II

II

Экзистенциальная тревога жителей Вествуда не просто мучительная или глубокая…

Стив Николаидес, продюсер фильма «Несколько хороших парней» («А Few Good Men»)

В Вествуде, где мир наполнен солнечным светом и пальмами Хокни, а брентвудские дети ездят в близлежащий кампус UCLA[5] на кабриолетах «фольксваген», Энтони Хопкинс завершил свой пятнадцатилетний алкогольный марафон, услышав на улице голос Бога. Произошло это 29 декабря 1975 года, за два дня до его 38-летия, это было время тяжелого карьерного роста. Он находился в запое уже несколько дней (в какой-то момент он проснулся в Финиксе, штат Аризона, в мотеле, где на крыльце припечаталась чья-то запекшаяся кровь, не понимая, как он там очутился), и, когда покидал энный по счету модный бар, по его словам, он отчетливо услышал «голос свыше», который как бы на ухо ему сказал: «Все, закончено. Пора начать жить».

В 1988 году в религиозной телепрограмме Эрика Робсона он скажет, что «это был переломный момент». Святость пережитого даровала ему моментальное «чувство приобщенности», которое всю жизнь от него ускользало: несмотря на детство, изобилующее родительской любовью, врожденные музыкальные способности, стипендии, серебряную медаль RADA, разноплановые и широко известные ведущие театральные постановки, дружбу и уважение некоторых из величайших актеров современности (Кэтрин Хепбёрн, Лоуренс Оливье, Питер О’Тул), благополучие в кинематографе, достижение его важнейшей цели перебраться жить в Америку, женитьбу и отцовство. Вскоре после такого «усмиряющего события» он присоединился к Обществу анонимных алкоголиков и с тех пор не прикасался к спиртному.

Заманчиво согласиться с вышенаписанной цитатой голливудского жителя Стива Николаидеса и объяснить путь Хопкинса к прозрению, длиною в полжизни, как угасание тщеславия актера. Сам Хопкинс во многих своих интервью немало постарался, чтобы подпитать подобное умозаключение. С самого начала, по его словам, он жаждал Голливуда и грандиозной славы. Наивысшей, не меньше. Как и другим, стремившимся к сему Олимпу, ему поначалу пришлось заплатить немалую цену. Дэвид Скейс, который даровал актеру его первый важный театральный прорыв, не сомневается, что именно этот безумный, азартный запал вел его с самого первого шага. Когда Хопкинс познакомился со Скейсом – бывшим в то время художественным руководителем театра «Театральная библиотека» («Library Theatre») в Манчестере, – ему тогда было 22 года, он только вернулся из армии и страдал патологической застенчивостью. Тем не менее Скейс обратил внимание на «молодого человека с ясным чувством направления… не было никаких „если“. Он хотел достичь высот, и я ему помог, где смог, хотя он и не всегда меня слушал. Одно остается несомненным: он бы сделал все что угодно, чтобы добиться успеха». Клайву Перри, художественному руководителю театра «Феникс» («Phoenix Theatre») в Лестере, Хопкинс достался после RADA, и он обнаружил в нем «ярко выраженный талант и страстное стремление поверх того, что мог бы предложить ему репертуарный театр».

Кочевая дружба в театре понесла первые потери, но оставила свой след. Фактически первые отношения, за которые с жадностью хватался одинокий юноша, отчаявшийся понять артистическое бормотание внутри себя, расшатали ему нервы и в значительной степени поспособствовали приходу последующих горестей. Твердо нацеленный на карьерный рост, он вдруг стал сжигать вдвое больше энергии, убегая от себя и своего прошлого. Открылась бездна растерянности: он наслаждался духом товарищества в академии, но при этом пресекал на корню любую дружбу, как только она начинала зарождаться. Спустя четверть века наглядное подтверждение утрат было налицо, когда в интервью Тони Кроли он сказал: «Я всегда удивляюсь, когда встречаю кого-то из академии (RADA). Они по-прежнему видятся с друзьями тех лет, не ради дружбы, а чтобы быть ближе к своим корням. А мне вот вообще не нравится окружение актеров».

