Часть первая
Часть первая
Анкетные данные:
Несколько новых штрихов к портрету Кристофера Хьюза
Аграфина Сихарулидзе, учительница:
– Кристофер Хьюз появился в нашей деревне Лио перед самой революцией. Высокий; отнюдь не рыжий и веснушчатый, как многие представляют себе английского мужчину-джентльмена. Кристофер был черноволосым и черноглазым. Волосы набриолиненные. Тяжелый подбородок. Он нравился женщинам. Тяжелые мужские подбородки в те времена были в моде. Я совершенно молоденькой девушкой увидела его впервые…
Хроникер (я, Ираклий Квирикадзе):
– Тяжелый подбородок – боксерский подбородок. Это тоже традиционный атрибут английского мужчины. Но по расхлябанной походке, в которой совершенно отсутствовала координация движений, нетрудно было догадаться, что Кристофер Хьюз не боксер. К тому же он был близорук. Носил очки с толстыми стеклами. В них он чем-то отдаленно смахивал на актера Гарольда Ллойда.
Георгий Гулиев, коллекционер:
– В те времена англичане проявляли чрезвычайный интерес к Батуми. Вся бакинская нефть перекачивалась с юга Кавказа в Батуми и оттуда Черным морем вывозилась в Европу. Англичане в Батуми строили порт, причалы, набережную. В городе было множество английских торговых фирм, банков, магазинов…
* * *
Лето 1918 года. Июнь месяц. 26 число. Восход солнца в 6 ч. 13 мин. Температура в градусах Цельсия 27,7.
В этот год, в этот день, в этот час и минуту в батумском порту пришвартовался пароход “Принц Виктор”. На нижней палубе стоял молодой мужчина с набриолиненными волосами. На нем был белый парусиновый наряд служащего Королевского телеграфно-телефонного агентства. Медные гербовые пуговицы блестели в лучах восходящего солнца. Два кожаных чемодана, рулон холста, подзорная труба в чехле.
Почему он приехал в Грузию?
Об этом наш рассказ.
* * *
Взгляните на карту мира. Найдите на ней Англию. Город Лондон. А теперь найдите Индию. Город Дели.
Лондон начала века – это туман, двухэтажные омнибусы, Букингемский дворец.
Дели – это жара, рикши, сладостные струны ситары, невыразимо печальные глаза танцовщиц.
В конце прошлого века был изобретен телеграф. Вскоре – и телефон.
Лондону необходимо было иметь телеграфно-телефонную связь с Дели, а через Дели – со всей Индией, крупнейшей колонией Англии.
Королевская телеграфно-телефонная линия тянулась через множество стран Европы и Азии и соединяла Лондон с Дели.
Часть этой линии проходила по территории Грузии. Английские линейные смотрители прибыли по контракту на жительство в грузинские города и деревни.
Они тщательно охраняли целостность телеграфных столбов, проводов, меняя их в случае порчи, выхода из строя, попадания молний и других незапланированных стихийных бедствий.
Бедствия были не только стихийные. Так, например, на Балканах и в Иране местные жители срывали телеграфные провода и вили из них мосты через горные речки.
Слава богу, в Грузии такого не делали.
Хотя однажды в районе Бахмаро недосчитались семи телеграфных столбов. Но об этом разговор особый. Причина их исчезновения осталась тайной. Как, кстати, и многое другое из того, что будет происходить на отрезке Королевской телеграфно-телефонной линии, находящейся в ведении Кристофера Хьюза, англичанина, прибывшего в деревню Лио в 1918 году 26 июня вечером на извозчике.
За час до отправления фаэтона Кристофер Хьюз побывал в Батумском отделении агентства.
В большой комнате множество шкафов. На шкафах гирлянды фарфоровых изоляторов. Пусто. Чей-то голос из соседней комнаты:
– Вот эту арию он поет, когда умирает…
Голос начинает неумело петь итальянскую арию.
Кристофер слушает, морщится, смотрит в окно. Виден пустой пляж. Мужчина в белом костюме и шляпе бросает собаке палку. Собака с лаем бросается в воду.
– Где я могу видеть мистера Скроуги?
Ария на мгновение прервалась.
– Он гуляет с собакой.
Кристофер спустился к пляжу.
– Два дня тому назад произошло нечто непонятное. На море появился кит. Вот там…
Мистер Скроуги, начальник Батумского отделения Королевского телеграфного агентства, показал на спокойные воды Черного моря.
– Собралась огромная толпа. На глазах людей кит выбросился на пляж. Он тяжело дышал, медленно шевелил невероятно большим ртом. Его пытались втолкнуть назад в воду. И я пытался… Но наши усилия оказались тщетными, сдвинуть кита хоть на сантиметр к морю нам не удалось. Он лежал весь день. Вечером он издал звук, словно вздохнул, и закрыл глаза.
Мистер Скроуги бросил палку в воду, и собака вне себя от восторга с лаем бросилась ее доставать…
Кристофер Хьюз вышагивает рядом с мистером Скроуги, внимательно слушает его. Они проходят мимо трех персов, сидящих в шезлонгах. Персы безмолвно, с бесстрастными лицами смотрят на море.
– Почему он выбрал такой необычный маршрут? Весело резвился в водах Атлантики, где-то у мыса Доброй Надежды, потом вошел в Гибралтар, Средиземное море – Босфор – Черное море – батумский пляж… Вчера он еще лежал тут… – Мистер Скроуги показал на развороченное место. – Батумцы фотографировались на его фоне…
* * *
Контракты заключались на пять лет.
