Глава восьмая Вcлед за войсками

Глава восьмая

Вcлед за войсками

13 января 1945 года вновь загремели бои на Белорусских фронтах. А двумя днями раньше началось наступление 1-го Украинского фронта. Красная Армия развернула завершающие операции по уничтожению военной мощи фашистской Германии.

2-й Белорусский фронт должен был основными силами выйти в район Мариенбурга, чтобы отсечь восточно-прусскую группировку противника от Восточной Померании, от Данцига и Гдыни. Основной удар наносился с рожанского плацдарма через Млаву, вспомогательный — с серецкого. В состав фронта входили семь общевойсковых армий. На участке прорыва мы имели внушительное превосходство над врагом: по пехоте — девятикратное, по артиллерии и минометам — восьмикратное, по танкам — восемнадцатикратное.

Однако противник сопротивлялся настолько упорно, что лишь 19 января, после ввода в бой основных танковых и механизированных войск, прорыв был завершен. Мы овладели Млавой, Пшаснышем и Цеханувом.

В первые два дня наступления авиация из-за тумана и моросящих дождей могла вести лишь воздушную разведку. Зато потом, в период с 16 по 18 января, когда погода улучшилась, соединения нашей воздушной армии произвели 5220 вылетов. Своими ударами они оказали весьма существенную помощь наземным частям.

Накануне наступления медицинский отдел армии выборочно проверил готовность лазаретов БАО к приему раненых и больных. Особое внимание мы уделили тем из них, которые находились на передовых аэродромах.

Чтобы лазареты без задержки перемещались на новые места и не отрывались от авиационных частей, командующий армией издал 9 января приказ. Один из его пунктов гласил:

«В случае наступления войсковые лазареты БАО передислоцировать первым эшелоном, наравне с горючим и боеприпасами. Войсковым лазаретам предоставлять наилучшие из имеющихся помещений…»

Все части армии перед началом операции были обеспечены двухмесячным запасом медимущества. Расположение авиагоспиталя в городе Высокий Мазовецк было до наступления наиболее удобным для обслуживания частей: передовые аэродромы находились в восьми — десяти километрах восточнее реки Нарев, а тыловые — в районе Белостока. Расстояние от переднего края наших войск до авиагоспиталя составляло на северном крыле 25–30 километров, на южном — 120 километров. Было принято решение организовать дополнительную хирургическую группу и выдвинуть ее вперед на 70–80 километров.

Поделить армейский авиационный госпиталь на две части, чтобы одну оставить в Высоком Мазовецке, а другую направить в Браньщик, не представлялось возможным: по штату он имел лишь одного хирурга и маломощную хозяйственную базу. Нецелесообразно было развертывать хирургическую группу и при лазарете какого-либо БАО, поскольку они передвигались по указанию штаба тыла, а не медицинского отдела. Такую группу на 50 коек мы создали на базе дома отдыха. Содержался он за счет штата отдельной комендатуры авиагарнизона и был хорошо обеспечен транспортом: имел 15 автомашин (ААГ по штату располагал всего тремя грузовиками). К началу наступления дом отдыха был на три четверти свернут.

В первых числах января хозяйство Назаровой мы перебазировали в местечко Браньщик. Теперь оно было рассчитано всего на 25 человек. Но и такого количества коек вполне хватало. Во время боев количество отдыхающих не превышало 15.

Хирургическая группа была сформирована в таком составе: хирург начальник лазарета 459 БАО майор медицинской службы Кривда (я знал его с 1942 года); врач-ординатор майор медицинской службы Лапчинский из ААГ; три медсестры (в том числе операционная) и четыре санитара — за счет штата армейского авиационного госпиталя. Остальной обслуживающий персонал и автотранспорт взяли из дома отдыха. Необходимые инструменты и аппаратуру дали авиагоспиталь и частично лазарет 459 БАО.

Хирургическая группа имела рентгеновский кабинет, который обслуживался врачом-специалистом армейского госпиталя, периодически выезжавшим туда. Задачи этой группы состояли в следующем:

— в первые дни боевых действий авиации принимать всех раненых, за исключением тех, которые нуждаются в специализированной хирургической помощи и должны эвакуироваться в соответствующие госпитали;

— в момент, когда возникнет необходимость перебазирования ААГ, принять от него всех раненых и больных;

— быть в постоянной готовности выдвинуться в район передовых аэродромов за наступающими войсками.

По договоренности с начальником санитарного управления фронта все черепные, челюстно-лицевые и нейрохирургические раненые эвакуировались в специализированные лечебные заведения в Белосток, Замбров, Острув-Мазовецки, Будзиску и другие пункты.

В целях ускорения розыска, оказания медицинской помощи и эвакуации раненых командующий воздушной армией приказал: всем летчикам, обнаружившим место посадки подбитого самолета или местонахождение экипажа, немедленно сообщить об этом на волне наведения установленным сигналом.

