Семья
Семья
Збигнев-Антоний Тухольский, муж Анны Герман, (Варшава, Польша) «Аня умела быть счастливой»
С мужем Збигневом, 1970 год. Фото из личного архива 3. Тухольского
Моё знакомство с мужем и сыном Анны Герман произошло 14 февраля 2001 года в Москве, в Политехническом музее на вечере, посвящённом памяти певицы. И уже на следующий год по их приглашению я приехал в Варшаву на целый месяц. Мне довелось жить в доме, в котором всё до сих пор пропитано духом Анны Герман. Благодаря нашему постоянному контакту со Збигневом Тухольским-старшим, на протяжении многих лет удавалось реализовать многие идеи и проекты, связанные с сохранением памяти об Анне.
На протяжении всех лет нашей дружбы мы встречались огромное количество раз – в Москве, в Варшаве, в Минске, в Киеве, в Зелёна-Гуре. За эти годы пан Збигнев дал интервью многим газетам, радиостанциям и телевизионным программам.
Работая над этой книгой, я решил, что не буду обременять пана Збигнева просьбой вновь и вновь повторять всё сказанное им в уже опубликованных интервью специально для книги. Поэтому из его интервью разных лет я взял лишь те фрагменты, которые были бы наиболее интересны читателю, открывая нам неизвестные и малоизвестные факты биографии певицы.
И. И.
– Пан Збигнев, вы верите в любовь с первого взгляда?
– Да, пожалуй, я верю в такую любовь. И в литературе тому существует много примеров. Мы познакомились с Аней, когда я работал в Политехническом институте на кафедре металловедения. Однажды по работе меня отправили во Вроцлав. Возвращаться оттуда я должен был в 16.30, а так как управился быстрее и была хорошая погода, то я решил пойти искупаться. Тут я увидел очень красивую блондинку, которая читала книжку. Я попросил её присмотреть за моими вещами, пошёл плавать, а потом мы разговорились. Оказалось, что она студентка и изучает геологию. Ей тогда было 24 года, а я её на 6 лет старше. И уже тогда она сказала, что время от времени принимает участие в разных концертах. Я попросил её, чтобы она сообщила, когда будет выступать с концертом поблизости от Варшавы. Она прислала открытку. Правда, это было далековато от Варшавы – 300 км. Концерт мне очень понравился, и хотя я не могу сказать, что очень хорошо разбираюсь в музыке, но для себя я понял, что это великолепный голос и вряд ли ещё у кого такой есть.
– Анна уже была популярна в Польше?
– Нет, она только делала первые шаги, и ей нужно было иметь лицензию, специальную тарификацию, чтобы выступать, потому что у неё не было музыкального образования. Надо было сдать экзамен перед авторитетной комиссией, в которой были довольно известные композиторы, режиссёры, исполнители… Где-то в 24–25 лет Анна одновременно получила диплом геолога и разрешение петь.
– Вы часто дарили ей цветы?
– Да. Особенно она любила красные розы. Может быть, из-за специфики работы она очень любила получать в подарок тушь для ресниц, которая не расплывалась. А её любимые духи назывались Antilope.
– Анна часто пела дома, в кругу семьи?
– Иногда я просил её спеть на вечеринках для гостей, которые собирались у нас дома. Она пела, но многие люди не умеют слушать: разговаривали во время её пения, и тогда она обижалась на меня за мою просьбу…
– Ваш сын появился на свет, когда Анне было уже 39 лет. Вас обоих не мучили сомнения, что это большой риск для здоровья Анны?
– Нет. Мы очень хотели этого ребёнка, и у нас не было никаких сомнений. Аня активно работала даже во время беременности, и, кстати, именно в это время она приезжала на гастроли в СССР, в Москву. Когда сын был совсем маленький, а маме надо было уехать, с ним оставалась бабушка Ирма, иногда – домработница Ирэна или я. Я готовил сыну специальным способом протёртую гречневую кашу с вкусными добавками.
Из архива З. Тухольского
– В письмах Анна подписывалась: певица, композитор, писатель и… вечный повар. Чего мы ещё не знаем об Анне Герман?
– Каждый год узнаём что-то новое. Даже о том, о чём она мне сама не говорила. Например, после болезни и реабилитации Аня делала на польском радио авторские передачи для детей о физике. С моим другом, физиком Михаилом Грызинским, она обсуждала проблемы физики. Аня была глубоким и разносторонним человеком.
В студенческие годы она пародировала Эллу Фицджеральд. Когда родился Збышек, написала для него сказку о птицах. Сказка эта грустная, но очень философская. Философии было много и в её творчестве. Неслучайно возник её авторский цикл песен на стихи иранского поэта Ахмада Шамлу Она писала музыку к сонетам Горация, к произведениям Сафо. Сама выступала в концертах в качестве конферансье.
Незабываемыми были гастроли в Монголии. Мы приехали в какое-то степное поселение, где соорудили импровизированную сцену. Пришло много людей, концерт начался, а я остался у входа. Когда зазвучала третья или четвёртая песня, я увидел, что по направлению к шатру, где пела Аня, мчится на коне монгол с ребёнком на руках. Он встал рядом со мной, этот крепкий степной житель. Когда Аня запела «Вернись в Сорренто» на итальянском языке, из его глаз потекли слёзы. В тот момент я понял, какой силой обладают её песни, как они действуют на людей.
– Чем бы вы объяснили то восхищение и любовь, которую дарила Анне Герман советская публика?
– Это непросто объяснить. Аня часто выступала на территории бывшего СССР, и там её все любили: музыканты, поэты, зрители. Вокруг себя она всегда создавала атмосферу любви. Её музыкальность, голос, душа, понимание слушателя, сердечное отношение ко всем людям, исполнение песен в манере, очень близкой русской душе – наверняка, за это её любили, любят и ещё долго будут любить. Она говорила по-русски без акцента, словно дама из Санкт-Петербурга царских времён.
– Какие песни вам особенно нравились из её репертуара?
