Глава двенадцатая Дела служебные и личные

Глава двенадцатая

Дела служебные и личные

В тот же год, когда великий князь был назначен президентом Императорской академии наук, один за другим выходят в свет сразу два новых поэтических сборника К. Р. – «Стихотворения К. Р.» (1879–1885) и «Новые стихотворения К. Р.» (1886–1888). Пахнущие типографской краской книги не залеживаются на полках в магазинах. Публика быстро их раскупает, и с каждым днем появляется все больше теплых отзывов, слов одобрения.

Достойно удивления, как великий князь успевал одновременно писать и издавать стихи, быть настоящим отцом-командиром для своих подчиненных в Измайловском полку, вести большую научную и общественную работу, оставаясь при этом нежным отцом и мужем? К тому же неукоснительно подчиняться законам высшего света – посещать балы, рауты, регулярно бывать при дворе…

Весной 1889 года Константин Константинович дал сольный фортепианный концерт в Мраморном дворце при большом количестве гостей, в присутствии императрицы и наследника престола – Ники, как называли его в семейном кругу. К этому событию великий князь готовился долго. Полтора года усиленных упражнений! Еще 19 сентября 1887 года он поверяет свои мысли дневнику:

…С замиранием сердца вижу себя в большой зале перед множеством гостей и слышу оркестр; вот приходит время вступать. Оркестр умолкает, и я начинаю. Ух, страшно!

Еще бы не страшно… Ведь играть нужно по памяти, без пюпитра с нотами, в присутствии двух сотен гостей, да еще в первый раз наизусть с целым оркестром! Впрочем, к этой «дерзости» великого князя подтолкнул Чайковский, а Антон Рубинштейн сказал после этого концерта, что «великие князья могут сделаться артистами, а последним никогда не попасть в великие князья».

Возможно, в словах Рубинштейна, великого музыканта, основателя Санкт-Петербургской консерватории, и была доля завуалированного сарказма. Но сам факт его присутствия на этом вечере говорит о многом.

…Приближается лето. Константин Константинович все чаще ездит в «милый Павловск» – иногда на велосипеде, а порой и на «экстренном поезде», если дела не терпят отлагательств. В это время он начинает огромный, подвижнический труд – перевод «Гамлета» У. Шекспира. Работа растянется на двенадцать лет – ведь нужно не только перевести текст, но и дать к нему обширные комментарии.

Летом этого года Константину Константиновичу приходится решать среди прочих один очень непростой вопрос, из разряда щекотливых. В конце августа у него побывал выдающийся ученый-химик Н. Н. Бекетов, который обратился к президенту Академии наук с просьбой увеличить штат своей лаборатории. Когда вопрос обсудили, великий князь завел разговор о профессоре Д. И. Менделееве, которому в 1880 году было отказано в приеме в состав Академии наук. Константин Константинович говорит о том, что ему очень хотелось бы принять Менделеева «в академию, как ученого, выходящего из ряда обыкновенных. Против него будет много голосов, но я надеюсь, что мы, русские, превозможем».

Из Павловска великому князю уезжать не хочется – так здесь хорошо и спокойно. Вот уже и лето прошло, осень вступила в свои права, а он так и продолжает курсировать между пригородом и столицей. Лишь в начале декабря, когда наступила настоящая зима, он вернулся в Санкт-Петербург. Казалось бы, дома, в привычной обстановке, жизнь будет протекать спокойно. Но в это время вновь возникли проблемы со здоровьем, которые то и дело давали о себе знать. Врачи предписали домашний режим, полный покой. Но Константина Константиновича тревожит, что возникшее недомогание не даст ему возможности «посещать заседания VIII съезда естествоиспытателей и врачей и хоть этим выразить, что я не считаю шуткой избрание меня в его почетные председатели. Мне предстоит устроить у себя большой обед для представителей съезда, надо будет говорить речь, и при мысли об этом душа в пятки уходит».

Но неожиданно для себя великий князь, не избалованный праздностью, находит в этом состоянии особую прелесть. Он много читает, начинает писать очерк «сказаний о древе крестном», занимается разбором книг, предается в тишине литературным занятиям. Все это – поистине удовольствие.