Для связи с медпостами при радиостанциях наведения и руководства их работой был выработан специальный радиокод.

На время наступления командующий кроме имевшегося санитарного звена самолетов приказал выделить еще одно из санэскадрильи ГВФ. Автотранспорт базировался при штабе армии. Всем авиачастям мы направили подробные указания по лечебно-эвакуационному и противоэпидемическому обеспечению боевой операции.

Теперь, под конец войны, медицинская промышленность вдоволь снабжала нас препаратами кола и фенамин. Помню, зимой 1941 года командир полка легких ночных бомбардировщиков К. Д. Бочаров был буквально одержим желанием получить их. Но со временем авиаврачи стали расходиться во мнении о пользе этих стимуляторов. Мы неоднократно проводили опросы летчиков о воздействии колы и фенамина. Отзывы были неодинаковыми. Один из дивизионных врачей писал в рапорте: «С врачебной точки зрения кола больше воздействует на психику летчиков, чем на нервный тонус, если не считать высокую калорийность шоколада…»

Фенамин, по нашим наблюдениям, давал больший эффект, чем кола, но нередко отмечалось его побочное воздействие: понижение аппетита, появление сухости во рту, нарушение сна. Многие летчики отказывались от этого стимулятора.

Препаратом кола пользовались охотно. Недостатком его применения было то, что каждому летчику он выдавался в одинаковых дозах, независимо от индивидуальных особенностей человека и степени боевой нагрузки. Молодые, крепкие люди заметного действия колы не испытывали. Другие же считали его неотъемлемым продуктом, повышающим бодрость и придающим силы. Мне кажется, что в конце войны, когда господство нашей авиации в воздухе стало неоспоримым, а боевое мастерство летчиков очень возросло, сама обстановка была лучшим стимулятором, снижающим усталость и увеличивающим силы.

Войска фронта вошли на территорию Восточной Пруссии. Почти все дома в населенных пунктах были кирпичными, с толстыми стенами, подготовленные к обороне, Деревья в лесах пронумерованы, вокруг полей проволочные сетки. Дороги отличные, асфальтированные или гудронированные, обсажены деревьями, побеленными со стороны движения. Ночью свет от подфарников автомашин скользит по белым пятнам на стволах, это не дает свернуть в сторону, облегчает езду.

Немецкое население уходило в глубь страны. На обочинах дорог валялись перевернутые громоздкие фуры, сотни брошенных велосипедов, оставшиеся без бензина автомобили. На полях виднелись обгоревшие танки, на высотках зияли ямы и возвышались глыбы бетона: тут были доты…

Такую, как здесь, зиму в России называют гнилой. Неожиданные оттепели с туманами и дождями, перемежающие ясные морозные дни, сильно затрудняли действия авиации. На передовых, как правило грунтовых, аэродромах, непредвиденно покрывавшихся льдом или грязью, нередко случались аварии.

Войска левого крыла фронта вели боевые действия еще на территории Польши. Они заметно отставали от основных сил. Это тормозило наступление на правом, ударном крыле, Не исключалась опасность контрнаступления немецких войск из Восточной Померании.

В конце января возникла необходимость перемещения основной части ААГ в район передовых аэродромов Млава, Лидзбарк, Бродница. Из Высокого Мазовецка авиагоспиталь перебазировался в местечко Слощевы. Хирургическая группа в Браныцике приняла от него всех раненых и превратилась в его второй эшелон.

10 февраля Ставка приказала 2-му Белорусскому фронту нанести удар по противнику с рубежа Грауденц, Ратцебур, с тем чтобы разгромить его группировку в Восточной Померании, овладеть Данцигом и выйти на побережье Балтийского моря.

Боевые действия 4-й воздушной армии были, как я уже сказал, ограничены плохими метеорологическими условиями. Только три дня в феврале авиация работала с полным напряжением. Дней, когда удавалось сделать от 350 до 850 самолето-вылетов, в этом месяце мы насчитали двенадцать.

Первые эшелоны БАО не отрывались от наземных войск. Не было случаев и отставания лазаретов от своих батальонов. Срок их развертывания на новом месте не превышал трех-четырех часов. При перебазировании все раненые отправлялись в авиагоспиталь, а больные перевозились на новое место после развертывания лазаретов.

Однажды мне позвонил дивизионный врач 233 шад майор медицинской службы А. С. Зорин и сказал, что, по сообщению медпоста при радиостанции наведения, среди пленных, захваченных одним из полков, оказались немецкий авиационный врач и несколько санитаров. Это меня очень заинтересовало.

По оставленным на крупных аэродромах и в различных городах медицинским учреждениям, в большинстве своем разрушенным, мы могли приблизительно судить об организации медицинской службы в германском воздушном флоте. Подробно опросить кого-либо из пленных немецких врачей не представлялось случая.

