Глава 5 На железнодорожной службе

Глава 5

На железнодорожной службе

Итак, я покинул тесную телеграфную контору и сразу очутился в вольном мире. Мне было тогда восемнадцать лет. Для меня началась новая жизнь, совершенно не похожая на ту, которой я жил до тех пор.

Вскоре после моего поступления на железнодорожную службу мистер Скотт послал меня в Алтуну за ежемесячными ведомостями жалованья и чеками. В то время железная дорога через Аллеганские горы была еще не закончена, и пришлось ехать по холмистому предгорью, что делало для меня эту дорогу чрезвычайно интересной.

На обратном пути со мной произошло приключение, чуть не погубившее мою служебную карьеру. Получив ведомости и чеки, я отправился обратно в Питсбург. Так как пакет оказался очень объемистым и не влезал в карман, я засунул его под жилетку. Я очень увлекался в то время ездой по железной дороге и с особенным удовольствием путешествовал на паровозах. Итак, я влез на локомотив, и мы двинулись в путь. Дорога была очень тряская. Вдруг я вспомнил про пакет, ощупал жилетку и к своему ужасу обнаружил, что он исчез.

Я понимал, что этот случай может мне дорого обойтись. Данное мне поручение было актом доверия, и я должен был беречь ведомости и чеки как зеницу ока; их исчезновение, понятно, должно было произвести уничтожающее впечатление. Я крикнул машинисту, что пакет, вероятно, вывалился за милю или две отсюда на полотно дороги, и попросил его поехать обратно. Добряк согласился. Я внимательно оглядывался по сторонам, и на берегу реки, у самой воды, действительно увидел пакет. Едва веря глазам, я соскочил с паровоза и поднял его. Он был цел и невредим. Нечего и говорить, что я уже не выпускал его из рук, пока мы не доехали до Питсбурга. Машинист и кочегар были единственными, кто знал о моей оплошности, они дали мне слово молчать об этом происшествии. Лишь много времени спустя я решился сам рассказать эту историю. Если бы пакет упал лишь на несколько футов ближе к реке и был унесен водой, потребовались бы годы добросовестной работы, чтобы загладить впечатление от этой единственной оплошности. Я лишился бы доверия людей, от отношения которых зависела моя дальнейшая судьба. Мне кажется, это происшествие научило меня впоследствии не относиться строго к ошибкам начинающих. В таких случаях я всегда думал о том, что моя жизненная карьера сложилась бы, может быть, совсем иначе, если бы счастливая случайность не помогла мне тогда найти оброненный пакет на берегу реки.

Я с юных лет был ожесточенным противником рабства и с восторгом приветствовал первый съезд Республиканской партии, состоявшийся в Питсбурге 22 февраля 1856 года, несмотря на то что сам в то время еще не имел права голоса. Стоя на улице, я оджидал появления знаменитых участников съезда — Уилсона ²⁸, Хейла ²⁹ и других — и с восторгом смотрел на них. Незадолго до этого я организовал среди железнодорожных служащих клуб при «New York Weekly Tribune», он насчитывал около сотни членов. Кроме того, я посылал время от времени краткие сообщения о его деятельности главному редактору Хорасу Грили, который много потрудился над тем, чтобы пробудить население от равнодушия и вызвать в нем интерес к этому жгучему вопросу. Газета «New York Weekly Tribune» являлась страстной поборницей свободы негров, и тот день, когда я впервые увидел свое имя на страницах этой газеты, был великим днем в моей жизни. Я многие годы хранил этот номер.

Оглядываясь на прошлое, я до сих пор скорблю о том, что наша страна избавилась от проклятия рабства, только заплатив за это такой дорогой ценой, как Гражданская война. Но дело заключалось не только в уничтожении рабства. Слабая союзная конституция, предоставлявшая такие широкие права штатам, без сомнения, явилась бы препятствием для образования сильного и твердого центрального правительства или по меньшей мере надолго задержала бы его. У южных штатов были центробежные стремления. А в настоящее время преобладает центростремительная тенденция, все концентрируется вокруг Верховного суда, решения которого не только имеют силу закона, но и носят политический характер. Единство безусловно необходимо во многих областях управления.

В это время железнодорожная компания приступила к постройке собственной телеграфной линии. Нам нужно было послать туда служащих. Большинство из них получили подготовку в нашей питсбургской конторе. Телеграфное сообщение разрасталось тогда с неимоверной быстротой, и требовалось открывать все новые и новые телеграфные отделения.

11 марта 1859 года я назначил своего прежнего сотоварища по службе Дэви Маккарго, бывшего рассыльного, как и я, заведующим таким отделением. Мы с Дэви можем гордиться тем, что первыми в Америке ввели женский труд на железнодорожном телеграфе. А может быть, даже на телеграфе вообще. Мы обучали девушек в различных телеграфных конторах, а затем давали им служебные назначения. Одной из первых телеграфисток была моя двоюродная сестра мисс Мария Хоган. Она служила на товарной станции в Питсбурге. Наш опыт показал, что на женщин-телеграфисток можно больше полагаться, чем на мужчин.