В кабинете, в шкапчике… поместил иностранную избранную литературу; также русскую поближе к моему месту у письменного стола в шкафу, служащему потаенной дверью, а остальная часть вместе с историей литературы, философией, психологией, критикой и библиографией установилась на полках шкафа под образами. Все касающееся истории вообще и русской в особенности с историей церкви, христианства и богословия перешло в приемную.

В Мраморном дворце великого князя навещают П. Чайковский и А. Рубинштейн, А. Майков и Я. Полонский…Он посещает художественные выставки, спектакли, но самое радостное событие начала 1890 года – рождение 11 января дочери Татианы. 7 февраля маленькая княжна была крещена в небольшой дворцовой церкви.

Этот год был поистине удивительным для молодых родителей! В декабре у Константина Константиновича и Елизаветы Маврикиевны родился еще один ребенок – князь императорской крови Константин Константинович (младший). Крестили его уже в следующем, 1891 году, 10 января.

Присутствовали на крестинах, как и полагалось в таких случаях, представители придворного духовенства, члены Государственного совета, гофмейстерины, статс-дамы, камер-фрейлины императрицы, гофмейстерины и фрейлины великих княгинь, министры, сенаторы, статс-секретари, почетные опекуны, первые члены двора, его императорского величества генерал-адъютанты и особы двора их императорского высочества великих князей Константина Николаевича и Константина Константиновича. Восприемниками у третьего сына Константина Константиновича и Елизаветы Маврикиевны были император Александр III, королева Мария Ганноверская и несколько других членов императорской фамилии. Напротив, через Неву, в Петропавловской крепости палили пушки. Колокольный звон раздавался во всех городских церквях. А здесь, в Мраморном дворце, совершение таинства сопровождалось пением «Тебе Бога хвалим». Торжественные, незабываемые минуты…

Страницы дневника великого князя, его переписка, воспоминания современников – все это говорит о том, что он пользовался неизменным уважением и симпатией в императорском семействе. В самом начале весны идет разговор о его повышении по службе. Совсем недавно, 26 февраля 1891 года, в «Правительственном вестнике» был опубликован высочайший указ, в котором говорилось, что командир Преображенского полка великий князь Сергей Александрович назначен московским генерал-губернатором. Но прежде чем он приступит к новым обязанностям, необходимо найти ему замену на прежней должности.

В верхах обсуждали несколько кандидатур. Но император Александр III склонялся к тому, чтобы командиром преображенцев назначить великого князя Константина Константиновича.

8 марта его вызвал к себе для конфиденциального разговора кузен – великий князь Владимир Александрович, который был в то время командующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Он-то и передал предложение государя «принять от Сергея Преображенский полк». Константин Константинович пытается отказаться, приводит, как ему кажется, веские доводы. Но в душе он уже и сам склоняется к этому шагу. Ведь командование полком он считал конечной целью своего служебного поприща. Да и удобно ли отказываться от столь высокой милости, доверия самого императора? Ведь государь с особенной теплотой и привязанностью относится к преображенцам.

Вечером того же дня, посоветовавшись с отцом, братом Дмитрием и Павлом Егоровичем Кеппеном, он спешит исправить свою оплошность и отправляется во дворец кузена, чтобы сообщить: он готов принять под свое начало Преображенский полк.

А 20 апреля военный министр прислал великому князю приказ, в котором говорилось о присвоении ему очередного воинского звания – полковник. Константин Константинович отправился во дворец «в густых эполетах. При шпорах. Государь меня поздравил и, ласково шутя, сказал: „Ты теперь почти генерал и заважничаешь“». А вскоре «почти генерал» был назначен командиром лейб-гвардии Преображенского полка.