Я тотчас попросил, чтобы меня принял генерал Ф. Ф. Веров. Сказав: «А надо ли это вам?» — он все же начал звонить по телефону. После довольно долгих переговоров с неизвестными мне лицами, очевидно из политотдела 19-й армии, заместитель командующего сказал:

— Поезжайте, вам устроят встречу с пленными.

Пригласив с собой подполковника медицинской службы М. Г. Шефтеля, я поехал в стрелковую дивизию.

Немец врач оказался дюжим мужчиной средних лет с умным насупленным лицом. Мышиного цвета шинель с серебряными витыми погонами сидела на нем ладно, он походил на строевого офицера. Узнав, кто перед ним, вытянулся и сказал, что в немецкой армии такие должности занимают генералы. На вопросы, не видя в том нарушения военного долга, стал отвечать охотно…

В первых числах марта 2-й Белорусский фронт вышел на побережье Балтийского моря, овладел городом Кёзлин и частью своих сил повернул на восток, на Гдыню и Данциг. Из состава 1-го Белорусского фронта под командование маршала Г. К. Жукова временно была передана 1-я гвардейская танковая армия для разгрома противника в районе Гдыни.

В воздухе мы имели неоспоримое преимущество. Против нашей 4-й воздушной армии (около 1300 самолетов) гитлеровцы смогли выставить не более 500. Половину этого количества составляли истребители. В основном они базировались на аэродроме Данциг.

В штабе армии возникла мысль окончательно разделаться с авиацией противника. Тогда мы могли бы для нанесения ударов по наземным объектам использовать также истребители, освободившиеся от прикрытия войск и сопровождения штурмовиков.

Семь налетов на аэродром Данциг, в которых участвовало 232 наших бомбардировщика и штурмовика, фактически лишили противника истребительной авиации. Остатки «фокке-вульфов» и «мессершмиттов» уничтожала 215-я истребительная авиационная дивизия, которой командовал полковник М. Н. Якушин.

Наши летчики успешно действовали и по кораблям противника. Было потоплено до 60 судов, в том числе два крупных военных корабля и пять транспортов.

28 марта пала Гдыня. 30 марта был взят Данциг. Благодаря мощным ударам авиации при овладении важнейшим портом и первоклассной военно-морской базой наши войска избежали упорных уличных боев.

В Восточно-Померанской операции 4-я воздушная армия произвела более 14 тысяч самолето-вылетов. С воздуха были подбиты и сожжены десятки танков, более 3000 автомашин, около 250 орудий, взорвано 27 вражеских складов с боеприпасами и горючим. В воздушных боях и на аэродромах наши летчики уничтожили до 160 немецких самолетов.

В течение марта авиагоспиталь базировался в местечке Слощево, в 120 километрах юго-восточнее Данцига. Ближе к передовой, в город Мариенбург, выдвинулся хирургический лазарет майора медицинской службы Кривды. Он принял на себя 45 раненых, в том числе 26 человек летного состава.

Начальник ААГ И. И. Жаботинский, в один из дней приехав в штаб армии, попросил меня принять его по личному вопросу. Присев к столу, за которым я трудился над отчетом, сказал, что сануправление фронта может назначить его начальником одного из эвакогоспиталей. Попросил не чинить препятствий, как говорится, отпустить с миром.

Я тоже ответил поговоркой: «Насильно мил не будешь». Сказал, что доложу командованию и, по всей вероятности, оно пойдет навстречу.

Приказом по воздушной армии начальником ААГ был назначен майор медицинской службы М. М. Полонский.

Тотчас после завершения боев в Восточной Померании войска 2-го Белорусского фронта, соединения 4-й воздушной армии стали готовиться к Западно-Померанской наступательной операции. Она являлась составной частью Берлинской стратегической операции. Она же оказалась последней, в которой 4-я воздушная армия принимала участие.

В Ленинградском военно-медицинском музее сохранился «Отчет о работе медицинской службы 4-й воздушной армии за время Великой Отечественной войны». Там есть подписанный мною лечебно-эвакуационный план медицинского обеспечения этой операции. Он был составлен с большой тщательностью.

…Вспоминается теплая ночь на 20 апреля. В воздухе разлит запах цветущих яблонь и вишен, небо светло-сиреневое, лишь над землей сизо-серое. Вдали, над передовыми вражескими позициями, непрерывное мелькание осветительных ракет.

Через несколько минут в воздух поднимутся наши ночные бомбардировщики. На эту ночь штаб запланировал более тысячи боевых вылетов. На рассвете, после мощной артиллерийской подготовки, вперед устремятся войска 70-й и 49-й армий.