Жили английские телеграфисты в провинциальных городах и селах Грузии. Зимой в мороз, летом в жару ежедневно обходили участки протяженностью в пятнадцать-двадцать километров, тщательно обследуя каждый столб, каждый фарфоровый изолятор, каждый провод, по которому проносились тысячи голосов.
Местные жители угощали их хлебосольно и щедро. Англичане пили виноградную водку – запасы шотландского виски, увы, быстро кончались, приходилось переходить на чачу.
Лунными ночами грузины тащили на своих плечах полуживые английские тела до квартир, арендованных Королевским телеграфным агентством для своих представителей.
Оставшись в одиночестве, английские телеграфисты шептали обрывки грузинских слов, только что выученных за пиршественным столом: “Мравал-жамиер, алаверды, сациви, баже”.
В небе мерцал серебристый диск луны.
Холодный свет проникал в комнаты, освещая одинокие кровати. Телеграфисты глядели на луну тоскливыми пьяными глазами.
– Мун! Му-у-ун! – раздавался в ночи вопль одиночества.
Тем не менее утром телеграфисты тщательно бреются. Чистят ботинки, высокие, до колен. Насвистывают. Застегивают френчи, кители на все фирменные пуговицы. Выходят на работу, парадно, торжественно неся достоинство английского джентльмена. Кажется, им не хватает лишь сигары во рту, стека в руке, монокля в глазу и чистокровного арабского скакуна, на котором они совершат утреннюю прогулку вдоль телеграфных столбов.
В действительности же они были выходцами из бедных рабочих предместий задымленных копотью промышленных городов. И покидали они родные края для того, чтобы отслужить пять лет по контракту, скопить деньги и, вернувшись в Англию, купить небольшой участок земли, или пивную, или мебельную мастерскую и стать хозяином, иметь свое дело. А может, просто пропить эти “большие деньги”, пожить с месяц вольготно, с шиком одеться, девочек водить в лучшие рестораны, поить их шампанским и платить за всё: за музыку, за разбитую посуду… И, растратившись в пух и прах, вновь завербоваться на пять лет смотрителем телеграфных столбов в какой-нибудь дыре где-то между Лондоном и Дели.
Вышагивать каждый день двадцать километров – занятие утомительное. Смотрители садились в тени гудящих столбов, прикладывали к ним свои уши и засыпали.
Видения уносили их в далекую страну, где жили их семьи, где ждали их невесты, где ночью горели газовые фонари, гуляли красивые женщины, такие желанные здесь, в чужой стране.
Кстати о красивых женщинах!
В три месяца раз вдоль линии Лондон – Дели с остановками в городах и селах, где находились опорные пункты английских смотрителей, ехал фаэтон с четырьмя женщинами. Усталые от постоянной тряски по бездорожью, они прихорашивались, подъезжая к очередному пункту, указанному на карте их маршрута. Это были посланцы отдела “Рождественские подарки и другие развлекательные программы” при Королевском телеграфном агентстве.
Иногда “фаэтон любви” запаздывал, иногда вовсе не приезжал. Смотрители негодовали, но продолжали верно служить своему агентству… О, как далеко от них была Англия!..
Одно маленькое утешение.
Просим обратить на него внимание! Вскоре оно будет иметь большое значение в нашей истории.
Королевское телеграфное агентство во всех странах, где проходила линия, закупило землю вокруг каждого телеграфного столба. В радиусе трех метров.
Во Франции, Австро-Венгрии, в Румынии, в Грузии, в Иране, в Афганистане окрестность около столба в трех-пяти шагах была английской землей, английской окрестностью. Сделано это было для того, чтобы вести земельные работы, рыть ямы, менять столбы и т. д., не спрашивая разрешения у местных властей.
Английские телеграфисты радовались наивной радостью, глядя на куст, растущий рядом со столбом, считая его английским кустом. Если полевая мышь рыла нору рядом с кустом, то мышь эта была английской полевой мышью. Если на куст садилась ворона, то и она была английской вороной. Но, перелетев на другой соседний куст, она переставала быть английской вороной и становилась вороной французской, афганской, грузинской.
Несколько новых штрихов к портрету Кристофера Хьюза
Хроникер:
– Внешне, как мы уже отмечали, он отдаленно смахивал на актера Гарольда Ллойда. С той разницей, что знаменитый комик немого кино, попадая в нелепые экранные ситуации, выходил из них победителем. Выражение лица у Ллойда было простака-победителя, выражение же лица у Хьюза – простака-неудачника.
Единственное, что Хьюз умел хорошо делать, это запускать в небо воздушных змеев. В детстве он бегал по пустырям предместья Эдинбурга и с восторгом следил, как парят они в воздухе, раскрашенные в яркие цвета.
Змеи Хьюза вызывали всеобщую зависть. Они могли с неба спикировать вниз к земле и затем вновь взмыть вверх, совершая сложные фигуры высшего пилотажа.
Хьюз был чемпионом эдинбургских пустырей.
Он мечтал быть летчиком, но врожденная близорукость помешала ему воевать в Первой мировой войне под флагом английского военно-воздушного флота. Четыре года провалялся он в окопах, в грязи, в тифозном бреду, в малярийной лихорадке. Вернулся с фронта с осколком в голове, с тоской по воздушным полетам, так и не поняв, зачем воевал, с кем воевал.
– Ты нужен Англии! Ты нужен королю! – сказали вернувшемуся с войны Хьюзу.