Новое назначение не на шутку тревожит великого князя. В душе у него возникает волнение: справится ли с поставленной задачей? Сомнения свои, как всегда, он поверяет дневнику. 4 июня, находясь в лагере, пишет:

Главное владеющее мною чувство – сознание моей неудовлетворительности как командира отдельной части. Главные мои недостатки: ограниченность силы воли и настойчивости, неумение быть твердым, строгим и последовательным, неуверенность, шаткость и нерешительность. Все эти слабые стороны не могли так выступить наружу, пока я только командовал ротой. Но с расширением власти эти недостатки могут породить дурные плоды, и я опасаюсь, что через некоторое время моя несостоятельность будет замечена…

Но он слишком строг к себе. Сильных сторон у нового командира полка оказывается больше, чем слабых. Это доказывают первые же полковые учения. 10 июля Константин Константинович с гордостью записывает в дневнике:

…Вчера я готовился к своему первому полковому учению; внимательно подчитывал устав. Я выехал перед полком галопом и начал ученье. Учились прекрасно.

Под началом великого князя Константина Константиновича предстояло проходить службу и цесаревичу Николаю Александровичу, в недалеком будущем – императору Николаю II. Наследник престола узнал об этом радостном для него событии 23 августа 1892 года и сразу же послал восторженную записку своему будущему «отцу-командиру»:

Дорогой Костя, спешу разделить с тобою мою искреннюю радость: у меня только что произошел с папа разговор, содержание которого так давно волновало меня! Мой милый добрый папа? согласился как прежде охотно и разрешил мне начать строевую службу с зимы! Я не в состоянии выразить тебе испытываемые мною чувства, ты вполне поймешь это сам. Как будто гора с плеч свалилась!

Итак, я буду командовать первым батальоном под твоим начальством! Целую крепко нового отца-командира. Твой Ники.

Великий князь, судя по всему, тоже рад этому назначению. Ведь дневнику он поверяет свои сокровенные мысли, и в записях своих не лукавит. 24 августа 1892 года он пишет:

Я всей душой надеялся на это счастье и для полка, и для меня. У меня лежит душа к цесаревичу с тех самых пор, как он из мальчика сделался юношей. Но эта радость и пугает меня также. Мне надо будет постоянно помнить, как себя держать относительно своего нового подчиненного и в то же время наследника престола.

И вот наступает памятный день 2 января 1893 года, с которого и начинается служба цесаревича в Преображенском полку. В 11 часов утра все офицеры, облаченные в парадную форму, начинают собираться в казарме на Миллионной улице. Через некоторое время они столпились в передней и на лестнице, ведущей в роту его величества. Вскоре прибыл в санях и цесаревич, тоже в парадной форме, его встретил командир полка.

С верхней площадки лестницы, где разместились полковые музыканты, грянул марш преображенцев. Цесаревич, выслушав рапорт дежурного по полку, поздоровался с офицерами, подав каждому руку. Затем «опросил претензии» и прошел в кабинет командира полка. Там великий князь Константин Константинович принял рапорты о принятии и сдаче 1-го батальона.

Официальная часть закончена, можно и позавтракать вместе с преображенцами, ликующими при встрече с цесаревичем. Он переоделся в сюртук и занял место за столом – по правую руку от командира полка. Никаких тостов в этот раз не произносили – офицеры не хотели докучать новому дорогому сослуживцу, но… каждому из них очень хотелось выпить за здоровье августейшего командира 1-го батальона. Как по мановению волшебной палочки, на столе появился большой серебряный позолоченный жбан – подарок бывшего командира полка великого князя Сергея Александровича. Из этого жбана всем налили по стакану вина и, по издавна заведенному здесь обычаю, офицеры принялись петь застольные песни. Рефреном звучали слова: «Николай Александрович, здравствуйте!..» Цесаревич был тронут таким вниманием и всем ротным командирам своего батальона передал по бокалу шампанского.

Подробное описание того, как проходила служба цесаревича в Преображенском полку, находим в воспоминаниях «О службе государя наследника цесаревича Николая Александровича, ныне благополучно царствующего государя императора л. – гв. в Преображенском полку 2 января 1893 – 20 октября 1894», которые написал в 1896 году бывший его командир – генерал-майор великий князь Константин Константинович. Кроме записей непосредственно о службе цесаревича, здесь есть примеры и чисто житейские, которые характеризуют Николая Александровича как человека, по-доброму относившегося к своим сослуживцам:

В офицерском собрании цесаревич охотно и весьма искусно играл на бильярде; однажды, проиграв партию полковнику Огареву, он на другой день прислал ему вместо долга ковер – подарок Эмира Бухарского…

31 января цесаревич прислал в офицерскую столовую несколько бочонков свежей икры, поднесенной его высочеству уральскими казаками.

