«Флажок»

«Флажок»

На следующий день после окончания полевых учений меня вызвал командир экипажа.

— Согласно приказу вам надлежит со всеми вещами завтра явиться в штаб флота. Вот ваше предписание. Сегодня сдайте все числящееся за вами имущество. Желаю дальнейших успехов! Данилкин предупрежден.

Крепкое рукопожатие, и я за дверью, в коридоре. Стою ошеломленный, обескураженный. Зашел к командиру роты, поблагодарил за учебу.

— И вам спасибо за службу, — сказал Данилкин. — Моряк я береговой, а все же семь футов чистой воды под килем желаю от всей души!

Снова в Кронштадте. Теперь из Ораниенбаума до него добирался уже на санях. В штабе попал не к Поленову, а к его заместителю. Представился.

— Здравствуйте, товарищ Андреев. Ознакомьтесь с выпиской из приказа.

Взял в руки. Читаю. Черным по белому написано о моем назначении флаг-секретарем начальника Морских сил Балтийского моря.

— Распишитесь в прочтении. Документы и аттестаты сдайте мне. Столоваться будете на третьем этаже в кают-компании. Для жилья вам выделят каюту на «Комсомольце». Командиру корабля даны соответствующие распоряжения. Сегодня устраивайте свои личные дела. Начальник Морских сил желает, чтобы вы с завтрашнего дня, после подъема флага, приступили к своим обязанностям. Советую сегодня же ознакомиться с расположением органов управления в здании штаба.

Забыв об обеде, ушел на «Комсомолец». Корабль стоял в ремонте у Пароходного завода и за годы нашей разлуки как будто постарел, износился…

К восьми часам утра пришел в штаб. В кают-компании позавтракал. Осмотрел все этажи. В приемной начальника Морских сил никого не было. Вдруг дверь внезапно открылась и появился плотный в форменном кителе человек.

— Это вы, товарищ Андреев? Я думаю: кто это бродит в приемной? Заходите, заходите, будем знакомы. Старший секретарь Петр Столяров. Рад вашему прибытию! Теперь вместе будем работать, веселее станет, да и мне полегче.

— У кого мне принять дела?

— Откиньте крышку бюро, там все дела и лежат. Их немного. Прежнего «флажка» нет, я вам позже все расскажу. Сказывали мне, что вы огорчены назначением. Не горюйте, все притрется! Главное — с начальником Морских сил будьте поаккуратнее, а не как с Поленовым…

Не успел я раскрыть бюро, как услышал рапорт дежурного по штабу вошедшему начальнику Морских сил Балтийского моря. Встал. Невольно подтянулся, жду в положении «смирно». В приемную вошел Михаил Владимирович Викторов. Первый раз в жизни так близко встречаюсь с большим морским начальником. С волнением представляюсь. Окинув меня тяжеловатым оценивающим взглядом, Викторов коротко сказал;

— Зайдете в кабинет, когда позвоню.

Обстановка непривычная. Нахожусь в каком-то напряжении. Как-то все пойдет? И вдруг из-под подоконника, у которого стоит стол-бюро, раздается оглушительный звонок. Вздрогнул. Не без трепета взялся за ручку двери кабинета Викторова. Вошел. Кабинет большой, с темно-синими стенами, светлыми огромными окнами, очень красивым лепным потолком, с которого спускалась тяжелая бронзовая многосвечевая люстра. Направо, вдоль стены, — длинный красного дерева стол и четырнадцать кресел. Налево — деревянная вешалка, небольшой, поставленный на тумбу сейф, ближе к окну — массивный с бронзовыми украшениями письменный стол, перед которым два кожаных кресла и маленький, похожий на журнальный, столик. Между письменным столом и стеной вращающаяся книжная полка. В кабинете еще две двери. Одна, та, что слева, в зал заседаний, а вторая — в кабинет члена Военного совета Г. П. Киреева. Несколько оробевший от всего увиденного, подхожу к письменному столу, за которым сидит начальник Морских сил.

— По вашему приказанию прибыл.

— Об этом впредь, когда я вас вызываю, можете не докладывать. Ваша обязанность помогать мне. Выполнять мои поручения, передавать приказания, вызывать нужных мне людей, докладывать о прибывших на прием, вести переписку. При всех моих посещениях кораблей, частей, во всех служебных командировках, в походах вы обязаны быть рядом со мной, фиксировать мои замечания, распоряжения, доклады подчиненных лиц. Обзаведитесь для этих целей необходимой принадлежностью в виде блокнотов, записных книжек и прочего. Работать начинаем в восемь двадцать, а когда кончаем, сами увидите. Ясно?

