Осуществляя ленинский план кооперации

Осуществляя ленинский план кооперации

Во главе Совета Министров республики. — В обстановке острой классовой борьбы. — Используя опыт братских республик. — Знакомство с совхозом «Караваево». — Добрая память об Альфреде Мыттусе. — Оправданная мера.

Коллективизация сельского хозяйства стала актуальной через два-три года после освобождения республики. Проходила она в условиях острой классовой борьбы, вызванной сопротивлением кулаков и буржуазно-националистических элементов социалистическим преобразованиям в деревне. Активизировались различные банды националистов. В уездах тут и там происходили убийства и зверские расправы, учиненные бандитами над местными активистами и инициаторами колхозов. Летом 1948 года от руки бандитов погибли секретарь партийной организации волости Тыллисте Николай Луми с женой и ребенком, секретарь Лаеваского волкома партии Михаил Сибуль. Были жертвы и в других волостях. Эти зверства показывали трудовому крестьянству истинное лицо буржуазных националистов и кулаков. Бедняки и середняки под влиянием большой разъяснительной работы все охотнее поворачивались в сторону колхозов.

Сильным средством убеждения стали передовые колхозы и совхозы. Передовой совхоз «Удева» в Ярвамааском уезде был окружен многими бедняцкими хозяйствами, владельцы которых сами выразили желание слиться с совхозом.

Надо сказать, что уже в первые послевоенные годы у нас имелись хорошие совхозы и колхозы. Так, по результатам всесоюзного социалистического соревнования в системе Министерства совхозов СССР около трети совхозов Эстонской ССР заняли высокие места. В печати было названо 100 победителей соревнований, 35 из них были совхозы, находившиеся в ведении Главного управления совхозов Эстонской ССР. Это, конечно, было большое достижение.

Немалая заслуга в этом была начальника Главного управления совхозов республики Альфреда Мыттуса. Он с огромной энергией и настойчивостью боролся за высокий уровень животноводческого хозяйства совхозов, используя весь опыт, накопленный Советским Союзом. Мыттус много лет проработал в системе совхозов СССР, хорошо знал опыт лучших совхозов братских республик, часто их посещал. Однажды я побывал вместе с ним в знаменитом животноводческом совхозе «Караваево» Костромской области. Было заметно, что Мыттус среди работников «Караваево» популярный человек. Причем он, как говорится, отнюдь не мазал медом по губам караваевцев, а подчас говорил им горькие истины. Например, укорял их за невнимание к созданию собственной кормовой базы: в «Караваево» ввозили по железной дороге даже сено, и Мыттус называл это позором для совхоза. Но стадо в «Караваево» действительно было хорошее. Работали там много, с огоньком, и знакомство с хозяйством было для меня весьма поучительным.[33]

В связи с этим мне припоминается один небольшой эпизод. Не помню точно — в 1948 или в 1949 году — в Таллине проходил актив Главного управления совхозов, в котором принимал участие главный зоотехник «Караваево» Штокман. Он подарил нам тогда свою только что вышедшую из печати брошюру о чистопородном стаде совхоза. Нам захотелось в свою очередь преподнести гостю подарок. За два дня и одну ночь брошюра была переведена на эстонский язык, отпечатана, переплетена, и к концу собрания актива первый экземпляр перевода был вручен автору. Правда, полиграфистам досталось при выполнении столь сверхоперативной работы. Но и они были довольны, что сумели блеснуть своим мастерством. Брошюра Штокмана явилась для наших животноводов хорошим пособием.

В первое время к молодым колхозам прикреплялись руководящие партийные и советские работники. До начала массовой коллективизации окончательное решение о создании того или иного колхоза принимало бюро ЦК КП(б) Эстонии. И это было оправданно.

Коллективизация — самый трудный этап социалистического строительства. В Эстонии была своя специфика — разбросанность хозяйств, сильное, особенно на первых порах, влияние кулака, слабость некоторых сельских партийных организаций. В решении Бюро ЦК КП(б) Эстонии «О работе партийных организаций по строительству колхозов в Эстонской ССР» указывалось, что агитация в пользу колхозов должна носить наступательный характер, что нужно решительно разоблачать кулаков и их пособников.

Особого внимания требовали к себе середняки. Мы помнили указание Ленина о двойственности души середняка, который, с одной стороны, труженик и, как таковой, поддерживает Советскую власть и ее аграрную политику; с другой же стороны, он собственник. Часть середняков видела свою перспективу в том, чтобы стать кулаком, еще более расширить свое хозяйство за счет наемного труда. И разумеется, с известным недоверием относилась к аграрным мероприятиям Советской власти, не знала, чего ждать для себя от коллективизации.

Следует заметить следующее: когда речь идет о классическом кулаке или середняке, то социально-политический смысл проблемы вполне ясен. Но на практике мы сталкивались с рядом трудностей. Не всегда можно было определить границу, где кончается середняк и где начинается кулак. Иногда вопрос о принадлежности семьи к середнякам или кулакам решался узкой коллегией — секретарь укома партии, уполномоченный по заготовкам и уполномоченный органов безопасности. Здесь были неизбежны ошибки. Решение вопроса только через народные собрания, без серьезного изучения всех относящихся к делу обстоятельств также порождало сложности: кулаки нередко избегали включения в соответствующий список, середняк же, наоборот, то ли в результате ложного доноса, то ли по каким другим соображениям причислялся к кулакам. Не случайно часть выселенных в качестве кулаков позже ходатайствовала о возвращении в республику, причем большинству из них это было разрешено.

Мне пришлось некоторое время быть в Вырумааском уезде уполномоченным Совета Министров, и там у меня возник серьезный спор с тогдашним секретарем укома Генрихом Айо из-за местного учителя. Как известно, зарплата учителя складывалась из двух частей: из жалования, которое он получал от государства, и из квартиры, топлива и участка земли, луга — для содержания коровы. И вот учителя, который на лето, на время сенокоса, на условиях частного соглашения нанимал себе в помощь школьную уборщицу, зачислили в кулаки, — он-де эксплуатирует чужой труд. Я объяснял Генриху, что для учителя сено не являлось товаром, что он заготовлял его не для продажи, а на корм своей корове, и это надо рассматривать как натуральную часть оплаты труда учителя, и в данном случае совершенно нелепо говорить об эксплуатации. Но секретарь укома никак с этим не соглашался, и учитель был занесен в списки кулаков…

Вспоминается и другая история. Одинокая хуторянка, малоземельная, вдова, наняла для ремонта своего дома плотника; и на этом основании ее занесли в список кулаков. И хотя было совершенно ясно, что здесь нет постоянного использования наемной рабочей силы, что женщина принадлежит к малоземельцам, тем не менее ее включили в списки кулаков. Эти и подобные им решения Совет Министров, конечно, не мог утвердить.

Не сразу определили и судьбу кулаков. Некоторые сомневались, оправдана ли изоляция кулаков, выселение их из республики. Но факты массового бандитизма — поджоги колхозных строений, убийства партийных и советских активистов вынуждали на эти меры. Для предотвращения еще более тяжелых последствий борьбы нужно было изолировать, выселить из республики главную силу — классового врага, которым являлось кулачество. Это диктовалось самой жизнью и помогло нам за сравнительно короткий срок сломить сопротивление элементов, поддерживавших кулаков, и обеспечить нормальные условия для развития колхозов.

Не обошлось здесь, конечно, и без ошибок. Но в дальнейшем они по мере сил были исправлены.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.