Мои картины — мои дети… Леонид Стиль

Мои картины — мои дети…

Леонид Стиль

«Стиль в искусстве — исторически сложившаяся устойчивая общность образной системы, средств и приемов художественного выражения, обусловленная единством идейного содержания искусства».

Определение из словаря по эстетике

«Панорама», как и 10 лет назад, охотно, не просто согласилась, но и сама предложила рассказать о художнике.

Наверное, надо бы начать эти заметки с того, что я услышал от Леонида к концу нашей встречи… Мы сидели за обеденным столом, каким-то образом уместившимся между картинами, занимавшими почти все пространство совсем не тесной квартиры Стилей, и кухонькой, откуда Ляля, жена художника, не уставала подносить нам угощения. Ничего особенного — обычный набор: борщ (но какой!), селедочка (конечно, из «русского» магазина), ну и проч., и проч.

А Леонид тем временем называл имена, вспоминая: Шостакович, Утесов, ведущие актеры московских и ленинградских театров, симфонические оркестры почти в полном составе — это в Новосибирске… Там был собран цвет советской творческой интеллигенции: шла война, этих людей нужно было сберечь для будущего страны. Нелегкая эта задача была поручена адъютанту военного коменданта города, Леониду Стилю, чудом выжившему после тяжелейшей общей контузии под Харьковом: его, беспамятного, за руку тащили в яму, которой предстояло стать братской могилой погибших под бомбами наших солдат, когда обнаружили, что он — жив, его пульс бился! После многих месяцев в военных госпиталях он и оказался в Новосибирске на «нестроевой» службе.

Александр Вертинский, Петр Тодоровский, Булат Окуджава, Григорий Чухрай, Константин Паустовский, Давид Ойстрах, Николай Черкасов и Аркадий Райкин — это уже потом, после войны, в Киеве… Лёня рассказывал и рассказывал, а я открыв рот, забывая поднести к нему ложку, слушал и слушал…

Наверное, всё же, я при следующей нашей встрече попрошу его вернуться к этой теме, и тогда не забуду включить диктофон — на память здесь полагаться было бы трудно.

А на этот раз, пока лента крутилась, «запоминая» рассказанное Леонидом, я услышал от него и от Ляли — она время от времени включалась в разговор, когда ей казалось, что ее супруг упускает что-то существенное — всё, что составило текст этих заметок.

* * *

Конспективно наша беседа с художником, стоящим на пороге своего 90-летия (даю прописью — девяностолетия!), продолжающим работать, — да еще как! — выглядела таким образом:

— Здесь, и правда, три тысячи твоих картин? — спрашиваю я его, указывая на ряды, в которых стоят плотно прижатые друг к другу подрамники с холстами, — они во всех комнатах квартиры… — Три с половиной тысячи, — поправляет меня Ляля.

Стиль, не дожидаясь моих вопросов, стал перечислять имена тех, чьи портреты составили часть этой коллекции, — результат его трудов:

— Здесь двести…

— Лёня, остановись! — прошу я его, поняв, что он готовится их перечислять, — пленки же не хватит в диктофоне…

Но назвать он успевает:

— Черкасов, Окуджава, Шостакович, Герасимов… мы были дружны, встречались. А кроме портретов, — продолжает художник, — монументальные пейзажи, море, натюрморты, жанровые сценки… и книжная графика — книги я оформлял во множестве, издавали их в Финляндии — там такая была полиграфия!

— А стили… ну, как не скаламбурить: а сколько все же «стилей» в живописи у художника Стиля? — замечаю я.

— Да меня так и называли на худсоветах, как только появлялась новая моя работа — «РазноСтиль», — смеется он.

— Ну, а кого бы ты назвал своим учителем, или учителями? Ну, например, — в портретах, кто он?

— С 12 лет я учился во дворце пионеров, тогда мне хотелось рисовать «как Репин», и у меня, наверное, получалось близко, меня называли «вундеркиндом». Представляешь себе — в 39-м году я участвовал во Всемирной художественной выставке в Нью-Йорке, т. е., конечно, не лично, но мои картины!

Позже я стал увлекаться Веласкесом. В работах над пейзажами моим учителем был Кудрявцев — ученик Левитана, и тогда я стал рисовать «под Левитана»… Потом я увлекся Ренуаром, — рассказывает Стиль.