— Ясно.

Хотя, честно говоря, ничего ясного для меня не было. Кроме одного: обзавестись секретарской «боевой» принадлежностью — ручками, карандашами, резинками, иголками с суровой ниткой для подшивки бумаг. За какие прегрешения все это? Досада и тревога обуревали бедного «флажка», как сокращенно на флоте называли флаг-секретаря.

Чтобы стать на партийный учет, пошел к комиссару штаба, старому большевику, подводнику-электрику по специальности, А. Доброзракову. Его небольшой кабинет украшал очень хороший портрет В. И. Ленина. Вся обстановка была исключительно простой. Комиссар, человек мощного телосложения, с крупными чертами лица, внимательными, строгими, умными глазами как-то сразу располагал к себе. Весь его облик был именно таким, какой был у матросов Революции, верных помощников Ленина в борьбе за власть Советов. Доброзраков был очень внимателен к людям и всегда, во всем справедлив. Как и всем, он пришелся мне по душе с первой встречи. Войдя в кабинет, я доложился, как положено.

— Ну как поживает вновь испеченный «флажок»? Поди, все бунтуешь, все не так кажется горячей комсомольской голове? — с доброжелательной иронией расспрашивал меня комиссар.

Я выложил все, что меня беспокоило, волновало.

— Что откровенно говоришь, это хорошо, стало быть, о деле, о работе думаешь. Ты спрашиваешь меня, как быть? Есть устав, его и держись. Советую быть самим собой. Не петушиться, должностью своей не кичиться. К людям относиться с уважением и внимательностью, быть ровным в обращении с ними. Слова выпаливать подумавши, а не так, как у Поленова. Деньков через десять заходи, поговорим о партийном поручении. Ну, бывай здоров! Если будет заносить, считай до ста, не поможет — до тысячи. — Улыбнувшись, комиссар распрощался со мной.

Удивительное дело… Разговор с комиссаром, которого видел первый раз в жизни, был таким душевным, товарищеским, несмотря на большую разницу в летах, в жизненном опыте и в опыте морской службы, что сразу как-то полегчало на сердце. В самом деле, не боги же горшки обжигают. Справимся и мы с порученным делом… С этими мыслями я заснул под мерный ритм где-то ниже каюты работающей донки.

Пошла служба на новом месте. В освоении секретарских навыков охотно и во многом мне помогал Столяров, у которого все дела были в образцовом порядке. Оставалось одно — следовать его примеру.

За первые две недели не без помощи Столярова я уже сносно знал, что, где и как расположено в Кронштадте, всех начальников флотских органов и командиров соединений.

Вскоре мне пришлось сопровождать Викторова на Пароходный завод, где командиры ремонтирующихся кораблей докладывали начальнику Морских сил Балтийского моря о ходе ремонта, претензиях к заводу. Доставалось и тем и другим. «Флажок» еле успевал записывать.

На другой день Викторов, как только появился в своем кабинете, потребовал от меня записи, сделанные на заводе. Как хорошо, что я сумел, работая чуть ли не до полуночи, привести их в порядок. Передаю начальнику Морских сил свое «творение». Конечно, волнуюсь. Читает, молчит. Я как на горячих угольях, даже ногам жарко стало. Наконец чтение Викторов закончил. Поднял глаза и неожиданно для меня произнес:

— Сегодня перебирайтесь с «Комсомольца» на «Марат». После ужина на линкоре быть обязательно.

Ничего понять не могу. Зачем меня переселяют на линкор?

Вышел от начальника Морских сил и прямо к Столярову. Он мне, конечно, сразу все разъяснил:

— Начальник Морских сил хочет, чтобы ты всегда был под рукой. Сие означает: испытательный срок пройден. Теперь уж годика два, не меньше, быть тебе секретарем, виноват — флаг-секретарем!

С момента переселения на линкор все пошло как-то по-иному. Вскоре Доброзраков позвонил по телефону:

— Как дела идут у «флажка»? Хорошо ли на линкоре?

— Все нормально.

— Коли нормально, то через часок зайди ко мне. Договорились? Ну и хорошо.

Как условились, пришел к комиссару.

— Позвал я тебя, товарищ Андреев, вот зачем, — сразу начал Доброзраков, — поговорить насчет твоего партийного поручения. Мы хотим тебя прикрепить к комсомольской ячейке и, кроме того, поручить в зимний период руководить кружком текущей политики. Как смотришь на это?