Из сообщений Совинформбюро каждый знал: 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты ведут бои на подступах к Берлину, 4-й Украинский фронт освободил столицу Австрии Вену. До полной победы над фашистской Германией оставались уже не месяцы, а считанные недели или даже дни.

На ПКП все замерли. Чувствуется напряженность генералов и офицеров. Командующий воздушной армией смотрит на часы. Резко опускает руку. Аэродром оживает мгновенно. В воздухе нарастает гул моторов…

20 и 21 апреля почти все силы воздушной армии поддерживали войска 49-й и 70-й армий. Однако наибольший успех при прорыве вражеской обороны обозначился в полосе 65-й армии, действовавшей на вспомогательном направлении. Получив доклад об этом, К. К. Рокоссовский сразу же отдал приказ начать перенацеливание основных сил ВА в интересах 65-й армии. К исходу 24 апреля Одер был форсирован, войска фронта при активной поддержке авиации приступили к выполнению маневра. Цель его состояла в том, чтобы лишить главные силы 3-й немецкой танковой армии возможности не только оказать содействие берлинской группировке, но и не отойти на запад. Когда эта задача была выполнена, ряд соединений фронта вышел к демаркационной линии, где должен был встретиться с частями союзных нам английских войск.

В те дни советский народ и все прогрессивное человечество отмечали семьдесят пятую годовщину со дня рождения В. И. Ленина. С именем Владимира Ильича советские воины-победители очищали от фашистской скверны последние десятки квадратных километров, где еще изрыгали огонь бесчисленные доты и траншеи. Красная Армия несла освобождение и немецкому народу, жестоко обманутому Гитлером и его кликой.

2 мая Берлин пал. 5 мая наступила тишина и на нашем 2-м Белорусском фронте. Накануне в боевых журналах были зафиксированы последние боевые вылеты соединений 4-й воздушной.

9 мая повсеместно гремела оглушающая канонада. Победа! Стреляли вверх из всех видов оружия. Объятия, поцелуи, рукопожатия… Тяжел был путь советского народа к этому дню. Он стоил миллионов жизней. Но Победа пришла, ей радовались от всего сердца.

Мы вспоминали боевой путь нашей воздушной армии. Верховный Главнокомандующий 42 раза объявлял благодарность ее соединениям. 277 ее воинам присвоено звание Героя Советского Союза. В ней воевали такие прославленные асы, как А. И. Покрышкин, братья Д. Б. и Б. Б. Глинки, Г. А. Речкалов, А. Н. Ефимов, П. М. Камозин, Г. Ф. Сивков и многие другие. 17 частей и соединений армии были преобразованы в гвардейские, 46 — удостоены собственных наименований, 76 — награждены орденами.

Однако для медицинской службы война не кончилась.

На 9 мая в авиационном госпитале находилось более 160 раненых и больных. Имелись они и в лазаретах БАО. Нужно было продолжать напряженную работу по противоэпидемическому обеспечению частей.

Вылетать на аэродромы приходилось не реже, чем раньше. Не сразу я отвык в воздухе внимательно осматриваться: не настигнет ли вражеский истребитель?

Некоторые командиры с окончанием боевых действий стали проявлять халатность в отношении медслужбы. Произошел такой эпизод.

Я прилетел в авиационную дивизию, базировавшуюся в городе Нойбранденбург. Увидел весьма неприглядную картину размещения раненых и больных. Несмотря на существовавший приказ командующего армией о том, что помещения немецких медицинских учреждений выделяются медицинским учреждением 4 ВА, здание бывшего немецкого лазарета было занято под штаб. Раненые и больные находились под открытым небом.

Я стал искать командира дивизии, чтобы потребовать выполнения приказа командующего. Под разными предлогами меня не допускали к полковнику. Все же я пробился к нему, и у нас состоялся довольно неприятный разговор.

— Что вы жонглируете приказами командующего? Никуда переводить штаб я не буду, — заявил командир дивизии.

Поняв, что продолжать разговор бесполезно, я сказал, что заставлю его уважать приказы командующего, сел в самолет и полетел в штаб армии, в город Лабес. Приземлился поздно вечером. Сразу же зашел к генералу Алексееву и доложил о положении в Нойбранденбурге. Начальник штаба армии тут же продиктовал шифрограмму командиру дивизии: «К 24.00 помещение лазарета освободить, об исполнении доложить к 1 часу следующих суток».

К. А. Вершинина в этот вечер в штабе не было. В два часа ночи за мной пришел посыльный. Вызывал командующий. Когда я вошел в кабинет, генерал-полковник с лукавым блеском в глазах спросил:

— Что вы там натворили, в Нойбранденбурге? Я рассказал о разговоре с полковником.

— Прочитайте, — подал мне листок телеграммы Вершинин.

