КАК СТАТЬ МИЛЛИАРДЕРОМ (сугубо для деловых людей, желающих разбогатеть)

КАК СТАТЬ МИЛЛИАРДЕРОМ

(сугубо для деловых людей, желающих разбогатеть)

Если бы я знала, что это будет мое последнее свидание с Владимиром Алексеевичем! Если бы я прислушалась и поверила меланхоличным советам здешних тружеников! А они ведь мне говорили:

— Брынцалов — это непредсказуемо… захотел… не захотел… как настроение… как жена обошлась с ним в текущую ночь…

Сознаюсь, последняя фраза в столь великосветском духе — мое личное творчество, ибо в реальности мысль звучала весьма терпко…

Итак, все как обычно, с утра сидим с Владимиром Алексеевичем через изысканно-раззолоченный стол и ведем беседу, и я еще не знаю, что она — последняя. Так как договорились, если помните встретиться раз десять-пятнадцать. Из той беседы, которая была очень короткой, приведу такие вопросы-ответы:

— На ваш взгляд, историю делают народ или личность?

— Личности должны навязать свою волю народу. Если личность нормальная, она навяжет волю и ведет в правильном направлении народ. А личность слабая будет навязывать свою волю, и в конечном итоге что будет? Сравните Ельцина со Сталиным. Вот Чечня. За три дня депортация народов была произведена. Жестоко поступил Сталин? Жестоко. Погибло там… ну, тысяча, пятьсот человек. Не знаю, сколько погибло. Сколько погибло чеченцев при депортации?

— Говорят, никого.

— Нет, не солдат, а чеченцев. Ну, я имею в виду — в пути там или от болезней… Ну, может, две-три тысячи. Даже меньше, наверное. А взять теперь — девяносто тысяч положили, русских солдат девяносто тысяч, не считая чеченцев. Так кто лучше — демократ Ельцин или диктатор Сталин? Конечно, Сталин! Нет никакого сомнения. Сталин… репрессии… А сейчас как понять? Бизнесмен заходит в подъезд, он даже не знает, кто его убивает там. Его убили спокойно люди в масках и ушли. Так же, нет, а? И каждый день! А там кучку негодяев расстреляли, которые здесь навели шорох, Сталин расстрелял, так вот, надо посмотреть, кто лучше и кто хуже. Клинтон, возьми, вот Клинтон. Демократ, да? А он берет, без всякого этого государство иностранное бомбардирует, Ирак. Бандит он чистой воды! По всем законам, по жизни он бандит, так же, нет? Вот жена с мужем дерется. В доме шум, гам. Имею ли я право в этот дом прийти, я, человек со стороны, защищать жену? Не имею права, для этого нужна милиция. Есть у нас Организация Объединенных Наций? Вот Организация Объединенных Наций и должна принимать решения какие-то определенные, а не Клинтон. Коммунизм, понимаешь, неплохая идея, в принципе.

— Как идея — конечно.

— И ее можно осуществить. Она будет, она будет. Ну, если взять Саудовскую Аравию. Почему там, допустим, нормальные отношения между народом и верхами? Не только дело в строгости. Шариат, конечно, свою роль играет. Но средний уровень жизни народа… Нет такого вопиющего, чтобы народ был голодный. Там, когда ребенок родился — двадцать тысяч долларов на книжку кладут ему сразу! Разные есть вещи, которые открыты для народа. Капитализм, который за рубежом… В чистом виде его нету. Есть капиталистический способ производства, а социалистический способ существования. А у нас… у нас…

— Что у нас?

— У нас был государственный капитализм в жесточайшей форме. Который во времена Брежнева шел в сторону либерализации, школы строили, обращали внимание… Ну, Брежнев тоже пересидел, семь лет пересидел, старый, а старый человек не может быть вождем. Он не может генерировать новые идеи, думать сам. На самообучение не способен. Я уже чувствую это по себе. Вот я не готов был, допустим, провинциал, нет подготовки такой, настоящей, допустим, в данном бизнесе. Я преуспеваю, опережаю других, потому что просто дураки они. А прорыва не могу осуществить по той причине, что у меня не хватает достаточных знаний, подготовки, работоспособности, наконец. А еще государство такое. Что бы оно ни делало, все делает против меня. И я могу годами, десятилетиями бороться против него. Это невыносимо, невозможно. Войны даже заканчиваются. Помните, война была, между Красной и Белой Розой, изнуряла Англию, у нас — Великая Отечественная, она изнурила нас, Афганистан, Чечня… Так и меня — война с государством. Налоги высокие, покупателя не создаем, рубль ничего не стоит, далее и далее. Границы открыты… Эхма, иметь бы денег тьма, купил бы деревеньку — и жил бы помаленьку…

— Некоторые политики говорят: «Плевал я на народ, это быдло». И вот эта избирательная кампания показала, что захотели вот Ельцина, больного старика, выставить этаким Шварценеггером, собрали свою команду, огромные деньги вложили и слепили нужный образ. И народ поверил, побежал голосовать. Значит, действительно, народ — быдло? Или как?

— Это манипуляции…

— Или русский народ, как говорят, очень терпеливый? Если терпит, значит, он быдло? И всякое правительство достойно своего народа, а всякий народ достоин своего правительства?