— Как решите, так и будет.

— Добре, что согласился. Только хочу тебя сразу предупредить — кружок этот женский. В него входят работающие в штабе и политуправлении сотрудницы и жены командного состава.

— Женский?! Нет уж, увольте. С женщинами мне не справиться.

— Как это не справиться? Если не сумеешь совладать с тремя десятками из женского сословия, так как же ты будешь воспитывать краснофлотцев, командовать ими?! На партийном бюро мы долго думали и решили поручить женский кружок именно тебе. На следующей неделе первое занятие. Договорились? Ежели в чем будет заминка, то заходи в любое время. Всем, чем могу, помогу. Описок кружка возьмешь в политуправлении у Бобылева.

На первое занятие собралось немногим более половины кружка. Возраст от девятнадцати до сорока пяти.

Представился собравшимся и начал свой рассказ по теме. Преодолев смущение, увлекся и не заметил, как время, отведенное для занятия, истекло.

Одна из слушательниц, обладательница миллиарда веснушек, украшавших миловидное личико с задорным носиком и озорными голубовато-серыми глазами, спросила:

— Следующее занятие вы будете проводить?

— Несомненно. До тех пор, пока вы от меня не откажетесь.

Все заулыбались и, прощаясь, стали расходиться.

На второе занятие пришли почти все. Освоился я, освоились и мои слушательницы, иные уже не стеснялись отвечать на вопросы и даже просили сказать, что им можно и нужно почитать к следующей теме. Староста кружка комсомолка Лиля Филипповская была мне хорошей помощницей.

Однажды в коридоре меня остановил Доброзраков. В его главах сверкали веселые искорки.

— А ты, браток, хитер! Твердил мне: с женщинами не справлюсь, боюсь их, робею… А сумел приохотить своих слушательниц к кружку. Это хорошо, но смотри, чтобы мужики тебе бока не намяли…

После моего переселения на линкор Викторов установил такой порядок: ежедневно утром, после подъема флага, мы шли вместе с ним в штаб. Проходя вдоль стенки, у которой стояли все эскадренные миноносцы Балтийского флота, Викторов внимательно осматривал каждый корабль. От него не ускользала ни одна мелочь. Свои замечания начальник Морских сил произносил вслух, а от меня требовал подробных записей. Затем он вызывал к себе нерадивых командиров вместе с комбригом и учинял «флотский драй».

В одну из пятниц во время очередного утреннего путешествия Викторов неожиданно сказал:

— После обеда поедем в Ленинград, где проверим ход ремонта кораблей на заводах. Организуйте!

Что организовать — понятия не имею… Пошел к Столярову.

— Это он тебе проверку на сообразительность устроил, — весело сказал Петр. — Ехать по льду можно только на лошади, далее — пригородным поездом, а в Ленинграде — автомобилем. Лошадь разыщешь в Главном военном порту, позвони дежурному, машину — в Ленинградском порту, предупреди командира порта Зуева, насчет ремонта позвоним флагманскому механику флота, он все организует на понедельник.

Перед обедом Викторов поинтересовался, все ли готово к поездке. Я доложил: флагмеху передано, Зуев предупрежден, все будет организовано на понедельник.

— Почему на понедельник?

— В субботу у вас увольнительный день.

— Какой еще увольнительный день у меня! Что за чепуху вы несете? — недовольно заметил Викторов.

— Как у всего командного состава — один раз в две недели, товарищ начальник Морских сил.

— Гм… Хорошо. Пошли обедать.

Не успели вернуться из кают-компании, как, открыв дверь, Викторов бросил:

— Через полчаса выезжаем.

А транспорта — саней — нет… Звоню дежурному по порту:

— Быстро кобылу к трапу!

— Какую такую кобылу?

— На которой начальник Морских сил поедет в Ораниенбаум.

Позже Столяров мне рассказывал, как в его присутствии командир Главного военного порта Прошкин жаловался на меня начальнику Морских сил за озорство…

— «Кобылу к трапу»… — от души рассмеялся Викторов. — Тут молодость бурлит… Так что простим ему.

Так и вошло в обиход: «Кобылу к трапу!» Даже Викторов, особенно когда был в хорошем расположении духа, нередко в шутливом тоне говорил:

— Вызовите-ка эту самую «кобылу к трапу», поедем по делам.