* * *

— Многие годы, предшествующие эмиграции, твоя жизнь складывалась более чем успешно: выставки, вернисажи… Своя мастерская под Москвой, своя школа — так что же все-таки может побудить художника оставить всё это? Как ты отвечаешь, когда задают тебе этот вопрос? — интересуюсь я.

— Вопрос не простой, — помолчав, говорит Стиль. — Причин очень много, обобщить их непросто… Да, я хорошо жил — с 74-го года в Москве, мастерская 300 кв. метров — немногие художники могли такой похвастать. Да и до того, в Киеве, жили мы не хуже.

— Бывал я в мастерских московских художников — ютились они чаще в подвальных и чердачных помещениях, в большинстве знакомых мне, где-нибудь в районе Верхней Масловки, — у кого попросторнее, у кого — потеснее… даже и у самых востребованных, — вспоминаю я. — А у Стиля — такое!..

— Я моя школа — это еще отдельная тема: было много зависти, недовольства среди коллег, среди чиновников — мол, программа обучения «не такая»: приезжали разные комиссии, и вдруг — статья о ней в «Правде», и сразу буря восторга… А ведь ученики у меня были разных возрастов, две группы — младшая и старшая, в одной учились совсем дети, их привозили ко мне, начиная с трехлетнего возраста… Официальная должность у меня была — директор школы.

Ну, а причины отъезда — их было немало, ну вот хотя бы такая: надо работать, а нет подрамников… Нет — и всё! Просил выручки у дяди Мити — сколоти, пожалуйста, несколько штук. И, конечно, к денежке прилагались поллитровки… А здесь: нет подрамников? — пишу на листике бумаги размеры и количество, запускаю листок в факс — через три дня всё приносят к дверям…

— Но не только же из-за дефицита подрамников ты решился всё там оставить? — спрашиваю я Стиля.

— Конечно, нет!

— Хотя и это причина, достаточно для художника важная, пусть и техническая, главным образом, — соглашаюсь я.

— Так вот, — продолжает Стиль, — я побывал в 22-х странах, даже и на Карибах, — как член Правления АПН, участником и гостем на выставках, в делегациях… Ну, а потом возникло желание посмотреть Северную Америку. Это был уже год 90-й. В ОВИРе через окошечко объясняю молодому человеку: «Хочу поехать в Америку…» — «А кто вы?» — «Художник». — «Вы — Стиль? Значит, это ваша картина?!» — показывает на стену, а там репродукция моей картины «Семья», вырезанная из «Огонька». «Приятно, — говорит, — познакомиться, у вас есть вызов? А — письмо с приглашением есть! Будем оформлять…».

Вернулся я домой, зову сына: «Лёшка, поезжай с паспортами в американское посольство!» Принял его там чиновник, говорит ему: «Папа у тебя хороший художник, а сам-то ты не собираешься с ним вместе?» — «Да нет, это папа хочет в Америку..» — «Езжайте вместе, если решишь…»

Визы пришли быстро… Так мы и стали туристами. Взяли с собой самое необходимое. А там — Америка, Канада — Монреаль, Торонто и обратно в Нью-Йорк.

* * *

— В Америке нам понравилось, — вступает в разговор Ляля, — Лёня полетел в Лос-Анджелес, я осталась в Нью-Йорке. «Куда ты, — говорю ему, — едешь, Лёня? Там же у нас нет никого и нет ничего!» Он сел в самолет, и — прямо из аэропорта к человеку, знакомому по Киеву. А тот ему: «Принять тебя у себя не могу — у меня гости…» Устроился Лёня в недорогой гостинице. Пришел ему на помощь попутчик, с которым он летел в самолете — оказался очень состоятельным человеком. А вскоре, почти сразу, этот попутчик сделал ему два заказа на работы!

А у Лёни ничего с собой не было, даже репродукций… Получив эти заказы, он сразу взял нам билеты, звонит — вылетайте! И начал работать, потом и заказы пошли один за другим — портреты, главным образом… Алеша тоже получил несколько заказов на роспись домов. В общем, выживали как-то.

А прошло время — настал год 1991-й, и мы оказались «нелегалами»… Что делать? Случайно взяла я русскую газету, а там объявление: адвокат по иммиграционным вопросам сообщает: правительство США выделяет 40 тысяч виз ежегодно — для особо одаренных и выдающихся специалистов…

— Лёня, — говорю, — ты проходишь по этой статье! — собрали все его документы — дипломы, грамоты, награды… — и к адвокату. Пришли, все ей показали, она говорит — это точно для вас!