– Мне просто нравилось, когда она пела. Она много пела дома, в машине. У нас было немного свободного времени, но, когда было возможно, она пела. По дороге в Ополе, в Зелёна-Гуру, в Болгарию – в машине она всегда пела новые песни. Особенно мне нравятся в её репертуаре: «Ночь над Меконгом», «А когда всё погаснет», «Из-за острова на стрежень», «Сумерки». Других таких песен в мире нет, и никто не споёт их так, как спела Аня.
С мужем и сыном в Закопане, сентябрь 1977 года. Фото из архива А. Качалиной
– Какой она была в работе?
– Всегда очень добросовестной и точной. Я не раз был свидетелем её работы над записью новых песен, видел, как ей аплодировали музыканты из оркестра, восхищаясь профессиональным искусством. И что интересно, Аня не имела музыкального образования. Когда сочиняла песни, то лишь играла мелодию на пианино, не записывая ноты на бумагу, а только делала звуковую запись на домашний магнитофон. А потом просила коллег-музыкантов записать сочинённую песню в виде аранжировки.
– Несмотря на трудности жизни и здоровья, Анна всегда оставалась человеком весёлым. Чем это объяснить?
– Она умела быть счастливой. Её однажды спросили, что для неё значит «счастье», и она ответила: счастье – это увидеть кого-то, кто улыбнулся тебе, кто посмотрел на тебя добрым взглядом, счастье – высыпать на балкон для птиц хлебные крошки, чтобы они их склевали и зачирикали. Она считала, что в каждом мгновении повседневной жизни можно разглядеть счастье. Своей душевной радостью она щедро делилась с окружающими. Когда к нам приходила почтальон с письмами или газетами или приезжал молочник, Аня всегда приглашала их на кухню и угощала чаем или кофе, беседовала с ними. У неё не было деления на важных и неважных людей. Для неё все были важны, это редчайшее качество.
– Да, это не свойственно эстрадным звёздам…
– Аня была такой от природы – очень впечатлительной. Помимо этого, огромное влияние на её внутренний мир оказало воспитание верующей бабушки. Мама Ани, Ирма, почти всегда была занята на работе, она зарабатывала на жизнь семьи, а бабушка вела домашнее хозяйство и занималась воспитанием внучки. И воспитала её… ангелом. В юном возрасте Аня участвовала вместе с бабушкой в службах костёла адвентистов во Вроцлаве. Позже её контакты с костёлом были прерваны, но уже под конец жизни, когда она тяжело болела, она решила отключиться от всего насущного и попросила принести ей немецкую Библию, доставшуюся от бабушки. Две недели она неотрывно читала Библию и потом сказала, что ей был Божий знак и что она хочет окреститься.
– Она говорила о том, что это был за знак?
– Нет. И я не спросил. Тогда я пригласил пастора, и крещение состоялось у нас дома, в ванной, ведь Анна была уже не в состоянии выходить куда-либо.
Перед этим к Ане приходили разные люди, в том числе из католических кругов. Именно тогда под влиянием их убеждений, желая урегулировать самые главные жизненные дела с Богом, мы обвенчались по католическому обряду, несмотря на то что гражданская свадьба состоялась намного раньше. Тогда же мы приняли решение окрестить нашего сына Збышека, которому было шесть лет. Знак о том, что нужно принять крещение в церкви адвентистов, пришёл к Анне уже после этих событий в жизни нашей семьи.
Та самая бабушкина Библия
Убеждения Ани, касающиеся вопросов веры, всегда были очень твёрдыми. Это она унаследовала от бабушки. Однажды к нам в дом пришёл человек, выдававший себя за целителя-биоэнерготерапевта, предлагавший исцелить Аню. В разговоре он заявил, что обладает такой же силой, как Иисус, и что Иисус вовсе не был Богом. После этих слов Аня не хотела с ним ни минуты разговаривать, она попросила выставить его из дома. «Ни минуты под моей крышей!» – сказала она.
– В дни болезни, в последние месяцы своей жизни Анна продолжала творить, писать музыку…
– Это правда. Она сочинила музыку к нескольким библейским текстам, среди прочих – к 18-му и 23-му псалмам Давида, к «Гимну любви» апостола Павла из Первого послания к коринфянам и к молитве «Отче наш». Ей было трудно спускаться на первый этаж, где стояло пианино, и она просто записывала эти молитвы, напевая на обычный магнитофон. Последний раз она спела дома, когда собрались самые близкие люди и друзья. Это было поразительное исполнение «Отче наш». И тогда она сказала, что если выздоровеет, то уже никогда не вернётся на эстраду, а будет петь только для Бога…
Использованы фрагменты интервью Збигнева-Антония Тухольского российским и польским изданиям: «Znaki czasu» (март 2006 года), «Московский комсомолец» (февраль 2001 года), «Трибуна» (февраль 2003 года).
Артур Герман, дядя певицы (Мешеде, Германия) «Моя племянница – Анна Герман»
Однажды мне позвонила моя бабушка и сказала:
– На наш адрес пришло письмо из Германии. Оно адресовано тебе, приезжай и забери его.
– Из Германии? У меня нет знакомых в Германии. А кто отправитель?
– Отправитель – Артур Герман, город Мешеде.
Уже через час я был у бабушки в квартире и держал в руках письмо от Артура Германа – родного дяди моей любимой певицы. Оказалось, он был наслышан о моей деятельности в память об Анне Герман. В письме Артур написал, что его родной брат Евгений Герман – это отец Анны, что всю жизнь Анна вынужденно скрывала своё немецкое происхождение, что пришло время открыть эту завесу тайны и рассказать людям о предках певицы, о её отцовских корнях.
Вскоре состоялся наш (не единственный) телефонный разговор с Артуром Фридриховичем, из которого я узнал, что дядя Анны Герман пишет о ней книгу «Неизвестная Анна Герман». А спустя некоторое время я получил бандероль – целую коробку с этими книгами – около 20 экземпляров!
– Зачем вы отправили мне так много книг? Это же дорого! Достаточно было одной книги.
