Карабин 1944–1945 гг.

Карабин 1944–1945 гг.

Осенью 1944 года в один из приездов на полигон меня оставили для работы в его конструкторском бюро. Тогда я и загорелся неожиданной для себя идеей – разработать самозарядный карабин. Подтолкнула к этому встреча с Сергеем Гавриловичем Симоновым, который в то время доводил и испытывал на полигоне образец своего нового самозарядного карабина, получившего потом наименование СКС-45 и заслужившего широкую популярность в войсках.

В конструкторском бюро полигона несколько конструкторов уже работали над созданием своих опытных карабинов. Тогда и я поставил перед собой очередную цель в конструировании. В моем временном удостоверении в те дни запишут, что, согласно приказу командующего артиллерией Вооруженных Сил Главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова, я прикомандирован к отделу изобретательства с 20 октября 1944 года для реализации своего изобретения.

Сразу скажу, что и с самозарядным карабином меня тоже подстерегала неудача.

Однако работа над этим образцом оружия подарила мне радость неожиданных решений в конструировании, стала фундаментом для нового, более качественного рывка вперед. Беру на себя смелость утверждать, что, ни будь уже готового карабина у С. Г. Симонова, как знать, может быть, и судьба моего образца сложилась бы по-другому…

Надо учесть, что Сергей Гаврилович начал работу над карабином под винтовочный патрон еще перед войной и тогда же было сделано несколько опытных образцов. Однако продолжить их испытания конструктору не удалось: с началом войны оружейники переключились на решение более насущных задач. В частности, Симонов поставил тогда перед собой, казалось бы, совершенно нереальную задачу – за один месяц создать противотанковое ружье. В те первые дни войны вопрос и в самом деле стоял так: жизнь или смерть…

Поистине неисчерпаемы, неизведанны силы и потенциальные возможности человека, глубоко переживающего за судьбу родного Отечества в лихую для него годину! Сергей Гаврилович вместе с сотрудниками своего КБ совершил настоящий конструкторский подвиг: противотанковое ружье (ПТРС) было представлено для испытаний уже 20 августа 1941 года, и вскоре его приняли на вооружение. А в ноябре 1941 года сотни фашистских танков, рвавшихся к Москве, уже горели от метких выстрелов пэтээровцев!..

Боевые действия первых двух лет войны показали, что армия срочно нуждается в легком и эффективном автоматическом оружии. Решение проблемы уменьшения веса при увеличении дальности эффективной стрельбы было невозможно без создания патрона нового образца. Массовый огонь стрелкового оружия редко применяется на расстояниях, превышающих 300–500 м. На этих дистанциях мощность винтовочного патрона избыточна, а оружие, использующее винтовочные патроны, громоздко, не маневренно. Пистолеты-пулеметы для ведения массового огня на таких расстояниях использоваться не могли – терялась убойная сила пистолетных пуль при одновременно большем их рассеивании. Таким образом, назрела необходимость создания патрона с лучшей баллистикой для индивидуального стрелкового оружия.

В СССР конструкторы боеприпасов начали решать эти проблемы еще до войны, но завершили разработку требуемого патрона лишь в военное время. Конструкторы Н. М. Елизаров и Б. В. Семин создали патрон образца 1943 года калибра 7,62 мм, занимающий по своим габаритам и мощности промежуточное положение между пистолетным и винтовочным патронами. Кинетическая энергия пули при длине ствола порядка 500 мм на дальности 1000 м – порядка 196 Дж, масса патрона – 16,2 г, масса пули – 7,9 г, масса заряда – 1,6 г.

В 1943 году патрон нового образца был принят на вооружение с пулями различного целевого назначения: обыкновенной, трассирующей, бронебойно-зажигательной.

В других странах в годы войны проводились аналогичные разработки. В 1942 г. немецкими оружейниками был отработан так называемый курцпатрон, полученный укорочением старой винтовочной гильзы – для уменьшения веса заряда и облегчения пули. А затем в Германии появились автоматы МП-43, МП-44 («Штурмгевер») и МП-15 («Фольксштурм»).