– Готов служить! – ответил он и завербовался в смотрители Королевского телеграфного агентства. Хьюз был чрезвычайно исполнительным. В нем горел гений служения приказам, уставам, параграфам. Отметим два качества его характера. С одной стороны, романтик, наивное дитя, готовый днями напролет запускать в небо воздушные змеи. С другой стороны, дотошный служака, готовый сам стать телеграфным столбом и пропустить через себя провода, лишь бы Королевская телеграфная линия работала бесперебойно, без помех, ныне и во веки веков!
Он был не очень общительным человеком. За два года деревня ни разу не смогла заманить его на пирушки, будь то празднество по окончании сбора винограда или просто случайное мужское застолье, неожиданно разгоревшееся под звуки гармоники. От всех этих приглашений Кристофер вежливо отказывался. В отличие от его предшественника, краснощекого, толстобрюхого раблезианца Джона – заводилы всех кутежей, нового телеграфиста деревня не очень-то любила, но дети деревни его боготворили. С ними он был дружен. Каждому построил по змею, научил запускать и управлять им в воздухе.
Аграфина Сихарулидзе:
– Мне было пятнадцать лет, но я, как маленькая, бегала с мальчишками вслед за Хьюзом, когда он запускал в небо свои “этажерки” – так называл он цветные квадраты, которые парили в воздухе. Они были разрисованы фигурками драконов.
А по ночам небеса окрашивали цветные фейерверки. Кристофер Хьюз был мастером бенгальских огней. Порох, смола и что-то еще неведомое – всё перемешивалось, поджигалось и с грохотом, шипением взвивалось в ночную мглу. Разноцветные гирлянды нависали над деревней Маффет, салютуя детской радости Хьюза, а заодно мальчишек и девчонок, стоявших на вершине холма.
Догорающие огни опускались в сады, огороды, дворы деревни, возмущая местных жителей, вызывая гневные разговоры о пожарах.
– Это же холодный огонь! – говорили дети своим родителям, без страха беря в руки цветные брызги.
Однажды во время фейерверка я побежала за падающим с неба огнем – мне всегда хотелось поймать в ладонь догорающие искры. Они падали то в речку, то в кусты, и мы, дети, гонялись за ними. И вот в темноте, в кустах я налетела на целующуюся пару. Я увидела Сусанну в объятиях Хьюза. Я была младше нее на три года и помню, как я завидовала их поцелуям…
Потом я видела их на чайных плантациях – это были первые чайные плантации, китаец Цин Лю высадил их.
Я видела, как Хьюз полз на четвереньках меж рядов чайных кустов, не поднимая над кустами головы, а ему навстречу, тоже на четвереньках, ползла Сусанна. На тайное свидание… В деревне встречаться им нельзя было. Я единственная была посвящена в их дела…
* * *
Ранним утром, когда туман только-только начинал сходить с полей, Хьюз отправлялся на осмотр телеграфных столбов. Насвистывая, шел долгие мили до последнего столба своей осмотровой зоны. Там он иногда встречался с другим англичанином, телеграфистом соседней зоны. Кристофер и Ален вежливо здоровались друг с другом, обменивались двумя-тремя фразами и расходились.
Но если Ален был нетрезв, а такое иногда случалось, он заводил долгие разговоры о йоркширских коровах, которых разводил до войны, о жене, которая продала коров и сбежала со священником их деревенской церкви за неделю до его возвращения с фронта. Вспоминал египетских девочек времен службы в Каире. В офицерском клубе, где Ален был кельнером, девочки эти исполняли танец живота. Одна из них по имени Тахия была к нему неравнодушна.
Ален садился на траву у столба, приглашал Кристофера посидеть на их “английской земле”, доставал из кармана письмо, которое прислала Тахия в далекую Грузию из далекого Каира, и читал вслух. В сто первый раз, будто впервые, Кристофер слушал, наперед зная, при каких словах Ален начнет лить пьяные слезы и целовать письмо.
– Тахия, девочка моя, повремени еще два года, и ты больше не будешь танцевать перед этой офицерской сволочью. Я приеду и увезу тебя в Англию!
Надвигалась гроза мировой революции. В России шла Гражданская война. А два служителя Королевского телеграфного агентства, затерянные в горах, не ведали, что творится в мире.
Один думал о красивом животе египетской танцовщицы, другой – о юной грузинке Сусанне Квирикадзе, которая страстно целовалась с ним на чайных плантациях, у развалин старой церкви и сводила его с ума запретами и табу на свое упругое семнадцатилетнее тело…
* * *
Была сырая осень. В горах выпал снег. Во время очередного обхода телеграфной линии Кристофер Хьюз обнаружил, что около деревни Маффет сорваны провода. Словно чья-то большая острая бритва полоснула по ним, и они разом рухнули на землю. Хьюз с ужасом представил себе Британскую империю, стоящую у онемевших телеграфных аппаратов, кричащую в телефонные трубки, молчаливые и безответные.
Стиснув зубы, соединял он Лондон с Дели. Под вечер тело его гудело от усталости, руки были в кровавых ссадинах, но он был горд собой: он, никому не известный телеграфист Кристофер Хьюз, устранил национальную катастрофу.
Через несколько дней перед изумленным взором Хьюза предстал обрубленный телеграфный столб. Лишь верхний край его с фарфоровыми изоляторами висел в воздухе как крест, как распятие, возносящееся к небу.
Кто совершил это злодеяние?
На другой день длинноухий мул тащил по извилистой тропе новый столб.
Хьюз с лопатой в руках брел за ним по извилистой горной тропе. Подозрительно разглядывал лица встречных. Все они приветливы, пастух предлагает свои услуги, крестьянин с горой хвороста на плечах улыбается ему, семейство местного знахаря вышло из леса с охапками лечебных трав и цветов, вежливо здоровается.
