Г. Ф. Миллер. Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных

Г. Ф. Миллер. Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных

Соединяется ли Азия к северо-востоку с Америкою или нет? — важный всегда был вопрос между описателями земноводного нашего шара. С одной стороны, казалось, что по изображенному на разных географических и морских картах Анианскому проливу никакого соединения быть не должно; с другой, принято и то в рассуждение, что никто не мог показать с достоверностью, когда и кем оный пролив найден.

Некоторые думали, будто известие об упомянутом проливе содержится в тайне у тех народов, кои в кораблеплавании главное свое благополучие поставляют, потому что прежде их старание о сыскании пути в Китай и в Индию по Ледовитому морю основано было наибольше на том, что объявленный пролив находится действительно.

Но не можно ли и так думать, что морские путешествия по Ледовитому морю отчасти и для изобретения того ж самого Анианского пролива предприняты были и что оные оставлены после не для иной какой причины, как что малорассудно показалось следовать воспринятому намерению, с таким страхом, что почти при конце столь дальнего и трудного пути пред собой видеть надлежало вместо чаемого прохода беспрерывное земли матерой продолжение?

По дальнему других европейских народов от сих неизвестных стран расстоянию и по опасным приключениям в предпринимаемых в те места морем путешествиях, часто случающимся, нельзя было через них получить таких известий, чтоб из оных произвести что совершенное о предъявленном обстоятельстве.

Кораблеплавания их происходили либо по Ледовитому, либо по Южному морю, и по Южному, обходя либо Индию, либо Америку.

Что касается до учиненных по Ледовитому морю путешествий, от англичан и голландцев предпринятых, то хотя и имеем о них обстоятельные описания, но оные далее Новой Земли мало достоверны, и изобретений, голландским кораблем, называемым «Кастриком», в 1643 году учиненных, сюда причислять не должно, для того что касаются только до островов, находящихся к северо-востоку от Японии.

А с американской стороны учиненные проведывания гораздо не дошли столь далеко, чтоб можно было получить через оные хотя самое малое о тамошних странах знание. Только мы имеем достоверные известия о путешествии капитана Фрэнсиса Дрейка, который, обыскав в 1579 году берега американские, при выходе на оные назвал северную часть земли Калифорнии Новым Альбионом.

По нему производил Мартин Д’Агиллар[56] в 1603 году путь немного далее от оных берегов к северо-западу. Что же касается до учинившегося в 1592 году пути греческого мореходца Иоганна де Фука, который будто, зайдя под 47 град [усов] 30 мин [ут] широты между матерою [материковой] землею в залив, вышел из оного в 20 дней в Северное море, то я соглашаюсь с теми, которые почитают путь сей неистинным; и таким же признаю путешествие, испанскому адмиралу де Фонте приписанное, будто он в 1640 году большую часть незнаемой Северной Америки проведал, доколе от защитников сего путешествия не опровергнутся учиненные против оного возражения и не приведутся новые доказательства, подлинность оного несомненно уверяющие.

При таких обстоятельствах не осталось надежды к произведению больших изобретений, кроме как от Российского государства, которое тем наипаче к тому и способно, что оного пределы простираются до самых тех незнаемых стран, проведыванию подлежащих.

Блаженный и вечной славы достойный памяти император Петр Великий в бытность свою в 1717 году в Голландии слышал неоднократно в разговорах с любопытными до новых изобретений людьми, какие у них были о сей материи мнения и желания.

Не мог он иметь надежды о приобретении тем государству и народу своему особливой пользы, однако как геройский дух в общей пользе находит и свою, так и сей монарх принял намерение к произведению в действо упомянутого изыскания, которое только за тем нескоро воспоследовало, что премногие военные и штатские дела бессмертной славы императора не допускали исполнить сего желания.

Подлинно нужнее было привести государство от внешних и внутренних неспокойств в тишину и безопасность и поспешествовать благополучию целых народов многими новыми учреждениями, нежели стараться об учинении изобретений, по правде хотя похвалы достойных, однако происходящих от одного только любопытства.

Последняя пред смертью болезнь привела паки сие дело государю в память, и его величество изволил сочинить сам, собственною своею рукою, инструкции, как поступать при произвождении сего дела, препоручая оное для исполнения генерал-адмиралу графу Федору Матвеевичу Апраксину.

Все дела великого императора достойны изображены быть на злате в вечную память будущим родам, кольми паче должно почитать сие предприятие, которым он благоволил заключить владение свое, никогда довольно непрославимое, в несравненный знак любви своей к наукам и неусыпного своего попечения о поспешествовании пользы общества человеческого.

В то время ни при императорском дворе, ниже в самых отдаленных странах сибирских не было известно, какие уже с лишком за 70 лет пред тем учинены были изобретения кораблеплаванием, из Якутска в северо-восточные страны сибирские производившимся. Чукотский Нос, лежащий между севером и востоком и до неизвестных нам пределов Северной Америки простирающийся, давно уже обойден морем.

Давно уже россияне сим водяным путем доходили до Камчатки. Ежели бы сие тогда известно было, то бы не нужно было спрашивать и посылать проведывать о соединении или разделении обеих частей света.

Такое достопамятное дело, которого хотя следы нашлись после в повестях у камчатских жителей, никогда бы совершенно не открылось, ежели бы я в 1736 году в бытность мою в Якутске, по счастью, не сыскал в архиве тамошней воеводской канцелярии письменных известий, в коих оный морской путь описан с довольными обстоятельствами.

С 1636 года начался судовой ход по Ледовитому морю из Якутска. Реки Яна, Индигирка, Алазея и Колыма одна за другою сысканы. По обретении реки Колымы желали ведать, какие еще за нею реки находятся, дабы как живущие по оным народы привести в подданство, так бы и от чаемого в тамошних странах соболиного промысла получить себе прибыль.

