ПАРТИЗАНСКИЙ ГЛАВКОМ
ПАРТИЗАНСКИЙ ГЛАВКОМ
МЫ СЧИТАЕМ, ЧТО РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ДОЛЖНА ВЫРАЗИТЬ ВОЖДЮ ЭТОЙ ГОРСТОЧКИ ГЕРОЕВ, ВПИСАВШЕМУ НОВУЮ СЛАВНУЮ СТРАНИЦУ В ИСТОРИЮ НАШЕЙ МОЛОДОЙ АРМИИ, БЛАГОДАРНОСТЬ И ВОСХИЩЕНИЕ
А ПОЭТОМУ ВОЕННЫЙ СОВЕТ ХОДАТАЙСТВУЕТ О НАГРАЖДЕНИИ БЛЮХЕРА РЕВОЛЮЦИОННЫМ ОРДЕНОМ КРАСНОГО ЗНАМЕНИ.
(Из ходатайства РВС 3-й армии Председателю ВЦИК Я. М. Свердлову. 29 сентября 1918 г.)
1
Горы и горы, куда ни взгляни. Плотно зажали они широкую котловину с прокоптелым заводом, прудом и подслеповатыми домишками по его берегам. Близ завода — плотина, за нею уже не тихая озерная гладь, а бурлящая стремнина горной реки. Белой она зовется. И завод сродни ей — Белорецкий.
8 июля 1918 года в рабочий поселок вступили отряды Ивана Каширина и Николая Томина, вынужденные оставить Верхнеуральск. Гарцевали на конях красные казаки Верхнеуральских кавалерийских и 1-го Оренбургского социалистического имени Степана Разина полков. Шли в пеших колоннах запыленные бойцы Верхнеуральского и 17-го Уральского стрелковых полков. Удивляли горожан своей необычной формой бойцы Интернационального батальона — мадьяры и австрийцы. Боевики же Троицкой коммунистической дружины шагали в штатских пиджаках и рубахах.
Радушно приняв трехтысячный братский отряд, белоречане потеснились в домах. Захлопотали женщины: как накормить такую силищу! Задымились печные трубы, хозяйки взялись за варево, выпечку. Управившись со щами и хлебами, садились за шитье. Мануфактура была. Не лежать же ей даром, когда у бойцов-партизан нет и смены белья.
А 15 июля 1918 года разведка белоречан донесла: приближается к поселку еще более полутора тысяч активных штыков и сабель. Это были отряды Василия Блюхера и Николая Каширина, завершившие пятую сотню верст перехода со стороны Оренбурга. Отряд Блюхера не стал вступать в Белорецк. Там уже разместиться было негде. Уральцы остановились биваком в поселке Узянского завода.
При встрече с представителями штаба Ивана Каширина Блюхер договорился о созыве на 16 июля совета командиров частей и отрядов, собравшихся в районе Белорецка.
В тот день Василий Константинович проснулся до солнца. Въелась уже походная привычка. Вышел из душной избы. Предрассветная свежесть студеной водой сняла сон. Растормошив ординарца, прикорнувшего в сенцах, сказал:
— Давай, браток, в дорогу.
— Так рано же еще!
— Не рано. Недосуг нам сейчас до спанья.
Кони по холодку бежали резво. Двадцать верст отмахали за час с небольшим. Торопили не только дела. Подгоняло и желание поскорее увидеть старых друзей. Их немало пришло в Белорецк из-под Троицка.
Подлетели на широком галопе к сторожевому посту, стоявшему при въезде в поселок. Блюхер, назвав пароль, сразу же спросил, где квартирует штаб троичан.
Томина будить не понадобилось. Он уже самоварничал.
— Товарищ Блюхер! Да вы ли это? — завидев гостя, рванулся к порогу.
Хотел обняться, но не получилось: забинтованную левую руку удержала на месте кинутая через плечо перевязь.
— Это когда же, Николай Дмитриевич? — кивая на руку, спросил Блюхер.
— Не в ней суть. Вишь, куда нас загнали, мать честная, — выпалил сердито Томин и потянулся здоровой рукой высвободить плетку из-за голенища сапога.
— Подбили, а неразлучницу не бросаешь? — добродушно поддел гость. — Уж не мне ли грозить ею хочешь?
— Привычка, знаете. Да вы сидайте, Василий Константинович. Чайку за кумпанство откушаете. Морковный, правда…
Блюхер не отказался. Откушав чайку, перевернул по уральской традиции кружку донышком вверх и спросил Томина:
— И что же было у вас после меня?
— Какой я рассказчик, — отмахнулся Томин. — Подождите, Русяева кликну. Тот, знаете, мастак. Начштаба теперь у меня!
— Ого! Подрос, значит, малец.
— Ноне все быстро растут.
Явился Русяев, живой смышленый юноша. Он еще в семнадцатом, когда и двадцати лет не было, вступил в ряды большевиков и стал одним из активных работников Троицкого Совета.
— Здравствуй, здравствуй, Виктор Сергеевич, — уважительно приветствовал Блюхер. — Ну, как воюется? Не сердишься на Томина? Прижимист он, знаю.
— Что вы?! Командир отличный! Если б не Николай Дмитрич, вряд ли столько б ушло нас из Троицка…
— Не лей лишку, — оборвал Томин. — Не нужны твои козыри-мозыри. Ясно?
Блюхер, подмигнув Русяеву, вроде бы поддержал Томина:
— Верно. Давай, Виктор Сергеевич, выкладывай все без прикрас.
Русяев присел к столу, начал рассказывать.
…Белочехи обрушились на Троицк 13 июня. Врага встретили артиллеристы. Но, подавив их огонь, мятежники устремились к вокзалу. Вперед пустили бронепоезд. На счастье, один из паровозов в депо оказался под парами. Начальник железнодорожной дружины Георгий Летягин велел машинисту Афанасию Мотову тараном сбить неприятеля под откос. Приказ был выполнен. Мотову удалось спастись.
Однако белогвардейцы все же прорвались на станцию и перебили чуть ли не всех железнодорожников. Погиб Летягин. Пулеметной очередью был сражен командир троицких артиллеристов Крохмалев.