Через две недели звонит — на вас уже пришло решение! А еще через месяц мы получили гринкарты. Так что теперь мы здесь вот уже 20 лет… И все эти 20 лет Лёня постоянно пишет. Здесь он создал около тысячи картин — пейзажи, портреты… Получается по 50 работ в год, и в том числе 12 этих колоссальных полотен, — показывет Ляля на картины.

— Там у тебя картины покупали, а здесь, как я понял, ты их не продаешь — почему же? — спрашиваю.

— Принципиально!

— Что же это за принцип? — не понимаю я. — Сказал же когда-то поэт: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!»

— Рукопись — другое дело: у меня останутся тексты, а с картиной я расстаюсь навсегда. Денег же мне не нужно, хватает…

— Но ведь когда покупают картины, когда за них платят, — это, можно сказать, материальное подтверждение признания!

Ляля снова включается в наш разговор:

— А мы и продавали картины, первые 15 лет — портреты, пейзажи…

Алеша расписывал стены в домах — даже как-то получил заказ на 200 тысяч долларов… А потом Лёня начал тяжело болеть — у него было 6 операций! И когда я привезла из России всю его коллекцию, он говорит: «Какой мне смысл сейчас продавать свои работы? Ну, продам за 10 тысяч или даже дороже — картина ушла и исчезла из моей коллекции…».

— Но ведь можно сделать для себя фотографии! — возражаю я.

— Мои картины — мои дети! Зачем разбазаривать коллекцию, — не соглашается художник, — я хочу полностью передать её в американский музей. Вот сейчас ко мне приходят люди, даже экскурсии целые — я продам картины, и что я покажу им?

— Но невозможно ведь посмотреть 3 тысячи работ, даже 500 — за один раз… Хотя бы частями, ну, не продал — так передал бы здесь в галереи, в музеи…

Ляля поясняет:

— Лёня считает, что его мечта должна осуществиться здесь, в Америке, — когда картины его станут доступны для показа в одном музее. Наш сын занимается сейчас этим вопросом, и он нашел мецената, который станет спонсором строительства развлекательного комплекса, а в нем будет постоянно действующий Музей русского искусства.

— Реально ли это? Помню, вам посоветовали чиновники в Лос-Анджелесском муниципалитете, когда к ним поступило предложение от супруги губернатора Калифорнии найти помещение для экспозиции картин Стиля: «Отвезите их обратно в Россию…» Так ведь, и правда, — какой же зал потребуется, чтобы выставить все три тысячи работ! Нужен не один, а три или даже больше музеев!

— Я работала главным хранителем Московского областного художественного музея, — говорит Ляля, — и у нас были, как и в Пушкинском, как в Третьяковке, и в Эрмитаже, запасники, там они огромные: только в Третьяковке хранится триста тысяч работ!

— У нас была как-то в Балашихинском музее моя персональная выставка, мы выставили больше трехсот работ, — останавливает ее Стиль. — Там в книге отзывов была занятная запись: «Благодарим художников за разнообразие экспонатов…».

— Они не заметили твоих подписей на картинах, посчитав, что это все работы разных художников… — предполагаю я.

— Конечно! — смеется Стиль.

— У него такая разница в стилях!.. — добавляет Ляля.

— Саша сказал лучше — «разностильный Стиль»! — перебивает ее Леонид. — В этих трех с половиной тысячах моих картин есть самостоятельные серии.

— Ну, хорошо, и что, если в ближайшие годы здесь не построят музей, а из России тебе предложат: «Даём огромное помещение — и это будет твой музей», согласишься? — интересуюсь я.

— Не подходит, — и вот почему: здесь это реально, а там…

— Но ведь там есть очень богатые люди, они покровительствуют искусствам, для них построить здание музея — как для тебя заказать здесь подрамники… Им отдал бы свои картины?

— Думаю, что нет, не отдал бы!.. Да там и духовная ситуация сейчас не такая.

Возвращаясь к началу беседы, я спрашиваю:

— А все же — почему ты…

— Сюда приехал? — не дает он мне досказать.

— Да нет, — уточняю, — «оттуда уехал», почему «сюда» — понятно!

Мы оба смеемся и продолжаем беседу.

— Только из-за подрамников?

— Во-первых, там пропала всякая возможность, даже теоретическая, сделать свой музей.

— Значит, с этой идеей ты живешь уже не первое десятилетие, так?

— Да. И если пройдет еще десятилетие — есть Алеша, сын!