Первый путь от Колымы-реки на восток воспринят в 1646 году некоторыми промышленными людьми, у коих главным был Исай Игнатьев, родом с Мезени. Море наполнено было льдом, однако между льдинами и матерою землею усмотрели полое место, коим шли двое суток до губы, в которую зайдя нашли людей чукотского народа.

С ними торговали они равно, как древние писатели повествуют о торгах, с дикими народами учиненных. Россияне выложили товары на берег, из коих чукчи взяли, что им было по нраву, положив вместо того моржовые зубы[57] или вещи, из моржовых зубов сделанные.

Никто не осмелился сойти к чукчам на берег, да и не можно было надеяться, чтоб с ними иметь разговоры, за тем что не было толмача, чукотский язык знающего. Таким образом, довольны будучи первым изобретением, возвратились они назад на реку Колыму.

По возвращении с моря известие о моржовых зубах, у чукчей находящихся, побудило еще более промышленных на другой год вступить во второй путь. Федот Алексеев Холмогорец, московского купца гостиной сотни Алексея Усова приказчик, которого можно числить между прочими его товарищами главным, усмотрел за потребно просить государева приказчика на реке Колыме о служивом человеке для исправления того, что в пользу казенного интереса наблюдать должно.

Казак Семен Иванов сын Дежнёв пожелал в сей путь отправиться, и того ради дал ему приказчик наказную память [письменное наставление]. Четыре судна, по тамошнему кочи называемые, пошли в море все вместе в июне 1647 года. Слух носился о некоей реке Анадыре или, по тогдашнему произношению, Анандыре, что по оной живут незнаемые народы в великом множестве.

Тогда думали, что и сия река впала в Ледовитое море. Для того хотели проведать в сем пути между прочим и ее устье. Однако не только сие, но и все прочие предприятия не имели желанного успеха, для того что за случившимся того лета многим льдом нельзя было ходить по морю свободно.

Однако воспринятая надежда к дальнему продолжению морского их изобретения не только тем не пресеклась, но паче на другой год число охотников из казаков и из промышленных людей еще более умножилось, так что семь кочей изготовлены были, которые отправились все вместе для упомянутого проведывания. Что с четырьмя из сих судов учинилось, о том не упоминается ничего в наших известиях.

На прочих трех начальниками были: у казаков Семен Дежнёв да Герасим Анкудинов, а у промышленных Федот Алексеев. Дежнёв и Анкудинов поссорились еще до отправления в путь, для того что одному завидно стало, что другой имеет быть участником как в чести будущих изобретений, так и в соединенных с оными прибытках. На каждом судне было человек по тридцати.

По крайней мере, объявлено сие о судне, на котором Анкудинов обретался главным. Дежнёв обещал привести в казну с реки Анадыря ясака 7 сороков соболей или, буде можно, и более. Такую-то великую надежду имел он к сысканию реки оной, что напоследок хотя и учинилось, только не столь скоро и не так легко, как он о том думал.

Сие достопамятное отправление с реки Колымы воспоследовало июня 20 дня 1648 года. Для недостаточного знания нашего о тамошних странах весьма сожалетельно, что не все обстоятельства сего морского пути с прилежанием описаны.

По всему видно, что Дежнёв, объявляя о делах своих в Якутск отпискою, писал о приключениях, учинившихся с ним на море, весьма не рачительно; особливо о том, что в пути до Большого Чукотского Носа делалось, не находится у него никакого известия, также не упоминается о препятствиях от льда, которых, может быть, и не было.

Ибо Дежнёв при другом случае пишет, что-де море не всякий год, как тогда было, бывает от льда чисто. Он начинает свою отписку объявлением о Большом Чукотском Носе, и сие обстоятельство особенного примечания достойно. Сей Нос, по его объявлению, совсем отменен от того Носа, который находится при реке Чукочьей (по западную сторону от реки Колымы).

Большой Нос протянулся в море между севером и северо-востоком и поворачивается кругом до реки Анадыря. Для подлинного признака с русской (то есть с западной) стороны оного впала в море речка, и там сделана чукчами якобы башня из китовых костей. Против Носа (не показано, с которой стороны) лежат два острова, на которых живут люди чукотского народа, у коих губы прорезаны и продеты зубы из моржовых зубов.

От упомянутого Носа до реки Анадыря можно поспеть способным ветром на коче в трое суток, да и сухим путем расстояние будет не далее, потому что река Анадырь впала в губу. У оного Носа разбило коч служивого Герасима Анкудинова, и бывшие на нем люди перебрались на остальные два коча. Семен Дежнёв и Федот Алексеев, будучи сентября 20 дня на берегу, дали с чукчами бой, на коем Федот Алексеев поранен.

После сего разнесло их кочи без вести. Коч Дежнёва носило по морю до октября месяца и напоследок выбросило на берег, от реки Анадыря в немалом расстоянии на полдень, чаятельно около реки Олюторы. Что учинилось с Федотом Алексеевым и с его товарищами, о том объявлено будет ниже.

Дежнёв с находившимися при нем 25 человеками казаков отправился пеш для проведывания реки Анадыря, но за неимением проводника пришел он на сию реку уже по прошествии 10 недель не в дальнем расстоянии от ее устья, где не было ни людей, ни леса. Сие обстоятельство привело путешествующих при неимении съестных припасов в крайнюю печаль.

