X

X

Мои визиты к Федору Антоновичу случаются все реже. Девочки Нароковы не живут там больше: их шалый папаша из-за чего-то не поладил с Федором Антоновичем, стал страховаться в обществе «Саламандра» и дочерей перевел на другую квартиру.

Вот оно, знакомое крылечко с вывеской «Агентство страхового общества „Россия“. Сколько раз я поднимался по нему за последние годы! И на этот раз у меня под мышкой „серьезная“ книжка, которую Федор Антонович давал мне „штудировать“.

– Прочитал? – говорит он строго.

– Осилил половину.

– Ну и что же?

– Скучновато, Федор Антонович.

– «Скучновато»! – сердится он. – Конечно, для тебя интересней:

В перила вперила

Свой взор Неонила,

Мандрилла же рыла песок!

Это он цитирует популярную в то время пародию А. Измайлова на стихи Бальмонта. Я ему неосторожно признался в своем увлечении книгой Бальмонта «Будем как солнце», которую достал в клубной библиотеке, и он не упускает каждый раз случая поязвить меня за тяготение к «декадентам».

Чтобы перевести разговор на другое, я спрашиваю об Агафоне.

– Что ж Агафон? – говорит он ворчливо. – Я за него спокоен. Агафон звезд с неба не хватает, но надеюсь, что честный работник на ниве народной из него выйдет. Ну, а ты как процветаешь?

Я процветаю плохо. Я вступил уже в тот тяжелый период мальчишеской жизни, когда грубеет и ломается голос, начинают расти усы, кожа на лице становится сальной, на самых неподходящих местах выскакивают глупые прыщи и молодой человек делается неловким и застенчивым.

Я отвечаю мрачно и неуклюже:

– От юности моея мнози борют мя страсти…

Он смотрит на меня пристально и, как мне кажется, насмешливо:

– Ну что ж,

Дай страсти, Киприда, дай больше мне страсти,

Восторгов и жара в крови,

Всего ж не предай одуряющей власти

Больной и безумной любви.

Это из Щербины. Поэт небольшой, а все же не твоему свистуну-Бальмонту чета.

Я мучительно краснею. Мне кажется, что намек «на одуряющую власть» обращен прямо в мою сторону.

– Федор Антонович, можно книжки сменять?

В дверях мальчик лет двенадцати с теми самыми книжками в руках, которые когда-то и я брал здесь.

– Разденься, Миша, проходи, я сейчас освобожусь, – говорит Федор Антонович ласково, как. бывало, со мной разговаривал. «Освобожусь» – значит, «уходи, Николай, не мешай разговору». Мне горько. Совсем рассохлась наша дружба. Я прощаюсь и ухожу. Но и то сказать: не век же ему со мной нянчиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.