– Судьба Анны напрямую касается моей семьи, нашего рода по линии Герман, я хочу, чтобы люди знали правду. Раздайте книги, кому посчитаете нужным, кому небезразлична история нашей семьи и семьи Анны…
Прошли годы… Артур Герман теперь смотрит на нас с Небес, а его книга «Неизвестная Анна Герман» осталась у меня в единственном экземпляре. Остальные нашли своих читателей.
Работая над этой книгой, я счёл необходимым включить в неё фрагменты книги Артура Фридриховича. Не со всем, что написал автор, можно согласиться в силу объективных причин, поэтому я выбрал те фрагменты, которые касаются только исторической части повествования о предках Анны Герман, о её отце и об удивительной встрече самого Артура с Анной.
В последней главе своей книги «Неизвестная Анна Герман» Артур Фридрихович написал:
«В 1996 году, к 60-му дню рождения Анны Герман, московский студент Иван Ильичёв основал Клуб почитателей певицы, пока единственный в мире. Реноме этого клуба вскоре достигло Санкт-Петербурга, Самары, Одессы, Уфы, Таллина, Тюмени – городов, находящихся на расстоянии тысяч километров. Иван Ильичёв и члены Клуба устраивают вечера воспоминаний об Анне и планируют издать антологию песен Анны Герман, а вместе с обоими Тухольскими – вдовцом и её сыном – большую книгу о её жизни и творчестве» (А. Герман, «Неизвестная Анна Герман», стр. 109, Берлин, 2003 г.).
Уважаемый Артур Фридрихович! Помня о вашем желании донести правду об Анне Герман до широкого круга читателей, а также о вашем устном разрешении на такую публикацию, включаю в эту книгу фрагменты вашей книги.
Единственный момент, на котором я хочу остановить особое внимание читателя – это имя отца Анны Герман. Его немецкоязычное имя было Ойген Герман, но в СССР он жил по документам официально как Евгений Фридрихович Герман. Артур Герман называет в книге «Неизвестная Анна Герман» своего брата и отца Анны исключительно Ойгеном – это его право, которое мы оставляем за ним, но при всех других упоминаниях отца Анны я, как биограф, всё-таки придерживаюсь официально-документального имени – Евгений Герман.
И. И.
Часть I. Встреча Анны Герман и Артура Герман в Целинограде
С классным журналом группы ПГС Индустриального техникума города Караганды под мышкой, с учебником английского языка и тетрадью с поурочным планом на 11 сентября 1973 года в правой руке я шёл на урок.
Из репродуктора в коридоре негромко лилась какая-то мелодия, которая тут же привлекла моё внимание. Звучал женский голос, и он мне вдруг показался очень знакомым, хотя песню я не знал. Я невольно остановился, как зачарованный: так пели мои старшие сёстры Берта и Ольга – те же интонации, та же мягкая, до боли знакомая задушевность.
Другие учителя уже разошлись по учебным кабинетам, а я всё стоял и слушал. Пение прекратилось, и диктор объявил:
– Перед вами выступала польская певица Анна Герман, которая в настоящее время с гастролями находится в Москве.
Первая мысль, пронзившая мой мозг: «Это дочь Ойгена!».
Но почему польская певица?
Евгений (Ойген) Герман – отец Анны и брат Артура
Мой старший брат Ойген (Евгений), родившийся в 1909 году в Лодзи (этот польский город тогда находился в составе Российской Империи), работал бухгалтером на одной фабрике-кухне на Донбассе и примерно в конце 1934 года бесследно исчез. Среди членов семьи ходили разные слухи о нём…
Дочь Ойгена?
Придя после того урока 11 сентября домой, я тут же написал письмо в «Москонцерт» с просьбой сообщить мне некоторые биографические данные Анны Герман. Я не скрывал, что располагаю убедительными доказательствами, из которых следует, что певица могла быть мне близкой родственницей. Ответа я не получил. После этого Анна пела в Ленинграде, и я написал туда с такой же просьбой и получил ответ: «Об артистах сведений не даём».
Тем временем я переехал в Целиноград (ныне Астана. – Прим. авт.), где нашёл работу в редакции немецкоязычной газеты «Фройндшафт». В редакции уже работала моя сестра Луиза. В то время, в 1974 году, имелось уже достаточно пластинок с краткими данными о певице. Нам нужно было найти одно слово: имя её отца. Если его звали Ойгеном, или на русский манер Евгением, было бы ясно, что она его дочь и что он, возможно, жив. Но этого мы не нашли ни на одной пластинке. В мыслях мы его давно уже похоронили, так как отец, мачеха, брат Рудольф уже были расстреляны или погибли в лагерях. И Луиза, и я прошли через ад сталинских лагерей и чудом остались живы. Из братьев только Вилли смог спастись, нелегально, с риском для жизни перейдя польскую границу. Потом он перебрался в Германию. Может быть, и Ойген таким образом добрался до Варшавы? Но почему не в Германию, к Вилли? Вопросы… Вопросы…
А Анна всё снова и снова появляется то по радио, то на экране, то в «Голубом огоньке» на Новый год. И её черты, её голос становятся всё знакомей и родней.
Вдруг по Целинограду с быстротой молнии распространяется слух, будто Анна приезжает в город с гастролями.
Встреча
Кассы дворца «Целинник», зрительный зал которого вмещал около 2500 мест, работали круглые сутки. Слава Анны в то время была уже настолько велика, что ни одна концертная группа, приезжавшая в город, не могла сравниться с ней по популярности. Люди приезжали из отдалённых районов области, чтобы попытать счастья добыть билет на концерт. За короткое время они были распроданы на два концерта, но около касс всё ещё стояли люди и ждали чуда. Это чудо произошло, когда Анна сама появилась со своей концертной труппой. Дирекции дворца удалось выторговать у Анны и её коллег два дополнительных концерта-утренника, на один из которых мне удалось пробиться.
Как она пела, мне не нужно описывать, так как это было бы неинтересно. Её надо было слышать: её голос, тембр этого голоса – уникальный. Но она не только пела, она и говорила на хорошем русском языке, без всякого чужого акцента. И в её манере говорить, в её шутках снова присутствовало что-то неуловимое, если и не относящееся к нашей семье, то всё же что-то немецкое.