Буде промышлять им на пищу себе зверей, то оных недоставало, ибо зверь водится по большей части в лесах, ежели же добывать рыбу, то не было потребного орудия. Сего ради двенадцать человек пошли вверх по реке Анадырю и через 20 дней, не найдя людей, принуждены были идти назад, но от голода и от стужи возвратилось их к стану весьма мало.

Следующим, 1649 года летом, отправился Дежнёв с товарищами своими водою вверх по Анадырю и нашел по оной людей, называемых анаулами, с коих взял первый на сей реке ясак. Хотя они числом были и немноголюдны, однако являлись весьма противны, того ради истреблены все в краткое время.

Тогда Анадырскому острогу от Дежнёва положено основание построением на том месте зимовья. Там он имея жительство, весьма заботился, как бы ему впредь дойти назад до реки Колымы или бы хотя только отправить туда известие о своих приключениях. К учинению сего показали ему дороги некоторые люди, пришедшие туда апреля 23 дня 1650 года сухим путем через горы.

После отъезда Дежнёва производились с реки Колымы также и другие отправления, как сухим, так и водяным путем, с тем намерением, чтоб проведать дальние восточные страны. Из таких отправлений достопамятно одно, происходившее по морю, не столь по изобретениям, при том учиненным, как для случая, которой к сему пути подал причину.

Михайло Стадухин, казак якутский, поставив в 1644 года с некоторыми товарищами своими Нижний Колымский острог, возвратился на другой год в Якутск с некоторыми известиями, чтоб предложить оные там на рассмотрение. Некоторая женка из живущих по реке Колыме народов сказывала ему, Стадухину, что-де есть на Ледовитом море Большой остров, которой простирается против реки Яны и Колымы и с матерой земли виден.

С реки Чукочьей, впадающей в Ледовитое море от Колымы по западную сторону, переезжают будто чукчи на оленях на тот остров одним днем, побивают там моржей и привозят с собой головы и зубы моржовые, коим-де молятся по их вере. Стадухин хотя сам не видал у чукчей таких зубов, однако слышал у промышленных людей, что находятся таковые зубы у оного народа, да и кольца у оленьих санок сделаны из моржового зуба.

Промышленные люди подтверждали то ж об упомянутом острове и почитали оный за продолжение Новой Земли, куда с Мезени ездят. Сверх сего наведался Стадухин о большой реке Погыче, или Ковыче, что она впала в море за рекою Колымою с лишком три дня хода по тому морю способным ветром. И ежели-де указано будет умножить людей и послать их в сии страны, то-де можно ожидать оттуда великой в казну прибыли и проч.

По сим известиям и предложениям отправлен Стадухин июня 5 дня 1647 года во второй путь на реку Колыму с наказом, чтоб ему ехать оттуда на реку Погычу, построить при оной зимовье, привести тамошние народы в ясачный платеж и проведывать о предъявленном острове.

Он зимовал при реке Яне и, отправившись оттуда на исходе 1648 года на нартах, пришел в 7 недель на реку Индигирку, построил там коч и поехал морем на реку Колыму. Оттуда ходил он летом 1649 года на двух кочах, из которых один на сем пути разбило, для обыскания реки Погычи. По его объявлению, бежал он на парусах семь суток, только никакой реки не видал.

Чего ради остановившись, послал людей для приведения языков. Но и сии ни о какой реке не объявили. Понеже берег состоял из крутого камня, то нельзя было ловить рыбу. Для сей причины недоставало у Стадухина съестных припасов, и он принужден был идти назад на реку Колыму.

Искал ли он объявленного на море острова и нашел ли оный, о том ничего не показано. Вся прибыль состояла в некотором числе привезенных моржовых зубах, которые Стадухин послал в Якутск с таким представлением, чтоб для большего оной кости промысла отправлять туда нарочных.

Тогда известно учинилось, что Погыча есть та же самая река, которая называется Анадырем. Перестали думать, что река сия впала устьем в Ледовитое море. Через языческих народов уведомленность, что до ней идти сухим путем ближе, нежели водою. И сие подало случай к следующему отправлению.

Столь полезное о дороге сухим путем на реку Анадырь известие получено в походе, в который ходили казаки с реки Колымы в начале 1650 года вверх по реке Анюю, потому что взяты были тогда языки из народа ходынского, которые сами показали дорогу на реку Анадырь.

Как тогда о Дежнёве еще никакого известия не было, то многие охочие люди из казаков и из промышленных подали приказчику челобитную, чтоб повелено было им идти на реку Анадырь для приведения тамошних народов в подданство. Некто Семен Мотора был у них начальником. Захватив марта 23 дня в верховье реки Анюя одного из лучших ходынских мужиков, привел его с собой на реку Анадырь, куда он апреля 23 дня приехал.

Мотора соединился с Дежнёвым. Но Михайло Стадухин, отправившись после Моторы по той же дороге и препроводив в пути 7 недель, по прибытии своем на реку Анадырь не заезжал в зимовье к Дежнёву, но исправлял дела свои особо, для того что он с Дежнёвым и Моторою имел всегдашнюю ссору.

Дежнёв и Мотора, желая оставить его в покое, пошли на реку Пенжину, но за неимением проводника, путь знающего, принуждены были воротиться назад на реку Анадырь. Потом отправился на реку Пенжину Стадухин, после которого времени не находится о нем никакого известия.

Дежнёв и Мотора построили суда при реке Анадыре, чтоб идти по морю для обыскания других рек. Но сие намерение пресеклось смертью Моторы, который убит в 1651 году в бою с анаулами. После того ходил Дежнёв на оных судах летом 1652 году до устья реки Анадыря, где присмотрел мель, простирающуюся далеко в море по северную сторону оного устья. Таковые мели называются в Сибири коргами.

