ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО

ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО

В день отъезда из Белграда я пошел на кладбище, чтобы попрощаться с Браниславом Нушичем. Чистые дорожки между рядами могил были пустынны. Пирамидальный склеп смотрел на меня темным отверстием входа строго и печально.

Я стоял с обнаженной головой и думал о тебе, человек маленького роста и большой души. Я мысленно называл тебя Ага, что значит по-турецки «Отец». Я пытался представить себе, что и как бы ты ответил на сотни вопросов, которые накопились у меня к этому последнему дню. И понял, что ответа уже не получу ни от кого и никогда, потому что не найду равных тебе по находчивости и остроумию.

И ты уже никогда не узнаешь о том, что твои комедии в оккупированном Белграде были запрещены, и в то же время они составляли более половины репертуара партизанских театров. Ты, «развлекатель мещан», оказался в боевых условиях очень нужным и верным соратником. На спектакле «Хаджи Лойи» в Боснии сотни партизан устроили пальбу, заставив немецкие гарнизоны в ближайших городах с перепугу занять боевые позиции. Твой когда-то молодой друг Сташа Беложански рассказал мне, как он и другие югославские офицеры, оказавшись в первые дни войны в немецком плену, строчку за строчкой вспомнили твою «Подозрительную личность» и сыграли ее в бараке. А ныне реплики из твоих комедий так же вошли в повседневную речь югославов, как в нашу — реплики из «Горя от ума».

Ты никогда не узнаешь о спорах нынешних критиков, которые объясняют твой успех у народа тем, что ты:

революционер, так как «мотив власти есть основной мотив революции» (М. Хрибар-Ожегович),

представитель театра абсурда наряду с Ионеско и Беккетом, потому что тебя «зацепило неповторимое чувство абсурда как мощного источника смеха» (Й. Чирилов),

представитель антидрамы, потому что ты «по-бунтовщицки не признавал никаких поношенных традиционно-рутинерских прописей» (Б. Глишич), реалист,

надреалист,

ярко выраженный национальный писатель, интернациональный… и т. д. и т. п.

Так кто же ты есть, Ага? Неужели ты с разрушителем театра Сэмюелем Беккетом, который в дублинском Тринити-колледже начал с того, что поставил пародию на «Сида» Корнеля? Он тогда играл дона Диего и держал в руках колокольчик, которым издевательски звонил после каждой реплики, а однажды, совершенно пьяный, вышел на сцену на четвереньках. Последователи Беккета есть теперь всюду, они пытались читать тютчевское «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…», испуская дикие вопли, гримасничая, кувыркаясь, изгиляясь над дорогим нам обоим именем России.

Я стоял у пирамидального склепа и думал о человечности Нушича, о том, что он был созидателем, что никому не найти в его произведениях беккетовского «ничего не происходит, никто не приходит». Я думал о том, что разрушителям не удастся завербовать его в свои ряды. И я поклялся рассказать об Аге правду, чистую правду, ничего, кроме правды.

Я это сделал. И если меня обвинят в том, что я влюблен в тебя, Ага, и слишком пристрастен в своих суждениях, то я скажу, что это не самый большой грех, что я волен любить и ненавидеть кого хочу.

Прощай, Ага. Если эта книга даст хоть малейшее представление о прошлом Югославии и тем самым еще больше укрепит традиционную дружбу наших славянских народов, буду считать, что моя цель достигнута.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.