Гейз и усаживает Лолиту себе на колено, имеется дядя, дантист Айвор Куильти, живущий прямо за домом Гейзов. Еще более странно, что сам Куильти оказывается в «Привале Зачарованных Охотников» — в городке, до которого от его дома несколько часов езды, — в ту самую ночь, когда Гумберт и Лолита становятся любовниками; что он догадывается о намерениях Гумберта и завистливо поддразнивает его из темноты; что он и живет-то в соседней комнате.

Разумеется, самый зачарованный из охотников, попавший в отель, — это Гумберт. После устроенной им потаенной облавы на Лолиту он наконец настигает ее в отеле, но лишь для того, чтобы пойманная дичь сама изловила охотника — к несказанной его радости.

И совсем уж удивительно, что вслед за этим, пока Гумберт с Лолитой объезжают мотели Америки, Куильти пишет пьесу, названную им «Зачарованные Охотники», пьесу, кульминационная сцена которой похожа на отзвук того, что случилось в отеле. В пьесе Куильти дочка фермера — ее роль получает в школьной постановке Лолита — спорит с Поэтом, доказывающим, будто и она, и все прочие персонажи суть его вымыслы. Она отводит Поэта на свою ферму, дабы уверить его, «что она-то сама — вовсе не его вымысел, а деревенская, твердостоящая на черноземе девушка», — точно так же Лолита в отеле, уводящая Гумберта в свое тайное тайных, становится неожиданно реальной. Гумберт и сам — поэт, он не раз описывает Лолиту в стихах, а в диванной сцене пишет: «То существо, которым я столь неистово насладился, было не ею, а моим созданием, другой, воображаемой Лолитой — быть может, более действительной, чем настоящая… лишенной воли и самосознания — и даже всякой собственной жизни». В «Привале Зачарованных Охотников» он хочет овладеть ею во сне, оставив ее частью собственной зачарованной мечты. Но Лолита, когда она поворачивается к нему и шепчет ему на ухо предложение предаться с нею любви, оказывается непредвиденно реальной, не зависящей от его воображения. При всей живописности его фантазий, она оборачивается «твердостоящей на черноземе девушкой».

Куильти не мог точно знать, пока сам не стал два года спустя любовником Лолиты, — иными словами, уже после того, как он написал свою пьесу, — что в ту ночь произошло между Гумбертом и Лолитой в «Привале Зачарованных Охотников». Создается впечатление, что пьеса его становится для Лолиты едва ли не зачарованной западней: она получает в ней главную роль, он, автор пьесы, посещает школу Лолиты, и она убегает с ним, как бы доказывая, что она не просто выдуманный им персонаж. Но Куильти, когда он писал пьесу, никак уж не мог предвидеть, что Гумберт с Лолитой обоснуются в провинциальном Бердслее, или что в школе Лолиты возьмутся ставить именно эту пьесу, совсем недавно впервые показанную в Нью-Йорке, или что Лолита получит главную роль, или что у него найдется время на то, чтобы проехать сотни миль ради присутствия на репетициях школьной постановки. Создается впечатление, что пьеса обладает некой странной властью над будущим Куильти, при том, что сама же она логически вопиет о невозможности такой власти.

Проходит несколько дней, и Лолита с Куильти становятся любовниками. Они сговариваются вынудить Гумберта отвезти Лолиту на запад, в Эльфинстон. Во всю поездку Гумберт чувствует себя попавшим под заклятие некоего зачарованного охотника, который, кажется, наперед знает всякий его ход и постоянно напоминает, что его, Гумберта, преследуют. После того как Лолита сбегает от него в Эльфинстоне, единственный след, который Гумберту удается найти, это череда загадочных имен, оставленных Куильти в регистрационных книгах попутных отелей, причудливых, иносказательных вымыслов, подстроенных под склад ума и повадки Гумберта неизвестным ему извергом. Теперь, когда Гумберт сам обратился в жаждущего мести охотника, он обнаруживает, что его рысканье в поисках улик это лишь новое заклятие, наложенное на него искомой добычей, обнаруживает, что его заставили идти по следу, который Куильти, издеваясь, заранее проложил для него.