После концерта меня к ней не пустили: она устала, ей предстоял ещё один вечерний концерт. Наши вопросы остались без ответов.
«Как журналист ты не стоишь ни гроша, если ты к ней не пробьёшься, – сказала Луиза (сестра Артура. – Прим. авт.), когда я рассказал ей о своей неудаче. – Нам представилась уникальная возможность узнать о ней правду. Когда она уедет, всё останется по-прежнему: польская певица, и точка. Давай-ка, шевелись!»
На другой день между двумя концертами я сунул своё корреспондентское удостоверение в карман и пошёл в гостиницу «Ишим», самую престижную в городе, где остановилась певица. Я нашёл коридор, в котором был её номер, а также коридорную, которая цербером следила за порядком и за поведением своих жильцов. Здесь она была полновластной хозяйкой и повелительницей, поэтому, чтобы попасть к Анне, нужно было преодолеть этот барьер. Когда я спросил, могу ли я попасть к Анне Герман, она грубо ответила: «Тут шастает много вашего брата, она никого не принимает. И вообще, она сейчас сидит в ванной и, по всей вероятности, там ещё долго будет. Подождите, может, вам ещё и повезёт».
Вполне возможно, что Анна действительно просила коридорную, чтобы она никого к ней не пускала, так как ей нужно было хорошо отдохнуть между двумя концертами. Каждый концерт перед любой публикой, будь то в Неаполе, Москве или в Целинограде, для неё означал полную отдачу духовных сил, в чём, очевидно, и состояла причина её популярности.
– Посмотрите на моё удостоверение! – не унимался я. На одной его стороне моя фамилия A. Hormann стояла по-немецки, на другой – по-русски: А. Герман. Коридорная взяла удостоверение, в котором значилось, что я корреспондент республиканской газеты «Фройндшафт», испытующе стала смотреть то на меня, то на фамилию в нём и спросила с подозрением:
– И что вы этим хотите сказать?
– А то, что вы думаете.
В этот момент пожилая женщина из команды Анны подошла к двери номера певицы и условным стуком попросила, чтобы она её впустила. Коридорная вскочила, подошла к пожилой польке и шепнула ей что-то на ухо, и женщина скрылась в комнате Анны. Очень скоро женщина вышла и по-русски сказала: «Сейчас».
Моё сердце буйно застучало, и, когда Анна мне открыла дверь, я забыл все слова, которые я приготовил. Передо мной стояла женщина, почти на голову выше меня (как отец, как Рудольф!) и с улыбкой смотрела на меня.
О чём мы говорила «до того» – я не помню. Вероятно, о её концерте, о городе, о дворце «Целинник» и его хорошей акустике, о гостинице. И вдруг с обычной, «бытовой» интонацией она пожаловалась, что не может выспаться, кровать слишком коротка для её роста в 184 см.
– Обычно для меня устанавливают две кровати, чтобы я могла лечь по диагонали. Здесь этого не сделали, а я забыла попросить об этом.
И я вспомнил брата Рудольфа, который гостил у меня в студенческом общежитии и ночью на мой вопрос, почему он ходит взад и вперёд по комнате (как в детстве, когда мы спали в одной кровати), он ответил:
– Ничего, я немного отдохну, потом опять лягу.
После этого обыденного замечания Анны я набрался духу и задал вопрос всех вопросов:
– Скажите, пожалуйста, как мне вас называть по отчеству, то есть как звали вашего отца?
И Анна несколько, как мне показалось, кокетливо, очевидно скрывая некое смущение:
– Евгеньевна, Евгений.
Это был тот ответ, которого мы так долго ждали и искали! Мои руки дрожали, и я не сразу попал в нагрудный карман. Когда я вытащил семейную фотокарточку, на которой Ойген, предполагаемый отец Анны, сидит по правую руку отца, я задал второй вопрос:
– Вам тут кто-нибудь знаком?
И она, как вспугнутая птичка, не раздумывая, на немецком языке:
– Wo ist er? Wir haben so ein Bild zu Hauze! (Где он? У нас дома такая же фотография!).
В мгновения душевных потрясений человек бессознательно возвращается к своему естеству, не размышляя над возможными последствиями. И мгновенно всё стало ясным без дальнейших вопросов. Она свой импульсивный вопрос задала на родном её языке.
Теперь она как бы сбросила маску, и наша дальнейшая беседа текла на нашем родном немецком языке.
– Я не знаю, это я хотел узнать от вас… от тебя…
– От тебя… Боже мой, кто бы мог подумать!
Объятия, слёзы.
– Мы ничего о нём не знаем. Его арестовали в 1937 году, когда мне было полтора года. С тех пор ничего о нём не слышно. Я была ещё совсем маленькая, когда мама поселилась в Сибири, чтобы искать отца. Напрасно. Недавно я гастролировала там же, в Сибири. В Новосибирске я задержалась дольше запланированного срока: я была уверена, что где-то там должны находиться ссыльные родственники отца. Никто не появился. Теперь здесь, когда я уже никого не ожидала, ты пришёл и принёс мне печальный привет из моего сиротского детства. У нас есть и другие фотографии с ним, и ты похож на него.
И она робко провела рукой по моим щекам…
Расскажи мне…
Встреча в Целинограде с дядей и тетей – Артуром и Луизой Германами, 1974 год. Фото Давида Нойвирта
– Расскажи мне о братьях и сёстрах моего отца Ойгена Германа…
– Расскажи мне, как вы попали в Польшу…
– Расскажи мне о моём дедушке и моей бабушке Анне Герман…
– Расскажи мне…
Эти разговоры обещали быть длинными, и я предложил Анне пойти к моей сестре Луизе, которая жила рядом с «Целинником».
– Не улизнуть ли нам через чёрный ход? Там перед главным входом толпа молодых людей ждёт твоих автографов.
– Значит, подпишем. Я не могу так просто уйти от них. Они мои слушатели, моя публика, мои поклонники.