Но кто срубил столб? Кто сорвал провода? Ведь кто-то из них.
* * *
В Батуми и Поти высадилась дивизия шотландских стрелков, прибывшая на поддержку меньшевистского правительства Грузии.
Меньшевики, теснимые Одиннадцатой Красной армией, взмолились о помощи и обратились к Лиге Наций. Лига послала шотландцев. Спасители прибыли в юбках. Целыми днями маршировали они на набережных под унылые звуки волынок. Стрелки в клетчатых юбках выглядели и грозно, и смешно.
Вскоре Одиннадцатая армия большевиков смешала стройные ряды марширующих полумужчин-полуженщин. Они поспешно взобрались на свои корабли и отбыли к далекому туманному Альбиону, прихватив с собой местных меньшевистских лидеров и представителей английского Королевского телеграфного агентства, грузинская зона которого совершенно вышла из строя.
Разладилась, прервалась линия Лондон – Дели.
Телеграфисты, разбросанные по городам и деревням Грузии, были оповещены о досрочном окончании срока службы, и все они прибыли на побережье, кто в Батуми, кто в Поти с чемоданами, сундуками и прочим личным и казенным имуществом. Это был побег. Большевики наступали. Шум, гам стоял на пристанях приморских городов.
Вскоре все стихло.
Недолгую тишину нарушили медные трубы оркестров.
В города и деревни входили красные полки.
Красные знамена, транспаранты, плакаты, гирлянды, трибуны, митинги…
Началась советизация Грузии.
О Кристофере Хьюзе в суматохе забыли. Депеша, которая была ему послана с приказом явиться в Батуми, утонула в реке вместе с пьяным почтальоном, упавшим с моста. Почтальон этот обслуживал несколько деревень. В тот день он вез радостную весть богатому виноторговцу, отцу шестерых девочек: в Кутаиси жена его разрешилась мальчиком.
Виноторговец напоил почтальона, и тот свалился с моста в воду. Взмокшая депеша три дня лежала в кармане утопленника на дне реки, потом всплыла со вздувшимся телом и медленно поплыла вниз по течению, удаляясь от Кристофера Хьюза, который, в свою очередь, удалялся от депеши, вышагивая вдоль никому уже не нужных телеграфных столбов.
Кристофера удивляло, что он перестал встречать Алена, с которым он было сдружился. Кристофер написал ему записку: “Где ты? Что с тобой? Буду в четверг. Жди”. Прикрепил записку к пограничному столбу между его и Алена осмотровых зон. Ален не пришел. Не было его и в следующий четверг.
Когда Кристофер вернулся в деревню, он увидел на площади грузовик. Рядом стоял человек и громко, с пафосом что-то говорил по-грузински. Деревенские жители сгрудились около грузовика и молча слушали говорящего. Кристофер заметил за спиной оратора развевающееся на ветру полотнище с рисунком гигантского змея. На голове змея – цилиндр с красно-синими полосками английского знамени. Надпись: “Гидра империализма хочет задушить рабочий класс”.
Рядом другой рисунок: рабочий наступил на змея своими тяжелыми ботинками и занес меч. Надпись: “Мы отрубили ей поганую голову”.
Кристофер не понимал речи оратора. Но змея с цилиндром из английского знамени возмутила его чрезвычайно. Кровь ударила ему в голову. Расталкивая слушателей, он пробрался к грузовику, схватил полотнище, разорвал на части. Прокричал в ухо оратору: “He позволю оскорблять честь Великой Британии!”
Опешивший оратор не понял, чего хочет этот человек, почему он прервал его, агитатора, рассказывающего о положении молодой Советской республики, почему разодрал агитрисунок?
– Кто он такой? – спросил агитатор.
– Английский телеграфист! – ответили агитатору.
Кристофер повесил кусок полотнища перед дверьми своей комнатки, лег, не раздеваясь, на постель, но не смог заснуть. Всю ночь к нему стучались, но двери он не открыл.
Под утро пошел сильный дождь. Потолок в нескольких местах протекал. Кристофер подставил таз, жестяные банки. Перезвон капель усыпил его.
Дождило целую неделю. Промокший, возвращался Хьюз с осмотра, мастерил новых воздушных змеев, разрисовывал их красно-синими полосками английского знамени. Ожидал солнечных дней.
* * *
Однажды под вечер Хьюз услышал голоса. Выглянул в окно и увидел трех мужчин, прыгавших через лужи. Они бежали к дому.
– Кристофер Хьюз?
– Да.
Человек, который задал вопрос, был высок, широк в плечах, на груди его красовался красный бант.
– Я Нестор Квирикадзе, председатель деревенской коммуны!
Человек говорил на плохом английском, но Кристофер понимал его и был рад слышать впервые за долгие дни родную речь. Бог с ним, с произношением.
– Вы говорите по-английски?!
Человек не ответил, посмотрел мимо Хьюза в глубь комнаты, увидел на стене портрет короля Георга и пару боксерских перчаток, оставленных Джоном, бывшим до Кристофера смотрителем линии.
– Сколько вы весите, Хьюз? – неожиданно спросил Нестор.
– Девяносто…
– Де-вя-но-сто! – растянул Нестор. – А я вешу девяносто восемь. Вас это не страшит?!
– А почему это должно меня страшить?
– Я на целых восемь килограмм тяжелее вас!
– Ну и что?
– Нет, ничего. Просто восемь килограмм – большое преимущество.
– Вы что, хотите со мной драться?
– Почему бы и нет?
Наступила пауза. Нестор подошел к боксерским перчаткам.
