17
17
После свадьбе вернулись домой. Марфа последня время ходила беременна. И приезжают ко мне в гости сестра Евдокея, сестра Степанида и брат Григорий. Мале?нькя пожили, за Степанидой забегал Василий Иванович Берестов, стал сватать. Родители пошли против, что у ей дочь и она убегала из дому. Но Василий был косоглазый и нихто за него не шёл, поетому он её посватал. Но она знала, что родители против, и говорила: «Ежлив родители против, я так не могу», он ей говорил: «Я на родителяв не посмотрю», но она не захотела.
Евдокея стала мне говорить:
– Данила, как ты думаешь дальше жить? Совсем обалдел: дом весь разбросанный, везде вонета?[74], сам коров доишь, варишь, пелёнки стираешь, а она от матери не вылазит, весь народ хохочут над тобой: «Данила баба!»
Григорий спрашивает:
– Рыба-то есть в Уругвае?
– Конечно, много.
– А что молчишь? Поехали!
Ну, собрались, поехали, поставили сети, утром поймали всякой-разной рыбы, Григорий ликовал. Ну, и рыбалка заманчива, мы тремя сетками поймали боле сто килограмм.
Приезжаем домой, Марфа с тёщай поднялись на меня и срамили как могли: лентяй, бродяга и всяко-разно. Григорий, Евдокея, Степанида ахнули, моя чаша переполнилась, и я решил уйти из дому. Я не любил конфликты и не люблю. Григорий, Евдокея, Степанида давали разные советы, но я никого не слушал. Вечером я собрался уходить и сказал Марфе:
– Я ухожу из дому.
– Ха-ха, уматывай, кому ты нужон!
Ну ладно, собираю свой чумодан, сердце разрывается, деток жалко, но надо решать, хватит так жить. Деняг не было, пошёл к дядя Федосу, занял сто долларов. Пришёл домой, говорю Григорию:
– Я уезжаю в Бразилию.
– А мне что здесь делать без тебя? И я поеду с тобой.
– Ну, смотри сам.
Утро рано стаю и говорю Марфе:
– Ну, Марфа, прости за всё.
Она остолбенела и не верит своим глазам, что действительно ето правды.
– А дети?
– Надо было думать об етим раньше, а теперь уже поздно. – Подошёл со слезами к сыну, поцеловал и ушёл. Как ето было трудно сделать, но надо было так поступить.
Приезжаем в город, переходим границу на аргентинскую сторону и берём билеты до парагвайской границы, город Поса?дас, с Посадас переходим границу в город Енкарнасьон, с Енкарнасьёна в Асунсьон, столица Парагвая, и снова на границу до Бразилии Понта-Пора. Приезжаем к дядя Ефрему Анфилофьеву и тётке Агафье, ничего им не рассказываем. Побыли у них два дня и тронулись дальше. Приезжаем в Маракажу, заезжаем к тётке Фетинье Бодуновой. Я ей всё рассказал со слезами, и она подтвердила:
– Да, с твоёй тёщай едва ли хто уживётся, знам мы её отлично. А тесть что?
– Тесть то ли не знат, то ли всё заодно.
– Я не думаю, всего боле не знат. И что думаешь делать?
– Сам не знаю. Обидно, детей жалко, и саму её не могу понять, что она хочет выгадать, так жить.
На другой день сходил к Анисиму Кузьмину просить работы. Он уже в ето время сеял до тысяча гектар рису и бобы с?явы и славился как добрый. У него жена Фетинья Фёдоровна, один сын Симеон. Попросил работы, он не отказал. Мы с нём уже были знакомы, и он предложил работу в Мато-Гроссо, от деревни Масапе тысяча кил?метров, на реке Кулуе?не, что стекает в Амазонку: там у него четыре тысячи гектар земли, всё жунгля, и надо её валить и жечь. Зарплату дал ничего, хорошу, тридцать тысяч крузейров в месяц. Поразмыслил, вообче искал уединение, чтобы поразмыслить, как поступить с Марфой, согласился, и через три дня отправились в путь. Григорий не захотел отставать, и поехали вместе.
В дороге были двоя суток, в последним населённым пункте Гарапу заправились, снабдились и тронулись вовнутрь жунгли. Всё лес, дорога плохая, восемьдесят километров едва за шесть часов добрались. Там жили две семьи старообрядцев – Панфил Пятков и Сидор Баянов, оне работали Ивановым, Сидору Фёдоровичу, нашим старым знакомым с Китаю. Оне купили двенадцать тысяч гектар земли; той всёй земли двадцать тысяч гектар, четыре тысячи гектар купил Поликарп Ревтов.