Только исполнять свои служебный долг наследнику престола удается нечасто: у него множество общественных обязанностей – как в России, так и за рубежом. К тому же осенью 1893 года он решил жениться на немецкой принцессе Алисе Гессен-Дармштадтской, с которой знаком уже три года. 8 апреля 1894 года состоялась их помолвка.

Николай Александрович стал чаще появляться в полку, получив разрешение императора Александра III оставаться в рядах преображенцев вплоть до своей свадьбы. 23 июля 1894 года командир полка записывает в дневнике: «…Все мы счастливы опять видеть среди нас дорогого сослуживца».

…Когда у Константина Константиновича выдается свободная минутка, он старается провести время с детьми. Вспоминает собственное детство и невольно сравнивает с ними себя, маленького. Ему кажется, что он тогда больше оставался с нянями, к родителям же ходил «более по обязанности». А вот у его собственных детей все не так: они просятся «с нами гулять, ласкаются, нежничают». Как же не отправиться с ними куда-нибудь подальше, в заповедные места, чтобы никто не помешал задушевным разговорам?

Бродим по пахоте, заходим в лес, и эта новизна мальчиков забавляет. Вчера в первый раз начал я рассказывать Иоанчику и Гаврилушке священную историю. Рассказал о Благовещении и Рождестве.

Особенно внимательно слушал отца Гаврилушка. Ему очень понравился рассказ об ангеле. Когда же речь дошла до путешествия из Назарета в Вифлеем, он с волнением спросил отца: «А как ехала Богородица на осле? В амазонке?»

Что оставалось ответить ребенку?

1892 год начинался для Константина Константиновича очень тяжело. 13 января в Павловске умер отец – великий князь Константин Николаевич. Угасал он долго и мучительно, был разбит параличом. Состояние его давно уже вызывало опасение близких, в конце мая предыдущего года в дневнике сына появляется запись:

…Я поймал себя в гадком чувстве: как бы с нетерпением, с жадностью ловишь каждое известие о новом угрожающем признаке. Два года назад мы не сомневались в близости конца, но время шло, мало-помалу мы привыкли к новому порядку вещей. В зиму с 89 на 90 год появились некоторые тревожные признаки. Я опять ждал конца как освобождения. Затем здоровье папа, по-видимому, улучшилось, последняя зима прошла очень хорошо. И вот опять являются опасения, и я не могу отделаться от гадкого, нетерпеливого чувства: когда же это кончится?

Отношения с отцом были сложные. Уже несколько лет у великого князя Константина Николаевича была вторая, неофициальная, семья, внебрачные дети. Когда Константин Константинович узнал об этом, он отшатнулся от отца, целиком и полностью приняв сторону матери. Еще в июле 1883 года он с горечью пишет в дневнике:

…Она, ни на что невзирая, любит папа. Ей бы хотелось почаще его видеть в продолжение дня, а он приходит только утром поздороваться и завтракает да обедает с нею… Мне противно видеть, как он увлекается всякой юбкой и разглядывает красивых женщин.

После воцарения Александра III Константин Николаевич остался не у дел. Жил в Крыму, в своем имении Ореанда, редко бывая в столице, и никак не мог смириться с тем, что не нужен новому самодержцу. Его окружение казалось невыносимым такому энергичному и умному государственному деятелю, каким был великий князь Константин Николаевич. Он всякий раз сердился, раздражался, когда приходилось бывать при дворе.

Правда, со временем он смирился с судьбой, стал более покладистым. Возможно, одна из причин тому – внуки, новая поросль древа жизни. Даже некоторые стихи Костюхи ему нравятся, он признает это. И все же… спокойная старость не для него! Случаются приступы ярости, во время которых он теряет самообладание. А потом – приступы головной боли, слабость, онемение конечностей. 7 июля 1889 года в дневнике сына появляется запись:

…Он плакал, видя свое беспомощное состояние, подходил к зеркалу и всматривался в свое лицо, как бы желая заметить на нем признаки болезни… выражал нетерпение и бессильную раздражительность.