– А вы владеете боксом? – Квирикадзе подбирал вежливую форму обращения, но по-английски у него получилось: “А вы умеете бокс?”
– Когда-то умел. – Хьюз посмотрел на Нестора и прочел в его глазах вызов. Принял этот вызов. – Но могу и сейчас…
– Очень хорошо! Давно не надевал перчатки…
Пришедшие с Нестором смотрели то на портрет короля, то на воздушных змеев, то на мокрые следы от своих калош.
– А где будем? – спросил Хьюз, натягивая на руки перчатки. – На улице дождь.
– Да прямо здесь…
Девяностокилограммовые мужчины встали друг перед другом в классические боксерские стойки. Комната сделалась маленькой. От первого же удара Нестора Кристофер треснулся задом об пол. Это было неожиданно для него.
– Я бью крепко! – запоздало предупредил Квирикадзе.
Кристофер молча встал и принял исходную позицию. Нестор улыбнулся. Но вот перчатка Хьюза прошла мимо рук Нестора, попала в лицо. Тот пошатнулся, налетел на стол. Медная миска долго позвякивала, упав на пол, а Нестор уже бил глухую защиту Хьюза. Девяностокилограммовые мужчины ожесточились. Они взмокли, улыбались странными застывшими улыбками.
Прошло три минуты. Один из зрителей, предупрежденный Квирикадзе, что должен глядеть на часы и дать знак, вскочил и крикнул:
– Время!
Нестор и Кристофер сели на стулья. Англичанин расстегнул форменную куртку, грузин стянул рубашку с тела, оголив сильный торс.
– Еще раунд? – спросил Нестор.
– Хоть два…
Вновь стойки. Вновь удары. Нестор стал теснить английского телеграфиста, швырять его от стенки к стенке. И вот Кристофер вновь упал. Губа кровоточила, но он все-таки встал. Нестор как-то нехотя, после паузы, во время которой он будто раздумывал, стоит ли бить, ударил, и Кристофер, с треском разорвав холст воздушного змея, рухнул и бездвижно застыл.
– Время! – закричал секундант.
Нестор наклонился, поднял Кристофера. Дотащил до стула, усадил. Облил его водой из кувшина. Кристофер открыл глаза.
– Вы пришли сюда, чтобы бить меня?
– Да.
– За что?
– За мировую пролетарскую революцию!
Сказав это с пафосом, Нестор, обессиленный, сел на пол, тяжело дыша, растирая ушибленную переносицу.
Кристофер взял со стола очки, надел их и сквозь толстые стекла удивленно посмотрел на человека, который обвинял его в чем-то непонятном.
– Ты его узнаешь? – Нестор указал на одного из своих спутников. Кристофер только сейчас узнал агитатора с грузовика. – Он ночи не спит, с ног валится, разъезжает по деревням, агитируя за новую жизнь, новую веру, а ты рвешь знамена… Кто ты такой, что…
Кристофер не дал договорить:
– Я не знаю вашу новую веру. Я не знаю ваших знамен. Но я никому не позволю оскорблять Великую Британию.
Нестор молча потянулся к рассыпанным по полу сигарам. Поднял одну, надкусил хвост сигары, порылся в карманах брюк, вынул коробок спичек, прикурил, протянул другую сигару Кристоферу:
– Ты сидишь здесь, как мышь в норе. Куришь сигары, пускаешь дым из ноздрей, и чихать тебе на то, что творится в мире…
– Я не знаю, с чем едят эту вашу мировую революцию. И знать не хочу, и плевать на нее хотел…
Нестор глубоко затянулся. Ничего не ответил на грубость. Затянулся еще и еще раз. Потом встал, надел рубашку, мокрую от пота, длинный, до пят, резиновый плащ. В дверях повернулся к Кристоферу, сидевшему на стуле.
– Я был в Великой Британии, – сказал он с подчеркнутой почтительностью, – учился там ветеринарному делу и правилам хорошего тона. Сегодня мы поговорили по-джентльменски. Завтра, если ты не соберешь свои вещи и не уедешь отсюда, я пинком в зад вышвырну тебя… Ясно?..
Кристофер не шелохнулся. Правый глаз его затек, покрылся синевой…
Утром Кристофер вынул служебное ружье, которым не пользовался в течение трех лет, и пошел на обход линии, напевая детскую песенку о грустном кондитере, живущем на необитаемом острове, где он сам себе каждый день выпекал торт и ел его в одиночестве и слезах. У песенки был смешной припев, Кристофер громко повторял его, вышагивая по деревенской улице, поднимаясь вверх к холмам, пробираясь сквозь ежевичные заросли, двигаясь вдоль телеграфных столбов.
Алена не было. Записка висела чистым листом, дождь смыл с нее все буквы. “Сойдет синяк с глаза – съезжу к Алену”, – подумал Кристофер.
* * *
…Около дома стоял грузовик. Большой плакат с двумя мускулистыми рабочими, бьющими молотом по наковальне, развевался на ветру. Нестор Квирикадзе и его вчерашние спутники курили около грузовика.
– Мы тебя ждем! – Нестор указал рукой на агитатора. – Он едет в Кутаис, отвезет тебя!
Кристофер захохотал.
– Это что, приказ?
– Приказ!
– Я не подчиняюсь приказам ветеринара, так как нахожусь на службе не у ветеринарной революции, а у Английского королевского телеграфного агентства, и только его приказы являются мне законом!
– Послушайте, Хьюз, у меня нет времени состязаться с вами в остроумии. Садитесь в машину и уезжайте.
– Я никуда не уеду.