— Как вам сказать? Наш народ неорганизован, практически несведущ до конца, хотя нормальные, трудолюбивые люди, нормальная нация, хорошая, добрая. Наш менталитет сформирован веками. А манипуляция общественным мнением шла испокон веков. Мы же приняли идеологию странную, неагрессивная идеология наша, наша идеология христианская неагрессивная. Она всепрощенческая — тебя ударят, ты подставь правую щеку… Церковь роль играла. Коммунисты издевались над церковью. А чтобы церковь подняла жопу, сказала, что мы против государства пойдем? Нет, такого не было. Вот это все дело придется нам вытравлять. Нам нужно будет подумать о том, чтобы народ все-таки организовать, иначе… Или диктатура будет, или что-то. Ну, давай не буду свой народ разбирать. Возьмем, например, Чили. Там такое же, скажем, в скобочках взять, «быдло». Напели им песни социалистические, они — за Сальвадора Альенде, в се парализовали, экономику развалили. Пришел Пиночет, как говорится, назад погнал все это дело. Народ… Такого нету понятия, пока этот народ не сорганизован в профсоюз, в партийное движение, и сверху лидер стоит. Просто государство не может быть народом, не может, должна быть организация. А если разобраться, что такое государство? Государство — способ управления одних народом, определенной группой людей. Так же, нет? Сорганизована команда, которая конституцию делает, суетится. Скажем — вот в этих рамках, ребята, народ, вы будете жить, и ни больше ни меньше.

— А способен наш народ на бунт?

— Способен. А что эти бунты дают? Бунт любой — это негативно. Никогда положительного не давал. Ничего положительного не давал. Он только учит элиту правящую, чтобы не дать ему взбунтоваться, способом подавления. Поэтому фетишировать, что вот народ, туда-сюда — это мура. Нам народ нужно вести за собой. Историю делают пассионарии, поэтому роль личности в истории незаменима. Будет личность, будет партийная организация — будет народ. Ну а великое государство у нас по одной простой причине: была великая коммунистическая партия. Может быть, она неправильно поступала, но была у нас организация, которая ломала ребра Америке, всем. Нет партии, нет личности — вот тебе народ, срань болотная. Что, не так? Ну, что дальше, чем гордиться? Чем гордиться мы должны? Грязными улицами? Ну, в космос запустили, так это было вчера, но по пять, а сегодня по три, помните? Чего гордиться? Я понимаю, сейчас организован народ в Америке, в рамках демократической республиканской партии организованный народ. А если взять даже одну нашу личность — она сильнее американской. Взять нашего пацана — он его, американского, просто поломает, любой московский школьник. В любом плане поломает.

— За счет чего?

— А он смышленее, смекалистей… А государство у нас сумасшедшее, которое не ориентировано на людей, оно ориентировано на себя. Раньше государство понималось как средство угнетения, средство навязывания своей воли, одного класса другому. Ну, класс был, допустим, феодалов, рабовладельцев, был класс капиталистов. Сейчас государство общенародное считается. По конституции от того, бедный ты или богатый, ты имеешь право избирать, то есть государство осуществляет функции для народа, выражает его волю. А на самом деле нет, это ошибка наша, потому что государство не выражает волю народа, его слоев, и все беды происходят из-за этого…

— Почему вы так сравнительно спокойно обо всем этом говорите? Вы уже свыклись со всем этим? Примирились?

— Я? Разве я говорю спокойно?

— Ну все-таки… не на эмоциях. А привыкли считать, что Брынцалов — это одна сплошная эмоция.

— Да ну, а кто там привык? Как они быстро привыкли ко мне, видят меня всего три месяца? Я, депутат Государственной Думы, публично выступаю, говорю народу, как я оцениваю события, как должно быть с моей точки зрения. С точки зрения нормального, уравновешенного человека. Если я буду когда-нибудь президентом, я буду поступать только по закону. И это будет самая лучшая защита для меня.

— Мы же все-таки выбирали президента, демократический строй ради того, чтобы был защищен человек, особенно маленький человек…

— Ну и что дальше? Что изменилось?

— Что?

— Да ничего не изменилось! Еще хуже становится!

— Почему?

— Да потому, что мы выбираем людей недееспособных, мы еще политически недальновидные люди. Да и нету пока еще людей, которые… Мы, к сожалению, не выпестовали политиков, которые были бы, допустим, способны управлять по-настоящему нашим государством. Если раньше коммунистическая партия делала это все, она брала числом, а не умением, было много людей, коллективные решения принимались более-менее верные, пусть они были формальные — партийная местная организация, райком, горком, обком, ЦК, — но все равно, все равно они снизу, сверху смотрели, как люди реагируют, идеологическую подоплеку подсовывали, была масса информации, все было. А сейчас ничего нет! Какая программа? О чем нам говорят? Вот у Бориса Николаевича главный лозунг был таков: если останусь, пойдут инвестиции зарубежные… Тьфу, как посмотришь на них… Никакого понятия не имеют, даже руководители. Ни в банковском деле, ни в политическом устройстве государства, ни в других профессиональных вещах понятия не имеют. Никакого! Я убедился на сто процентов в этом.

— Общались с ним?