На сей корге лежало много моржей, с которых Дежнёв, добыв несколько зубов, почел сие за довольное награждение трудов своих. В 1653 году приготовил он лес на строение коча, чтоб на оном отправить собранную по то время ясачную казну в Якутск морем, но понеже не доставало прочих судовых припасов, то отменено было оное строение. Также слышал Дежнёв, что море около Большого Чукотского Носа бывает не всякий год от льда чисто.

Второе отправление на коргу за моржовыми зубами учинилось в 1654 году. Тогда ходил с Дежнёвым вместе казак Юшка Селиверстов, которой прежде обретался в морском пути при Михайле Стадухине, и от него послан был в Якутск с представлением, чтоб повелено было добывать ему для казенной прибыли моржовые зубы, что ему и дозволено.

В наказной памяти, данной оному Селиверстову, упоминается сверх Анадыря и о Чендоне-реке, впадающей в Пенжинскую губу, где приказано ему приводить в ясачной платеж живущие около оных рек народы, почему заключить должно, что о действиях Дежнёва тогда еще не было ведомо в Якутске.

От сего произошли опять великие несогласия. Селиверстов, желая себе приписать изобретение корги, утверждал, что он до сего места доходил со Стадухиным в 1649 году морем. А Дежнёв доказывал, что Стадухин и Селиверстов не только до корги, но и до Большого Чукотского Носа не доезжали: сей Нос, по объявлению Дежнёва, состоит весь из камня, он-де довольно о нем известен, потому что Анкудинова коч у оного разбило, и сей-де Нос не тот, что первый от Колымы-реки, называемой Святым Носом.

Подлинный-де признак Большого Чукотского Носа есть тот, что против оного лежат острова, на коих живут люди зубатые, и сих-де людей видел он, Дежнёв, а не Стадухин и Селиверстов, а корга при устье реки Анадыря находится от упомянутого Носа в далеком расстоянии.

В то же время вышел Дежнёв, проведывая морские берега, на коряцкие жилища, где увидел якутскую бабу, которая прежде жила у Федота Алексеева. Сия баба ему сказала, что Федот Алексеев и Герасим Анкудинов померли цингою, а другие товарищи их побиты, остальные же в малом числе убежали неведомо куда в лодках.

Сие изъясняется найденными в последующие времена на Камчатке известиями. Ибо остальные от Федота Алексеева люди, следуя при благополучной погоде подле морских берегов к югу, пришли наконец к реке Камчатке, на коей учредили свое жительство, и следовательно, за первых из русских почтены быть имеют, которые в тамошних местах поселились.

Доказательство сему то, что когда пятидесятник Владимир Атласов в 1697 году положил начало к завоеванию земли Камчатки, то русские были уже камчадалам известны. Причина сего знакомства объявляется камчадалами как следует: назад тому много лет жил у них некто Федотов (может быть, что сын Федота Алексеева) с товарищами при устье речки Никулы, которую потому русские прозвали Федотовкой.

Камчадалы почитали их как бы богами и не думали, чтоб человеческая рука им вредить могла. Но случилось русским между собой поссориться так, что друг друга ранили; тогда камчадалы, увидев кровь, из ран их текущую, догадались, что они смертные. Потом, как русские между собой разлучились и некоторые пошли на Пенжинское море, то с одной стороны камчадалы, с другой коряки, нападав на них, всех побили.

Речка Федотовка впала в Камчатку-реку с полуденной стороны в 180 верстах ниже Верхнего Камчатского острога. При оном видны были еще во время Первой Камчатской экспедиции остатки двух зимовий, в коих русские имели жительство. Только никто не мог сказать, которою дорогою те первые русские люди на Камчатку пришли. Сие вышепоказанным образом известно учинилось не прежде как в 1736 году по делам Якутского архива.

Что касается до вышеобъявленного на Ледовитом море Большого острова, о коем упомянули мы при описании пути казака Михайла Стадухина, что в 1645 году получено было об оном известие, но без дальнего подтверждения, то наипаче примечать надлежит, что во всех известиях, коих в Якутском архиве находится немалое число, о производившихся в прежние времена между Леною и Колымою реками морских путешествиях не показано ничего об оном Большом острове, а однако разные суда заносило противными ветрами в море столь далеко, что необходимо надлежало бы попасть им на тот остров, ежели бы он доподлинно находился.

В доказательство сему намерен я привести здесь описание двух морских путей, воспринятых в 1650 году. Известия об оных служат одно другому в подтверждение, притом и можно по оным видеть, с каким трудом и опасностью такие путешествия происходили.

Казак Андрей Горелый отправился из Якутска в месяце июне помянутого года в морской путь до реки Индигирки для приведения живущих вверху сей реки и по впадающей в оную реке Моме народов в ясачный платеж.

Он шел морем благополучно до устья реки Хромы, против которого расстоянием от берега по его смете, на два дня хода по льду он на коче замерз августа в 31 день, потом опять лед взломало, и жестоким ветром занесло его еще далее в море и носило 10 дней, после чего опять замерз и шел от того места до берегу по льду две недели, а коч его раздавило льдинами.

Горелый со своими товарищами перевез с собой на санках некоторую часть из судовых и съестных припасов, а большая половина осталась в море. С того места, где пришли они к берегу, отправившись октября 5 дня на нартах, дошли в четыре дня до устья реки Индигирки, а оттуда ноября 12 числа до Уяндинского зимовья, где, за приключившимся того года на море великим несчастьем и за недостатком привозного хлеба, покупали они пуд муки по 8 рублей.