Командир корпуса генерал А. С. Осипенко жаловался, что начмедарм в резкой форме предъявил требование командиру дивизии, а переезд штаба в другое место нарушит режим его работы и т. д. Оказывается, вместо того чтобы выполнить приказ генерала Алексеева, строптивый комдив обжаловал его перед командиром корпуса.

— Как думаете, что нужно сделать? — спросил командующий.

— Заставить комдива выполнить приказ, — ответил я.

— Пишите телеграмму…

За столом командующего я написал: «Предлагаю впредь приказания от моего имени за подписью начальника штаба не обсуждать, а безоговорочно выполнять. Помещение, занятое под штаб дивизии, освободить к 8.00. Исполнение доложить к 10.00». Вершинин подписал телеграмму и велел ее отправить.

Несколько дней спустя штаб армии переехал в Нойбранденбург. Позвонив в размещенный на аэродроме лазарет, я узнал, что раненым и больным мешает постоянный шум: штаб авиадивизии освободил помещение не полностью. Я доложил об этом командующему.

На следующий день Вершинин вызвал к себе командира дивизии, меня и корпусного врача подполковника медицинской службы Горчакова. Разговор начал вопросом к полковнику:

— Вы служить хотите?

Опешивший командир дивизии, держа руки по швам, ответил:

— Я вас не понимаю, товарищ командующий…

— Я спрашиваю вас еще раз: вы служить хотите? — повысил голос командарм. — Кто позволил вам не выполнять мои приказы? Даю вам час на перевод штаба из лазарета. Идите выполняйте.

После этого он обратился к Горчакову: — А куда смотрели вы, корпусной врач? Ведь это прежде всего ваша забота!

К. А. Вершинин ценил людей по их делам, был справедлив, не имел предвзятых мнений.

В годы войны многие врачи, фельдшеры, медицинские сестры, санитары 4 ВА были награждены орденами и медалями. После победы медотдел представил к награждению ряд товарищей, отличившихся в последних боевых операциях.

Наградной лист сначала визировал заместитель командующего по политической части. Ф. Ф. Веров был человеком импульсивным. Несколько раз он возвращал наградной лист на врача Ш. Тот имел слабость возить за собой несколько чемоданов с личными вещами. Генерал за это недолюбливал его.

Не наградить самоотверженно работавшего врача было несправедливо. В конце концов я подал наградной лист прямо К. А. Вершинину. Командующий подписал его. Ф. Ф. Веров устроил мне разнос по телефону и какое-то время при встречах делал вид, что не замечает меня, не разговаривал со мной. Потом этот инцидент был предан забвению.

В последних числах мая я полетел в Москву на очередное совещание начальников медицинских отделов воздушных армий и помощников начальников санитарных управлений военных округов.

Трудно описать радость от встречи с боевыми товарищами и коллегами. Павел Константинович Быков, уже в звании полковника медицинской службы, представлял 2-ю воздушную армию, Александр Дмитриевич Вайнштейн Харьковский военный округ, Михаил Николаевич Жук — 17-го воздушную армию, И. М. Шевченко — 5-ю воздушную армию, А. А. Браун — 16-ю воздушную армию.

Прибыли С. Т. Буханенко (1 ВА), Г. П. Петров (З ВА), П. Л. Романович (6 ВА), К. Ф. Бородин (7 ВА), И. С. Бабак (8 ВА), Е. Н. Панов (9 ВА), 3. Я. Перебейнос (10 ВА), В. П. Крапотин (11 ВА), В. А. Мефедов (12 ВА), П. II. Копошилко (13 ВА), А. В. Морозов (14 ВА), М П. Мельников (15 ВА), И. М. Прунтов (18 ВА, авиация дальнего действия), помощники начальников санитарной службы военных округов по ВВС, корпусные врачи.

Открыв совещание, генерал-лейтенант медицинской службы Л. Г. Ратгауз поздравил всех присутствующих с Победой. Затем он выступил с обстоятельным докладом, в котором подвел первые итоги работы медицинской службы в годы Великой Отечественной войны.

Советские медики, подчеркнул в докладе Ратгауз, добились выдающихся успехов в работе на фронте и в тылу. В строй было возвращено 72,5 % раненых и 90 % больных. Таких результатов не знала ни одна армия в мире. Военно-медицинская служба могла достичь замечательных результатов потому, что постоянно ощущала поддержку и заботу партии и правительства, придававших ей огромное значение. М. И. Калинин говорил, что медицинское обеспечение нашей Красной Армии стоит в одном ряду с авиационным и артиллерийским. Творчески используя накопленный опыт, военные медики смело внедряли в практику последние достижения науки. Прежде всего это касается организации хирургической помощи раненым.