Но вот развернулись в лаву красные казаки созданного в конце мая полка имени Степана Разина, возглавляемого Карташевым. И контратаку поддержали бойцы 17-го Уральского полка и интернационалисты из батальона Сакача. Вышколенные белочешские роты не выдержали такого дружного напора и к исходу дня откатились на несколько верст от города. А ночью по их тылам неожиданно ударил Томин с сотней красных казаков.
Бои за городом утихли лишь на четвертые сутки. Решив, что противник полностью деморализован, начальник гарнизона Сугаков отдал приказ о возвращении в Троицк. Дружинникам разрешили ночевать по домам. Бойцы стрелкового полка затеяли мыться в бане. И только полк имени Степана Разина был в полном сборе. Он остановился в здании напротив бывшего казачьего арсенала. Бойцы, не снимая амуниции, отдыхали во дворе. Тут же стояли нерасседланные кони. Ночь была темная, тихая.
И вдруг захлопали ружейные выстрелы, где-то рядом расписался пулемет. Во двор вбежали патрули:
— Подъем! Тревога!
Первой поднялась томинская сотня. Николай Дмитриевич тотчас распорядился:
— Посыльные, в роты 17-го и в штаб дружинников. Подымайте народ. Пулеметчики, на месте. За вами фланги. Остальные за мной!
Низко пригнувшись, понеслись томинцы к монастырю. Туда уже подкрались белочешские цепи. Залязгали клинки. Послышались стоны, ругань, ржание подраненных лошадей. Пулеметчики у арсенала пока молчали. Светало. Отчетливо стало видно, как слева от Токаревки к арсеналу густой серой массой подкатываются вражеские солдаты. Теперь-то и налегли пулеметчики на гашетки. Но врагов не убавлялось. А патроны уже на исходе. Что делать?
— Отступайте к Меновому двору. Город окружен! — прокричал промчавшийся мимо всадник.
То был Томин. По нему ударили из винтовок. Николай Дмитриевич схватился за руку, но в седле удержался и полетел дальше. Втащив «максимы» на двуколки, пулеметчики понеслись через город к Уйскому мосту. Сюда же с разных мест скакали конные, бежали пехотинцы, дружинники. Многие были босы, без верхней одежды. Каким-то чудом выкатили из города все свои орудия артиллеристы.
Выйдя к Меновому двору, красные казаки заняли оборону и обеспечили отход из Троицка всех уцелевших советских сил.
Собравшись, двинулись на Верхнеуральск. На первом большом привале командиры провели голосование. Возглавить весь Троицкий отряд доверили Н. Д. Томину.
— Вишь, как высоко скакнул — из сотенных прямо в командующие! Да не во мне дело. Прохлопали мы крепко тогда, — сердито подытожил за Русяева Томин. — От первых удач носы позадирали. Сугаков особенно. Весь гарнизон, мать честная, едва не угробили. Потеряли Крохмалева, Летягина, Аппельбаума, Малышевых, Дмитриева.
Смолк Томин. И Блюхер больше ни о чем не расспрашивал. Склонив голову над столом, помолчал со всеми, а поднявшись, сказал:
— Ну, до встреч на совете, Дмитрич.
В то утро Блюхеру довелось выслушать и еще один волнующий рассказ. Казак-ординарец проводил Блюхера до дома, в котором лежал больной председатель Верхнеуральского укома партии Николай Иванов. Когда был расформирован 163-й Челябинский запасной полк, Иванов выехал в родной Верхнеуральск. Сплотив местных коммунистов, возглавил там партийную организацию, а позднее стал одним из инициаторов создания советских казачьих отрядов.
Сдернув с головы фуражку, Блюхер переступил порог маленькой горенки. На постели с высоко взбитыми подушками полулежал Иванов. Болезнь высушила его лицо, но глаза, в которых всегда было столько доброты и тепла, оставались прежними.
— Николай! Да что ж с тобой сталось, дружище? — не сдержался Блюхер, пожимая холодно-влажные руки товарища.
— Пустяки, — пробуя улыбнуться, ответил Иванов. — Чахотка, каменотесская болезнь. Я ведь из этого племени.
— Д-да, прилипчива она к хорошим людям.
— Подымусь. Полегчало вот сразу, как о вашем приходе узнал. А знаешь, Василий Константинович, ведь и старик Каширин с нами в Белорецк притопал. История тут особая…
Рассказывать Иванову было трудно. Мешали одышка, хрипы в груди, говорил тихо, но с увлечением.
Перековка старого станичного атамана началась, пожалуй, еще в ту пору, когда вернувшиеся с фронта сыновья скрывались на хуторах от мобилизации в белые банды. Дутов не раз допытывался у Дмитрия Ивановича, куда делись Николай и Иван, но старик твердил одно и то же:
— Кто их знает, где они. Смута кругом, отвыкли сыны докладывать батькам о себе.
Не сумел Дутов заручиться поддержкой станичного атамана и при мобилизации казаков в свое войско.
— Говори сам с народом, — отмахнулся Каширин и, пряча усмешку под окладистой бородой, добавил: — Ноне ж ты у нас самый главный, тебя и слушать людям.
Весной Дутова выбили из Верхнеуральска. Вернулись из-под Магнитной с красными отрядами сыновья — Николай и Иван. Вместе с Иваном и другими верхнеуральцами-коммунистами взялись формировать из мелких отрядов красноказачьи полки. Пехотные роты росли хорошо, а с конницей не ладилось. Старики не давали уводить коней со двора. Кричал на сынов и станичный атаман:
— Дутову не давал и вам не дам! Воюйте, как знаете…
Но преобразился Дмитрий Иванович, когда прослышал, что недобитые дутовцы соединились с белочехами и пошли разбойничать по поселкам, станицам. Сам заявился в Совет и, хмурясь, сказал:
— Пишите приказ поселковым атаманам: «Не пускать на нашу землю басурманов. Надо помочь пехоте. Давайте коней. Каширин».
О многом еще хотелось поговорить Василию Константиновичу с давним товарищем, но надо было уже спешить в штаб Ивана Каширина.
Совещание открылось точно в назначенный срок. Председательствовал на нем Н. Д. Каширин.
Порядок дня определили следующий:
1. Ознакомление с боевой и политической обстановкой.
2. Выяснение своих сил и средств.
3. Составление общего плана действий.