На следующий день ему стало значительно хуже, и он попросил привести внуков, чтобы попрощаться с ними. Гладил их по головкам, а они прижимались к нему, целовали деда, ласкали его. Константин Николаевич растрогался, заплакал, и – неожиданно, детская ласка придала ему сил. По крайней мере на какое-то время.

Ему бы ехать в Крым, в тепло, к солнцу. На этом настаивали врачи, говорили о необходимости для больного полного покоя. Но этого не хотела жена, великая княгиня Александра Иосифовна. Это была своеобразная месть оскорбленной и покинутой когда-то мужем женщины. Ведь приличия он соблюдал долгие годы лишь внешне. И теперь настал ее черед диктовать условия.

Передвигаться Константин Николаевич мог теперь лишь в коляске, с посторонней помощью. Язык ему не повиновался, одна рука была парализована.

В начале 1890 года у него случилось два тяжелых обострения болезни подряд. Сильный когда-то организм все еще сопротивляется смерти, но Константин Николаевич надломлен духовно. Он мечтает увидеть свою возлюбленную и внебрачных детей, хотя бы попрощаться с ними. Пусть он грешил, но ведь это желание его – так естественно. Это понимают дети и склоняются к тому, чтобы доставить умирающему отцу единственное утешение, о котором он просит. Но – нет. Непреодолимое препятствие – законная супруга Александра Иосифовна. Она-то никогда не согласится на приближение «той особы». Константин Константинович пишет об этом с некоторой долей осуждения, которое можно увидеть между строк его дневника:

…У мама на этот счет составились свои твердые убеждения. Она думает, что послав папа тяжелую болезнь, сам Бог порвал всякие связи с его прежней жизнью и что нам подлежит не поддерживать, а, напротив, стараться о их уничтожении, заботясь о спасении его души. Мама? не слушает наших возражений, что нельзя чужими руками спасать душу человека без его о том попечения.

В августе 1891 года умирающий стал терять последние физические силы, все чаще отказывал ему теперь и разум. А в начале 1892 года не только врачам, но и всем домашним стало ясно, что смерть уже стоит на пороге. Сохранилась запись, сделанная в эти дни Государственным секретарем А. А. Половцовым:

Когда умирал великий князь Константин Николаевич, то во время агонии великая княгиня Александра Иосифовна приказала пустить к нему прощаться с умирающим всех многочисленных слуг великого князя. Каждый из них подходил к нему и целовал его, причем умиравший выказывал насколько мог неприятное чувство, производимое этим беспокойством. Графиня Комаровская, гофмейстерина великой княгини, попробовала уговорить ее отменить это мучение, но великая княгиня отвечала: «C’est une repapation» («Это возмещение за прежнее»).

…В те минуты, когда душа Константина Николаевича покидала в Павловском дворце его бренное тело, старенькая няня Варвара Михайловна, вынянчившая всех великокняжеских детей, которую в семье называли любовно Вава, находилась в одной из комнат Мраморного дворца. Вдруг в ночной тишине она услышала, как громко хлопнула дверь ворот. Тяжело вздохнув, Вава сказала: «Это хозяин покинул свой дом…»

И оказалась права.

Константин Константинович в первые дни после смерти отца, хоть и стыдно ему было признаться в этом, чувствовал облегчение. Уж очень долго и тяжело болел Константин Николаевич. Но прошло некоторое время, и душу сына – чистую и возвышенную, охватило раскаяние. Хотелось попросить у отца прощения, но – поздно. Остались лишь письма, которые стали отныне неким утешением. И он то и дело перечитывает их – сквозь пелену непрошенных слез:

…Я встретил столько самых нежных, задушевных, ласковых выражений, что мне стало стыдно за ту холодность, в которой я всегда упрекал себя по отношению к папа.