— Ну, в общем, я не общался совсем уж так долго, но по деньгам сужу. Раз — загорелся — и опустился, загорелся и опустился. Мизеры какие-то, невозможно так жить. Я даже пошел на выборы, думал — уже потух, Его уже нет. А Он взбунтовался и все нам карты перепутал. Ну, потух, уходи, помните, в январе месяце — никто, ничто не работает. Его нету? Я поэтому и пошел. Что там делать? Я вижу — пустые места, нету людей, да и не с кем бороться, по сути дела, по-настоящему. Нет, вдруг поднялся, засуетился…

— Как же не с кем? Команда же там огромная была.

— У Ельцина — все люди, которые потерять места могли, спохватились, увидев нас, спасать все это дело, спохватились и вытащили. Так вот Он и смог, а Он и не знал… Ему Коржаков говорит: «Не будем бороться». А Чубайс: «Давай, мы задавим, давай!» И вот все они так. Страшно, когда нет идеи…

И — все. И вроде бы не ссорились, но внезапно Владимир Алексеевич сказал:

— На следующей неделе у меня времени не будет.

То есть договоренность лопнула… А ведь я только начала вроде что-то понимать… Только-только притерпелась к неустойчивому «ты — вы»… Но вопросов-то в блокноте еще ого-го сколько! Как быть? Что делать?

— Ждать, — посоветовал мне Александр.

Единственное, что несколько утешило спустя время, — это разговоры в журналистско-писательских кулуарах, где мне рассказывали:

— Ребят вызвали в офис, вроде сам товарищ миллиардер захотел какой-то интерьер обнародовать — они пришли как люди, а он им: «Убирайтесь! От вас потом пахнет!»

Верить? Не верить? Черт его знает. Но чтоб времени даром не терять, я решила покопаться в газетах. Ведь в период президентских гонок имя «скандального» миллиардера было на устах многих периодических изданий.

Вот Владимир Алексеевич открывает тайну своей удачливости, подробно рассказывает, что все началось с «Пчелки», с легендарной «Пчелки», кооператива, который он организовал в городе Джибуте Ставропольского края. И тут — цифры. А цифры — это уже кое-что…

« — Был у нас вощинный цех, я реализовал мечту отца Федора — свечной заводик. Кондитерский цех был, 15 тысяч пчелосемей на пасеках… Тысячу тонн сахара за лето выдавал на подкормку, орава людей за ним приезжала. В первый год — кто на мотоцикле, кто на велосипеде, одежда вся в дырах… А через год — уже на „Запорожцах“, „Москвичах“, детей в джинсы одели. И все у нас шло хорошо. О прогулах и речь не заходила: по 80 тысяч в год у меня рабочие получали — по тем деньгам очень неплохо. Но и мне выгодно. Маточное молочко стоило 1000 рублей, а в конечном итоге 20 тысяч дохода. От налогов я не прятался, отчет давал полный. Конечно, подоходный платил большой. В 88-м году, например, я заплатил налог, вдвое больший, чем весь бюджет района! Налог — 300 тысяч, а районный бюджет — 150.

Вот сейчас презрительно вспоминают о кооператорах. А мы, между прочим, имели серьезную подготовку, системное образование получили, на руководящих должностях побывали. И когда мы поняли, что прибавочную стоимость можно присваивать, когда почувствовали, что значит работать на себя, а не впустую, на государство… желание работать больше и больше развивалось огромное. В то время я думал и дальше сельским хозяйством заниматься. Но потом порыв потух — сейчас никто не хочет работать физически, все норовят иначе устроиться. А какое сельское хозяйство без работящих рук?

Да, хорошая тогда жизнь была, спокойная. Дневную выручку получишь, в банке вечером отвезешь и ходишь по городу — на равных со всеми. Секретари горкома, и все другие начальники — за руку здороваются, первыми подходят. Деньги, они как и власть, дают определенный партбилет.

— Газета «Сегодня» сообщила, что ваше личное состояние оценивается в 2 миллиарда долларов. Это верная цифра? — интересуется корреспондент.

— Наша фирма, возможно, стоит и больше. Но вы же, наверное, хотите услышать, как эти деньги работают на страну и как они же работают на меня? Я вам скажу: утром к нам на расчетный счет приходит 10 — 12 миллиардов — вечером уже ничего нет. А это мы зарплату заплатили, поставщикам, налоги, купили что-то, со строителями рассчитались. Если я, как некоторые подозревают, захочу удрать с деньгами за границу, то вечером не смогу — нет денег! И вообще, вот они, мои цеха — стоят тут со всем оборудованием. И когда шум вокруг меня газеты поднимают, налоговые службы и так далее, то напугать они меня, конечно, могут. Как наседку, по которой мелкой дробью из ружья шарахнут, она мечется туда-сюда, а из двора — никак. Так и я — весь тут. Поэтому думаю, что если я де-юре и де-факто имею здесь собственность, то это полезно всем.

— Почему?

— А потому, что вокруг богатого и бедным хорошо».

Или вот какими словами рассказывает о том же Владимир Алексеевич корреспонденту «Вечерней Москвы»:

«В 1969 году я окончил институт по специальности горный инженер. Работал в городе Черкесске преподавателем техникума. Затем мне предложили место начальника строительного управления. И снова начались беды, связанные с моим казачьим происхождением. Я же был беспартийным. А в то время никто без партбилета не мог пройти на должность начальника. Мне говорят: „Вступай срочно в партию!“ Спрашиваю: „А как? Я же меченый!“ А они мне: „Подпиши бумагу такую, что ты, мол, от своей семьи отрекаешься и знать ее не знаешь“.