4. Группировка отрядов и хозяйственные вопросы.
5. Выборы главнокомандующего.[6]
Первым о боевых действиях Верхнеуральского и Троицкого отрядов и обстановке в районе Белорецка доложил И. Д. Каширин. Он, в частности, подчеркнул, что «точных сведений о событиях в России нет, ходят только слухи».
Василий Константинович Блюхер рассказал об общем положении в Оренбурге.
«После занятия Кинеля белочешские войска ударили на Бузулук и с помощью казаков, подошедших из Уральска, овладели городом.
Отряды из Оренбурга, благодаря нерешительности Г. В. Зиновьева, не подоспели на помощь бузулукским войскам и отошли обратно. После падения Бузулука Оренбургский штаб решил эвакуировать местные войска в Ташкент».
Говоря о действиях своего отряда, В. К. Блюхер указал:
«Затем события развертывались быстрее приказаний и заставили уральские войска выступить из Оренбурга к Верхнеуральску».
На совещании определили, что войска, собравшиеся в районе Белорецка, насчитывают 3400 человек пехоты, 1600 кавалерии, 71 пулемет и 13 орудий. Позже подошли еще несколько отрядов и общая численность активных штыков и сабель достигла шести с половиной тысяч.
При обсуждении общего плана дальнейших действий единства мнений на Военном совете не оказалось. В. К. Блюхер заявил, что его отряд стремится к Центру. На том же настаивал Н. Д. Томин. И. Д. Каширин высказал опасения, что за железной дорогой ждет неизвестность, а председательствующий свою точку зрения выразил так:
«Отряд желает похода на Верхнеуральск и Троицк, основываясь на том, что, подавляя контрреволюционные силы здесь, мы тем самым приносим пользу общему делу. Кроме того, бороться надо там, где опаснее, чтобы больше сразить врага».
Н. Д. Каширин учитывал и настроение отряда, «желающего идти к родным местам».
Блюхер не согласился с этими доводами.
«Двигаясь на Верхнеуральск, — возразил он, — мы ослабим свой отряд ушедшими по домам, а продолжая поход на Троицк, сможем растерять весь верхнеуральский отряд. Возможно, что с оставшимися силами дальнейшие боевые операции станут немыслимыми».
При голосовании тринадцать участников собрания высказались за поход к центру и трое — к Верхнеуральску.[7]
Собрание единогласно решило именовать все соединение Сводным Уральским отрядом с тремя основными группами: Верхнеуральской, Троицкой и Уральской, включив в них все остальные части. Оно поручило главкому организовать главный штаб.
При выборах главнокомандующего (баллотировали тайно) голоса распределились следующим образом: за Николая Каширина — 6, Блюхера — 5, Ивана Каширина — 4. Командиры провели перебаллотировку — главнокомандующим был избран Н. Д. Каширин.
Командиры предоставили право главкому взвесить все их соображения и самому окончательно избрать направление боевых действий. На том и разъехались.
Днем 17 июля Блюхер получил в Узяне сразу два приказа за подписью главнокомандующего.
«Помните, товарищи, — писал Н. Д. Каширин, обращаясь ко всем партизанам, — что обстановка, в которой мы сейчас находимся, в высшей степени трудна и запутана и требует от каждого из нас полного самоотречения, безусловного товарищества и самой напряженной работы. Дисциплина в отрядах должна быть доведена до крайности: все боевые приказы командного состава, выдвинутого народом, должны исполняться беспрекословно. Судить начальника можно только после боя. Всякие личные счеты прекратить… Товарищей в бою не бросать и помнить, что теперь, как никогда, все должны гибнуть за одного и один за всех…»
Под этими строками Василий Константинович был готов подписаться как под своими собственными. Вскрыв второй пакет и прочитав текст другого приказа, Блюхер, обратившись к И. С. Павлищеву, сказал:
— Троичане и верхнеуральцы завтра выступают из Белорецка. Пока идет все верно. Готовьте полк, Иван Степанович. Выступаем и мы.
«Наша задача, — подчеркивал главком, — пробиться на соединение со своими частями, действующими со стороны центра, с которыми и установить связь. Ближайшей нашей задачей ставлю переход всего отряда через железнодорожную линию Челябинск — Уфа…»
И в следующем приказе от 20 июля 1918 года Н. Д. Каширин прежде всего указывал:
«Общая наша задача, выбравшись из горной и бедной хлебом полосы, двинуться в направлении на север от Верхнеуральска к линии железной дороги. Перейти железнодорожную магистраль на участке Челябинск — Златоуст и, двигаясь дальше в северном направлении, соединиться с нашим центром.
Ближайшая наша задача — обеспечить временно себе тыл, овладев узлом грунтовых дорог, выходящих из Верхнеуральска в необходимом для нас северном направлении».
Да, основные цели наступления в течение первых дней боевых действий главком определял, сообразуясь с мнением большинства командиров, — двигаться на север, к центру, то есть к Екатеринбургу.
Николай Дмитриевич Каширин был боевым, талантливым командиром. Есаул казачьей дивизии, он к концу войны заслужил шестую по счету офицерскую награду — орден святого Владимира, а вскоре был тяжело ранен. Пулю, как узнал позже, принял от своих, от казаков из полка, которым командовал давний его завистник, войсковой старшина А. И. Дутов.
На фронте Н. Д. Каширин проникся революционно-демократическими настроениями, а в апреле 1918 года стал членом РКП(б). И брат его, Иван Дмитриевич, осенью 1917 года предстал перед судом войскового казачьего круга за то, что был избран рядовыми чинами заместителем председателя дивизионного казачьего комитета. Дутов, ставший в Оренбурге наказным атаманом, попробовал отыграться и на младшем Каширине. Он настаивал:
«За вредную большевистскую пропаганду подъесаула Ивана Каширина предать общественному позору и предупредить, что в случае продолжения вредной деятельности он будет лишен казачьего звания, чинов, орденов и подвергнется беспощадной расправе».
Однако казаки не приняли резолюции верхушки войскового круга и оправдали Ивана Дмитриевича.