Принятый на вооружение в СССР промежуточный патрон образца 1943 года значительно облегчил решение вопроса по созданию более легкого и портативного стрелкового оружия. Конструкторские работы в этом направлении проводились по заданиям ГАУ и согласно Тактико-техническим требованиям этого военного ведомства. Первые конкурсные испытания различных образцов оружия под патрон образца 1943 года начались в апреле 1944 года.

Сергей Гаврилович Симонов возобновил отложенную на несколько лет работу над самозарядным карабином, но уже под новый патрон образца 1943 года. Внес в него ряд существенных конструктивных изменений. Серию карабинов по рекомендации Государственной комиссии направили в действующую армию – на фронт. После этого последовали доработки.

Вот тогда, когда Симонов уже окончательно доводил свой карабин, взялся и я изготовить такое же оружие своей конструкции под новый патрон образца 1943 года. Работал с интересом, с огромным увлечением. До сих пор помню, как протирал резинкой ватман до дыр, искал свои решения автоматики, крепления и отделения обоймы, размещения рукоятки перезаряжания. Тут-то мне и помог американский конструктор самозарядной винтовки Гаранд. Его опыт, идею подачи патронов в приемное окно карабина и автоматического выбрасывания пустой обоймы после использования последнего патрона я, только в иной вариации, заложил в конструкцию своей автоматики. Необычно разместил и рукоятку перезаряжания – слева. Было еще несколько оригинальных решений.

Предварительные испытания карабина на полигоне дали неплохой результат.

В это время на полигон приехал представитель Главного артиллерийского управления генерал-майор инженерно-артиллерийской службы Н. Н. Дубовицкий. Человек горячий, но, надо сказать, достаточно объективный и принципиальный. Он обычно возглавлял специальные комиссии по испытаниям тех или иных образцов стрелкового оружия. К сожалению, в некоторых случаях его импульсивность мешала объективной оценке той или иной работы конструктора. Думаю, так получилось и тогда, когда генерал решил лично провести стрельбу из моего карабина.

Мы наклеили мишени. Обоймы тщательно снарядили патронами. Прозвучала сирена – стрельба началась. Дубовицкий сделал одну очередь, другую, третью… Патроны кончились, и пустая обойма со звоном отлетела в сторону.

Вместо того чтобы вставить новую обойму и продолжить ведение огня, генерал положил карабин на бруствер и быстро стал искать что-то в траве. Мы поняли: он искал обойму. Я сказал ему, что этого делать не надо, так предусмотрено – обойма отстреливается. Дубовицкий резко махнул рукой:

– Я знаю. Только, думаю, и солдат так же станет поступать: начнет искать, полагая, что выскочила какая-то нужная деталь, и она может потеряться!..

Еще резче он высказался в отношении рукоятки перезаряжания:

– Конструктор, наверное, хочет, чтобы боец стрелял с закрытыми глазами?.. Эта ваша рукоятка во время стрельбы у меня все время перед глазом бегала, мешала.

И вот прозвучало окончательное заключение, обращенное уже ко мне лично:

– Ты, сержант, еще молодой конструктор. И если впредь будешь вводить подобные оригинальности в стрелковое оружие, то забудь к нам дорогу.

Понимаю: сказано, конечно, сгоряча. Можно было, как говорится, войти в положение, в настроение генерала: принят только что карабин системы Симонова, а тут вдруг вклинивается новичок со своим образцом и оригинальничает, требует к себе внимания. Лучше уж сразу отрубить: не пойдет. Так генерал и сделал.

Меня в тот момент захлестнула обида. Но из того урока, пусть в чем-то жестокого и несправедливого, я сделал необходимые выводы, позволившие в последующем поднять на новый качественный уровень мою работу уже над образцом автомата (АК).

Таким образом, мой карабин не пошел дальше опытного образца. Но чем запомнилась мне работа над ним, так это знакомством, считаю, с одним из интереснейших и самобытнейших конструкторов автоматического стрелкового оружия той поры – Алексеем Ивановичем Судаевым.

Я знал, что после снятия блокады Ленинграда в январе 1944 года Судаев сразу же приехал на полигон и одним из первых начал работу по созданию автомата под новый патрон 1943 года.

Весной и летом 1944 года я занимался в Средней Азии доработкой пулемета Горюнова. И хотя неоднократно приезжал в командировку на полигон, ни разу не встречался с Судаевым и не был с ним знаком.