Поездки по заводам, кораблям, которым начальник Морских сил делал «смотр», присутствие не совещаниях, касающихся организации службы и ремонта, общение с людьми, ведущими ответственную работу на флоте, не проходили для меня даром.

Должность флаг-секретаря, конечно, имела свои немалые преимущества, но, увы, она не приучало к командирской самостоятельности, не давала опыта работы с корабельным личным составом. В этих делах я угрожающе отставал. Следовательно, выход был один: скорее попасть на курсы усовершенствования, получить там специальность — и на корабль, только на корабль!

Мое вечернее время командующий не регламентировал. Поэтому, после того как он уходил из штаба, я частенько задерживался, чтобы позаниматься, почитать интересную книгу, подготовиться к занятиям кружка. Часто именно в эти вечерние часы меня навещал Доброзраков. Как-то мы долго беседовали с ним о жизни, о долге, о призвании…

— Знаю, что бредишь ты специальными курсами, товарищ Андреев. Но не бредить надо, а готовиться к экзаменам, не транжирить время по пустякам, наставлял меня комиссар. — Нам на флоте позарез нужны свои, нашей закваски, командиры. Вы, молодые, надежда наша. В ваши руки перейдет все строительство Военно-Морского Флота. Дело это серьезное, и ох как крепко нужно готовиться к нему! Меня вот что беспокоит: жизненного опыта у тебя маловато, а попал ты на самый верхний этаж флота. К начальнику Морских сил с докладом все через тебя идут, бумаги какие — опять через тебя!.. Тут немудрено и зазнаться, чванством заразиться, высокомерием заболеть. Тогда пропал для флота человек, да и не только для флота, а вообще как человек нашего нового общества… Вот, браток, в чем суть. Вы, красные командиры, должны доказать, что не хуже, а лучше офицеров царского флота, не сермяжники, а люди высокой культуры и в мореплавательских делах зело сведущие!..

Не только ко мне, но и ко всем молодым командирам был внимателен Доброзраков, болела за них его душа, о них, надежде флота, были его думы и заботы. Его высокая партийность, принципиальность, порядочность и бескорыстие служили всем примером.

Нередко без всяких предупреждений Доброзраков, дымя неизменной трубкой, заходил в кабинет к Викторову. Если кто и бывал там в это время, начальник Морских сил его быстренько выпроваживал. О чем беседовали эти два человека Викторов, дворянин, беспартийный, и Доброзраков, матрос Революции, — я не знаю. Их беседы иногда затягивались чуть ли не до двух часов ночи. В кабинете было не продохнуть от махорочного дыма (табака Доброзраков не признавал), а Викторов, попросив принести ему чайку, долго потом никого не принимал.

Впоследствии Викторов, отдававший все свои силы флотской службе, подал заявление о приеме в партию и был принят в ее ряды. Думаю, в этом была немалая заслуга Доброзракова.

Много полезного для флота сделал Михаил Владимирович Викторов. На Тихоокеанском он был первым командующим и имел правительственные награды за успешное строительство флота на Дальнем Востоке. А в 1937 году М. В. Викторов стал начальником Морских Сил РККА.

…Чем больше пригревало солнышко, тем оживленнее шла жизнь на кораблях, зимовавших в Кронштадте. Весной каждый корабль, что хороший муравейник. Все трудятся с усердием, готовясь к началу летней кампании, которая уже стоит за воротами гаваней. Корабли спешно снимают зимнюю шубу утепление верхних палуб, входных тамбуров над люками — и постепенно приобретают военный вид. То и дело то на одном, то на другом эсминце происходит опробование котлов и раздается характерный посвист, пофыркивание пара. Комендоры занимаются своими башнями, орудийными установками, снимают зимнюю смазку. Воробьи расчирикались — что твои соловьи. Прилетели грачи, пожаловали скворцы. Стало быть, наступил апрель. Вот-вот тронется лед на Неве, а в заливе он с хрустальным звоном будет рассыпаться на причудливые, точно фигурные иголки, кристаллы под форштевнями кораблей.