– Хьюз, не размахивайте вашим ружьем перед моим носом, иначе я вас свяжу. Для этого у меня достаточно сил. Вам всё упаковали, не забыли даже портрет вашего любимого короля! Садитесь, Хьюз, в кузов!
Кристофер заглянул за борт грузовика, увидел кованый сундук-саквояж и рейки воздушных змеев. Он отбежал от машины и вбежал в дом. Пустая комната, забытая миска в углу, голый пружинный матрац кровати и керосиновая лампа на подоконнике.
Кристофер, обескураженный, растерянный, вернулся к грузовику.
– Что всё это значит?
– Кончилось время английского телеграфного агентства. Садитесь в кузов!
Кристофер поднялся на грузовик. За ним последовали остальные.
– Я провожу вас до соседней деревни! – сказал Нестор.
Грузовик тронулся. Полотнища транспарантов надулись, как паруса. Один сорвавшийся конец бил по лицам. Агитатор поймал его и стал укреплять. Кристофер глядел на телеграфные столбы, медленно проплывающие мимо него…
Внезапно Кристофер вскочил и ловко спрыгнул с грузовика на дорогу. Упал, но через секунду, прихрамывая, побежал к вершине холма, сжимая в руке ружье. Это случилось так мгновенно, что никто не среагировал на его побег. Все смотрели на удалявшуюся фигуру. Но вот грузовик остановился. Нестор, агитатор и другие бросились вдогонку.
Кристофер бежал сквозь колючие кусты. Вот телеграфный столб! Он прижался к нему, повернулся и увидел преследователей.
Когда они приблизились, Хьюз выстрелил в воздух.
Преследователи остановились.
– Ты что, рехнулся?
Запыхавшийся Нестор медленно шел к столбу. Повторил свой вопрос.
Кристофер громко засмеялся.
– Я в Англии!
Кристофер толкнул дулом ружья большой камень, лежащий у телеграфного столба, откатил его на несколько шагов.
– За этим камнем – Англия!
Нестор, не обращая внимания на слова Кристофера, шагнул за камень.
– Назад! – закричал Кристофер. И выстрелил.
Нестор отскочил.
– Что за чушь?
– Это Англия! Дорогой ветеринар, распакуйте мои вещи, и вы найдете там документ, где сказано, что земля вокруг телеграфного столба в радиусе трех метров куплена Англией на всё время. Так что я здесь хозяин!
Нестор, не зная, как реагировать на слова Кристофера, сел на землю. На грузинскую землю, скрестив ноги рядом с пограничным камнем. Достал платок и стал вытирать взмокший лоб.
– Что он говорит? – спросили его спутники.
Нестор перевел слова Кристофера.
– Такой закон есть. Я знаю о нем, – подтвердил агитатор и тоже устало сел на землю.
– Всё это чушь! Но у него ружье! Не устраивать же нам перестрелку…
Грузины замолчали. В тишине было слышно шуршание травы на ветру. Пограничный конфликт застыл в ожидании решительных действий…
Кристофер громко запел старый марш английских стрелков.
Квирикадзе встал.
– Ладно, Хьюз! Будь в своей Англии! Но знай, за ее территорию я не позволю тебе выходить. В деревню ты не вернешься!
Председатель коммуны и его спутники стали спускаться с холма к дороге. Кристофер видел, как они подошли к грузовику, сгрузили сундук-саквояж, воздушных змеев, о чем-то поговорили, потом подняли вещи и понесли их вверх.
Вещи молча сложили около камня. Ушли.
Кристофер остался один.
* * *
На листке папоротника сидела краснокрылая бабочка. Кристофер глядел на нее бессмысленно и тоскливо. Бабочка взлетела и полетела в Грузию. Кристофер оглядел свою малую английскую территорию. Что делать? В голове не было никаких мыслей.
Под вечер прошло стадо коров, звеня колокольчиками. Каждая несла вздутое от молока вымя. Одна из них встала около столба и начала мочиться, густо орошая английскую землю. Едкий запах мочи долго не испарялся, раздражая ноздри Кристофера. Он вынул из кармана патроны, пересчитал. Их тридцать штук. Объявлять войну? Кому? Этим негодяям, выселившим его из дома? Надо было запереть дверь изнутри, забаррикадировать и стрелять во всякого, кто сунул бы нос в комнату. “Мой дом – моя крепость”! А он безропотно сел в грузовик.
Волна гнева за свое слабодушие подхлестнула Кристофера. Он вскочил на ноги. В нем забурлила древняя кровь Хьюзов, кровь доблестных английских воинов, участников крестовых походов за освобождение гроба Господня, участников множества других битв на суше, морях, океанах, где Хьюзы дрались как львы. Английские короли награждали их орденами, а один Хьюз был удостоен чести сидеть по правую руку Эдуарда Блистательного на пиру после Эйвонского сражения. Эдуард возвел его в пэры Англии, но на другое утро вражеское ядро оторвало голову пэра. Все Хьюзы помнят его и клянутся его именем.
Кристофер поднял ружье. “В деревню! Я отвоюю свой дом!” Издав клич, он побежал. Острая боль в ушибленной коленке остановила его, и он уже потихоньку, прихрамывая, пошел вниз к деревне. Боль не охладила его пыла.
На дверях дома висел замок.
Хьюз с третьей попытки выбил плечом дверную доску. Вошел в комнату, зажег лампу и лег на голые пружины кровати. Ружье положил на грудь. Дверь была открыта настежь, ночные бабочки кружились вокруг лампы. “Утром соберу мальчишек и принесу сундук”. Незаметно для себя он заснул.