В том, что Каширины смелые боевики и преданнейшие Советам люди, Блюхера убедили еще их действия в борьбе с дутовцами под Троицком. В Оренбурге же, а особенно в дни совместного похода на Белорецк у него завязалась крепкая дружба со старшим из братьев. Он видел в Николае Дмитриевиче высококультурного военного специалиста, наделенного незаурядным командирским талантом, ценил его храбрость, решительность, уважал за простоту, прямой и открытый характер.
2
Отряд В. К. Блюхера, основу которого составлял 1-й Уральский стрелковый полк РККА, прибыл из Узяна в Белорецк по специальному распоряжению главкома. Н. Д. Каширин решил приблизить к себе свой основной резерв, чтобы использовать его более оперативно и действенно.
Остальные отряды уже покинули поселок, выступив из него тремя огромными колоннами. Белорецкий полк с двумя сотнями 1-го Верхнеуральского кавалерийского полка сразу же взял курс круто на север, имея задачу надежно прикрыть левый фланг всего Сводного отряда.
В центре, по Верхнеуральскому тракту, в направлении на село Казаккулово двигались троичане Н. Д. Томина. Верхнеуральцы держались правее, нацеливаясь на захват Большого и Малого Бугодака.
Весть о первой победе пришла в Главный штаб к исходу 19 июля. Белоречане еще утром завязали бои с Тирлянским гарнизоном белоказаков. Противник весь день упорно сопротивлялся, но к вечеру партизаны обошли заводской поселок с флангов и стремительной атакой ворвались в Тирлян.
Уверенно пробивались вперед, сбивая неприятельские заслоны, троичане и верхнеуральцы. Иван Каширин донес утром 20-го, что хутора Малый и Большой Бугодак очищены от белоказаков. Позднее и Томин доложил о занятии деревни Казаккулово.
В тот день Н. Д. Каширин еще твердо стоял на том, что основная задача отряда прежняя — пробиться от Верхнеуральска на север, к линии железной дороги. Однако сутки спустя, когда наметился общий успех, он произвел перестройку боевых порядков Сводного отряда, принял меры к более тесному взаимодействию между его главными группами, распорядился не дробить кавалерию и отдал приказ о непосредственном наступлении на Верхнеуральск.
И основную задачу при этом главком поставил В. К. Блюхеру, предписав:
«После сосредоточения отряда в д. Казаккулово двигаться в боевом порядке через деревни Узунгулово — Сазынбаево — хутор Вятский на город Верхнеуральск с целью овладения этим пунктом…»
Н. Д. Каширин прежде всего стремился к тому, чтобы взять в свои руки весь Верхнеуральский узел дорог и таким образом создать более благоприятные условия для последующего движения отряда на Миасс и далее, к Екатеринбургу. Но держал он, как видно, в мыслях и другое — выбить хотя бы на сутки-двое противника из родного города, спасти оставшихся там товарищей и семьи боевиков.
Получив приказ сменить троичан в Казаккулово, уральцы Блюхера сразу же выступили из Белорецка и, достигнув указанного пункта, начали движение по Верхнеуральскому тракту. Перед решительным штурмом города Василий Константинович разместился со своими помощниками в хуторе Вятском. Тут же находился и полевой штаб главкома.
Знакомясь с его работниками, Блюхер в одном из них к немалому своему удивлению узнал Голубых:
— Михаил, здравствуй! Ты-то как здесь очутился? Ведь в Златоусте же был…
— Еще в июне меня командировали в Верхнеуральск, чтобы договориться о помощи нам кавалерией и продовольствием. Все получил, все в путь направил… — рассказывал Голубых. — Да поздно оказалось. В Златоуст уже вступили белочехи. Иного выхода, как возвращаться обратно, к Ивану Дмитриевичу, не было. Опять боевая работа захлестнула.
— Теперь уж, видать, надолго, — раздумчиво проговорил Блюхер.
Уже тогда остро чувствовался «патронный голод». Н. Д. Каширин требовал от командиров «обратить самое строгое внимание на необходимость экономить патроны и не допускать ни в коем случае бесцельной стрельбы. Стрельбу разрешать только по ясно видимой цели».
Главный штаб одолевали гонцы из всех отрядов. И первая просьба — патроны. Каждый при этом доказывал, что его участок самый важный. И Голубых подал тогда, как показалось многим, более чем странную идею, предложил сделать деревянные трещотки и использовать их как пулеметы. Каширин сперва посмеялся, а подумав, уже вполне серьезно сказал, чтобы было отдано приказание о срочном изготовлении первой серии «деревянных пулеметов».
Трещотки эти в военное время прижились во многих учебных командах и школах прапорщиков старой армии. Применялись они, конечно, лишь как имитационные средства на тактических занятиях. Однако треск издавали сильный и весьма близкий к реальному пулеметному.
И вот получен первый воз трещоток. Поделили их поровну и направили в отряды. Командиры нашли им должное применение. Увидел как-то это «изобретение» и Блюхер. Тоже всерьез его сперва не принял, но… на следующий день прислал Николаю Дмитриевичу записку:
«Прошу выслать мне пулеметов «системы Голубых».
До Верхнеуральска версты четыре-пять. Близок казачий город, а так просто в него не войдешь. На пути встала гора с немудреным названием Извоз. Белогвардейцы перекопали с трех сторон ее склоны траншеями, понатыкали множество пулеметных гнезд, впереди расставили колья с колючей проволокой, нарыли волчьих ям. Противник сверху отлично наблюдал за партизанами и при малейшей попытке продвинуться вперед прижимал к земле.
В первый день боев под Извозом тяжелое ранение получил Николай Дмитриевич Каширин. Главкома отправили в Белорецкий госпиталь. Командование партизанскими частями принял на себя Иван Каширин. Тогда же поступили сведения о захвате белочехами Екатеринбурга.
Вечером 27 июля Блюхер и Томин прибыли в штаб к Ивану Каширину. Каширин не стал возражать против отвода войск в Белорецк, но при условии, что предварительно будет дан решительный бой здесь, под Извоз-горой.
Блюхер и Томин согласились, что, действительно, приказ о немедленном отходе может быть воспринят бойцами как слабость их армии. Кроме того, поспешное отступление партизан дало бы возможность врагу сразу всеми силами броситься в преследование и нанести отрядам огромные потери.