А в конце года, 21 ноября, умер любимый литературный наставник Константина Константиновича – Афанасий Афанасьевич Фет. За девять дней до кончины он прислал великому князю последнее письмо. Оно оказалось «счетом сто восемнадцатое»…

И все же, какие бы испытания ни выпадали в то время на долю великого князя, судьба дает ему все новые возможности, открывает широкие горизонты. Ведь ему всего тридцать четыре года, и у него много жизненных сил и творческих замыслов. Но он прекрасно понимает, что среди всех своих многочисленных и разнообразных занятий у него есть главное предназначение. Это, конечно же, поэзия. В первый же день нового, 1892 года, он, размышляя о своем месте в мире, пишет:

Как ни ответственны занимаемые мною должности президента Академии наук, командующего первым гвардейским полком и, пожалуй, еще попечителя Женских педагогических курсов, – призвание поэта для меня высшая и святейшая из обязанностей.

С тех пор как первые его стихи появились в печати, прошло уже десять лет. Имя К. Р. хорошо известно уже не только в великосветских гостиных, но и в среде интеллигенции, в армии. Но сам он не может довольствоваться лишь старыми заслугами и очень переживает, если случаются периоды творческого застоя. Правда, совсем недавно, в декабре 1891 года, он написал стихотворение «Будда», которое считает самым лучшим из своих поэтических опытов, «если не совершенным, то близким к совершенству»:

Неподвижный, цепенея

В созерцанье Божества,

Над измученною плотью

Духа ждет он торжества,

Ждет безмолвия нирваны

И забвения всего,

В чем отрада человека

И страдание его.

В целом же в 1892–1893 годы Константин Константинович пишет довольно мало стихов, почти все свое свободное время и творческие силы он отдает в это время литературным переводам. В одном из писем этого периода, адресованном поэту Я. Полонскому, он пишет:

Способность сочинять стихи мною утрачена. Утешаюсь переводами… Этими работами занимаюсь я только урывками, и труды мои подвигаются очень медленно.

Здесь речь идет о переводе части драмы У. Шекспира «Король Генрих IV». Перевод же всей драмы, с предисловием, был опубликован несколько позже – в 1894 году, в мартовском номере журнала «Русское обозрение». В 1893 году великий князь заканчивает также перевод «Мессинской невесты» Ф. Шиллера, за который он взялся еще в 1881 году.

Затем К. Р. возвращается к начатому четыре года назад переводу «Гамлета» У. Шекспира. В целом этот огромный труд, «медленный и кропотливый», как говорил сам Константин Константинович, занял у него двенадцать лет – такой долгий срок потребовался переводчику не столько для работы над текстом драмы, сколько над обширным, строго выверенным комментарием к ней.

Сохранилось авторитетное мнение выдающегося русского юриста и публициста А. Ф. Кони, который называл переводы великого князя из Гете, Шиллера и Шекспира «прекрасными», отмечая такое важнейшее его качество, как умение «соединять изящество стиха с почти подстрочной передачею оригинала».

…Переписка Константина Константиновича с деятелями русской культуры, искусства приоткрывает нам его душевный мир. В зрелые годы, как и в ранней юности, он не устает говорить о проблемах искусства, роли поэта в современном ему обществе. Он так и не забыл тяжелый разговор с отцом, который состоялся много лет назад в Венеции. Фактический запрет на занятия поэзией – для него тяжкий крест, невыполнимое условие. Даже сейчас, когда он стал известным поэтом, добился признания публики и критиков, ему нелегко вспоминать об этом.

Но времена изменились. Когда-то считалось позорным, недопустимым для представителя рода Романовых писать стихи. Теперь за это никого из аристократов не преследуют, но, как считает Константин Константинович, общество впало в другую крайность: «…слишком большое число непосвященных приступает к „священной жертве Аполлону“»…

Для него же самого поэзия и, шире, литература – смысл жизни. Она – его счастье и боль, и нет ничего удивительного в том, что ближайшее окружение великого князя составляют люди искусства, прежде всего литераторы.