А этот, найденный им спонсор, создаст музей не только для Стиля — у нас здесь есть замечательные художники, которые тоже подарят свои картины музею — Клионский, например, он готов отдать все свои работы, а ведь у него — шедевры! Да и в России есть — Глазунов, например, — в Америку картины они отдадут бесплатно!

— А кого бы ты выделил из них, из числа российских мастеров, кого назвал бы своими соратниками?

— Илюша Глазунов, он мой соученик — во-первых, его, а еще Шилов, Присекин… да и здесь — все Лёшкины друзья — они отдадут свои работы, среди них есть превосходные художники.

— Вопрос мой не в том, кто отдаст свои работы бесплатно, — а с чьими работами рядом ты хотел бы видеть свои?

— Я их назвал тебе только что…

— А с кем бы ты не хотел «висеть» рядом?

— С абстрактными художниками: с квадратом Малевича, с Шагалом, с Пикассо — с ними мне рядом нечего делать…

— А из нынешних — с Кабаковым, например?

— Нет! — хором ответили Лёня и Ляля. А Леонид добавил: — Я сторонник классического искусства, реализма в искусстве.

— Ну, хорошо, с музеем Лёша поможет, а что скажем сегодня о нем самом? Я знаю его работы, и, мне думается, он продолжает в живописи твою линию, не так ли?

— Верно, у него очень много работ, — вот и здесь они висят…

— Стало быть, он тебе и помощник и соратник по духу?

— Да нет, — смеется Стиль, — это я его помощник… Вот смотри, — это он себя написал в 16 лет — равносильно Ван Дейку! Рубенс сказал: нужно так научить своих учеников, чтобы потом было у кого поучиться. Теперь я учусь у него, как надо работать! А ведь он шестилетним мальчишкой уже написал первую свою работу…

— Уж не с тех ли пор вы и поменялись ролями?.. Шучу, конечно, ну, а всерьез: поговорим о Ляле — вдохновительнице твоих работ, о твоей музе, о жене…

Ляля, показывая на висящие на стенах портреты женщин, а их здесь немало, улыбается:

— У него были второстепенные музы, а теперь я — главная!

— Вот, — говорит художник, — видишь: этому портрету лет сорок, а этот — «моложе», ему — только пятнадцать…

— Знаешь, мне кажется, ты хороший пример по-настоящему счастливого человека, — готовлюсь я завершить беседу.

— Согласен, конечно! Хотя, что такое счастье? Есть шутка: говорят, счастье, это когда успел во время добежать до туалета!

Отсмеявшись, в разговор снова включается Ляля:

— … Когда мечты сбываются, это тоже счастье… Вот Лёня говорит: «Музея пока нет, но есть мечта», и ведь что-то обязательно сбывается, когда он говорит.

— Но, точно, не в России? — повторяю я свой вопрос.

— Знаешь, — отвечает он, — после 90-го года там был настоящий кошмар — в моей мастерской картины заливало водой… А сейчас там распад искусств, и у меня теперь такое чувство, что Америка — единственная страна в мире, которая способна у себя «раскрутить» новый виток ренессанса.

— И ты уже видишь какие-то ростки этого? — уточняю я.

— Нет, пока это просто предчувствия…

— И для них есть основания?

— Итальянский ренессанс возник не на пустом месте, но на базе расцвета — не только духовного, но и материального. А сейчас нет страны, которая могла бы сравниться в этом с Америкой… То есть, именно она и есть база будущего расцвета настоящего искусства — это мое предсказание!

Вот, к примеру, наш сын Алёша уже сколотил вокруг себя такую замечательную компанию художников-реалистов, и это — только начало! Уже возникла целая плеяда новых художников, и число их прибавляется. Писали о них уже и в американской прессе… Вообще-то неловко как-то, я стесняюсь сказать о своем сыне, — но он возглавит ренессанс!

Ляля поддерживает художника:

— Мы получаем арт-журналы, там теперь появляется много произведений реалистического искусства, люди возвращаются к реализму…

* * *

Эти заметки были бы не полны, если бы я не завершил их упоминанием о еще одной ипостаси художника Леонида Стиля — он владеет не только кистью, но и пером. Правильнее сказать, пишущей машинкой: уже вышла книжечка его стихов — пусть небольшим тиражом, но для подарков друзьям — достаточным.

А еще пишется книга воспоминаний Леонида Стиля: ему есть о чем вспомнить, есть и будет еще немало такого в нашей жизни, что ему предстоит запомнить — копилка его памяти продолжает наполняться.

Ноябрь 2010 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.