Устроились на хорошай речушке, от Панфила за четыре километра, построили себе балагушку и стали пилить лес. Речушка угодила све?тла и рыбна, мы прикормили рыбу и, когда надо, ловили. Интересно, каки? попугаи, разносветны арары, пирикиты, туканы, всяки-разны макаки, дики свиньи и онсы – леопарды. Хорошо, что Симеон Анисимович оставил нам винтовку, а то, бывало, возле самого табора как заорёт! Было страшно, но потом привыкли и ходили на охоту. В праздники ездили на реку Кулуене, рыбачить и купаться, с Панфилом или с Баяновыми. Интересно рыбачить: любую наживу толькя брось, пиранья тут как тут, за час – полтора мешка; под вечер клёв меняется, пиранья уходит, подходит крупная рыба – пинта?ду, суруби?, фильёте, жау?, пирипута?нга, пирара?ра, корви?на, пия?ва, кури?мба, много крокодилов. Вечером трудно поймать рыбу, большинство берётся крупная, с рук срывает леску и утаскивает, а нет – оторвёт. Всяко пробовали. Бывало, привяжешь к леси?не[75], и толькя сошшалка?т[76] и порвёт, но всё-таки доуми?лись. Выберешь хорошу яму, берёшь леску один миллиметр, удочкю пятнадцать сантиметров и грузило полкилограмма, снабжаешь сэлую рыбу один килограмм, спускаешь в яму, привязываешь к лесинке за верхушку, чтобы пружинило, и оставляешь на ночь. Ну, бросишь таких наживов шесть-семь, утром одна или ни одна, но уже ето на удивление. Бывало, ловили первый раз: жау? на 81 килограмм 600, потом жау? на 67 100, потом фильёте на 106, потом суруби? на 53 300, потом суруби? на 40 900. Ета рыба очень вку?сна, но жи?рна, как только переба?чишь[77], так понос – не раз приходилось бегать по лесу, удобрять землю рыбой. Что мы с ней не делали! Солили, сушили, коптили, мариновали.
Наша работа подавалась медленно, ето как капля в море: сколь ни пилишь, кажется, всё на месте. Становилось скучно, и семья на уме.
Одиножды приезжает дядя Сидор Фёдорович Иванов к Панфилу, с нём сын Иван Сидорович, зять Кирил Иванович Ревтов и Иванов рабочий Евгений Иванович Кузьмин; познакомились. Слыхали от родителей про Фёдора Иванова, а ето их сын Сидор. Он спросил, хто мы, мы рассказали. Он:
– О, старыя приятели, с вашей мамой мы вместе росли, и с тятяй знакомы. Ну, как хорошо, что Бог привёл стретиться с детками.
Он мне очень понравился: мягкий, вежливый, ласковый, худого слова не услышишь. Оне привезли своёго топографа-бразильянина и попросили нас, чтобы мы помогли топографу пробить границу ихней земли. И мы вчетверым: мы с братом, Евгений Иванович Кузьмин и топограф – за месяц пробили просеку пограничну. Когда пробили просеку, Панфил сообчил Ивану Сидоровичу, он приезжает за рабочими, приглашает нас на рыбалку, лучить на лодке с рефлектором ночью. Ой, заманчива рыбалка! Приезжаем на реку, вечером на берегу поужнали, по несколькя рюмок кашасы[78] выпили и отправились лучить острогами.
С Евгением Ивановичем за месяц сдружились, и он знал мою историю семейну и видел, что я всегда угрюм. Тайно попросил у Ивана Сидоровича бутылку кашасы, сяли на лодку, меня посадили за руль и дали мне рефлектор. Впереде? Иван Сидорович с Панфилом, позади брат Григорий, возле меня Евгений Иванович. Рыбу лучили на мелким месте на песках, её я?тно[79] видно, выбирай, каку? надо и какой сорт хошь. Правды, шибко крупных не было, но до пяти килограмм попадались. Незаметно часы шли, все в удовольствии, а Евгений незаметно налиёт кашасы да угошает меня. Я, бывало, возразишь, а он пальцем знак: молчи. Сам себе поменьше, а мне побольше. Ето всё шло хорошо, но меня стало одолевать, и я стал ошибаться: где недосветишь, где пересветишь; впереде стали кричать. Евгений взял у меня рефлектор и стал светить. Потом я стал ошибаться и за рулём: мне скажут вправо – я влево, а скажут влево – я вправо.
– Что такоя, что с тобой?
Когда разобрались – я пьяным-пьянёхонькяй, на меня брат налетел драться, Панфил разматерился, Евгений говорит:
– Ей, друзья, он не виноват, виноват я, я его напоил, я вижу его проблемы, и мне его жалко.
Иван Сидорович узнал и расхохотался:
– Ну, ребята, что вы, судьбы всякия бывают, и надо к ним применяться.
Доехали до табора, меня увели в машину, и я больше ничего не помню. Утром все смеются, Иван Сидорович:
– Что, Данила, налить кашасы? – И все га-га-га, а тут даже духу не надо.
На второй день мы их проводили. Евгений – ето сын т?го солдата, который служил у японсов в тиокай и ходил с бородой. А Евгения Ивановича прозвище было Дед Мороз, потому что у него борода гу?ста, ру?са, пошти бе?ла; прозвали его харбинсы.
Остались мы одне с братом продолжать пилить лес. Вскоре приехал хозяин Анисим Кузьмин, мы уже прожили четыре месяца. За ето время всё передумал и решил забирать семью и уезжать из Уругвая. А Марфа не поедет, то пусть даёт разводну? и детей; второму дитю должно быть три месяца.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.