Система оказания помощи раненым на войне была разработана в нашей стране еще в мирное время. Она основывалась на выдвинутом русским военным врачом В. А. Оппелем в 1916 году принципе этапного лечения раненых. Эта мысль, существенно дополненная и развитая академиком Н. Н. Бурденко, позволила четко сформулировать представление об этапном лечении с эвакуацией по назначению. В годы войны разработанные положения нашли блестящее воплощение в практике работы фронтовых и тыловых госпиталей. Полностью оправдала себя практика широкой специализации медицинской помощи, ее максимальное приближение к войскам. Такая помощь оказывалась уже в армейских полевых госпиталях.

Медицинское обеспечение ВВС базировалось и было неразрывно связано с системой медицинского обеспечения Советской Армии в целом. Л. Г. Ратгауз отметил, в частности, что из-за поздней организации авиационных госпиталей в годы войны основная тяжесть лечебно-эвакуационного обеспечения легла на маленькие штатные войсковые лазареты БАО. В них лечилось 92 % раненых и больных летчиков. В строй вернулось в среднем 82–92 % всех лечившихся. Перегрузка войсковых лазаретов, ограниченный объем их лечебных возможностей и связанная с этим вынужденная эвакуация раненых авиаторов в госпитали наземных армий поставили на повестку дня вопрос о госпиталях воздушных армий.

В некоторых ВА такие лечебные учреждения были созданы в 1943 году распоряжением начальников санитарных управлений фронтов. Так, например, по инициативе помощника начальника санупра Западного фронта по ВВС М. Я. Зетилова[8] для 1-й воздушной армии из состава госпиталей фронта был выделен ЭГ № 2653 и развернут под Москвой в поселке Расторгуево. Поблизости от него оборудовали посадочную площадку для самолетов, которые доставляли раненых и больных из медпунктов и лазаретов авиационных частей, а также из авиаэвакоприемника № 77, обслуживавшего санитарную авиацию фронта.

Во 2-й воздушной армии авиационный госпиталь тоже был создан в 1943 году. С его организацией значительно сократился срок оказания квалифицированной и специализированной медицинской помощи раненым летчикам.

Штатные ААГ появились в 1944 году. Как показал опыт Великой Отечественной войны, один авиагоспиталь не мог обеспечить полностью лечебно-эвакуационные нужды воздушной армии во время фронтовых наступательных операций. Вот почему начальник санитарного управления 1-го Украинского фронта генерал-майор медицинской службы Л. П. Устинов выделил на время Берлинской операции для воздушной армии второй госпиталь. В 4-й воздушной медотдел создал его своими силами на базе армейского дома отдыха.

Далее генерал Ратгауз остановился на результатах лечения раненых летчиков в авиагоспиталях. Он подчеркнул, что они сыграли исключительно важную роль в сохранении летных кадров для фронта. Так, в 1944 году вернулось в строй (по всему составу ВВС) из армейских авиагоспиталей 70,4 % раненых, из центрального авиагоспиталя — 79 %. В то же время возвращение летчиков, поступавших через фронтовые эвакопункты, составило 46,6 %, из эвакогоспиталей тыла страны — 49,2 %.

Штатные и нештатные дома отдыха выполнили значительную работу по восстановлению трудоспособности летного и инженерно-технического состава. Только за 1944 год по всем воздушным армиям в них отдохнули 12 201 человек. Дома отдыха были рассчитаны на 60-100 человек, со сроком пребывания в них в среднем 15 суток. Преимущественно в них направлялись летчики с явлениями переутомления. Опыт войны показал: летному составу необходимо периодически (несколько раз в течение года) предоставлять кратковременный отдых и раз в год более длительный — на 1–1,5 месяца.

Вопросы медицинского снабжения, противоэпидемического обеспечения и многие другие тоже рассматривались в докладе. В заключение Л. Г. Ратгауз сказал:

— Авиационные медики, начиная с врачей и кончая младшим составом, работали с беззаветной преданностью, мужеством и стойкостью, нередко проявляя героизм и самопожертвование. Успешное решение стоявших перед нами задач стало также возможным потому, что медицинская служба авиации получала постоянную и всестороннюю помощь со стороны сухопутной. Кроме того, ею руководили опытные врачи, получившие хорошую специальную подготовку еще в мирное время.

С начала мая часть войск 3-го Белорусского, 2-го Украинского и некоторых других фронтов начала убывать на восток.

Не вызывало сомнений то, что предстоят боевые действия против милитаристской Японии, если она в ближайшее время не сложит оружие. Последнее было маловероятно. Каким-то воздушным армиям тоже лежал путь на восток. Поэтому в докладе Л. Г. Ратгауза и выступлениях других товарищей звучали такие фразы: «Этот опыт (например, двух авиагоспиталей в воздушной армии в период крупной наступательной операции) должен быть учтен в будущем…»

На совещании вновь отметили, что первый опыт организации в ВВС медицинских поисковых групп и системы эвакуации пострадавших летчиков был осуществлен медслужбой 4 ВА. Он нашел широкое распространение в других ВА в 1944–1945 годах. Интересно было узнать, что в условиях Крайнего Севера, на Карельском фронте, и во время боевых действий авиации в горно-лесистой местности Карпат (8 ВА) применялась выброска специально подготовленных парашютистов для розыска раненых летчиков и оказания им медицинской помощи.