…Дорогой ценой добывались данные о враге. Гибли храбрейшие из храбрых, падали на крутых склонах Извоз-горы. Лишь к вечеру стали известны уязвимые места вражеской обороны.
Решающий бой назначили на 28 июля. Отряд Блюхера с верхнеуральскими пехотинцами Ивана Погорельского должен наступать в центре. Развитие успеха на левом фланге от Извоза в сторону деревни Чурманово обеспечит Троицкий отряд Томина. Красные казаки Ивана Каширина нанесут удар справа — от озера Малый Бугодак. Они же частью спешенных сотен помогут пехоте в захвате главных вражеских укреплений.
Закатилось позднее июльское солнце. Сумерки навели свою маскировку. Время. Рванулись вперед уральцы. Хорошо, очень хорошо продвигалась вверх рота Захара Михайлюка. Бойцы карабкались на крутую лысую гору. Неслись навстречу свинцовые рои, жалили ранами, вздымали пылищу, слепили глаза.
До проволочных заграждений добрались далеко не все из тех, кто еще полчаса назад был у подножия горы. Заграждения пробивали тяжестью собственных тел. Бросались с размаху на проволоку, раздирали в клочья одежду и кожу, выкручивали голыми руками колья. В проходах сбивались гуськом и снова цепью вперед.
У вершины — заминка. Приотстал правый фланг, где в пешем строю наступала сотня казаков-верхнеуральцев под командованием Семена Галунова. Она наткнулась на окопы офицерской казачьей роты.
— Не стреляйте, станишники! — полетели выкрики. — Опомнитесь, братья!
Замедлили шаг бойцы. Подкралась, видать, жалость.
— Провокациям не поддаваться! Бей белую сволочь! — И Семен Галунов помчался вперед вместе с комвзвода И. Д. Кожевниковым.
По командирам застрочили из пулемета. Галунов рванул из-за пояса гранату, расчетливо метнул ее. Стрекотня пулемета оборвалась. Завязалась рукопашная.
Дерзкий бросок сотни Галунова прибавил смелости пехотинцам Уральского отряда. Они также сбили врага со своего участка вершинного плато.
К рассвету конники Каширина и Томина смяли противника на обоих флангах и вышли на окраины Верхнеуральска. Извозские твердыни пали. Враг покинул город и откатился к востоку от него под защиту Каменных сопок. Теперь бы, казалось, и развивай успех. Но… остановились партизанские полки.
Вскоре прокатились слухи, что отряды Блюхера и Томина собираются отходить назад, к Белорецку. Верхнеуральцы заволновались и решили идти к Каширину. Но опередил Иван Дмитриевич своих земляков, сам прискакал в полки. Ждали, с победой поздравлять будет, а он поздоровался угрюмо, без привычных шуток-прибауток: уж не с братом ли беда?
— Николай Дмитриевич-то как? — посыпались вопросы. — Лекари что бают?
— Не сомневайтесь, здоров будет Николай, — сухо ответил Каширин. — Не с тем пришел к вам, казаки… Чехи Екатеринбург взяли. Кружным путем двинемся до своих. Через Белорецк и дале. Там и счеты с врагом вести будем. Ждите приказа.
Не до сна было в ту ночь казакам в сотне Семена Галунова. Гасла одна цигарка, раскуривали другую. Молчали.
Пополуночи прискакал нарочный с приказом от начальника штаба Енборисова. Удивился сотенный: Каширин одно говорил, а Енборисов другое гнет — велит к югу, на Бугодак отходить. Но приказ есть приказ. Скомандовал: «По ко-оням!»
Галуновцы скакали за третьей сотней. Поначалу та шла неторопкою рысью. Но вот к общей колонне присоединились Енборисов, комполка Каюков с ординарцами и увлекли за собой сотни. И что странно — все левей да левей начали забирать. «Эдак и к белым завалиться недолго», — смекнул Галунов и осадил коня.
Остановились и его казаки. Криком задержали третью сотню. Ведущие ж рванули резко влево. Сомнений не оставалось: Енборисов и Каюков с приближенными скакали в расположение врага.
— Изменники, стой! Огонь по предателям!
Поздно. Ни слову, ни пулям было уже не догнать шайку трусов. Однако измена дальше штабной верхушки не пошла. Не повернула по домам казачья беднота, не подвели фронтовики своего молодого командира. В строгом порядке Иван Каширин повел бойцов отряда следом за блюхеровцами, на Белорецк.
3
Утром 2 августа 1918 года партизанские командиры съезжались к особняку бывшего управляющего Белорецкого завода. Оставив коней на привязи во дворе, обходили громадину здания и с улицы степенно поднимались по крепким ступеням парадного крыльца в штаб Сводного отряда. При входе охрана проверяла документы.
— Свои, аль не видите? — бурчали некоторые и норовили оттиснуть часовых в сторону. — Ишь, тайны выдумывают.
За часовыми стоял насупившийся Томин. Похлестывая плетью по пыльному сапогу, сердито выговаривал:
— С порядку не сбивайте, други хорошие. Без тайн пускай бабы воюют. Ясно?
Совет собирался в обширной гостиной особняка. Ожидая открытия, дымили самосадом. В десять часов Иван Каширин и Блюхер заняли места в голове длинного стола.
— Бросай сосульки, товарищи, — объявил Каширин. — После додымим.
Первым решали вопрос о выборе нового Главнокомандующего. Воцарившаяся тишина мигом лопнула. Загремела гостиная на все лады:
— Зачем нового?
— Верим Каширину!
— С ним и дальше пойдем.
— Не гудите, товарищи. Тише! — обратился Иван Каширин к командирам. — Дайте хоть слово сказать. Не вояка сейчас Николай Дмитриевич, а конь стреноженный. И я в настоящее время более чем когда прежде обязан быть с верхнеуральцами. Весь отряд на том настаивает. Предлагаю избрать на пост главкома Василия Константиновича Блюхера. Он — представитель Уралобкома партии в наших рядах. Ему и командовать нами, вести на прорыв. Бойцы уважают его, пойдут за ним, а мы все обязаны помогать ему. Я голосую за Блюхера.
Убедил Каширин.