Еще на кронштадтских рейдах плавает лед, а какой-то эсминец уже выскочил из гавани и на рейде выполняет священный «штурманский танец» определения и уничтожения девиации. Труженики-тральщики и гидрографы первыми, и уже давно, ушли в залив готовить безопасный путь всему флоту. Подводная лодка, точно зубастая щука, сначала осторожно показалась из гавани, а потом проворно выбралась на Малый Кронштадтский рейд. Флотские буксиры наперегонки забегали по гавани. На Пароходном заводе и в доках оглушительный треск пневматических молотков, клепающих корабельную сталь. Вся жизнь, даже в городе, побежала торопливее. На кораблях начали красить мачты, а скоро боцмана займутся надстройками, доберутся и до натруженных корабельных бортов. И тогда, буквально через три — пять дней, наступит Первомай. Часть кораблей уйдет на парад, на Неву, а самый большой, действительно флотский, парад состоится в Кронштадте. Его будет принимать сам начальник Морских сил Балтийского моря. Обходя на катере стройные ряды кораблей — морских красавцев, он поздравит экипажи, построенные вдоль бортов. Поело этого и начнется желанное — летнее плавание, учения, стрельбы и походы.

В штабе вся жизнь пошла интенсивнее. Оно и понятно: после зимней «спячки» корабли флота начали плавать. «Марат» стоит на Большом рейде, экипаж занимается одиночной подготовкой корабля. Начальник Морских сил ежедневно утром с линкора отправляется в штаб флота. На корабле разместился небольшой походный штаб: член Военного совета Киреев, старший секретарь Столяров.

Со Столяровым мы жили дружно, в одной каюте. Она находилась в кормовой части корабля, где были каюты командира, комиссара линкора, начальника Морских сил, члена Военного совета, комиссара штаба флота. Человек более спокойный, чем я, доброжелательный, умудренный службой на флоте, Петр как бы уравновешивал нашу совместную жизнь и работу.

Однажды вечером к нам зашел Доброзраков и радостно сообщил:

— Ну, дождались «христова дня», наконец-то оторвемся от Кронштадта! Хоть на Красногорский рейд, но все ж поближе к кораблям, что базируются в Лужской губе, перейдем…

На следующий день после подъема зазвенели колокола громкого боя, горнисты заиграли сигнал боевой тревоги. Все побежали по своим местам. Викторов, прихватив бинокль, побежал на носовой командирский мостик. Тревога для всех одинакова! Каждый должен спешить занять свое боевое место.

Начальник Морских сил на ходовом мостике, с ним, как положено, и я. На ходовом мостике линкора я оказался впервые. Чувство такое, будто присутствуешь при каком-то таинстве… Находишься там, где вершится судьба боя, сражения… Выше, на сигнальном мостике, несет службу дежурный по походному штабу.

Выйдя за боны, линкор постепенно увеличил ход. На корабле начались учения. Замерив скорость на мерной миле, после полудня «Марат» стал на Красногорском рейде в видимости берегового сигнального поста, через который и пошла связь с Кронштадтом и Лужской губой.

В конце двадцатых годов в летнее время и до глубокой осени корабли Балтийского флота (линкоры, крейсера, эсминцы и другие) стояли на рейде Лужской губы. Проводить учения, кроме как на Сескарском плесе, упирающемся в лесистый остров Гогланд, было негде. Куда ни повернись, кругом чужие территориальные воды, чужие наблюдательные посты, которые следят за каждым твоим движением. С финского форта Ино, расположенного на северном берегу Финского залива, против нашего форта Красная Горка, в хороший бинокль можно увидеть, что делается не только на воде «Кронштадтского мешка», но и на южном, советском, берегу залива. Положение до нелепости сложное. Балтийский флот облюбовал Лужскую губу, чтобы быть поближе к наиболее удобным для боевой подготовки районам.

С Красногорского рейда «Марат» перешел в Лужскую губу. Красив Лужский рейд, с точно застывшими на его глади боевыми кораблями! Особенно красиво на заре, когда розово-красный отсвет пурпуром окрашивает их борта. В утренней тиши удивительно далеко слышны на воде все звуки, особенно перезвон корабельных рынд, отбивающих время. На «Марате» пробили четыре склянки. Значит, четыре часа утра. На всех кораблях, как будто в ответ «Марату», мелодичный перезвон рынд. Тишина такая, что слышно, как кормовой сигнальный мостик «Парижской коммуны» переговаривается в мегафон с вахтенным начальником, как на эсминце бегут по палубе спешащие на смену краснофлотцы. Где-то опустили шлюпку, загремели уключины, слышны всплески воды от весельных гребков…

Солнце пошло на закат. На «Марате» горнисты сыграли вечернюю «зорю», в ответ каждый корабль своим голосом запел песню угасающего дня. Флаги спущены. Включены лишь якорные огни. Корабли застыли на рейде, как огромные живые существа, их темные силуэты еле различимы. Можно часами любоваться этим зрелищем.