Совесть — вещь тяжелая. И ведь казаки мы. Род могучий и гордый. Но как же быть, если семью кормить надо, и не скудно. Таких, как я, были миллионы. Считаю, что никакой сделки с совестью у меня не было: я все обсудил с семьей, «добро» получил. И подписал эту бумажку мерзкую. Дальше — как в сказке. Получаю партбилет, а вместе с ним — должность начальника, машину государственную, кабинет, диван обязательный и секретаршу — тоже, конечно, государственную. Сразу зарплату повысили. В общем, стал я обычным советским «боссом». И черт меня дернул собственными руками, на заработанные деньги, вместе с друзьями и родственниками дом себе построить. А жили мы раньше в мазанке — знаете, такие маленькие деревенские домишки: темные, удобства во дворе, коммуникаций никаких. И народу тьма.

Сразу прибежали. Кричат: «Ты что, в собственники заделался? Или дом отдай государству, или партбилет на стол и катись туда, откуда пришел». Я выбрал дом. И до сих пор не жалею об этом.

Дальше был пчелосовхоз. Это дело я люблю и знаю. В улей могу голыми руками влезть, пчелы меня понимают. Думал, «понизили», а оказалось, что это — подарок судьбы.

В 1987 году я организовал кооператив «Пчелка». Делали мед и маточное молочко. Сначала бизнес был неприбыльным. Ну а мозги-то на что? Придумали красивые упаковки. Долго обивал пороги аптечных ведомств. Наконец добились своего — родилась фирма «Агро Био Апис». Учредители — ПО «Мосмедпрепараты» и кооператив «Пчелка». Еще придумали: пчелиные семьи в аренду сдавать. Три года арендатор оплачивает все содержание хозяйства, а потом становится его собственником. Позднее уже, когда стал заниматься фармацевтикой, понял, какое благо людям сделал: продукты пчеловодства — уникальное лечебное средство».

А уже в 1990 году В.А. Брынцалов истратил на приватизацию основных фондов бывшего завода имени неведомого Л.Я. Карпова ни много ин мало 480 миллионов личных денег! И хоть убейте меня — ну никак не понимаю — как, каким образом, откуда? Русь! Дай ответ! Не дает ответа! Такие деньжищи, такой размах! Такая сказочно могучая «Пчелка»!

Ну вроде все по полочкам, все логично, а я все равно не врубаюсь: ну как, как свечной заводик и даже пятнадцать тысяч пчелосемей на пасеках превратились в два миллиарда долларов. Не врубаюсь и все!

И добро бы одна я такая была! Так ведь нет же! С кем ни поговорю — ухмыляются, качают головами. Или это обычное наше, широко распространенное обывательское недоверие к чужой удачливости? Или что? Кто прояснит картину? Куда пойти, с кем переговорить? Подумала-подумала и пошла к техническому руководителю фирмы А.Е. Полстянову.

Очень оказался приятный человек, интеллигентный, доброжелательный, с быстрым живым промельком в темных глазах. Ну, я и спросила его с места в карьер — а чего там манерничать!

— Почему вы, Александр Евгеньевич, не стали Брынцаловым?

— Понимаете, есть у каждого своя стезя… Я знал, что я могу делать и в чем я профессионал. В этой сфере я профессионал, чувствую себя как рыба в воде. Это та одежка, которая для меня нормальная. В ней хорошо, вольготно себя чувствуешь, даже если работаешь интенсивно. Это интересный, красивый труд, и мне приятно работать с Брынцаловым, потому что он тоже со мной вместе. Мне нужно знать то, что я знаю. А он знает многое другое — в области рынка, финансов, экономики, может сделать какой-то неожиданный поворот, который мне просто никогда в жизни не сделать. Вот он из бедной семьи, родился на рынке. Вот он с этими деньгами, с этой экономикой крутится, налаживает контакты, деловые. У меня же характер для работы с людьми, я бы сказал, еще менее покладистый, чем у него. Я бы никогда не пошел на такую должность — президент АО «Ферейн». У меня сил не хватит для этой работы. А он на мое место не пойдет никогда, у него мощи не хватит. Каждый должен быть на своем месте. Меня в детстве отец когда-то учил: «Все равно, Саша, кем ты станешь, но постарайся на своем месте стать лучшим». Наверно, правильно.

— Но у Брынцалова характер сложный!

— Характерец сложный, желание его стать лучшим и везде первым велико. Огромное желание! И это желание увлекает за собой людей. Приятно идти за человеком, который хочет сделать что-то. Очень тяжело быть лидером, за это надо платить. Но платежи бывают разные. А характер жесткий, конечно. А где вы видели лидера с мягким, красивым характером? Если вы назовете хоть один пример, я буду вам очень благодарен. Таких нет людей. У всех есть что-то, все люди, все человеки. Ты выбираешь. Не хочешь — отойди в сторону, не мешай другим.

— Вот появилось такое понятие — «хозяин». Что это значит, в отличие от прежних лет?