Жизнь постепенно входила в новое русло. Ряд соединений и частей расформировывался, в оставшихся налаживалась боевая учеба.

Санитарно-гигиенические мероприятия стали для медицинской службы вопросом номер один. Требовало внимания противоэпидемическое обеспечение. Большую заботу мы проявляли о раненых и больных, остававшихся в госпиталях и лазаретах.

Значительно больше внимания можно было уделить теперь организации отдыха и лечения офицерского состава, прошедшего такую тяжелую войну. Наш армейский дом отдыха работал с предельной нагрузкой. Гораздо строже стал подход к проведению врачебно-летной экспертизы и ежеквартальных врачебных осмотров летного состава. Они осуществлялись строго по плану.

Для армейского дома отдыха мы подобрали бывший немецкий курорт в горах.

Горный воздух, прекрасный лесной ландшафт, благоустроенные домики, хорошая водолечебница (здесь лечили в основном почечных больных) как нельзя лучше отвечали нашим целям. В санатории временно оставался прежний штат. Большую работу с этими людьми провела Э. М. Назарова. Вскоре она уволилась в запас. Начальником дома отдыха назначили майора медицинской службы Дегтяря.

По возвращении из Москвы я провел учебный сбор руководящего медсостава, ознакомил товарищей с итогами совещания и поставил задачи по организации обеспечения учебно-боевой подготовки.

К офицерам стали прибывать семьи. Нужно было позаботиться и о их медицинском обслуживании. В авиагарнизонах создавались лазареты с терапевтическим и хирургическим отделениями. Им придавались и родильные отделения.

Армейский авиационный госпиталь также расположился удобно. Его работа перестраивалась на мирный лад. Был утвержден штат мирного времени. Начальником оставался М. М. Полонский.

Одна тогдашняя встреча воскресила в памяти забывшийся эпизод первых лет моей службы в армии. Как-то ко мне зашел высокий худощавый подполковник медицинской службы и представился как начальник одного из госпиталей сухопутных войск. Попросил меня передать им здание, пустовавшее, но находившееся в ведении нашей армии.

Мне этот человек показался знакомым. Всмотрелся в его лицо пристальнее и неуверенно спросил:

— Богданов?

Тогда и он узнал меня.

В 1931 году я, сугубо гражданский парень, прибыл в 138-й полк 46 сд. Богданов был там старшим врачом. Полк стоял в местечке Переяслав, километрах в двенадцати от Днепра. Однажды меня вызвали на медицинскую комиссию. Потом приказали быть готовым к командировке. С группой человек в тридцать, собранных со всей дивизии, я вместе с санинструктором Филяновым приехал в город Черкассы. Оттуда нас переправили на остров, находившийся посреди Днепра. Остров усиленно охранялся. Нас поселили в палатках, отгороженных колючей проволокой. Предупредили: выходить из зоны запрещено. На следующий день мы прошли мандатную и повторную медицинскую комиссии. Последняя была своеобразной: перед строем появился фельдшер с банкой в руке, из которой торчали шпатели. Последовала команда: «Открыть рот!» Фельдшер внимательно проверил у каждого, нет ли вставных зубов. Тем, у кого они были, тут же приказали выйти из строя.

Затем по очереди мы дули в трубку спирометра. Емкость моих легких была около шести тысяч кубических сантиметров, но я надул только пять тысяч: шепотом передавали, что больше нельзя, забракуют. За этот обман я вскоре едва не поплатился жизнью. Проверили также, все ли умеют плавать.

Отобранных молодых курсантов перевели в другие палатки. Мы стали изучать ВАП. В учебном руководстве было сказано: «ВАП — водный аппарат пехоты, служит для форсирования рек по дну и выхода из подводных лодок». Он состоял из полуторалитрового кислородного баллончика с давлением сто пятьдесят атмосфер, коробки с поглотителем углекислоты и резиновой трубки с загубником, вставляемым в рот. Под водой нос зажимался специальным зажимом.

Практические занятия строились так: обвязанный веревкой (чтобы его можно было вытащить в случае необходимости) курсант погружался в воду; его местонахождение указывала плававшая сверху надутая футбольная камера, привязанная к нему тонкой бечевкой. Надо было пробыть под водой пять минут, привыкнуть дышать через ВАП. Затем следовало хождение по дну реки вдоль каната, протянутого на дне. Такие тренировки продолжались два месяца.