— За доверие благодарю, — сказал Блюхер. — Служить буду по совести. Но и за строгость не взыщите. Положение тяжелое. В руках белочехов Поволжье, большая часть Урала. Мы по-прежнему в кольце врагов, линия фронта за эти две недели, должно быть, отошла от нас еще дальше. Белорецк — надежная и хорошая база. Но до конца и здесь не удержимся. Силы у нас немалые. А чем питаться? Продовольствия нет и взять его негде. А сколько патронов? По сотне на брата. Со снарядами тоже не густо…
— Так выходит нечем отбиваться, — выкрикнул кто-то. — Бросай оружие!
— Нет, — возвысил голос Блюхер. — Не обороняться будем, а наступать. В этом наше спасение. Надо идти вперед, сбивая заслоны врага, идти навстречу Красной Армии. Для этого нам нужно пробиться за линию Самаро-Златоустовской железной дороги. Раньше мы пытались пересечь ее со стороны Верхнеуральска. Не получилось. Захват врагом Екатеринбурга вынудил нас вернуться в Белорецк. Теперь пойдем на прорыв через Богоявленский и Архангельский заводы. Там действует многочисленный отряд Калмыкова. Связь с ним установлена. Уверен, общими усилиями мы пробьем брешь восточнее Уфы и выйдем за линию фронта.
Снова вспыхнули споры. Выплыл опять старый туркестанский вариант. Его сторонники убеждали, что путь на юг, к Ташкенту, самый легкий, безопасный и притом хлебный.
— Хорошо. Пойдем животы хлебом набивать, а Республика пускай одна кровью обливается. Так, что ли? — резко спросил Блюхер. — Нет и нет, товарищи. Мы — коммунисты, и мы не позволим уводить от активной борьбы столь внушительную силу.
Получили отпор и «оборонцы», предлагавшие отсиживаться в горах до лучших времен. Томин тут же окрестил их «седунами» и, взяв слово, хлестко заявил о своей линии:
— В горах сидеть хотите? Чтоб скапканили беляки всех нас, как сурков слепых? В отсидки пусть трусы играют, а нам Блюхера слушать надо. И все тут.
Споры затихли. Проголосовали.
— Итак, решено — идем к Центру, — подытожил Василий Константинович, закрывая совет. — Отныне и воля, и действия наши должны быть железными. Готовьте части к походу. Сгоняйте подводы. Поднимайте на колеса все, что можно эвакуировать. Подробности в приказе.
Командиры начали расходиться. Блюхер попросил Павлищева задержаться.
— Иван Степанович, я решил поставить наш Уральский отряд в авангард всей колонны. Выступить вам придется первыми. За сутки закончите сборы?
— Полк подниму.
— Этого мало. С сей минуты вы назначаетесь командующим Уральским отрядом.
— Приказ?
— Да.
— Извините, товарищ главком, но выполнить его не могу.
— Почему?
— Я — беспартийный и не в состоянии нести ответственность за политические настроения отряда.
— Ответственность за это будет оставаться на мне, а по командной линии инициативу полностью берите в свои руки.
— Не получится и это. Я пока командир только для 1-го Уральского полка, остальные же вправе и не подчиняться мне, назначенному на должность командующего. Ведь всех других выбирали, и за вас мы только что голосовали…
— Хорошо, едем в отряд. Соблюдем все формальности, — улыбнулся Блюхер. — Верю, что бойцы и командиры поддержат вашу кандидатуру.
Выборы, как и ожидал главком, прошли без каких-либо осложнений. И. С. Павлищев стал выборным командующим Уральского отряда.
Воспользовавшись встречей со старыми боевыми друзьями, Василий Константинович разъяснил им задачи и цели нового похода:
— Несколько бывших казачьих офицеров сбежали к белогвардейцам. Но предатели не изменят общего хода событий. У нас впереди немало трудностей. Побороть их можем только единством воли и действий. Чего бы это ни стоило, мы пробьемся на соединение с регулярными частями Красной Армии и, влившись в ее ряды, победим всех врагов.
Блюхер не выступал с большими речами. Говорил коротко, но вдохновенно, умел зажигать людей своей убежденностью.
Поздним вечером того же 2 августа В. К. Блюхер издал приказ, которым объявил о своем избрании высшим командным составом Главнокомандующим всеми отрядами. Для сконструирования Главного штаба было велено каждому отряду выслать по два представителя. Начальником штаба остался А. Я. Леонтьев. За М. Д. Голубых сохранились обязанности адъютанта по оперативной части. Среди работников штаба были Я. М. Суворов и Н. В. Баранов.
Баймакский и Стерлитамакский отряды вошли в состав 17-го Уральского полка. Белорецкий стрелковый полк был направлен на усиление И. Д. Каширину, а из двух верхнеуральских кавалерийских образовался один — под командованием С. П. Галунова.
Таким образом, три прежних основных боевых единицы Сводного отряда сохранились, но структура их теперь была такова:
Уральский отряд (1-й Уральский стрелковый полк РККА, Екатеринбургский кавалерийский эскадрон, Оренбургская конная сотня и Челябинская артиллерийская батарея — командующий И. С. Павлищев);
Троицкий отряд (17-й Уральский стрелковый полк РККА, 1-й социалистический имени Степана Разина, Троицкая артиллерийская батарея — командующий Н. Д. Томин);
Верхнеуральский отряд (Верхнеуральский стрелковый полк, Верхнеуральский кавалерийский, Белорецкий рабочий стрелковый, отдельная Белорецкая кавалерийская сотня и артиллерийская батарея — командующий И. Д. Каширин).
Первые четыре параграфа приказа главкома были предельно лаконичны. Последний же, пятый, занял почти две трети машинописного текста. И на это имелись особые причины. Новый главком счел нужным подробно разъяснить, чем руководствовался высший комсостав при выборе направления на Екатеринбург. Он писал:
«Путь к линии железной дороги через Верхнеуральск был выбран по следующим соображениям: нанеся сильный удар под городом, мы рассеиваем насильно мобилизованных казаков, как уже показали предыдущие опыты, следовательно, открываем себе путь к намеченной цели с наименьшей затратой сил и материальной части, тогда как другие пути этих преимуществ не давали. Наши предположения уже оправдались, в рядах противника началось уже разложение, распад был близок, достаточно было еще сделать один сильный нажим…»
О падении Екатеринбурга В. К. Блюхер счел нужным не говорить. Упор сделал на изменнические поступки Енборисова и других казачьих офицеров, подчеркнув, что предатели раскроют все их планы противнику. Поэтому
«мы должны выбрать новое направление на присоединение к нашим силам, опирающимся на базы. Оставаться здесь, в Белорецке, мы не можем, так как противник это сочтет за нашу слабость и, безусловно, поведет против нас активные действия, с тем чтобы нас взять в кольцо, и тогда нам трудно будет прорывать это кольцо».