— Хозяин и прежде был. Брынцалов, например, — это человек, который родился хозяином. Я больше чем уверен, если бы мы с вами приехали лет пятнадцать назад к Брынцалову, просто уверен, мозгами чувствую, что, если бы мы приехали к нему домой, мы бы увидели прекрасный дом, хороший сад, хороший чисты двор, великолепно покрашенные стены, хорошо сделанный ремонт, ну, машинка, может быть, какая-то, «жигуленочек», ухоженный, чистенький, красивенький. Хозяин! Этот человек приходит с утра, садится в свой «шестисотый мерс» и ездит по всей площадке. А площадка у нас ого-го какая, порядка двадцати гектаров. Вот он ездит и смотрит, где уборщица, где грузчик, где кто. А вот там просто человечек идет в неглаженых брюках — замечание ему сделает. Или сотруднику коммерческого центра галстук подарит, потому что без галстука пришел. Заглянет в каждый туалет, уборщиц погоняет за туалетной бумагой, видите ли, полотенце несвежее.

— Воровства на «Ферейне» нет?

— Знаете, проблема воровства, она существует, есть присказка: Бог дал человеку руки, и они почему-то растут для того, чтобы загребать. Воровство, оно везде есть. Я много стран объездил по производственным вопросам, бывал на различных фирмах, тоже интересовался этой проблемой, и там эта проблема есть. Люди по-разному живут материальные ценности есть — и воровство есть. Но можно по-разному эту проблему решать. Вы же знаете, когда криминогенная ситуация возрастает? Люди бедные, нищие, у них зарплата маленькая, вот они и воруют. А когда живут они в достатке, зачем воровать? Овощи, арбузы здесь лежат просто так. Закончилась торговля, все ушли по домам, товар лежит. Газеты кладут просто к дверям, молоко приносят — туда же, деньги хозяин за это молоко оставляет у дверей. А попробуйте у нас так?

— Но у вас проблемы такой нет, чтобы кого-то ловили? Люди честно стараются работать? Дорожат своим рабочим местом?

— Люди разные есть. Но, в основном, девяносто процентов дорожат своим рабочим местом. Как правило, здесь работают достаточно давно, так что, в общем-то, коллектив, я бы сказал, устоявшийся за пять лет. За эти годы многое пережили. С Брынцаловым тоже. Кто-то может на него злиться, но многие ему благодарны.

— За что благодарны?

— Да потому, что он сделал нормальные рабочие места и нормальную человеческую зарплату. Посмотрите, у нас все люди на машинах на своих ездят.

— Все?

— Практически все. Практически у всех есть собственные машины.

— А куда делись пенсионеры, которые у вас были, люди, приближающиеся к пенсионному возрасту?

— С пенсионерами… Конечно, с пенсионерами получается не очень хорошо. Не очень хорошо — это у нас всех. Вот у меня мать пенсионерка. Хорошо, что есть Брынцалов, есть такая фирма «Ферейн», и некоторым пенсионерам посчастливилось работать на этой фирме. Брынцалов хоть маленькие толики доплачивает.

— Сколько это примерно?

— По-разному. Но это больше, чем пенсия. По-разному в зависимости от стажа.

— И сейчас доплачивает?

— Доплачивает даже сейчас, хоть сложная экономическая ситуация… мы не платим зарплату, тем не менее пенсия пенсионерам доплачивается.

Тут я вспомнила, что в подмосковном поселке Салтыковка В.А. Брынцалов строит своей второй жене не то что шикарную дачу, а целый дворец, и спрашиваю:

— Вас не шокирует то, что он строит дворец для своей жены? Вы считаете, что все это нормально?

— Я бы тоже хотел дворец своей жене построить. Не могу, к сожалению! — отвечает дипломатично мой собеседник. — Многие другие строят себе дворцы. Разве у нас мало строится домов? Огромное количество. Почему же меня должно шокировать, что Брынцалов этим занимается? У нас очень много людей, достаточно богатых, особенно в Москве.

— Да, но дело в том, что обычно говорится так, что большинство тих капиталов — ворованные, поэтому люди и строят, но втихаря.

— Вот как раз к Брынцалову это не относится. Он открыто говорит. Что ему дает право говорить открыто? Да потому, что он действительно не сделал ничего такого, за что можно его зацепить. Он делает все в открытую, так, как есть. Да, он пришел сюда. Да, он принес свои деньги. Он заработал — у него была хорошая идея, и он своим трудом заработал эти деньги, в кооперативе «Пчелка». А многие другие зарабатывали за счет того, что приватизировали вклады. Это не очень, это пахнет. А к Брынцалову это не относится.

— Вы считаете, что правильно он пошел, в принципе, баллотироваться в президенты или это, может быть поспешный шаг? Кем-то спровоцированный, что ли?