И она писала. Нередко она клала книгу на спину следующего в очереди ожидающих, и так, шаг за шагом, мы приближались к дому, в котором жила Луиза. Мне всё время казалось, будто Анна ходит по бордюрному камню – настолько она возвышалась над головами своих почитателей.
Встреча Анны с Луизой была сердечной, и снова текли слёзы. Слишком долго мы искали её и наконец нашли. И судьба Ойгена с определённостью была выяснена: он больше не мог быть среди живых.
Луиза пригласила фотокорреспондента газеты «Фройндшафт» Давида Нойвирта, который сделал ряд прекрасных фотографий, на которых Анна естественна, без грима и позирования. Эти фотографии позже пользовались большим спросом у целиноградских поклонников Анны Герман.
Луиза приготовила скромный ужин с бутылкой хорошего вина, но Анна почти ни к чему не притрагивалась. Она будто оправдывалась:
– Я не пью вина не из ложного пуританства, но потому, что оно возбуждает аппетит, а его-то мне приходится постоянно держать в узде. Представьте себе, в какую бомбу я могла бы превратиться, отпусти я эту узду? Daut jeit oba nick (Но так не пойдёт). Может, у тебя найдётся молоко? Я не стесняюсь просить молока даже на торжественных приёмах. Это звучит странно, но я себе могу позволить это удовольствие.
И Рудольф любил молоко превыше всего…
Анна была в великолепном настроении и много шутила. Я со своей стороны сказал, что после её гастролей в Целинограде Луиза и я потеряем свои имена и будем только тётей и дядей Анны Герман, а не Луизой и Артуром Герман.
Когда гастроли Анны в Целинограде были окончены, газета «Фройндшафт» опубликовала мою статью.
* * *
После возвращения Анны в Варшаву мы переписывались с её матерью Ирмой, которая через год навестила нас в Целинограде. Ирма познакомилась с городом и тщательно готовилась к посещению местного театра. После Варшавы этот областной театр показался ей уж очень провинциальным, но на один или два спектакля она всё же сходила: в свои шестьдесят пять она всё ещё интересовалась литературой, музыкой и театром. Я подарил Ирме целый набор из пяти долгоиграющих пластинок с русскими народными песнями, романсами и оперными ариями в исполнении Шаляпина, которые Анна впоследствии неоднократно слушала.
В 1980 году я вышел на пенсию, и мы с семьёй вернулись в Караганду. Однажды я получил от Ирмы письмо. Она писала, что экономическое положение в Польше обострилось и что у них материальные трудности. Анна уже болела и не могла зарабатывать. Мы с женой собрали продовольственную посылку и побежали на почту, чтобы поскорее отправить её. Там нам дали длинный список запрещённых к пересылке товаров. В списке значились шоколад, конфеты, мясные продукты, то есть как раз самые ценные и питательные. Нам пришлось вынимать из фанерного ящичка один продукт за другим и слушать грубые замечания почтовых работников. В конце концов в ящике остались какие-то крупы и вермишель – позорище. Тогда мы попросили служащую разрешить оставить хоть несколько конфет «Мишка на Севере» карагандинской кондитерской фабрики для малолетнего Збышека, что нам и было дозволено.
Поздно ночью – было уже после двенадцати – зазвонил телефон. Это был звонок с почты. Очевидно, ночью ещё раз тщательно «проверяли» посылки, особенно те, что шли заграницу.
– Пожалуйста, извините, что нарушили ваш сон, – услышал я в трубке ангельский голосок, – почему вы не сказали, что посылка для матери Анны Герман? Мы все её так любим – я имею в виду Анну! Мы только сейчас вспомнили имя её матери. Пожалуйста, приходите хоть сейчас и кладите всё обратно в посылку, и мы её тут же оформим. Значит, вы и вправду её дядя, как мы давеча слышали? И кого тут только нет, в этой Караганде!
– Спасибо, отправьте посылку, какая она есть.
Позже Ирма писала, что посылку она получила, поблагодарила нас и заметила вскользь, что понятие «трудности» в Польше имеет несколько иное содержание, чем в Советском Союзе.
После этого Анна жила недолго. Мы получили телеграмму от Ирмы в пятницу, а похороны должны были состояться в начале следующей недели. Весть о смерти Анны Герман распространилась быстро через работников телеграфа. Я получил несколько звонков соболезнований. Ещё долго друзья мне звонили, чтобы я телевизор переключил на определённую программу, по которой как раз пела Анна.
Встреча в Целинограде с дядей и тетей – Артуром и Луизой Германами, 1974 год. Фото Давида Нойвирта
На похороны ни я, ни Луиза не смогли поехать: для наших «органов» срок выдачи виз был слишком мал.
* * *
О скромности Анны много сказано и написано. Скромность и воздержание во всём, в том числе в одежде и за столом. Кто-то из её начальства говорил ей, что она перед публикой ведёт себя слишком скромно, что это не к лицу современной эстрадной артистке.
Именно эта её особенность, эта скромность является производной её немецкого, вернее меннонитского, воспитания, и ни в коем случае не польского, католического. Как Анна сама неоднократно подчеркивала, она воспитывалась бабушкой – глубоко верующей меннониткой, что наложило отпечаток на её характер на всю жизнь.
Меннониты в своей повседневной жизни почти аскетичны. Они не потребляют вино, табак, у них запрещены танцы, как и светская служебная карьера, военная служба. Девушки, словно по древнерусскому «Домострою», подготавливаются исключительно к семейной жизни. Они учатся шить, латать, вязать, штопать, готовить, элементарным навыкам ухода за больными, то есть всему, что необходимо в семье.
Она стеснялась появляться перед публикой, стеснялась своего высокого роста и… своего голоса, который всё и всех отодвигал в тень и выделял её среди других людей. Со временем она преодолела некоторые из этих комплексов, действовавших как тормозные колодки для её таланта, но скромность, которую в ней так любили, осталась.