Второй морской путь, о коем должно здесь предложить для доказательства, производился казаком Тимофеем Булдаковым, который послан был в 1649 году на реку Колыму приказчиком, но, не доехав туда, зазимовал в Жиганах при реке Лене. Сей Булдаков, приплыв июля 2 дня 1649 года к Ленскому устью, собрался было идти в море, но за восставшим с моря ветром, которым нанесло к берегу множество больших льдин, принужден был там стоять 4 недели.

Как скоро после того потянул ветер от берега благополучный, то прибежал он на парусах к Омолаевой губе. Там наехал опять на лед, с коим носило его 8 дней, и от того учинилось кочу его немалое повреждение. Близ островов, находящихся против Ленского устья, и дабы пристать к одному из оных, принужден он был пробиваться сквозь лед два дня. После сего продолжались 6 дней ветры переменные то с земли, то с моря.

Потом показалось, будто море от льда очистилось, чего ради Булдаков побежал опять к губе Омолаевой, но там паки нашел на великие льдины, с которыми носило его еще 4 дня. И понеже к проходу вперед за льдом не было надежды, то старался он только, чтоб ему выбиться из льда и возвратиться на реку Лену. При устье реки Лены стояло восемь кочей служивых, торговых и промышленных людей, которые к выходу в море были в готовности.

Вскоре после того стал ветер с берега, и оным море от льда очистило, тогда все кочи поднялись к Омолаевой губе в одно время и проходили оную сквозь наносной лед не без трудности. По ту сторону помянутой губы, близ морского берега, находится остров, между которым и морским берегом тогда был обыкновенный ход протокою.

Но тогда сия протока была затерта льдом, и наши путешествующие не могли пройти через оную иначе, как что со всех кочей общим трудом сквозь лед просекались. Там встретились с ними четыре коча, которые шли с Колымы и Индигирки. По выходе из помянутой протоки через сутки повеял способный ветер, коим прибежали в сутки ж к устью реки Яны, против коего случившимся тогда с моря ветром нанесено было столько льда, что оным едва кочи не раздавило.

А понеже морской берег в тех странах отлог, так что большие льдины, которые ходят в воде глубоко, до берега доставать не могут, то, идя близ берега, благополучно миновали они мыс, который по северному его положению от давних лет почитался в сем пути за самое трудное место и потому прозван Святым Носом. Оттуда пришел на другой день Булдаков до губы Хромой, называемой так по реке Хроме, которая в оную впала.

Сия губа наполнена была великими льдинами, между которыми проход был весьма труден, а особливо когда уже и от ночных морозов новый лед намерзать стал. Как они пришли почти против устья реки Хромы, то море с 30 на 31 число августа все стало.

Булдаков находился с пятью кочами недалеко от берега, имея в том месте глубины на одну сажень, и думал было, как лед придет в довольную крепость, скарб свой перетащить на берег, только надежда его была тщетна, ибо сентября 1 числа, когда уже был лед толщиною на полпядени[58], встал с берега жестокий ветер, которым лед опять взломало, и кочи во льду занесло далеко в море и носило их 5 дней.

По прошествии сего времени ветер утих, и море в одну ночь опять замерзло. На третий день лед стал так толст, что ходить по оному можно было. Тогда посланы люди для проведывания, куда к берегу идти ближе, и через оных получено известие, что бывший с ними коч казака Андрея Горелого стоит от них по пути одним днем езды, чего ради принято намерение перенесть наперед запас и скарб на тот коч, дабы тем ближе быть к берегу, ежели опять взломает море.

Как все к сему приготовлено было, то вода прибыла вдруг в море на знатную вышину, и лед, который уже был толщиною на пол-аршина[59], опять весь взломало; к тому ж поднялся сильный ветер, коим занесло кочи со льдом далее прежнего в море, причем казалось, будто их несло так скоро, что и на парусах бы скорее бежать не можно было. Таким образом, носило их 5 дней, по прошествии которых ветер утих, и кочи замерзли в третий раз.

Сим приведены были все люди в крайнее отчаяние и говорили, что такого гнева Божия еще не бывало, и прежде в морском ходу никогда такого несчастья не случалось. Однако, возымев смелость и чтоб избавиться очевидной погибели, приготовились вторично к восприятию пути по льду до берега, причем всякий положил на нарты запаса и скарба, сколько на себе свести мог.

Сей путь был весьма опасен и многотруден. Лед у них под ногами взломало, чего для принуждены были в разных местах перескакивать с одной льдины на другую, съестной запас и скарб перекидывать и один другого перетаскивать канатами и шестами. Издали видели они, как оставленные их кочи льдом разбило.

Напоследок вышли они, изнуренные цингою, стужею, голодом и работой, на берег не в дальнем расстоянии от устья реки Индигирки. С такими же печальными обстоятельствами продолжали и путь свой вверх по Индигирке до Уяндинского зимовья и проч.

После сего отправления спустя два года, а именно в 1652 году, упоминается в наказной памяти пятидесятника Ивана Реброва, отправленного на место Булдакова на Колыму-реку приказчиком, чтоб ему наипаче проведать на Ледовитом море помянутый Большой остров, о котором сообщены были ему все обстоятельства, предъявленные от Михайла Стадухина.

Может быть, что о том же и после всем на Колыму и в другие тамошние зимовья посылающимся приказчикам приказано было. Однако не находится в Якутском архиве никаких известий об изобретениях, по таким приказам учиненных. Потому надлежало бы остаться при прежних известиях, ежели бы по многому прошедшему времени слух о Большом острове опять не возобновился и нарочные для сыскания оного отправления посланы не были, о коих впредь объявить имеем.

В 1710 году февраля 20 дня в Якутской воеводской канцелярии допрашиваны были разные якутские служивые люди о вышеупомянутом и о других против Камчатки находящихся островах, а в допросах показали следующее.