— Спровоцировала его наша действительность. Знаете, почему? По одной простой причине. Началось это с маленького. Он — российский предприниматель, русский промышленник, который построил свое предприятие… Пенсионеры говорят: «Вот мы тут все сделали…» Неправда. Это построено уже в «ферейновские» времена. Все, чем сегодня живет «Ферейн», — это все построено недавно: новый цех один, второй, третий, четвертый, номенклатура — новые препараты, совершенно разные вещи делаем. Русскому промышленнику, который вкладывает свои деньги в развитие производства, кто создает рабочие места? Кто расширяет, восстанавливает станки, механизмы, строит здания, корпуса, новые заводы — кто помогает? Никто. На свои деньги. Кроме того, ему, русскому промышленнику, делающему эти вещи, становится обидно так же, как любому русскому человеку, который может себя назвать патриотом или более-менее любящим свою родину хотя бы за то, что он здесь родился. Иностранным производителям рынок здесь отдан на поругание. Как вот сестру свою родную взять и отдать врагу. Вот делай с ней, что хочешь. И они с ней делают, что хотят. Панадол, аспирин, то, се, реклама разрешена и так далее. Начиная с Нечаева, лицензии выдавались как никогда в советское время не выдавались.

— Это ведь министр здравоохранения? Как его звали-то?

— Эдуард Николаевич Нечаев. Я не говорю об инсулине. «Ферейн» строит на свои деньги завод, то есть Владимир Алексеевич строит на свои деньги завод, инсулин начинаем производить совместно с импортными компаниями, замечательный инсулин. Представляете? Мы здесь открываем производство, построили завод, прекраснейший завод, великолепные отзывы, аудиты приходят ведущих фармацевтических фирм. Великолепно, и на свои собственные деньги. А Эдуард Нечаев шурует в Майкопе субстанцию инсулина, отправляет ее в Польшу, в Польше делают готовое лекарство и завозят в Россию.

— Зачем?

— Зачем, я вас тоже спрашиваю? Зачем? Брынцалов — это только один случай. А таких случаев миллион. Зачем? Прекратили у нас производство субстанции ацетилсалициловой кислоты, признанный мировой лидер, Новокузнецкий завод «Органика». Нате вам, пожалуйста, аспирин «Байер». «Байер» покупает у них аспирин, делает свою лекарственную форму…

— Где он покупает?

— В Новокузнецке.

— Да что вы?!

— Покупает аспирин, делает свою лекарственную форму и поставляет нам ее сюда! То же, что и с нефтью происходит. Нефть у нас покупается, из нее там делается бензин, продукты перегонки, синтеза, и потом это ввозится в виде готового продукта. То есть там создается прибавочная стоимость, и ввозится товар сюда. Вот потому Брынцалов и вылез. Его, как русского промышленника, это просто возмущает до рвоты! И он решил: я не могу сидеть, если я житель этой страны и хочу жить здесь, а не так, как другие: собрал свой капитальчик — и на Канары, виллу, яхту, молодая жена, великолепные дети, молодой сам — чего еще нужно? Живи спокойно! «Нет, — говорит, — я в этой стране, я здесь жил, умру, и дети мои здесь родились, здесь будут жить, и здесь будут и их дети. Поэтому я пойду туда, буду депутатом, буду им говорить. Я не буду ругаться, но я найду с ними общий язык, я буду с ними разговаривать, я буду их учить, что нельзя так делать. Воруют, обворовывается страна! Казалось бы — простая вещь. Можно сделать таким образом — опять же тот же „Байер“, опять тот же УПСА. Две компании, выпускающие аспирин. Вот я бы, как министр, сделал так: вызвал представителей этих компаний к себе в приемную и сказал сначала представителю „Байера“: „Вот ты, дорогой господин, своим аспирином на российском рынке торгуешь и прибыль получаешь, и объемы торговли известны — многие миллионы долларов, порядка ста миллионов долларов. При этом стоимость субстанции, которую ты здесь оставляешь, — миллион — одна сотая часть, а остальное — упаковка, то, се, что можно сделать здесь. Обновите линии! Этот завод будет стоить пять миллионов долларов“. Я бы сказал: „Вот давай, на свои прибыли, которые ты здесь получаешь, построй завод, пожалуйста, не надо на „Ферейне“, вот Семашко, второй завод, и начинай выпускать препарат. Субстанцию можешь привезти, марку свою на упаковке оставь, ради Бога, но прибылью делись! Оставь здесь товар! Зачем его загонять за рубеж в виде валюты, покупая там продукцию?“ Патриотично бы поступил такой министр или нет? Тут же организовал бы рабочие места для российских граждан, производство получил бы современное и сохранил бы хорошие отношения с иностранной компанией — все в порядке. А то они смотрят на нас, как на дураков, и говорят: „Слушайте, идиоты какие-то! Чего они делают-то?“ Вы посмотрите взлеты всех этих… Корейский вариант — с чего они начинали? Отверточная технология. Это же понятно, да? Что, телевизор „Панасоник“ хуже нашего „Горизонта“? Есть псевдопатриоты, которые на самом деле оказываются для нашей страны враги номер один, кричат: „Ой, какой „Панасоник“? Не надо „Панасоников“, давайте „Горизонты!“ Сами при этом смотрят „Панасоники“ и стараются видюшники и фильмы тоже смотреть импортные. А есть другие патриоты, типа Брынцалова, которые говорят: „Давайте введем на „Панасоники“ таможенные пошлины сто процентов“. Для чего? Тот же телевизор „Горизонт“ или „Электрон“, или „ТВТ“, или другой какой-то пусть эта фирма японская уважаемая поставит в виде блоков, панелей, кинескопов, корпусов, а наши рабочие, по корейскому варианту — отверточная технология! — соберут этот «Панасоник“ здесь. Рабочие места создаются, в государстве остаются деньги, не надо отправлять туда валюту, с таким трудом зарабатываемую, которая за счет нефти, электроэнергии, газа уходит туда. Наш фермер не может произвести это масло — ну дай ты ему эту упаковочную машину, которая это масло сделает в маленьких формочках, удобных для покупателя, законсервирует его, в конце концов, заморозит, машину ему купи для доставки, чтобы оно не портилось в дороге, и не в бумагу завернутое, а в нормальную, хорошую упаковку! Или мясо разделай, купи ему мясо-молочный завод. Неужели нельзя это сделать? Вот для чего Брынцалов пошел на выборы, вот это его стимулировало. А как по-другому, кто сделает-то, если не он, не я, не другие?

