5.

5.

Вы говорите: Икс превозносит талант Игрека, потому что - из одной мафии? Вот ситуация иная, где мы, наш кружок, - те же студенты с пробами пера, а перед нами - Настоящий Писатель. Пригласили как-то в наш институт Павла Нилина. Перед будущими учителями он посчитал долгом выступить, затем ответил на вопросы, а в заключение был взят в кольцо нами. Камил измором заставил его прочитать несколько страниц Володи Войновича. Однако, нилинская реакция оказалась, вопреки уверенным нашим ожиданиям, какой-то уксусной, Павел Филиппович не пришел в восторг почему-то…

Так что вы думаете? Камил и с ним поссорился. Мог бы "словить шанс", закрепить ценное знакомство, показать собственную первую повесть (кажется, ее уже напечатали тогда в Ташкенте; а если нет, то сунуть рукопись мог бы вполне) и позондировать почву насчет рекомендации себе в Союз писателей, - так вот, вместо всего этого, совсем иной поворот. Камил, видимо, уже ставит крест на этих радужных перспективах. А Нилину приходится выслушать от ненормального узбека с толстенными стеклами очков такую речь:

- Перед вами будущий крупный писатель, и сейчас вы упускаете честь открыть его! Очень к лицу была бы такая честь автору такой отличной повести, как "Жестокость"…

Странно Нилину. Охота вырваться прочь. Возможно, думает: подрезать бы апломба этому адвокату - с лихвой достало бы материи надставить рукава на пиджачке "будущего крупного писателя"! - Очень кургузый был пиджачок… Никто своего будущего не знает: скоро Володя бросит институт, поскольку надо кормить семью, а стипендия - это голод, и все сокращаются в последнее время заработки на радио, где промышляет он песенками да стишками в передаче "С добрым утром!"… Зато его станет печатать Твардовский в своем "Новом мире"! Но, если не деляческие, а именно творческие победы ему суждены, отчего же какую-то кислятину выдает теперь Нилин?

Интересно: должен ли хороший писатель пророком быть? Увидев через год-полтора прозу отвергнутого им автора в любимейшем и авторитетнейшем журнале (и, конечно, ощутив это как щелчок по лбу!), Нилин непременно должен был вспомнить странного узбека с безупречным русским языком, который явно у него родной. И ту пугающую безаппеляционность. Посредством его почти малахольной, красноречивой и всепробивающей любви к "подзащитному" можно, пожалуй, и объяснить себе случившееся: вот кто, небось, ловил и удерживал за пиджачную пуговицу самого Александра Трифоновича!… Даже завидно. Насколько меньше было б ухлопано сил и нервов в начале пути, если б такого импресарио имел тогда Нилин… Да что там - каждому одаренному человеку, если он совестится саморекламы и лишен нахальных локтей, можно и нужно этакого заступничка пожелать.