Происходит нечто странное и зловещее: Куильти словно бы полностью овладевает волей Гумберта, как если б тот был не более чем персонажем одной из пьес Куильти, плодом его воображения. Такая идея всякому показалась бы отвратительной — Гумберту она представляется отвратительной вдвойне. Гумберт гордится тем, что преобразовал, вылепил Лолиту согласно велениям своей фантазии: ныне он обнаруживает, что кто-то отнял у него эту роль и обратил его в игрушку собственного воображения. Одна мысль об этом приводит его в исступление.

Как только Лолита открывает ему имя Куильти, Гумберт приступает к постановке сцены убийства, в которой Куильти сыграет ту роль, которую он, Гумберт, предпишет ему. В «замок ужаса» приезжает «в ясном помешательстве, безумно-спокойный, зачарованный и вдрызг пьяный охотник». Когда полуодурманенный Куильти решается высказать догадку — неверную — о том, кто к нему заявился, Гумберт насмехается над ним, предвкушая кукольный спектакль, который он подготовил: «Ну-ка, гадай дальше, шут». Гумберт заставляет Куильти под дулом пистолета зачитать стихотворение, которое является его смертным приговором:

За то, что ты взял грешника врасплох,

…………………………

За то, что ты ее украл

У покровителя ее,

…………………………

Наскучившую куклу взял

И, на кусочки растащив ее,

Прочь бросил голову. За это,

За все, что сделал ты,

За все, чего не сделал я,

— Ты должен умереть!

«Термин „поэтическое возмездие“, — самодовольно отмечает Гумберт, — особенно удачен в данном контексте». Куильти зачитывает, как ему велено, стихотворение, но прежде, чем сложить листок бумаги и вернуть его автору, делает игривое критическое замечание: «Ну что ж, сэр, скажу без обиняков, дивное стихотворение! Ваше лучшее произведение, насколько могу судить». Он отказывается воспринимать и Гумберта, и Лолиту с возвышенной серьезностью, какой требует Гумберт, и его экстравагантное поведение задает тон всему этому мрачному фарсу, даже когда Гумберт начинает стрелять. Сцена становится все более фантасмагорической и остается таковой до самого мгновения смерти Куильти, так что Гумберт покидает его дом в самом что ни на есть удрученном состоянии: «Вот это (подумал я) — конец хитроумного спектакля, поставленного для меня Клэром Куильти. С тяжелым сердцем я покинул этот деревянный замок». Даже убивая Куильти, Гумберт не смог вырвать у него власть над собой. Даже умирая, Куильти дописывает пьесу.

Куильти смог лишить Гумберта удовлетворения, но, как бы то ни было, Гумберт считает убийство лишь подготовкой к написанию «Лолиты». Он заканчивает книгу так: «И не жалей К.К. Пришлось выбрать между ним и Г.Г., и хотелось дать Г.Г. продержаться месяца на два дольше, чтобы он мог заставить тебя жить в сознании будущих поколений. Говорю я о турах и ангелах, о тайне прочных пигментов, о предсказании в сонете, о спасении в искусстве. И это — единственное бессмертие, которое мы можем с тобой разделить, моя Лолита».

Гумберт пишет «Лолиту», имея в виду две задачи: обессмертить Лолиту — его Лолиту — и получить над мертвым Куильти власть, какой он никогда не имел над живым. Куильти мертв, и Гумберт добивается отмщения, более сладкого, чем само убийство, обращая своего соперника в марионетку, которая пляшет во времени под его дудку, пока он подчеркнуто выстраивает рисунок появлений и исчезновений Куильти в своем прошлом.

«Зачарованные Охотники» Куильти, похоже, наложили заклятие на будущее Гумберта: ныне же, пересказывая всю историю, Гумберт распоряжается временем Куильти по собственному усмотрению. Куильти, возможно, и сорвал постановку сочиненной Гумбертом сцены убийства, но мастерство, с которым Гумберт организует его появления и исчезновения, делает саму «Лолиту» совершенной местью, совершенным преступлением.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.