«Казалось, тогда он дико спешил, – говорит актриса Джин Бот, одна из многих женщин в «Ливерпульском театре» («Liverpool Playhouse»), кто его боготворил, – и чувствовал себя не в своей шкуре». После недолгой разминки на провинциальной сцене он вскоре снискал себе приглашение в Национальный театр, под руководством Оливье. Однако венценосная честь театра едва ли его впечатлила. За сезон он перессорился почти со всеми «звездами», то и дело оспаривал режиссуру постановки, провоцируя конфликты. Спустя пять лет после RADA он оказался на экране в паре с Кэтрин Хепбёрн; потом окунулся в Бродвей, а после взбежал на вершину Голливуда. За время съемок первых нескольких фильмов брак актера дает трещину, которая приводит к разводу и разлуке с дочерью Эбигейл – период ярости, который Хопкинс отказывается обсуждать. Ларри Гробел – автор многочисленных интервью со знаменитостями – провел с актером в общей сложности 30 часов в задушевных беседах для журнала «Playboy» – в 1992 и 1993 годах. Но первоначальной откровенности хватило ненадолго:

«Он пришел в офис „Playboy“, в Лос-Анджелесе, вместе со своим другом и публицистом Бобом Палмером, и мы начали. Там мы проработали четыре часа, затем продолжили в отеле „Miramar“. Теперь это „Fairmont Miramar“ – его любимое место, когда он бывает проездом в Лос-Анджелесе. Хопкинс оказался очень дружелюбным: беседовал непринужденно, интересовался мной и моей жизнью. Выводы об актерстве он сделал незамысловатые, и они прозвучали немного утомленно: „Все как-то запуталось, я уже не понимаю, где игра“. Потом на миг я коснулся темы дочери и неудачного первого брака – взмах руки и: „Нет, нет, нет, об этом не будем!“ Тема не подлежала обсуждению: „Прошлое останется в прошлом, хорошо?“ Слегка воинственный настрой. Но у меня сложилось впечатление, что в этом и есть ключ к разгадке его личности: в неудачном браке, в дочери. Но это ключ, который он не особо хочет поворачивать. В любом случае – не публично».

Энтони Хопкинс, «испорченный ребенок из Тайбака», по словам соседа в Маргаме, всячески старался сохранить душевное равновесие и здравый рассудок. Подобно другим известным актерам-пьяницам его поколения, эволюция Хопкинса – умопомрачительна, полна коренных изменений, амплитуда которых отражает все его безрассудство. То у него актерство – это «только набор хитрых приемов», то – интеллектуальное, витиеватое изложение мысли; то Шекспир – вершина всего, а потом он же – абсолютно пустая трата времени. Иногда Хопкинсу плевать, будут ли помнить его следующие поколения, а потом вдруг он хочет существовать долго-долго, как Оливье или Гилгуд. Все эти метания проходили для него болезненно. В конце 60-х он впервые посетил психотерапевта. И пожалел об этом. «Прием обошелся в 20 фунтов за полчаса. Пустая трата времени и денег. Я забрел в бар и пил несколько дней». Затем последовал неистовый поиск ответов в литературе: Юнг, Фрейд, Гурджиев… Ничего не помогало. Пики переживаний сменялись необъяснимыми приступами апатии. Передышки не было.

После трудного первого брака последовал второй брак, с Дженни Линтон – секретарем продюсера фильма «Когда пробьет восемь склянок» («When Eight Bells Toll»). Брак не дал готовых ответов, но выдержал много хрупких, душевно травматичных лет, которые их общий друг сравнил с «бесконечным эмоциональным торнадо». 1975-й – расцвет сил Хопкинса – самое тяжелое время. Этот год он едва помнит, несмотря на печать успеха в театре и кино. Тогда Дженни носилась с ним повсюду, так как он редко бывал трезвым. Он курил травку, уходил в запой и часто даже не знал, какой был день недели. Многие считали, что он переплюнет Ричарда Бёртона и раньше него сляжет в могилу[6].