Никифор Малгин сказал: в бытность-де якутского воеводы князя Ивана Петровича Борятинского, который имел команду в Якутске с 1661 по 1678 год, ходил он с торговым человеком с Лены на Колыму-реку морем, и в том пути следовали они до Святого Носа по большей части подле берега, а от того Носа отнесло их многим у берега наносным льдом в море.

В то время бывший с ними кочевщик Родион Михайлов показал им по эту сторону Колымы-реки издали в море остров, который всяк из них видел. А по приходе их на Колыму сказывал ему, Малгину, торговый человек Яков Вятка, что он прежде того ходил с Лены на Колыму-реку с торговыми людьми на девяти кочах, из коих три коча отнесло к вышепоказанному острову, на котором посыланные с сих судов люди приметили следы незнаемых зверей, а людей не видали.

После чего пришли и сии кочи на Колыму. А о находящемся против Ленского устья острове не слыхал он ничего и проч.

Сверх того объявляется в сей сказке о некоем острове, находящемся против земли Камчатки, только с такими обстоятельствами, которые едва не во всем прекословят полученным после того известиям, и для того требуют некоторого изъяснения, а именно: торговый человек Тарас Стадухин сказывал ему, Малгину, что за несколько до того лет ходил он с 90 человеками на кочах с Колымы морем для проведывания Большого Чукотского Носа.

Но понеже не могли они обойти того Носа водою, то перешли через оный пешком и, построив на другой стороне новый коч, шли подле берега до устья реки Пенжины. При сем что касается до переходу через Чукотский Нос сухим путем, почему небольшая оного в том месте ширина заключается, то такой другой пример приведен будет ниже.

А когда потом упоминается об острове, который будто виден от устья Пенжинского, и якобы, по сказке некоторой бабы полонянки, живут на том острове люди бородатые, которые платье носят долгое и русских людей называют братьями, то сие такие обстоятельства, которые так просто приняты быть не могут.

Может быть, река Камчатка от незнания названа Пенжиною. Ибо как невероятно, чтоб Стадухин обошел в один путь всю землю Камчатку до реки Пенжины. Так, напротив того известно, что против Пенжинского устья никакого острова не находится, и хотя по тому ж и с устья реки Камчатки никакого ж острова не видно, однако камчадалы уже тогда могли знать о тех островах, которые в наши времена в тамошней стране известны учинились.

Под описанием людей бородатых и носящих долгое платье, почему они русским уподоблены быть могли, должно, как кажется, разуметь курилов, живущих на островах, от Камчатки к полудню лежащих, потому что они подлинно не так, как прочие сибирские и камчатские народы, бородоголы, но бородатые, также и по телу волосы имеют.

Но чтоб они русских называли братьями, сие несправедливо. Во время Тараса Стадухина неимоверно, что курилы уже о русских слыхали. По-видимому, Стадухин заключил сие сам по сходству бород и платья, а Малгин ошибся, когда объявил, что сказывала ему о том камчадалка.

Иван Шамаев объявил: посылай-де он был в 1700 году с камчадальским приказчиком Тимофеем Кобелевым на Камчатку, и в том пути ехали они от Анадыря до реки Пенжины на оленях, а там, построив кочи, выплыли по Пенжине и шли морем до Пустого острова, которой, чаятельно, назван по реке Пустой, где взяли оленей, и на оных продолжали путь через горы до реки Камчатки.

Против Пенжинского устья не видал Шамаев никакого острова, а как он отправлен был с реки Камчатки на Пенжинское море, то видел против устья реки Хайрюзовой камень голец, а на матерой ли земле или на острове оный стоит, того-де он не ведает, также и камчадалы, коих он спрашивал, ничего подлинного о том не сказали.

Напоследок, возвращаясь с Камчатки, присмотрел он, что против устья реки Караги значится в море остров, на котором был казак Иван Голыгин с товарищами сам-третей[60]. Хода до оного от берега греблею на байдарах день. Голыгин там нашел людей, но понеже они в ясаке отказали, то он не осмелился идти вдаль по тому острову, и точного об оном известия получить не мог.

На Ледовитом море он, Шамаев, не бывал, того ради и никакого острова там не знает, и от людей о том не слыхал.

Михайло Наседкин сказкой показал: отправлен-де он был в 1702 году с приказчиком Михайлом Многогрешным, он же и Зиновьев, на Камчатку, и ехали они, как Шамаев, через Анадырский острог до реки Пенжины на оленях, а оттуда водою до реки Лесной, а с Лесной сухим путем на нартах и на лыжах до реки Камчатки. Против устья сей реки значится-де остров, только неведомо, есть ли на нем люди.

Из русских еще никто на нем не бывал. С полуденного Носа Камчатки видел он за переливами землю. Также на возвратном пути своем в Якутск присмотрел он в море остров от Колымского устья до Индигирки, о коем сказывал-де ему бывшей тогда с ними кочевщик Данило Монастырский, что тот остров и земля одна с тою, которая видна с Камчатки и против Колымского и Ленского устья, а живут ли на той земле люди или нет, о том не слыхал он ни от упомянутого кочевщика, ниже от кого другого.

Алексей Поротов, который был в 1704 году на Камчатке, сказал об острове против устья реки Караги то ж, что и Иван Шамаев.

Итак, сим кончаются допросы вышеупомянутых служивых людей, и они подали случай к тем проведываниям, о коих теперь предлагать имею.

В то же время был в Якутске стольник и обер-комендант князь Василий Иванович Гагарин, отправленный в Сибирь от дяди своего губернатора, князя Матвея Петровича Гагарина, с полною мочью [со всеми полномочиями] для произведения всяких следствий и учреждения лучшего порядка.