Ей не требовалось стимулирующих напитков. Сама музыка, песня были одновременно и предметом, и средством её вдохновения. По-женски мягкая, домашняя, добрая и кроткая – такой она осталась в моей памяти. Но какая душевная, моральная сила скрывалась за этой кажущейся мягкостью! Физическое возрождение после катастрофы в Италии, возвращение на эстраду, рождение сына, соединение обязанностей артистки, супруги, матери и дочери, муки болезни, мучившей Анну последние месяцы. Ни стонов, ни жалоб. Она всё ещё надеялась, что сможет вернуться на эстраду, хотя и знала страшное определение болезни.
Анна Герман нам не преподносила надуманных чувств. Её голос и она сама были самой чистой и высокой художественной и человеческой правдой, и поэтому её голос красив, и всё её творчество прекрасно.
Часть II. Из истории семьи Анны Герман по отцовской линии
Появление рода Германов в России
Это было в солнечное воскресное утро 23 мая 1819 года, когда 34-летний ткач, винодел и учитель Георг Фридрих Герман после проникновенной утренней молитвы со своей супругой Евой Розиной и пятью детьми поднялся на повозку, покрытую тентом, схватил вожжи и тронул лошадей оптимистическим «Но-ооо!». Витценхаузен со своими виноградниками севернее Людвигсбурга в прекрасной долине Некара скрылся за горизонтом. (Речь идёт о родовом гнезде фамилии Германов – Winzerhausen, небольшой деревне, расположенной недалеко от Ludwigsburg – немецкого города, расположенного в земле Баден-Вюртемберг. Neckar – протекающая в той местности река. – Прим. авт.).
Эмиграция вюртембергских швабов, к которым принадлежал и прапрадед Ойгена Германа (отца Анны Герман) Георг Фридрих Герман, была вызвана как материальными (неурожай, голод), так и религиозными причинами, причём последние были более вескими: лютеране-сепаратисты не были согласны с нововведениями в Литургии, в школьном деле и в текстах духовных песен. Они подозревали, что их собираются вернуть в лоно ненавистной католической церкви. В памяти народа всё ещё не сгладились ужасы Тридцатилетней войны (1618–1648 годы), которая была развязана по религиозным причинам.
Переселенцы дошли до речки Молочна на юге Украины, где были расквартированы в немецких колониях, основанных уже раньше. Через три года после их прибытия им наделили землю – по 60 десятин на хозяйство. Наши предки вместе с другими переселенцами основали колонию (село) Нейгофнунг (Neuhoffnung), состоявшую из пятидесяти хозяйств. Она находилась в долине реки Берды, на её восточном берегу, напротив казацкой станицы Новоспасская. Итак, семья Герман поселилась в Нейгофнунге, где до 1941 года находилось три двора этой фамилии. Село стоит и сегодня, но со времён войны носит наименование Ольгино (ныне это территория украинского Запорожья. – Прим. авт.).
Семьи были многодетны: Георг Фридрих, первый Герман в России, имел десять детей, его сын Вильгельм Фридрих столько же, наш дед Эдуард – двенадцать, и наш отец – девять.
Наш дед (прадед Анны Герман) Эдуард Герман, родившийся в 1852 году и потом выросший в Бердянске, был первым в нашей прямой родословной, который родился в России. Так выглядят факты, касающиеся предков Анны Герман с отцовской линии.
Эдуард Герман и Элеонора Янцен поженились, когда они материально уже были подготовлены к семейной жизни. Она приняла вероисповедание мужа и стала лютеранкой (была меннониткой). Муж и жена должны были ходить в один молельный дом.
Скоро для жителей Нейгофнунга земли стало не хватать, и в 1905 году Эдуард с семьёй покинул родное село и подался в Западную Сибирь, где десятина земли стоила пять рублей. Недалеко от Петропавловска Эдуард Герман основал свой хутор, который и сегодня, почти через сто лет, называют Германовкой (ныне это территория Северного Казахстана. – Прим. авт.). На этом хуторе дед сначала построил ветряную, потом мельницу с мотором, единственную в округе.
Родители Ойгена (Евгения) Германа
Семья Германов: в центре – Фридрих Герман и его жена Фрида, дети: Артур, Вильгельм, Луиза, Рудольф, Давид, Берта, Ольга, Евгений (отец Анны). Из личного архива Артура Германа
Наш отец имел голубые глаза, тёмные волосы, рост в два метра – в сажень по-тогдашнему – и уже этим самым отличался от своих коренастых, крепко сложенных братьев. Чтобы не уступать им в физической силе, он каждый день носил телёнка вокруг хутора. Телёнок тяжелел, и мускулы отца укреплялись. В остальном у него к крестьянскому труду не было пристрастия. Он был любознательным юношей и прочитал все книги, которые можно было найти у соседей. Нередко его заставали врасплох при чтении в каком-нибудь укромном месте: крестьянину не к лицу читать, он должен работать.
«Из него должен получиться пастор», – сказал однажды наш дед, и тем самым судьба сына и его будущей семьи была решена. Он привёз нашего будущего отца Фридриха в Мариуполь, где тот окончил Центральшуле (Центральную школу), что удавалось далеко не всем крестьянским детям.
А вот семья нашей матери Анны Баллах (в замужестве с Фридрихом Германом она стала Анной Герман. – Прим. авт.) происходила из Западной Пруссии. В Россию Баллахи переселились в 80-е годы XVII века, то есть с первым потоком меннонитов в Южную Украину. Они участвовали в основании колонии Йозефсталь (Josefstal, сейчас не существует. – Прим. авт.) недалеко от Запорожья в 1787 году. В 1904 году четверо братьев Баллахов с семьями переселились в Западную Сибирь, где нашли дешёвую и плодородную землю. Когда завертелись жернова мельницы Эдуарда Германа, Баллахи к ним стали приезжать, чтобы смолоть пшеницу или рожь. Потом они стали приглашать друг друга на воскресенья, и во время одного такого визита наш будущий отец познакомился с Анной, дочерью Вильгельма, которая была на три года его моложе. Она его пленила своим весёлым открытым нравом, а ещё больше своим красивым голосом и уж совсем не в последнюю очередь – своей великолепной толстой косой, достававшей до бёдер, на конце которой болтался игривый белый шёлковый бант.