— Может быть, — напрямую говорил главком, — у многих красноармейцев возникнет сомнение в том, стоит ли идти в новом направлении, не лучше ли остаться здесь и где-нибудь укрыться. Товарищи, такое решение будет весьма гибельным, так как легче всего переловить и передушить нас поодиночке, а когда же мы будем двигаться кулаком, справиться с нами трудно, потому что мы можем бороться и пробивать себе путь сплоченной силой. Итак, вперед! Кто малодушен, оставайся, но помни, что одиночки — не сила и легко могут быть переломлены противником».
Кипела работа в Главном штабе. Блюхер и все его помощники считали, что с наибольшими трудностями Сводный отряд встретится при переходе через линию железной дороги близ Уфы. Белогвардейцы будут обладать рядом преимуществ. У них большие запасы патронов и снарядов. Железная дорога и судоходные Белая и Уфа обеспечат свободную маневренность их частей. Главком призывал приложить максимум усилий для того, чтобы ослабить противника именно там, при переходе через стальное полотно. Была сформирована небольшая саперная команда, возглавляемая М. Голубых. В ее задачу входило — разрушать за собой железную дорогу, портить телеграфную линию.
На редкость знойным выдалось то лето в Белорецке. Побурела от пыли, приутихла игривая Белая. За плотиною сжалась и поблекла синь заводского пруда. Зарделись на его берегах, как под пламенем, одинокие сосны. Высохли травы на горах. Одну лишь полынную горечь крутил суховей.
И на душе у белоречан была та же горечь. На рассвете 5 августа через плотину завода прошла последняя партизанская рота. Армия Блюхера уходила Стерлитамакским трактом в горы хмурого Ала-тау.
Что ж, прощай, Белорецк. Твои защитники покидают тебя. Но, знай, это не бегство, не отступление. Отряды лишь изменили курс своих действий. Они не уходят от борьбы, они продолжают грудью идти на врага, идти туда, где могут принести наибольшую пользу Рабоче-Крестьянской Республике.
Метнулась с гор стремительная Нура. Теперь только считай перевалы. Дорога сузилась. Слева шумит в каменистой теснине Белая, справа дыбятся скалы. Пехота двигалась в центре. В авангарде шли конники. Разъезды бокового охранения пробивались горными осыпистыми тропами. Тянули за собой на кручи коней, срывались…
По пятам неотступно следовали белоказаки генерала Ханжина. Нередко и впереди оказывались их засады. А тут и погода помехи чинить вздумала. Только втянулись в глубь Ала-тау, внезапно резко похолодало, шквальный ветер нагнал тяжелые тучи. Разразился ураган небывалой силы. Несколько часов подряд ревела разбушевавшаяся стихия, а люди, голодные, разутые и полуодетые, продолжали шагать и шагать.
Блюхер понимал, что в сложившейся обстановке поддержать твердость духа бойцов могут лишь хорошие, ободряющие вести. Но откуда их брать? Из Центра никакой информации о положении в Республике и на фронтах давно не поступало. Партизаны шли по селам и деревням, зараженным вражеской агитацией, в белогвардейских листовках читали о том, что основные силы Красной Армии уничтожены, что пали Москва, Петроград…
Эта лживая писанина действовала особенно угнетающе. Но как оградить от нее людей? Как не позволить гаснуть в них вере в идеалы революционной борьбы? И Блюхер нашел единственно верный ответ на вопросы: надежда прежде всего на коммунистов, на их стойкость и мужество. Нужно, чтобы об их подвигах знала вся армия, чтобы каждый воин брал себе в пример отвагу и доблесть партийцев.
И заработала служба собственной информации. Из отрядов и частей в Главный штаб потекли сообщения о первых героях рейда. Вместе с боевыми приказами развозили их по полкам и отрядам ординарцы, а там уже безостановочно летела дальше из уст в уста добрая молва о партизанских победах. И не беда, что отдельные детали опускались, другие, наоборот, усиливались — и рядовые факты боевой хроники перерастали в легенды.
Уже на вторые сутки рейда при переходе между Сеременево и Узяном отличились пятеро троицких артиллеристов во главе с командиром — коммунистом Григорием Пивоваровым.
Отбив очередной наскок белоказаков, артиллеристы снялись с позиции и покатили догонять главные силы. Но вблизи последнего, шестого, орудия разорвался снаряд. Серия новых разрывов заставила расчет залечь. Лошади с перепугу рванули и понесли орудие в сторону противника.
Стихло. Приподнялся с земли Григорий Пивоваров. Номера лежали кто где. Живы ли? Подполз к наводчику Ивану Сучкову: цел и невредим. Двинулись вместе поднимать остальных — Шамина, Титова, Семикашева.
— Прошляпили орудие, черт нас дери! — выругался Пивоваров.
— А может, и не докатилась упряжка? — усомнился Семикашев. — Застряла где-нибудь? Лесище-то вон какой!
— Как бы не так! А впрочем. Айда за мной!
Пивоваров имел при себе наган и две гранаты. У остальных были винтовки и тоже по паре гранат. Артиллеристы двинулись гуськом по лесу, держась просеки, по которой только что пролетела шальная упряжка. Вскоре они услышали конское фырканье. Пивоваров осторожно раздвинул кусты.
— Есть! — шепнул товарищам. — Орудие и кони тут.
Возле упряжки сновали казаки. Двое, подхватив коренных за поводья, понукали коней. Стрелять по казакам? Опасно, можно подранить и лошадей, а без них орудие не вытянешь. Лучше спугнуть беляков.
Метнули Пивоваров с Сучковым по гранате в разные стороны. Казаки попадали навзничь, а после вскочили и — наутек. Покинув засаду, артиллеристы, не мешкая, развернули упряжку. Трое в седла, Пивоваров с Сучковым — на передок, лицом к противнику.