И вот однажды осенью 1944 года, когда меня прикомандировали к конструкторскому бюро полигона, мы с ним, наконец-то, встретились. При весьма необычных обстоятельствах…

В отведенной мне для работы комнате стояла чертежная доска. На ней я делал контуры-наброски деталей карабина, отчаянно действуя карандашом и резинкой. И не заметил, как в комнате появился высокий, широкоплечий и немного сутуловатый офицер с майорскими погонами. Он стоял и смотрел на меня, растерявшегося, теплым, открытым взглядом. На кителе я увидел ордена Ленина и Красной Звезды.

– Что же это ты, товарищ старший сержант, без разрешения хозяина в его апартаменты вселился? – шутливо произнес он. – Ладно-ладно, не тушуйся, ты делаешь государственное дело – оружие для Победы.

Майор стал успокаивать меня, увидев, как я стал нервно поправлять гимнастерку под ремнем.

– Давай лучше будем знакомиться и, надеюсь, дружить.

При этом он крепко, до боли сжал мою руку. Мне даже показалось, будто она онемела. Но вскоре я забыл про боль в руке – ведь это был знаменитый Судаев. Оказалось, что меня поместили в его рабочую комнату и с той поры мы работали рядом, часто обсуждая какие-либо технические проблемы.

В первый день нашего знакомства мы долго еще сидели вместе над чертежами, рассматривая то, что было изображено на них. Едва я начинал объяснять задуманное, он тут же, уловив суть, по ходу анализировал мои конструктивные решения. Чувствовалось, что системы стрелкового оружия он знал в совершенстве, глубоко изучил их особенности. О многом мы успели поговорить.

Мне было с ним легко, наверное, потому, что в возрасте нас разделяла относительно небольшая разница – он оказался старше меня всего на семь лет: ему едва перевалило за тридцать. Правда, он выглядел очень усталым, и вид у него тогда был болезненный. Хотя, как еще тогда мог выглядеть человек, приехавший не просто с фронта, а выживший в тяжелейших условиях длительной блокады Ленинграда?..

Конструктор Судаев работал в осажденном Ленинграде, был свидетелем прорыва блокады, перенес тяготы и невзгоды, выпавшие в те годы на долю мужественных ленинградцев. Сейчас трудно представить, но это факт теперь исторический: изготовление первых пистолетов-пулеметов Судаева началось в сложнейших условиях блокады при непосредственном участии самого конструктора. Когда он рассказывал мне об обстановке, в которой ему пришлось давать жизнь своему образцу, я думал о том, что трудности, испытанные мною при создании пистолета-пулемета, – это ничто по сравнению с тем, что довелось пережить Судаеву.

– А куда отправлялось ваше оружие? – задал я тогда Алексею Ивановичу, как теперь понимаю, наивный вопрос.

– Куда могли идти мои пистолеты-пулеметы, кроме Ленинградского фронта? – просто ответил он. – Так что войсковые испытания прошли непосредственно в боях при защите города и прорыве блокады.

Не только серьезные разговоры велись в нашей рабочей комнате. Любил Алексей Иванович и пошутить. Однажды, войдя в комнату, он увидел, как я безуспешно пытаюсь и не могу решить очередной «ход» в конструкции автоматики карабина, и заразительно рассмеялся:

– Отвлекись немного от своей чудо-машины. Ты вот, я смотрю, оригинальничать любишь, стараешься позаковыристее автоматику сделать. А знаешь, что случилось недавно с Рукавишниковым, когда он отлаживал свой очередной образец?

– По-моему, какое-то недоразумение вышло…

– Вот-вот, именно недоразумение. Собрал образец, а разобрать его не смог. Пришлось разрезать крышку ствольной коробки, чтобы извлечь детали. Так лихо он закрутил конструкцию.

Судаев подошел к чертежной доске.

– Проще тут надо. Каждый лишний паз, шлиц, соединение неизбежно ведут к усложнению в эксплуатации оружия. Оно любит простоту, но, конечно, до известного предела.

Каждый разговор с Алексеем Ивановичем был своеобразным экскурсом в историю оружия. Не раз мы возвращались к нашим образцам пистолетов-пулеметов, разбирали их по косточкам.