С тех пор как не стало любимого А. Фета, Константин Константинович мечтает об издании двухтомника его «Лирических стихотворений». Зимой 1894 года вместе с критиком Н. Страховым он начинает готовить книгу к печати. Работает поистине самоотверженно. Если биографический очерк об А. Фете написал Н. Страхов, то К. Р. принимал непосредственное участие в редактировании и корректуре двухтомника. И вот наконец книга увидела свет. Важно подчеркнуть: в соответствии с замыслом самого автора. Константин Константинович имел полное основание написать Я. П. Полонскому:

Мы всю зиму работали над этими двумя книжками… План издания был составлен самим поэтом… т. е. им уже был изготовлен список всех стихотворений, который он намерен был напечатать в виде отдельной книги…. Таким образом, было исполнено как бы завещание покойного. Его план был сохранен в главных чертах и только разработан.

Это письмо – одно из многих, которые Константин Константинович написал в тот год Я. П. Полонскому. Он словно старается отвлечь поэта, тяжело и долго болевшего, от мрачных мыслей. Навещает его, беседует – прежде всего, конечно же, о литературе. «Много доброго и прекрасного мы должны ждать от нашей словесности в будущем», – говорит он в одном из писем.

Прекрасен его оптимизм, вера в будущее русской литературы. И вера эта, заметим, родилась отнюдь не на пустом месте – великий князь Константин Константинович жил в эпоху «серебряного века», был его свидетелем, наблюдателем и творцом. Несмотря на то что большую часть времени он отдает службе в Преображенском полку, делам Академии наук, семье, родственникам, сердце его в «досужие минуты» безраздельно принадлежит поэзии. И он будет верен ей до последнего вздоха.

1894 год стал поворотным в российской истории. Именно с него начинается отсчет последнего царствования. Скончался император Александр III, и 21 октября в газетах был опубликован манифест о восшествии на престол нового монарха – Николая II. Теперь он уже не цесаревич, служивший под началом великого князя Константина Константиновича, а всероссийский самодержец, получивший неограниченную власть.

Семилетний Гаврилушка, не раз видевший, как Николай Александрович рапортовал его отцу, сказал ему, едва услышал новость: «Теперь, папа?, Ники уже не будет к тебе подскакивать, а ты будешь к нему подскакивать».

Возразить малышу было нечего. Устами младенца, как говорит народная мудрость, глаголет истина.

Мог ли ожидать Константин Константинович каких-либо выгод для себя в сложившейся ситуации? Теоретически – да, ведь более двух с половиной лет молодой император, в бытность свою наследником престола, служил под его началом, и у них всегда были прекрасные отношения. Следовательно… его ждет блестящая карьера?

Но реальная жизнь не всегда следует логике. Великий князь вовсе не был человеком, который громко, во весь голос заявляет о своих талантах и заслугах. Он был робок по натуре, скромен. А таких, как он, порой легко обходят более ловкие, предприимчивые люди, и именно им достаются высокие чины и прочие монаршие милости. Так случилось и на этот раз. Правда, нельзя сказать, что удача вовсе уж обошла Константина Константиновича стороной: именно в 1894 году за отличие по службе он был произведен в генерал-майоры, награжден орденом Святого Владимира 4-й степени.

Впрочем, самому великому князю вполне довольно того, что он имеет. Не стремится он вовсе к высоким должностям! Если получит назначение – подчинится, а если нет – не беда, больше времени останется для любимых занятий. К тому же он мечтает отправиться в Италию, где не бывал уже много лет, вновь увидеть места, где собраны величайшие в мире художественные ценности.

Именно в этом – счастье, отдохновение души, неиссякаемый источник творчества. В один из осенних дней он записывает в дневнике:

Мне так хочется окунуться в мир искусства и забыться среди художественной обстановки прошлых веков, умевших понимать и чувствовать красоту и воплощать ее в памятниках творчества. Теперь этого не умеют, и вот почему так отрадно на время отвернуться от нынешней жизни и дать отдохнуть душе; полюбуешься глазами, подышишь воздухом поэзии и наберешься сил для продолжения своих трудов и обязательных занятий.

Он прав – «воздух поэзии» совершенно необходим поэту для дальнейшего творчества. И он вдохнет его – полной грудью. Но только не сейчас, не сразу. Пока не отпускают дела, семейные обязанности. Поездка состоится в следующем году.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.