— И как же в этих условиях вы будете дальше карабкаться?

— Что же, вы думаете, мы такие беззубые? В этом черта Брынцалова, что он сам не успокаивается, и нам не дает. Если это его, — а он все российское считает своим, — вырвет. Вот заглотишь его, он засунет руку в рот, из желудка достанет этот кусок и вырвет: отдай, мое! И других заставляет так работать! Представляете? За свое, то, что мы сделали, мы будем бороться. Мы не сдадимся, мы будем биться, и в конце концов эти деньги, которые отправляются за рубеж, останутся здесь, на «Ферейне». Не псевдомайкопский инсулин, который Нечаев якобы здесь производит, а на самом деле полякам отправлялись деньги за эту лекарственную форму, — нет, накося, выкуси, больше не надо! Все останется здесь, в России, в русской фармацевтической компании, которая называется ФАО «Ферейн»!

— Говорят, вы зарываетесь?

— Мы не зарываемся, мы ведем себя мирно, нормально. Нас пытались ту по-разному зажать, потому что у нас дурацкие законы, все сделано, чтобы загубить российского производителя, никто его не ждет, только слова одни: предприниматели, вот, их нужно поддерживать, и так далее, и тому подобное. У граждан нет заработной платы, им оплачивать нечем товарные массы. И у банка нет денег. Банку невыгодно инвестировать производств. Те банки, которые инвестируют производство, например, Тверьуниверсалбанк и другие, они пропали. В итоге — общество безденежное на сегодняшний день. Нам грозить и угрожать бесполезно. А правительство на нас, как на всех других предпринимателей, накатывает постоянно. Ну, например, с налогами. Вот, пожалуйста, в прошлом году, девятнадцатого декабря, в обеденное время, я выходу вот из этой двери, иду в сторону коридора — бежит наш сотрудник, а за ним гонится… автоматчик, вот в этом своем пятнистом одеянии, и в чулке, где только одни глаза видны, с автоматом наперевес! Это налоговая полиция приехала брать с «Ферейна» налоги за якобы полученную прибыль. И мало того — они накрутили еще пени, и в результате сумма налогов у нас составляла где-то около двадцати семи миллиардов, а с пенями она выросла до цифры шестьдесят восемь!

— Отдали?

— Послушайте, а почему мы должны отдавать? Я ж вам говорю, что Ферейн» — такая фирма, которая просто так не отдаст свое.

— Боретесь?

— Боремся, мы подали в суд и отбились от них. Это Брынцалов! Другой бы отступил, а он… Иногда устаешь, надоедает все, думаешь — к чертовой бабушке! Но все-таки я небогатый человек, ни замков, ни дворцов, есть дача в Дмитрове, дом бревенчатый. Вот поэтому я не могу бросить эту работу, к сожалению. Она кормит мою семью, мать — пенсионерка, брат — чернобылец, инвалид, у него трое детей, жена не работает, им нужно помогать. В общем-то, я один в семье кормилец. Второй брата — военный, тоже зарплату не платят уже полгода. Полковник, афганец, два ранения, награды правительственные… Поэтому я не могу бросить эту работу.

— А чем кончилось все тогда? Куда они делись, эти автоматчики?

— Ну куда делись? Они встретили меня, я, к сожалению, один оказался, потому что генеральный директор уехал на обед. Я их попросил подождать. Они постояли, с них пыл этот спал. А они в бронежилетах, им тяжело, жарко…

— Мальчишки, в общем-то?

— Да часа два сидели, разговаривали…

— Автоматчики что должны были делать конкретно?

— Они должны были прикрывать вхождение налоговых инспекторов сюда! Вообще-то, по-хорошему, я понимаю этих налоговых инспекторов, потому что приходить, грубо говоря, к человеку, которого ты ограбил, и требовать за ограбленное долю какую-то — за это можно получить в морду. Отец мне в детстве говорил: «Саша, нахалов нужно бить, и преимущественно в морду!» Вот, в принципе, можно было получит в морду, поэтому я их понимаю. Вот сюжет такой был у нас. Жизнь тут вообще веселая.

— Но тем не менее не жалеете ни о чем?

— Понимаете, жизнь дается один раз. О чем жалеть? Тогда можно вообще не жить, если жалеть.

… Что говорить, толковый, приятный человек Александр Евгеньевич Полстянов. Владимир Алексеевич явно не промах при подборе кадров.