Через полчаса шестое орудие заняло свое место в походном строю батареи. Однако незаметно проскочить мимо Томина не удалось. Налетел тучей, рубя плеткой воздух:
— Плутаете! Порядок забыли?!
— Орудие вытаскивали. К белякам оно закатилось. Но отбили, как видите! — не без гордости доложил Пивоваров.
Пошумев еще для острастки, Томин отъехал в сторону и негромко приказал ординарцу:
— Скачи до Блюхера. Расскажи про этих.
…Чем дальше в горы, тем чаще из конца в конец многотысячной колонны проносились вести о новых и новых подвигах партизан. Особую славу в те дни обрела молодежная Белорецкая конная сотня. Командовал ею сын старого большевика-политкаторжанина Григорий Штырляев. Рабочие парни даже бывалых кавалеристов поражали своей отвагой и удалью. Но однажды с ними случилось такое, о чем никто не мог говорить без смеха.
За Узянским заводом сотня Штырляева, как и обычно, следовала замыкающей. После страшного ночного урагана снова выкатилось знойное солнце. К полудню одолела истома. Заскучали ребята, заклевали носами в седлах. Рассердился Штырляев: этак дело не пойдет! Глянул влево — до реки рукой подать и спуск удобный. Была — не была. Крикнул сотне:
— Скачи, ребята, к воде. Окунемся.
Спустились к воде, разделись. Но только во вкус вошли, видят, рванулся Штырляев из реки с криком:
— По коням, ребята! По ко-оням!
Из леса, стреляя на ходу, неслись казаки. Облачаться некогда. Схватили оружие, голышом — на коней и понеслись на врагов с присвистом, сверкая над головами сабельной сталью. Колючая хвоя хлестала по мокрым телам, сучья в кровь раздирали кожу.
Атака, начатая нагими конниками, вскоре переросла в крупный бой, в который был втянут весь Верхнеуральский кавалерийский полк. Услышав об атаке штырляевцев, не удержался и Блюхер от смеха.
— Нет, товарищи, как хотите… как хотите, но должно быть это впервые… впервые в военной истории кавалерия голой ходила в атаку, — проговорил он.
Во время переходов главком то и дело совершал пробеги с одного конца колонны в другой. Проверял надежность всех видов охранения, интересовался настроениями беженцев, самочувствием раненых.
Бывая в подвижном госпитале, обязательно проведывал Н. Д. Каширина, советовался с ним по важнейшим вопросам жизни и боевой деятельности отряда, а то и просто так версту-другую ехал подле его двуколки, чтобы ободрить товарища, не дать ему заскучать.
…8 августа главные силы партизан вышли к Каменным утесам — к последней скалистой заставе сурового Ала-тау. Залюбовался Василий Константинович открывшейся картиной. Постоял, посмотрел, запрокинув голову, на высоченные громадины скал и вздохнул облегченно. Горная дорога пройдена. За утесами — степи, дубравы раздольные.
Пришпорив коня, Блюхер обогнал растянувшуюся колонну троичан и к обеду был уже в Макарово, куда еще накануне вступил авангардный Уральский отряд. Павлищев доложил главкому о результатах разведки в стороны Стерлитамака и Богоявленского завода. Блюхер немного помедлил, а затем коротко приказал:
— Направляйте посыльных за командирами. Совет назначаю на 19.00. Действуйте, а я чуток отдохну.
Выразительным кивком Павлищев указал своим помощникам на двери. Не ослабляя ремней, не снимая сапог, Блюхер прилег на деревянную скамью. Но заснуть не сумел. Поднялся, прошел к столу, развернул на скобленых досках карту, склонился над нею.
«Куда же теперь? Прямо на Стерлитамак? Силы у противника там не малые. Ударная дутовская группировка, несколько отборных рот белочехов. Это только по нашим данным. В действительности может быть и больше. Вероятно, и сомнем их. Но и в выигрыше вряд ли окажемся. Потери, как и под Извозом, будут большие, боезапас вконец растранжирим. А дальше? По голой степной равнине придется идти. Начнут там бить нас и в хвост и в гриву».
Отмерил несколько шагов по половицам пустой горницы, вернувшись снова к столу, принялся внимательно оценивать местность ближней, правобережной стороны.
«Н-да, многовато тут хитрых препятствий. Леса все, реки да речушки. Слева — Белая, справа — горы. Опять в тисках будем. А что? Это и лучше — за фланги меньше беспокойства. А главное — Калмыков впереди! Держится молодчина! К нему, только к нему и спешить надо».
4
В Стерлитамак отряд Калмыкова вступил 3 июля. Весь день Михаил Васильевич пытался связаться с Уфой. Телеграф молчал. Застучал только глубокой ночью. В переговоры с Калмыковым вступили неизвестные ему Харченко и Махин. Представились членами ревкома. Они категорически потребовали идти в Уфу, причем левым берегом Белой. Это насторожило Калмыкова. Не ловушка ли? Он знал, что белочехи уже захватили Чишму, Алкино, Юматово. Выйдя к Уфе с западной стороны, отряд мог попасть под удары более сильного противника.
Михаил Васильевич посовещался с помощниками. Венедикт Ковшов, М. И. Озимин и П. С. Опарин поддержали его решение идти к Уфе по правому берегу с заходом в Богоявленский завод и окрестные поселки, где имелась возможность пополнить свои ряды новыми боевиками. Вечером 5 июля богоявленцы встречали бойцов Сводного Уфимского отряда.
На новые телеграфные запросы никаких ответов из Уфы не последовало. Калмыков решил выслать разведку. Той же ночью начальник штаба Венедикт Ковшов в сопровождении пулеметчика Шарова выехал в северном направлении.
Вернулись разведчики неожиданно скоро. Доехать смогли только до деревни Чесновка, где и узнали мрачную новость. Уфа пала в ночь с 4 на 5 июля. Части гарнизона и советские учреждения эвакуировались по Белой в район Камы. Не обошлось без измены. Эсер Харченко еще до сдачи города перебежал к белочехам. Следом за ним предложил свои услуги неприятелю и бывший полковник царской армии Махин.
— Правильно, что не послушались этих сволочей, — процедил Калмыков.