Баллахи были очень музыкальны. Один из дядей, Вениамин, пятнадцать лет руководил сибирским хоровым объединением баптистских общин, устраивал хоровые праздники, в которых принимали участие многие хоры. Под влиянием своих зятьёв семья нашего отца приняла баптистское вероисповедание. Когда Фридрих и Анна (дедушка и бабушка Анны Герман) поженились, ему было 21, ей 18 лет.
В 1906 году отцу представилась возможность стать проповедником. С молодой женой и дочерью Бертой он поехал в Лодзь, в то время находившуюся в составе Российской Империи, и поступил в семинарию по подготовке баптистских проповедников. Там во время учёбы отца родился Вилли, а через полтора года последовал и Ойген. Через тридцать семь лет этот факт сыграет важную роль для Ирмы, матери Анны Герман, и её семьи: Ойген, он же Евгений Герман, родился в Лодзи, якобы в Польше, но на самом деле в государстве, которого в то время просто не существовало. Формально Ойген родился в Российской Империи.
Отец Анны Герман
Ойген. По-русски Евгений. А в семье Ойген (Eugen).
Евгений Герман, отец Анны
Мать наша умерла от тифа летом 1923 года. Старшие братья Вилли, Ойген и Давид, а также сестра Берта либо работали, либо ещё учились и редко появлялись дома. Вилли и Ойген выучились бухгалтерскому делу в Гальбштадте (Halbstadt, с 1915 года город Молочанск. – Прим. авт.), культурном и учебном центре меннонитов на Украине на реке Молочна, но призванием Ойгена была музыка. Двадцатилетним юношей он руководил общинным хором во Фридрихсфельде (Friedrichsfielde, ныне село Золотарёвка Ипатовского района Ставропольского края. – Прим. авт.) на Северном Кавказе, где отец был проповедником. Сам он имел чудесный голос, унаследованный от дядей Баллах и от матери. Он играл на скрипке, на фисгармонии, а позже и на фортепиано – сначала по цифровой системе, затем через самообразование и по нотам.
В 1929 году отец был арестован как священник и осуждён на пять лет лагерей. Через полтора года он умер в лагере близ Плесецка в Архангельской области.
Вилли и Давид (третий брат) нелегально перешли польскую границу и направились в Восточную Пруссию. Спасаясь от пограничного разъезда, оба брата пролежали некоторое время в пограничном рве, наполненном холодной дождевой водой. Давид заболел, и Вилли дотащил его до германской границы буквально на себе. Давид умер от менингита, Вилли похоронил его в Хайлигенбайле (ныне городок Маммоново, недалеко от Калининграда. – Прим. авт.)
В то время Ойген работал бухгалтером на фабрике-кухне одного угледобывающего комбината на Донбассе. Хора общины уже не было, жизнь становилась безрадостной, музыкальные способности Ойгена оказались невостребованными. Иногда он заходил в клуб комбината, слушал, что участники самодеятельности пели или играли. Это были не его песни, не его музыка. Советская действительность всё властнее проникала во все сферы жизни. Постепенно он был втянут в попойки начальства. Нередко он являлся домой подвыпившим, и его жена Альма, дочь того регента, у которого Ойген учился, с глубокой грустью видела, что муж от неё и от маленького сына всё больше отдаляется. Но она не знала, что он нужен этой компании ещё (и главным образом) для того, чтобы сводить дебет с кредитом. И он это делал, всё глубже залезая в государственный карман. Внезапная ревизия вскрыла значительную недостачу, и Ойген оказался перед неминуемым арестом. Придя домой, он, бледный и растерянный, собрал всё самое необходимое в портфель и сказал Альме, что должен немедленно уехать, но скоро вернётся. Больше она его никогда не видела.
Правонарушения, подобные тому, которое совершил Ойген, в то время наказывались двумя-тремя годами тюрьмы или лагерей. Но Ойген хорошо знал, что он не обычный растратчик: отец был арестован как враг народа (хотя это определение вошло в обиход несколько позже), два брата «предали социалистическую Родину», Вилли жил в фашистской Германии. Для него арест означал бы «высшую меру» – смертную казнь. Поэтому он решил найти тропинку через горные хребты Средней Азии.
До отрогов Тянь-Шаня в Узбекистане дорога была длинная и опасная. Если он находился в розыске, он в любой момент мог услышать роковые слова: «Предъявите документы», после чего его бы отвезли туда, откуда он приехал, но уже в наручниках и под охраной. До Узбекистана он добрался, но граница для него осталась недоступной. Однако он надежду не терял и решил устроиться на работу, чтобы получше изучить окрестности. Тут на грани отчаяния, в полном одиночестве, среди чужих людей он совсем случайно встретил молодую Ирму, с которой он мог говорить не только на родном немецком языке, но и по-голландски, то есть на Plattdeutsch (пляттдойч) – нижнегерманском диалекте, которым Ойген владел с детства. И какие дуэты они пели под аккомпанемент Ойгена на гитаре!
На этом месте я предоставляю слово самой Ирме, которая в письме ко мне от 7 декабря 1989 года пишет: «Мы с мамой жили в Чимионе под Ферганой на нефтепромысле. Я работала в школе. Однажды появился Евгений – он работал в конторе. Мы познакомились и „поженились“ (кавычки Ирмы. – Прим. авт.). Когда Киров был убит Сталиным, Женя страшно запаниковал. Поговаривают, будто разыскивают убийцу. Однажды местная телефонистка мне сказала: «Спрашивали вашего мужа». – «Зачем?» – «Так ведь Кирова убили!» – «Но что у моего мужа общего с этим делом?». Затем мы решили бежать в Ургенч. Там Женя работал в торговле, я – в школе».
Погибшие члены семьи Анны Герман по отцовской линии:
Фридрих Герман (отец Евгения, родной дед Анны Герман) – в 1929 году был арестован и осужден на 5 лет лагерей. Умер в лагере близ Плесецка 6 мая 1931 года.