В конце лета, когда вода в Днепре стала холодной, курсантам усилили паек. Но мы все равно худели. Я, например, потерял пять килограммов веса. На берегу грелись у костра, глотали выдававшуюся норму спирта (я не пил и взамен спирта получал сахар и масло). Потом разрешили при погружении надевать теплое белье. Однако оно мало помогало.

Наконец настал день сдачи зачета. На остров приехало высокое начальство. Курсантам предстояло скрытно погрузиться в проток Днепра и с оружием форсировать его по дну. Я с напарником, фамилию которого не помню, тянул под водой пулемет «максим». Глубина местами достигала двадцати метров (каждые десять метров увеличивали давление на тело на одну атмосферу). Одной рукой мы перебирали канат. Колеса пулемета вязли в иле и глине. Мне не хватало кислорода — объем моих легких требовал его больше, чем подавал баллончик. Напарник внезапно всплыл, оставив меня одного. Задыхаясь, я продолжал тянуть пулемет. Бросить оружие не позволяла честь комсомольца. Боялся и наказания. Едва вышел из воды, упал и потерял сознание. Случись это под водой, помочь мне было бы некому…

Я получил звание инструктора-подводника. Правда, никогда после эта специальность мне не потребовалась, да и ВАП не получили распространения.

Богданов, старший врач полка, впоследствии узнал, что на медкомиссии я поступил по-мальчишески…

Я пригласил старого знакомого на семейный ужин. Пообещал помочь, чтобы приглянувшееся ему здание отдали ею госпиталю.

Вскоре после войны К. А. Вершинин уехал в Москву. Через некоторое время он был назначен командующим ВВС Советской Армии.

Еще весной летчики того самого авиаполка, который когда-то первым стал летать на одноместных «илах», уехали в тыл принимать новые, усовершенствованные штурмовики Ил-10. Война кончилась раньше, чем эти самолеты нашли себе применение. А на вооружение военно-воздушных сил уже принимались новые машины. Наступала эра реактивной авиации. Об этом шли разговоры, это занимало умы летчиков.

Вскоре командующий ВВС маршал авиации К. А. Вершинин проводил большие авиационные учения, в которых принимала участие наша авиация. Происходило перебазирование летных частей на полевые аэродромы, расположенные на значительных расстояниях друг от друга.

Правды ради надо сказать, что в первые послевоенные месяцы, особенно после смены командующего, престиж медицинской службы стало поддерживать труднее. На учениях произошел случай, стоивший мне немалых переживаний.

За несколько сот километров были передислоцированы два истребительных авиаполка. Командир БАО, готовя заранее полевой аэродром, не побеспокоился об организации медицинского обеспечения. Все медимущество и лазарет он оставил на старом месте.

На аэродром прибыл лишь фельдшер со своей сумкой. Между тем в полках оказалось несколько больных, среди них летчики. Их поместили в сарае, прямо на соломе, через худую крышу сочилась вода: шли дожди.

Не лучше в этом БАО обстояло и с организацией питания летного состава. Забой свиней производили около выгребной ямы. На мое требование немедленно навести порядок комбат не обратил внимания. Только накануне по докладу начальника тыла он получил от генерала Степичева благодарность за хорошее обеспечение летных частей.

Прилетев в штаб, я доложил об увиденном генералу Коротаеву. Он подписал подготовленную мною телеграмму с требованием срочно перебазировать лазарет и создать необходимые санитарные условия на пищеблоке. Через два дня выяснилось, что командир БАО ничего не сделал. Я вновь обратился к генералу Коротаеву, потребовал наказать виновного. Коротаев ответил отказом. Я пошел к начальнику политотдела. Тот развел руками: «Обратитесь к Степичеву…» Так и пришлось поступить.

Подготовив проект приказа о наложении взыскания на командира БАО авиаполки должны были вот-вот включиться в учения, могли произойти аварии, а медпомощь летчикам нечем и некому оказать, и антисанитарные условия на пищеблоке могли вызвать массовые пищевые отравления, — я пошел к командующему. Генерал усомнился в правильности моего доклада. Тогда я поставил вопрос так:

— Товарищ командующий, хотя вы и очень заняты подготовкой к учениям, я прошу вместе со мной слетать на этот аэродром. Если мой доклад не соответствует действительности — отстраните меня от должности. Если же соответствует — вы подпишете приказ.

Генерал приказал на пять ноль-ноль подготовить Ли-2.

Все подтвердилось. Командующий авиацией группы не пожалел весьма нелестных эпитетов в адрес командира БАО.

— Два дня назад я объявил вам благодарность, теперь вы будете строго наказаны, — сказал он.

Приказ, подготовленный мной, был подписан.

Генерал Коротаев, к которому я относился с искренним уважением, перестал со мной разговаривать. Это, конечно, не было характерным для взгляда на медслужбу в мирное время. Но в какой-то мере оправдывалась поговорка: «Когда человек здоров, он о враче не вспоминает».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.