Он становится многословным, говоря о потенциальной угрозе его жизни, и весело признается в белой горячке, но обходит молчанием ее причину. Тот факт, что битва не закончена и абсолютное равновесие осталось за пределами его досягаемости, он предпочитает не обсуждать. Дурные дни остались в прошлом. Он может вздохнуть спокойно. И насколько он вырос в эмоциональной стабильности, Энтони и близкие ему люди хранят об этом молчание. «Он всегда был замкнутым, – говорит Дэвид Скейс. – Сложно сказать, что значит для него дружба». Сегодня, как и прежде, Хопкинс признает «только двух или трех» близких друзей. Долгое время Дженни, его прагматическое альтер эго, была ему самым близким человеком. Остается таковой и теперь, но сейчас ее потеснила Стелла Аррояве – третья жена. Другие его верные друзья – это агент «ICM»[7] Эд Лимато и Рик Нисита из «САА»[8], которые способствовали развитию его зрелой карьеры. Секреты, которые они приоткрывают, на сегодняшний день охватывают семейный коттедж на склоне мыса Поинт-Дьюм в Малибу, элегантный четырехэтажный дом в Александер Плейс (Лондон), где до сих пор живет Дженни, и различные дорогостоящие отели по всему миру, которые удовлетворяют его неугасимую страсть к перемене мест.

Сейчас Хопкинс в основном говорит о работе в целях продвижения фильмов, общается со Стеллой или Риком Ниситой, никогда при этом не предаваясь откровениям, также как в случае с Ларри Гробелем, – живо обсуждая все подряд, кроме истинного наполнения своей жизни.

Все эти многочисленные интервью – словно дымовая завеса, за которой скрывается реальный Энтони Хопкинс. Оторвавшись от темного прошлого, он стал таблоидным персонажем под названием Ганнибал-каннибал – развлечение, которого так жаждет мир. Эта забава устраивает Хопкинса, потому что она доведена до абсурда. Она подарила ему звезду на голливудской «Аллее славы» и приглашает весь мир топтать ее долгие годы. А это отвлекает наше внимание от него самого.

Дело в том, что Энтони Хопкинс до сих пор робко и скрытно пробирается по теням своего прошлого. Он мысленно возвращается к нему для размышлений, для вдохновения, но после сбегает в парк, к холмам Малибу или горам его детства в Уэльсе, или к диким просторам Невады и Монтаны. После пережитого в Вествуде, по его словам, он нашел утешение в девственной природе. «Я уходил к горам в окрестностях Лос-Анджелеса или ехал через калифорнийскую пустыню в Бейкерсфилд…» Гранд-Каньон стал для него постоянным убежищем, напоминающим ему бескрайнюю, непокорную географию его детства в Уэльсе.

В 1990 году Хопкинс написал предисловие к книге об алкоголизме[9]. Многие, кто его знают, говорят, что он максимально близко подошел к тому, чтобы обнажить свои детские раны и приоткрыть душу непревзойденного актера. Он написал:

«Хотя я был единственным ребенком и рос в обычной семье, с самых ранних дней я ощущал невыносимую тревогу, что я буду лишен чего-то, что по праву принадлежит мне. Чего именно, я не мог понять, но этот страх стал движущей силой моей жизни на протяжении последующих 30-ти лет… И когда пришел профессиональный успех, я жил в страхе, что кто-то станет успешнее меня. Все время я жил, озираясь по сторонам. Сейчас, глядя назад, все это может показаться смешным и жалким, но тогда я чувствовал себя так, словно я в аду. Его Величество чудовищный ребенок теперь безраздельно властвовал надо мной, размахивая своей погремушкой и стуча ложкой, требуя еще большего вознаграждения и, в свою очередь, больше алкоголя, чтобы затушить лихорадку… Я был как белка в колесе, которая гонится за своим хвостом».

В гонке с самим собой, со всеми сбивающими с толку тайнами его прошлого и Голливуда, Энтони Хопкинс нашел свое будущее, но чуть не потерял свою жизнь. Эта книга расскажет о его борьбе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.