Анна Герман (в девичестве Баллах) (мать Евгения, родная бабушка Анны Герман) – умерла от тифа в 1923 году.
Фрида Герман (вторая жена Фридриха) – репрессирована как жена священнослужителя.
Давид Герман (брат Евгения, родной дядя Анны Герман) – умер от менингита в первой половине 30-х годов. Похоронен на немецком кладбище в Хайлигенбайле (ныне город Маммоново Калининградской области).
Рудольф Герман (брат Евгения, родной дядя Анны Герман) – был арестован и скончался в лагере (ориентировочно в 1939 году).
Годы сталинских репрессий пережили:
Вильгельм Герман (брат Евгения, родной дядя Анны Герман) – в 30-е годы бежал в Германию. Умер и похоронен в Германии в 1991 году.
Артур Герман (брат Евгения, родной дядя Анны Герман) – в 1939–1946 годах находился в заключении в лагерях, в 50-е годы жил и работал в Караганде, Алма-Ате, в 70-е годы – в Целинограде, последние годы жизни провёл в Германии в городе Мешеде. Скончался в декабре 2011 года в немецком городе Виттенберг.
Луиза Герман (сестра Евгения, родная тётя Анны Герман) – была осуждена, в 70-е годы жила в Казахстане в Целинограде, последние годы жизни провела в Германии.
Берта Герман (сестра Евгения, родная тётя Анны Герман) – в советские годы жила в село Солнцевка в Сибири (Омская область, Исилькульский район), организовала там хор запрещённой общины Евангельских христиан-баптистов.
Ольга Герман (сестра Евгения, родная тётя Анны Герман) – в советские годы жила в Луговом (Казахстан).
Рудольф Герман (сын Евгения от жены Альмы Герман, сводный брат Анны Герман) – работал в школе № 33 Ленинского района города Павлодар (Казахстан), скончался в 1985 году.
Ирма Мартенс (Бернер), (Варшава) Воспоминания матери Анны Герман
30 января 2007 года в Варшаве в возрасте 97 лет ушла из жизни пани Ирма Мартенс. При жизни так и не осуществилась её мечта опубликовать собственную книгу воспоминаний, в которой она хотела рассказать о своих фамильных корнях, о судьбе своей семьи и о своей знаменитой дочери. Такая книга вышла только в 2014 году в Варшаве. Она включила в себя воспоминания пани Ирмы, фрагменты её дневниковых записей.
Ирма Мартенс, мама Анны
Судьбу этой женщины нельзя назвать лёгкой. Опубликованные воспоминания говорят сами за себя и не нуждаются в дополнительных комментариях. И хотя в эту книгу вошли лишь избранные фрагменты воспоминаний, касающиеся в основном детских лет Анны Герман, жизни её семьи в СССР, в каждой строке читаются судьбы десятков тысяч «нерусских» семей, российских немцев, живших на территории СССР в страшные предвоенные и военные годы. Этих людей называли «спецпереселенцами», тысячи из которых бесследно исчезли в сталинских лагерях, а многие погибли на работах в трудовой армии.
Судьба большинства родственников Анны Герман в СССР оказалась трагической. Детство будущей великой певицы было наполнено горем, скитаниями, голодом, холодом и расставаниями с близкими людьми… Воспоминания матери Анны Герман – это воспоминания самого близкого и родного Анне человека. И это единственный источник, откуда мы можем почерпнуть историю детства великой певицы.
Эти воспоминания не только отражают саму эпоху, но и позволяют читателю проникнуться духом семьи Анны Герман, атмосферой, в которой она воспитывалась. Доброта, честность, скромность, духовность – качества, о которых говорят почти все герои этой книги – имеют свои корни. И эти корни – в семье Анны.
Мать Анны Герман происходила из голландского рода из Фризии, появившегося в царской России в середине XIX века. Предки Анны Герман по материнской линии – голландские меннониты, последователи религиозного течения, основателем которого был католический монах Менно Сименс (1496–1561 годы). Меннониты, оказавшиеся в России, образовали колонии на Днепре, на Дону, на Волге, в Сибири, на Кубани, в Средней Азии. Особенно благоволила к меннонитам царица Екатерина II, давшая им многие привилегии.
Ирма Мартенс родилась 15 ноября 1909 года в основанной меннонитскими переселенцами колонии Великокняжеское (на Кубани), в семье Давида и Анны Мартенс. В 1928–1929 годах Ирма работала учительницей в меннонитской деревне Редкая Дубрава в Сибири, в 1929–1933 годах училась в Одесском государственном педагогическом институте на отделении немецкой филологии литературного факультета, получив официальное право работать преподавателем немецкого языка и литературы в средней школе. В 1933–1934 годы Ирма работала в немецкой школе посёлка Цебриково (Одесская область).
В 1934 году в жизни семьи Ирмы наступили чёрные времена. Тому, что тогда творилось в СССР, трудно дать оценку. Спасаясь от преследования советской власти, лишившись возможности проживать в родном селе, Ирма вместе с матерью и младшей сестрой Тертой спаслась бегством в Среднюю Азию. В этом же году в узбекском селении Чимион она познакомилась с немцем Евгением Германом (Eugen Hermann). Боясь преследований и репрессий, Ирма и Евгений уехали в город Ургенч, почти на границу Узбекистана и Туркменистана, где она устроилась работать в среднюю школу им. Н. К. Крупской, а он – бухгалтером на хлебозавод…
Далее предоставляем слово самой Ирме…
И. И.
* * *
«Я пишу о своей семье, об Ане, о нашей жизни. Пишу не для славы, таких историй уже рассказано немало. Время было страшное, о нём сейчас могу сказать так: это был государственный террор против народов, населявших Россию».
«Воспоминания мои отнюдь не радостные, а если и есть в них радость, то её блеск настолько слаб, будто это солнечные лучи, закрытые тяжёлыми тучами или окутанные мглой».
Из дневника Ирмы
Отец Анны
Данный текст является ознакомительным фрагментом.