Чего ради послал он марта 17 дня к воеводе Траурнихту[61] указ, в разных пунктах состоящий, из коих один был следующего содержания: «Стараться всеми мерами о проведывании островов, находящихся против устья Колымы-реки и земли Камчатки, какие на оных живут люди, и под чьим владением, чем питаются, и сколь те острова велики, и много ль морем от материка расстояния, и написать о том в наказах, посылаемым в те места приказчикам и казакам, которых обнадеживать за их службу особливою царскою милостью и награждением, а что будет учинено, о том бы посылать рапорты с нарочными его царскому величеству».

По силе сего посланы были из Якутской воеводской канцелярии августа 20 и сентября 9 чисел того ж 1710 года к приказчикам в Усть-Янское зимовье и на Колыму-реку наказные памяти, чтоб прилагать о сыскании тех островов всемерное старание.

С устья Яны-реки прислана сказка казака Якова Пермякова, в которой объявлено, что он, Пермяков, ходил некогда от Ленского устья до Колымы-реки и видел по ту сторону Святого Носа на море остров, а живут ли на нем люди, о том он не ведает. Против Колымского устья также виден остров, и на нем горы, а находятся ли люди, о том ему неизвестно, разве можно будет о том проведать через живущих около тамошних мест юкагиров.

Письмо от сибирского губернатора князя Матвея Петровича Гагарина, посланное января 28 дня 1711 года к воеводе Траурнихту, придало более причины стараться о произведении дальнейших проведываний.

Оное письмо гласит тако: «Сказывали мне казаки и дворяне якутские, что ваша милость изволит нарядить казаков, также и охотников отпустить на новую землю, что остров на море против устья реки Колымы, и удержались-де, мой государь, за тем, что без указа не смели, и ваша милость отнюдь того медлить не изволь.

Изволь их ни мало медля посылать на тот остров; буде и иный проведают остров, то вели, государь, отпускать, а на этот остров всеконечно б пошли сего 1711 года. Сие пишу вашей милости указом царского величества. Князь Матвей Гагарин. 1711 года января в 28 день».

По сему письму учинены были от воеводы Траурнихта два отправления: одно на устье реки Яны, а другое на Колыму, чтоб с обоих мест проведать объявленный остров, и велено продолжать то исследование хоть водою, хоть по льду до тех пор, пока об истине или несправедливости предъявленных известий получена будет достоверная ведомость.

О первом отправлении, которое производилось под предводительством казака Меркурия Вагина, нашел я в Якутском архиве разные известия. Только по оным должно рассуждать осторожно, чтоб не почесть всего за истину, что в них содержится. Помянутый Вагин с другими своими товарищами, отправившись из Якутска осенью в 1711 году, пошел в море из Усть-Янского зимовья в месяце мае следующего, 1712 года.

Казак Яков Пермяков, о котором выше упомянуто, был у него вождем, а путь производился нартами на собаках. До Святого Носа ехали они подле берега, а оттуда пустились в море прямо на север. В некоторых известиях написано, будто приехали к пустому острову, на котором нет и леса. А вкруг того острова езды с 9 или с 12 дней, и с сего острова якобы видели далее в море другой остров или землю.

Но Вагин будто, за поздним вешним временем и за недостатком съестных припасов, на оную землю идти не осмелился, но пошел назад к матерой земле, чтоб ему летом довольно запастись рыбою и потом бы в будущую зиму в оный путь еще отправиться. А к матерой земле пристал Вагин между Святым Носом и рекою Хромою при урочище Катаевом Кресте, прозванном по якутскому казаку Катаеву, который в прежние времена крест там поставил.

Оттуда казаки намерились было идти для рыбного промысла на реку Хрому, но на дороге оголодали, так что принуждены были есть собак, на которых ехали, а потом мышей и других гадин. При таком голоде показался им путь до реки Хромой далек, того ради возвратились они назад к морскому берегу, где все лето прожили и питались рыбою, дикими гусями, утками и их яйцами.

Между тем отправленные с Вагиным из Якутска казаки, помня претерпенный голод и опасаясь при вторичном отправлении прийти еще в большую нужду, его и с сыном, и усть-янского вождя Якова Пермякова, да промышленного человека, казацкую службу исправляющего, убили. А сие дело открылось через одного из убийц, которые по тому приведены в Якутск под караулом.

При следствии упоминается в допросах, что вождь Яков Пермяков того большого острова, который якобы от первого был виден, не признавал за землю, но за пар морской. Авось-либо и первый остров обратился в пар. По крайней мере, находятся при оном такие сомнительства, которые довольно важны. Когда убийцы возвратились в Устъ-Янское зимовье, тогда никто не объявил, что они были на острове.

По взятой с них в оном зимовье в месяце октябре 1712 года сказке явствует, что они от Святого Носа по морю более не ехали как до полудня и в то время, за учинившеюся бурею и метелицею, не увидев друг друга, разъехались, и оставшиеся семь человек, то есть убийцы, лежали между стоячим льдом сутки. После чего ходили они по морю, не зная дороги, двенадцатые сутки и вышли напоследок на землю к Катаеву Кресту.

Об острове объявили они уже в Якутске при допросе, надеясь, может быть, за такое объявление получить себе прощение или, по крайней мере, освобождение от смертной казни. Еще и при сем объявлении говорили не все согласно. Иные не показали ничего о том острове, а другие хотя и объявили, но разно.

Некоторые сказали, что обошли тот остров вкруг в девять, а иные — в двенадцать дней; одни — что находятся там только олени, а другие — что есть и волки, и песцы. О расстоянии же острова от берега, также и в которое время дошли до оного, никто ничего не показал. И коль невероятно: будто они в такой нужде весь остров обошли вкруг и величину оного проведали?