Мистер Скотт был самый доброжелательный начальник, какого только можно себе представить. Я все больше привязывался к нему. В моих глазах он был великим человеком, и все преклонение перед героями, на какое способен юноша, сосредоточилось у меня на нем. Под его руководством я с течением времени исполнял все больше служебных функций, которые не входили в круг моих непосредственных обязанностей.

Одно происшествие, отчетливо сохранившееся у меня в памяти, послужило поводом к моему решительному повышению по службе. В то время железные дороги были еще одноколейными. Поэтому приходилось передавать по телеграфу распоряжения об отправке поездов. Насколько мне известно, только директор дороги имел на это право. Эти телеграфные приказы не были вполне безопасны, так как в то время железнодорожное движение еще только начиналось и не хватало достаточно квалифицированного персонала. Мистеру Скотту приходилось чуть ли не каждую ночь проводить на железнодорожной станции, потому что то и дело происходили сходы поездов с рельсов и другие расстройства движения, требовавшие его вмешательства. Поэтому сплошь да рядом случалось, что мистера Скотта утром на станции не было.

Придя однажды утром на службу, я узнал, что на Восточной линии произошла серьезная катастрофа, задержавшая отправление экстренного поезда на запад, и что пассажирский поезд, шедший на восток, продвигался вперед только с помощью железнодорожного сторожа, сигнализировавшего на каждом повороте пути. Товарные поезда, шедшие в обоих направлениях, давно уже были отведены на запасные пути. Мистера Скотта нигде нельзя было найти. Я не мог устоять перед искушением вмешаться в это дело — на свой страх и риск послать по телеграфу нужные распоряжения и таким образом снова наладить движение. «Смерть или Вестминстерское аббатство»³⁰, — пронеслось у меня в голове. Я ясно понимал, что в случае ошибки меня ожидает отставка, опала и, быть может, даже предание суду. Но, с другой стороны, передо мной была перспектива дать отдых измученному персоналу товарных поездов, пробывшему всю ночь на железнодорожных путях. В моей власти было снова пустить в ход весь механизм. Я точно знал, что могу это сделать. Мне часто приходилось передавать по телеграфу распоряжения мистера Скота. Я знал, как надлежит действовать в данном случае, и тут же приступил к делу. Я начал отдавать распоряжения от имени мистера Скотта и, сидя за телеграфным аппаратом, отправлял поезда, передвигая их с одной станции на другую, предпринимал все необходимые меры предосторожности — и привел все в полный порядок, когда наконец появился мистер Скотт. Он уже знал о перерыве в движении. Его первые слова были: «Ну, в каком положении дело?». Он поспешно подошел к моему столу, взял бумагу и карандаш и начал писать распоряжения. Тут я вынужден был заговорить и очень робко начал:

— Мистер Скотт, я нигде не мог вас найти, поэтому посчитал необходимым сегодня утром сделать все нужные распоряжения от вашего имени.

— А теперь все в порядке? Где находится в данное время Восточный экстренный поезд?

Я показал ему телеграммы и объяснил, в каких местах находятся все поезда — товарные, смешанные и рабочие, показал также ответные депеши различных обер-кондукторов и последние донесения с вокзалов, мимо которых прошли поезда. Все оказалось в полном порядке. С минуту он молча смотрел на меня. Я едва осмелился поднять глаза. Я не знал, что меня ожидает. Не говоря ни слова, он еще раз подробно просмотрел все бумаги. Потом молча отошел от моего стола к своему, и этим дело кончилось. Очевидно, он не был расположен одобрить мой образ действий, но по крайней мере не высказал мне порицания. Если все сойдет благополучно — хорошо, если нет — отвечать буду я. Таково было положение вещей, но мне не могло не броситься в глаза, что в последующие дни мистер Скотт очень аккуратно и рано стал появляться по утрам на службе.

Конечно, я никому не рассказывал о том, что произошло. Ни один человек из служебного персонала не подозревал, что телеграфные распоряжения в тот день исходили не непосредственно от мистера Скотта. Я уже было принял твердое решение — если бы такой случай повторился, действовать самостоятельно лишь при условии, что получу на это специальные полномочия. Я был в отчаянии при мысли о том, что натворил. Но вдруг я узнал от мистера Фрэнсискуса, заведовавшего товарным движением в Питсбурге, что мистер Скотт вечером того памятного для меня дня сказал ему:

— А знаете, что наделал мой маленький шотландский чертенок?

— Нет.

— Не больше и не меньше как то, что, пользуясь моим именем, восстановил все остановившееся движение на линии, не получив от меня решительно никаких полномочий.