– Чем хорош твой пистолет-пулемет? Из него можно вести и непрерывный, и одиночный огонь. Спусковой механизм моего образца допускает ведение только автоматического огня. Тут, конечно, ты ушел вперед. – Судаева всегда отличали предельная объективность и честность в оценке своей работы, критический взгляд на нее. – Но, согласись, в эксплуатации пистолет-пулемет твоего покорного слуги выглядит устойчивее, у него лучше кучность боя. На передней части защитного кожуха я предусмотрел дульный тормоз-компенсатор, а чтобы смягчить удар подвижных частей в крайнем заднем положении, – амортизатор затвора. А почему мой образец стал гораздо легче и технологичнее ППШ-41? Подавляющее число деталей делалось методом штамповки и сварки. Мы добились того, что для изготовления пистолета-пулемета потребовалось в два раза меньше металла и в три раза меньше станочного времени для механообработки, чем для ППШ. Представляешь, как много это значило при организации производства оружия в условиях осажденного Ленинграда?

Одержимость – вот то качество, которое я отметил бы в характере Судаева. Он ставил перед собой цель и непреклонно шел к ней. Алексей Иванович буквально загорался работой, не любил приблизительности, неопределенности, разбросанности. И когда видел, что при решении какой-то задачи я допускал небрежность, непременно замечал:

– Ты опять как Божок?!

Был у нас на полигоне конструктор с такой фамилией. Человек с интересными идеями, но суетливый, не совсем аккуратный, нередко делавший поспешные выводы и дававший слесарям порой не очень вразумительные указания.

Однажды, когда шла сборка его пистолета-пулемета, потребовалось утяжелить затвор. Сварщик наплавил металл. Теперь надо было обработать все это, тщательно отшлифовать.

Божок подошел к слесарю-сборщику Сергею Ковырулину и, подавая затвор, торопясь, как всегда, куда-то, на ходу сказал:

– Сережа, пиляй.

– А сколько «пилять-то» надо?

– Пиляй, пока я не приду.

Отсутствовал Божок довольно продолжительное время. Наконец прибежал, хотел тут же забрать затвор и увидел, что Ковырулин все еще его «пилит», а от наплавленного металла уже и следа не осталось.

– Что же ты наделал, Сергей! – закричал конструктор. – Зачем снял наплавленный металл?

– Так вы же сказали: пиляй, пока не приду! Вот я и стараюсь.

Этот эпизод имел свой определенный смысл: без организованности, четкости, собранности, сосредоточенности в работе успеха не бывает. Так что не случайно Судаев вспомнил этот курьез с нашим коллегой. Подобные «происшествия» часто становились частью истории КБ полигона, частью нашего конструкторского фольклора.

Наверняка, без подобных шуток и юмора жизнь на полигоне была бы намного скучней. Вот и пытались ее скрасить немудреными розыгрышами и безобидными шутками, многие из которых скоро становились «штатными»…

Много раз попадался и я. Часто это было связано с моей будущей женой Катей Моисеевой. Она в то время работала в конструкторском бюро полигона чертежницей. Работала удивительно грамотно и аккуратно. Чутьем понимала, что хочет конструктор от той или иной детали, глядя на не всегда понятные наши эскизы. А со мной и вовсе было тяжело работать, так как специальной конструкторской подготовки у меня не было, да и способности к рисованию были весьма сомнительными…

Часто, делая чертежи по моим эскизам, Катя не могла их разобрать. А я не мог грамотно объяснить. Приходилось иногда делать деталь раньше чертежа, а затем Катя снимала с нее размеры и выполняла документацию. Эти наши частые свидания вызывали определенные намеки со стороны наших товарищей. А когда они поняли, что я в нее еще и влюбился, то начали просто одолевать меня своими шутками.

Часто, зайдя в мастерскую, я слышал:

– Только что приходила Катя Моисеева. Искала тебя! Сказала, что не может разобраться в эскизе. Просила тебя зайти.

Ясное дело, что я тут же бежал к ней в комнату. Спрашиваю:

– В чем вопрос?

А она не может понять, в чем дело. Я смущаюсь и краснею, и она – тоже. Зато всем остальным – весело!

Так что, несмотря на напряженность и серьезность нашей работы, несмотря на суровость военного времени, мы оставались молодыми, задорными и веселыми…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.