Столь же безуспешно было и другое отправление, производившееся с реки Колымы. Хотя в оное назначено было 50 человек да 2 судна, однако пошли в путь только 22 человека на одном судне, под ведением казака Василия Стадухина. В отписке его от 28 июля 1712 года из Нижнего Колымского зимовья объявлено, что только видел он по восточную сторону реки Колымы протянувшийся с матерой земли в море нос и вкруг оного лед непроходимый, а вдали не значилось никакого острова.

Жестокою морскою погодою отнесло их назад, причем они едва спасли живот свой, потому что судно у них по тамошнему обыкновению построено худо, а снастями снабжено было еще хуже. В то время уже не ходили по морю кочами, но вместо оных в употребление вошли такие суда, у которых доски ремнями сшиваются, и потому прозваны шитиками; они делаются с палубою, плоскодонные, длиною по пяти, шириною по две сажени[62].

Вместо конопати употребляется мох, а ходят ими обыкновенно по рекам, и от реки до реки морем подле берега. Паруса на них ровдужные[63], вместо канатов ремни лосиные, якоря деревянные с навязанным каменьем. Посему не должно дивиться, что Стадухин с таковым судном не мог исправить ничего в силу данной ему инструкции.

После сего в 1714 году учинены были из Якутска в те же страны еще два отправления, под командою Алексея Маркова да Григория Кузякова. Первому приказано было идти из устья Яны-реки, а другому — из Колымского устья. Ежели шитики к морскому ходу будут неудобны, то велено им построить в показанных местах такие суда, на которых бы по морю идти было безопасно.

Каждому из них придано по матросу из тех, которые в то время присланы были от губернатора князя Гагарина в Якутск для сыскания из Охотска морем путем на Камчатку. В сем состояло содержание наказных памятей, с коими Марков и Кузяков в августе месяце упомянутого года из Якутска отправились.

Марков вскоре по приезде своем в Усть-Янское зимовье послал февраля 2 дня 1715 года в Якутскую воеводскую канцелярию отписку, предъявляя, что по Святому морю ходить невозможно, потому что как летом, так и зимою всегда стоит лед, и в назначенный путь отправиться ему нельзя, кроме на нартах и собаках, чего ради марта 15 дня сим образом в оный и вступил с 9 человеками.

А возвратился он с моря апреля 3 числа в Усть-Янское зимовье и объявил следующее: ехал-де он по морю прямо на север семеро суток самой скорой ездой, как на собаках бежать можно (а способной дорогой при хорошей погоде можно переехать на собаках в сутки около ста верст), только ни земли, ни островов не видал, а далее пройти не мог.

Льдины стояли, как высокие холмы. Он входил на вверх их, только и вдали не присмотрел никакой земли. Напоследок не стало для собак корма, многие собаки на возвратном пути с голоду померли, а остальных собак пропащими кормили.

О пути Григория Кузякова не находится письменных известий. Но я уведомился через якутских жителей, что он ездил подобным образом, как Марков, и, равно как и сей, ничего не проведал.

После сего времени не происходило никаких проведываний, пока в 1723 году якутскый сын боярский Федот Амосов не возобновил старого об острове на Ледовитом море слуха к восприятию пути на оный и для приведения в подданство живущих там, по его мнению, народов. Сей остров, как он объявил, будто простирается от устья Яны до устья Индигирки-реки и далее.

Будучи отправлен с партиею казаков на реку Колыму, чтоб из устья ее проведать оный остров, и, приехав на устье помянутой реки апреля 18 дня 1724 года, хотел было он выйти в море, но увидел столько наносного великого льда, что никоим образом нельзя было надеяться свободного прохода. Тамошний промышленный человек Иван Вилегин подтвердил, между тем, общий об острове слух следующим известием.

Он, Вилегин, отправился с другим промышленным человеком, Григорием Санкиным, от устья впадающей по западную сторону Колымы в Ледовитое море реки Чукочьей, ездил в море по льду и нашел землю, только не мог знать, остров ли или матерая земля и есть ли на ней люди и лес.

За беспрестанными сильными ветрами и туманом невозможно было ему ездить вдаль по той земле, только приметил он на ней старые юрты и признаки, где прежде юрты стояли, а какие люди там жили, о том он не ведает. Та земля с устья Чукочьей реки в ясный день будто видна, а Чукочья река находится от Колымы расстоянием трех дней езды.

По его мнению, протянулась земля оная мимо реки Индигирки и Святого Носа до устья реки Яны, а с другой стороны простирается мимо Колымского устья до жилищ шелагов, которые суть род чукчей. Сие ему сказал шелагинский мужик Копай, к которому он ездил в 1723 году и взял с него ясак.

И на помянутую-де землю из Колымского, Чукочьего и из Индигирского устья для многих льдов на судах переправляться нельзя никакими мерами. Разве можно свободный проход иметь туда от жилищ шелагинских, потому что в бытность его там на море льда было немного.

На сем известии утвердился Амосов и пошел в судне подле берега на восток к жилищу Копаеву, куда он августа 7 дня и прибыл. Но море в том месте, где от Вилегина объявлен свободный проход, наполнено было многим наносным льдом, так что едва можно было ему идти подле берега. За стоящим по большей части противным ветром отложил он надежду о сыскании той земли и только старался, как бы ему возвратиться скорее на Колыму.

Понеже я застал упомянутого Амосова в Якутске, то я спрашивал его о точном положении бывшего тогда Копаева жилища и известился, что оное было на морском берегу верст с 200 от Колымского устья. Также он сказал, что против оного места лежит на море близко берега небольшой остров.