Эсминцы перемигнулись сигнальными фонарями с флагманом флота «Маратом», бесшумно снялись с якоря и, точно призраки, исчезли — ушли в море на свои ночные поиски.

Стоя на мостике линкора, который ищут и должны атаковать эсминцы, наблюдаю, как в кромешной тьме с моря летит сигнальная ракета, мелькают проблески прожектора, обозначающие торпедные и артиллерийские залпы. В ответных с линкора прожекторных проблесках видно, как всего в нескольких кабельтовых от нас резко развернулся атакующий эсминец и, прикрываясь дымовой завесой, на зигзаге ушел после атаки в темень ночи. Все корабли движутся переменными курсами, переменными ходами. Каждый обязан сам не запутаться и не помешать, а помочь в атаке товарищу. В таких условиях замешкайся командир хоть на полминуты — и столкновения кораблей не избежать. В дождливую ночь и того хуже. На то, чтобы увидеть, услышать, решить и атаковать, у командира, сигнальщика, артиллериста и торпедиста, с их боевыми расчетами, в распоряжении всего лишь считанные секунды. Только зоркому, смелому до дерзости, отлично владеющему кораблем, оружием командиру и экипажу под силу такие боевые задачи.

Начальник Морских сил Балтийского моря любил проводить смотры. Чаще всего он делал это без предупреждения. Обычно начальник Морских сил вместе с членом Военного совета и нужными флагманскими специалистами флота на паровом катере прибывал на корабль, который хотел осмотреть, и отдавал приказание: «Корабль к осмотру!» Горнист корабля играл сигнал. Раздавались команды: «Корабль к осмотру!», «Помещения открыть и осветить!». Личный состав, встречавший начальника Морских сил в строю на верхней палубе, разбегался по своим заведованиям. Через три-четыре минуты командир докладывал:

— Корабль к осмотру изготовлен!

Викторов и Киреев производили осмотр, одевшись в синюю нанковую рабочую одежду. Если это был эсминец, то за день они осматривали одно машинное отделение, одну кочегарку, все вооружение на верхней палубе, по одному кубрику каждой боевой части, две-три каюты командного состава, камбуз, все кладовые и провизионки.

Викторов умел производить осмотры и делал это основательно. От опытного глаза бывшего старшего офицера крейсера ничто не ускользало. У него было какое-то особое чутье на беспорядок…

Каждый осмотр заканчивался выяснением претензий — отдельно у рядового состава, у младших командиров, у начсостава. Разбор претензий производился тут же, на корабле. Особо доставалось тем начальникам, которые были мало внимательны к нуждам и запросам подчиненных. За это и от Киреева попадало крепко.

Во второй половине дня флагманские специалисты докладывали свои замечания, Киреев подводил итоги смотра с политаппаратом. Викторов в своих заключениях не только констатировал итоги смотра, но и разбирал причины недостатков, давал указания, как их устранить. Все проверяющие только к ужину возвращались на линкор.

Для меня, как и для многих участников таких осмотров, они были хорошей школой.

Викторов, как правило, присутствовал на наиболее сложных стрельбах. Артиллерию он знал не хуже штурманского дела.

Как-то ночью меня разбудил рассыльный:

— Вас начальник Морских сил к себе требует!

Смотрю на часы. Далеко за полночь. Зачем это я понадобился в такое время?.. Одеваюсь, как по тревоге. Явился к Викторову.

— Пойдем, никого не тревожа, по нижней палубе линкора, — сказал мне начальник Морских сил, — а затем на носовой мостик.

Идем по палубе, в помещениях которой включены лишь синие лампы ночного освещения. Зажигаю аккумуляторный фонарик. Викторов заглядывает в кубрики. Пока добирались до ближайшего к носовой боевой рубке люка, набралось много замечаний. Поднялись на сигнальный мостик. Дежурный по походному штабу доложил диспозицию.

— Вызвать сигнальным фонарем с обоих бортов корабли! По порядку номеров. Дежурному записывать по левому борту, а вам — по правому время ответа каждого корабля! — распорядился Викторов. — Выключить флагманский огонь! Записывайте время затемнения каждого корабля, стоящего на рейде!

Часа полтора начальник Морских сил занимался проверкой бдительности кораблей. Закончив проверку, он приказал передать по линии: «Доволен ночной службой „Парижской коммуны“, эсминца „Ленин“, обращаю внимание командира эсминца „Карл Либкнехт“, заградителя „9 января“ на серьезные недостатки».