Проснулся Кристофер от яркого солнечного света. Первое, что он почувствовал, – отсутствие ружья. Затем – что кровать его плывет по воздуху. Кристофер рванулся, но толстая веревка сдержала его рывок. Четверо мужчин несли кровать по тропе, ведущей к вершинам холма. Рядом шел Нестор. Заметив, что Кристофер проснулся, Нестор улыбнулся:
– Я же просил вас не возвращаться в деревню!
Кристофер молчал.
– Что, неудобно было спать на английской земле?
Кристофер молчал.
– Сейчас у вас будет кровать!
Тропа вилась между колючих ежевичных зарослей.
Усталые мужчины поставили свою ношу и вошли в кусты освежиться кислой ягодой. Кристофер смотрел, как они срывают ягоды, веточка спелых черных плодов раскачивалась над его головой – у него ссохся язык. Нестор сорвал несколько ежевичин и поднес их к лицу Кристофера. Сам того не желая, Кристофер открыл рот, и ежевичные ягоды посыпались в гортань…
– Скажите, Нестор, у вашей революции нет других занятий, кроме как изгонять меня из деревни?
– Есть. И их множество!
– В чем же я провинился, за что она так жестоко обходится со мной?
– Разве жестоко? Не слезая с кровати, вы из Грузии прибываете в Англию!
Кровать вновь была поднята. Несколько изгибов тропы привели процессию к вчерашнему телеграфному столбу.
Нестор остановил носильщиков и вежливо спросил Хьюза:
– Вы позволите пересечь границу Англии?
– Вы человек с юмором, Нестор!
Поставив кровать и срезав веревки, мужчины отошли за камень. Нестор оглянулся, потер ушибленную переносицу и громко сказал:
– Линия Лондон – Дели на территории Грузинской республики аннулирована! Все телеграфисты отбыли в Англию!
Кристофер подскочил, будто большая оса ужалила его.
– Врете, Нестор! Я вам не верю! Вы просто наслаждаетесь своей силой и издеваетесь надо мной. Вы мстите мне за то, что я разорвал ваши лозунги, за то, что я обругал вашу революцию!
– Хьюз, я вам сказал свое слово. Линия аннулирована. Делайте то, что считаете нужным. Но чтобы ноги вашей не было в деревне!
* * *
Тупая ноющая боль в ноге мучила Хьюза. Он лежал на кровати у телеграфного столба, созерцая пейзаж с горами, лесами, виноградниками, далекими деревнями, белыми церквями.
Что это за страна Грузия? Он никогда не думал, не обращал внимания, не пытался сблизиться с этим народом. Он не принимал приглашений на их свадьбы. Когда в дом его приносили щедрые дары здешней земли – виноградные гроздья, инжир, спелый гранат, – он сухо благодарил, указывая, куда положить корзину или бутыль. Дети и те перестали радостно щебетать во время его молчаливых пробегов с воздушными змеями. Запуск их, его единственное страстное увлечение в жизни, проходил в одиночестве. Он не сделал ни шагу, ни полшага к этим людям, к их песням, которые они пели, стоя в давильнях, голыми ступнями ног давя виноград, он ни разу не остановился возле этих давилен, а его звали, протягивали стаканчик молодого вина…
Однажды по улице деревни с грохотом проехал броневик, потом промчалась конница. У всадников на груди красовались красные банты, как у Нестора. Толпа выгнала на деревенскую улицу человека, сорвала с него золотую цепочку с часами, раздела и обмазала дегтем, обсыпала куриным пухом. Это был Лаврентий Зосимович Мгеладзе, местный коммерсант, скупивший земли Лио, превративший лиойцев в своих рабов.
В тот день у Кристофера попросили пустить в небо фейерверк. Ночью кто-то стрелял. В огороде убили человека…
Зачем убили? Что праздновали? Чему салютовали?
Кристофер не знал и не очень-то стремился узнать. Единственный раз он столкнулся с этими людьми, когда увидел английский национальный флаг на голове змеиного чудища.
Разодрав чудище, он навлек на себя гнев их революции в лице местного ветеринарного врача Нестора – председателя первой деревенской коммуны.
Сейчас, лежа на кровати с распухшей ногой, Кристофер хотел разобраться во всем этом…
Юное девичье лицо Сусанны появлялось и исчезало во время его горестных размышлений. Что он о ней знал? Только имя – Сусанна. Он вспоминал, как смотрел на нее в подзорную трубу, стоя у окна своего дома, когда она садилась в рейсовый фаэтон – уезжала в Кутаиси в институт.
Видения вновь вернули его в ту ночь, когда толпа гнала перед собой человека, обсыпанного куриным пухом. Лаврентий Зосимович Мгеладзе смотрел, как горит дом, выстроенный им. Огонь лизал французские шпалеры, трескались столовые сервизы из севрского фарфора, факелами горела коллекция папах из бухарского каракуля. Лаврентий Зосимович смотрел, не плакал…
Жители деревни Лио рвали векселя.
Лаврентий Зосимович Мгеладзе, в курином пуху, с глазами навыкате, молча смотрел на толпу…
* * *
Ночью Хьюз так и не спал. Над ним летали мерцающие фосфорным огнем светлячки. Утром из сундука достал подзорную трубу, посмотрел в сторону деревни.