— И что же, он хорошо справился с этой задачей?

— О да, даже очень хорошо.

С меня этого было достаточно. Теперь я знал, как мне следует действовать, если повторится подобный случай. С тех пор мистер Скотт лишь в редких случаях отдавал самоличные распоряжения по движению поездов.

Через некоторое время после этого мистер Скотт собрался в двухнедельный отпуск и обратился к директору дороги с просьбой назначить меня на это время его заместителем. Это был очень смелый шаг с его стороны, потому что мне тогда не было еще и двадцати лет. Просьба его была удовлетворена. Теперь мне представился желанный случай сделать дальнейший шаг на своем жизненном пути. Все сошло у меня благополучно за исключением одного несчастного случая, происшедшего вследствие непросительной небрежности, проявленной персоналом товарного поезда.

В течение тех лет, о которых идет речь, благосостояние нашей семьи продолжало возрастать. Мое ежемесячное жалованье поднялось с тридцати пяти до сорока долларов. Эта прибавка произошла по инициативе мистера Скотта без всяких просьб с моей стороны. В мои обязанности среди прочего входило составление ежемесячных ведомостей на жалованье. Я как сейчас помню, что, выписывая мистеру Скотту жалованье в 125 долларов ежемесячно, каждый раз с удивлением спрашивал себя, что он делает с такой кучей денег. Я получал жалованье ежемесячно в виде двух золотых монет по двадцать долларов каждая. Они казались мне самыми прекрасными художественными произведениями на свете. На семейном совете было решено купить участок земли с двумя деревянными домиками; в одном из них жили мы сами, в другом — тетя Хоган. Мы внесли при покупке сто долларов, оставшуюся сумму нужно было уплачивать в рассрочку.

Но прежде чем мы успели погасить весь долг, смерть пробила первую брешь в нашей семье: 2 октября 1855 года скончался мой отец. Хорошо, что неотложные обязанности занимали все наше время и поглощали все мысли. Наш день был заполнен работой. Расходы, вызванные болезнью отца, заставили нас войти в долги, которые предстояло погасить.

Со смертью отца мне пришлось усиленно заботиться о семье. Моя мать продолжала шить обувь, Том посещал школу, а я по-прежнему состоял на службе у мистера Скотта.

Круг моих знакомств был довольно ограничен. Мне никогда еще не случалось проводить ночь в чужом доме, и я был немало удивлен, когда мистер Стокс, юрисконсульт Пенсильванской железной дороги, пригласил меня провести воскресный день в его загородном доме. Причиной, вызвавшей с его стороны такое внимание ко мне, была моя статья, напечатанная в «Pittsburgh Journal» и посвященная отношениям между городом и Пенсильванской железной дорогой. Это посещение принадлежит к моим лучшим воспоминаниям. С того дня мы стали добрыми друзьями.

Изящная обстановка в доме мистера Стокса произвела на меня большое впечатление. Но все это было ничто в сравнении с мраморным камином в библиотеке. Посередине мраморной облицовки над камином была вделана раскрытая книга, и на страницах ее была выгравирована следующая надпись:

Кто не может думать, тот глуп,

Кто не хочет - слеп,

Кто не дерзает - раб.

Эти слова проникли мне в душу. «Когда-нибудь, — подумал я, — у меня тоже будет подобная библиотека, и эти слова будут украшать мой камин». И действительно, эта надпись по сей день красуется в моем нью-йоркском доме.

Несколько лет спустя я пережил в доме мистера Стокса еще один памятный мне день. Я уже был в то время начальником питсбургского отделения Пенсильванской железной дороги. Юг отделился от Севера. Я пламенно стоял за союзное знамя. Мистер Стокс, бывший одним из вождей «демократов»³¹, оспаривал право Северных Штатов поддержать Союз путем насилия. Его взгляды вывели меня из себя, и я вскричал:

— Мистер Стокс, не пройдет и шести недель, и люди вашего образа мыслей будут болтаться на виселице.

Я и теперь еще слышу его голос, когда он крикнул в соседнюю комнату жене:

— Нэнси, Нэнси, послушай-ка, что говорит этот дьявол-шотландец! Не пройдет и шести недель, как люди моего образа мыслей будут болтаться на виселице!

Странные вещи происходили тогда на свете. Спустя очень короткое время тот же мистер Стокс обратился ко мне в Вашингтоне с просьбой посодействовать его вступлению в добровольческую армию. Я работал в то время в военном министерстве над организацией железнодорожного и телеграфного сообщения для военных надобностей. Просьба его была исполнена, и он превратился в майора Стокса: тот самый человек, который еще недавно оспаривал право Соединенных Штатов с оружием в руках бороться за Союз, теперь вступил в ряды тех, кто поднялся на защиту правого дела.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.