Но вот вопрос: а поняла я наконец-то, как делаются миллиардеры? Опят у меня двадцать пять! Ну, «Пчелка», ну, с нее все и пошло. А как пошло? Как эта симпатичная «пчелка» обрела реактивный моторчик и долетела до столицы? Как? Что в том моторчике было самым-самым?

Я уже думала, что от природы самая непонятливая. Но и сотрудники великой фирмы «Ферейн» пожимали плечами:

— Кто его знает, как?

В качестве утешения они рассказали мне, из чего, собственно, возникло это название. Я-то по наивности считала вначале, что В.А, Брынцалов узнал, что давным-давно в Москве на Никольской улице существовала аптека знаменитого немца Карла Ивановича Феррейна. И вообще он много аптек создал. Но ведь «Ферейн» несколько отличается от «Феррейна», верно?

— Верно, — сказали мне с улыбкой всезнания. — Больше того, там, где мы сейчас с вами находимся, а находимся в Нагатине, было когда-то болотистое место, гать. Отсюда — «Нагатино». И здесь для своих аптек деловой Карл Иванович начал выращивать разные лекарственные травы. Это была сельская местность, до Москвы далеко. Аптечное дело у разворотливого Феррейна процветало. А в одиннадцатом-двенадцатом году здесь, на этом самом месте, его сын, Владимир Карлович, построил завод медпрепаратов. Как водится, в двадцатых годах его национализировали, Феррейна — вон… Завод назвали имени Карпова.

— А кто такой Карпов-то?

— А кто его знает? Вот я живу на улице Гримау. Кто такой Гримау? Больно нужно знать! Значит так, в девяностых годах пошло акционирование… Завитало прямо в воздухе — назвать наше предприятие именно так — «Феррейн». Ведь красиво? И традиция намечается… Но не тут-то было. Прослышали об этом германские родственники Феррейна, приехали сюда и потребовали у Брынцалова три миллиона дойчмарок. Н им честно сказал: «Наскребу по сусекам миллион, больше нет». Они в амбицию! Выложи ровно три миллиона, иначе название заберем! А дальше уже местная легенда приписывает момент озарения в уме жены Брынцалова Натальи. Будто бы она подумала-подумала и говорит: «Володь, давай вот что сделаем — уберем одну букву в слове „Феррейн“ и привет, ничего платить этим вымогателям не будем». Так и сделали. И немцы уехали ни с чем — жадность фраера сгубила. По-немецки кто понимает, «феррейн» — союз, а «ферейн» — просто красивое буквосочетание.

К слову: завод и в годы советской власти заработал себе славу. Именно здесь в 1944 году была изготовлена первая партия отечественного пенициллина, который спас тысячи жизней наших раненых солдат и офицеров! А мы-то все думали, где сидели и мудрили такие наши талантливые ученые! А здесь вот…

… Сижу вечером за своим столом со сбитыми набок мозгами… И вдруг на меня нисходит озарение: «Что это я все возле производственно-рыночно-денежных отношений кручусь! Есть же еще иные стороны жизни, которые надо бы прояснить!» Надо же, в конце концов, встретиться с Натальей Геннадиевной, женой Брынцалова, явно незаурядной женщиной, которая заставила говорит вместе с мужем о себе столько газет, журналов, телепередач…

Решила — с утра через пресс-секретаря договорюсь о встрече с Натальей Геннадиевной.

А на сон грядущий не утерпела — прочла очередное письмо «со свалки», адресованное супербогачу:

«Здравствуйте, уважаемые Наталья Геннадиевна и Владимир Алексеевич! Вы не представляете, в каком восторге от вас наша семья. Мы даже представить себе не могли, что в нашей стране живут такие люди, как вы, — независимые, свободные и богатые, ужасно богатые. Мы были поражены, когда смотрели о вас передачи по телевидению.

А нас с 1992 года преследуют одни неприятности и беды. Я уже два года не работаю. Мама болеет сделали операцию. Мой брат тоже не работает, сильно опухают колени, а сколько ездил в институт, чтобы подтвердить болезнь, — бесполезно. А его знакомым, с кем он работал вырубщиком, всем платят по инвалидности. Школа, где учится дочь, тоже будет платной. Муж работает на металлургическом комбинате и получает 800 тысяч рублей, иногда 900, и то с опозданием в два-три месяца. Постоянно занимаем деньги. Наша мечта открыть свое дело. Хотим попробовать выращивать грибы. С чего начать — не знаем. Может быть, посоветуете, с чего начать? Так надоела эта борьба за выживание…»

Что я для себя извлекла из этого конкретного письма? То, что нахожусь на верном пути в своих поисках ответа на горячий вопрос, волнующий миллионы и миллионы. И книжка моя пойдет нарасхват… Как в свое время люди хватали с прилавков Дейла Карнеги, обучавшего, как вести себя с людьми, чтобы обретать друзей и не плодить врагов… Тогда, в период самого первоначального накопления в нашей стране «мавродиев», киллеров, «властилин», рэкетиров и прочего — многие решили, что как только выучатся терпеливо слушать собеседника (по рецепту Дейла Карнеги), а по утрам и вечерам говорить себе: «Я добьюсь! Я одолею! Я не отступлю!» — все у них на ниве предпринимательства будет о’кей!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.