На пыльном дворе спаривали лошадей. Конь накрыл кобылицу. Нестор Квирикадзе что-то кричал. Несколько мужчин держали кобылицу, которая вырывалась из объятий коня. В клубах пыли то исчезал, то появлялся силуэт Нестора. Вот он, отдав какие-то приказы, ушел со двора. Кристофер последовал за ним до моста, под который подводили новую опору. Нестор скинул одежду и вошел в воду. Сильное тело напряглось, мышцы вздулись, он сдвинул тяжелую махину опоры…
Весь день Кристофер наблюдал за Нестором. Видел его в разных местах деревни. Всюду тот что-то делал, чем-то командовал.
На следующий день Кристофер Хьюз вывесил на телеграфном столбе английский флаг. Итог его размышлений о ситуации, в которой он оказался, был таков: “Не сдаваться!”
Он не поверил в слова Нестора об аннулировании линии Лондон – Дели. Ревностный служака жил в нем, требовал подчинения строгим инструкциям Королевского телеграфного агентства. Устав гласил: “Несмотря ни на какие помехи, непредвиденные обстоятельства, будь то землетрясения, наводнения, извержения вулканов, смена властей на местах, смотритель обязан в первую очередь следить, держать в исправности свой линейный участок”.
И как бы смешно и нелепо ни выглядело со стороны его пребывание у телеграфного столба, он не сойдет с этого последнего рубежа. Английского рубежа.
“Не сдаваться!”
Надо продолжать обходы телеграфной линии, но этот неистовый председатель коммуны запретил ему ходить по грузинской земле.
Тут Хьюз заметил стадо ослов, которых гнал погонщик.
Погонщик был удивлен, увидев человека на кровати у телеграфного столба под незнакомым флагом.
Хьюз отдал несколько своих вещей, приобрел осла-трехлетку.
Назвал его “мой Пятница”.
Хьюз чувствовал себя Робинзоном Крузо на необитаемом острове с той разницей, что Робинзона окружал океан, а его остров находился среди суши.
Ночи были теплые, звездные. Он смотрел на яркие хвосты метеоритов, сгорающих так близко над головой, что, казалось, протяни руку – и пришельцы далеких галактик, пролетевшие миллиарды километров, упадут на его ладони.
Просыпался он от жужжания диких пчел.
Белесый утренний туман обволакивал кровать, было зябко. Хьюз лежал и ждал, когда солнечные лучи растопят густое молоко тумана, темное фырчащее пятно превратится в осла, пасущегося на территории Грузии.
Однажды, урча и щелкая клыками, из тумана выплыл дикий кабан, обалдело посмотрел на Кристофера маленькими зелеными глазками, крайне удивился джентльмену, под пледом дымящему сигарой. Кабан показал два желтых бивня и растворился в белом молоке.
К полудню от тумана оставались маленькие осколки.
Хьюз взбирался на Пятницу, совершал служебные объезды, затем спускался в деревню за покупками.
– Что это значит? – спросил Нестор Квирикадзе, столкнувшись со всадником на деревенской площади.
– Дорогой Нестор, я подчиняюсь вашим приказам! Вы сказали, чтобы нога моя не ступала по грузинской земле. Как видите, ноги осла, а не мои (мои болтаются в воздухе) ходят по вашей земле. Приказ есть приказ!
Всадник вежливо поклонился и проехал мимо Нестора, который позволил себе рассмеяться только после того, как осел и восседавший на нем Кристофер покинули площадь.
Кристофер в деревне покупал продукты, не слезая со спины верного Пятницы. Загрузившись, уезжал в свою Англию.
Начались дожди. Хьюз соорудил над кроватью навес. Потом дожди прекратились.
Прошла неделя, вторая, кончался месяц его робинзонады. Хьюз стал сознавать нелепость своего положения. Юмор, азарт, молчаливый спор с Нестором “Кто кого? Кто упрямее? Кто выдержит условия игры до конца? Кто кому докажет свой принцип?” – всё, на чем строилась его робинзонада, начинало терять смысл.
Нестор вроде и забыл об англичанине или считал, что с уходом его из деревни всё стало на свои места. “Побудет-побудет этот чудак у телеграфного столба и уедет, исчезнет”.
* * *
1922 год. 18 сентября. 8 часов утра. Туман.
В этот день, этот час раздался выстрел.
Громкое эхо прокатилось по лиойским холмам.
Вылетел черный дрозд, потревоженный выстрелом.
Улитка ползла по телеграфному столбу. Она была расплющена и превращена в мокрое месиво охладевшим свинцом, окончившим свой смертельный полет в древесине столба.
У телеграфного столба спал, накрывшись пледом, человек.
Раскаленный свинец прорвал плед, опалил шерсть, ворвался во внутренности спящего, промчался огненной болью от ребер до шейных позвонков.
Слабой, вялой рукой Кристофер Хьюз скинул с лица плед.
В глазах – непонимание случившегося.
Открыл рот то ли в крике, то ли в шепоте…
Зрачки застыли.
1922 год. 18 сентября. 8 часов утра. Туман.
* * *
По каменным плитам скользят зеленые ящерицы. Это деревенское кладбище.
Разрисованные в стиле наивной живописи каменные плиты сообщают миру, живым потомкам, случайным путникам, что собрались лежать здесь лиойские виноградари, пастухи, кутилы, девственницы, старухи, утопленники, больные туберкулезом, музыканты, поэты, бухгалтеры.
Над ними бегают ящерицы.
В день поминовения здесь бьют крашеные яйца, капает воск со свечей.
Вот плита с рисунком телеграфного столба. Мужчина с закрученными вверх усами, на голове шляпа, изображает, видимо, иностранца. Ни усов, ни шляпы Кристофер Хьюз не носил, но каменщик, вырубивший его, так представил себе англичанина. Под каменным рисунком даты рождения и смерти:
Кристофер Хьюз
1891–1922 гг.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.