Глава VI. Музыкальная деятельность и творчество

Глава VI. Музыкальная деятельность и творчество

Частные концерты и академии. – Импровизации Моцарта. – Плодовитость творчества. – Ничтожная плата за сочинения. – Своеобразный способ работы. – Быстрота творчества. – Скрипачка Стриназакки. – Увертюра к «Дон Жуану». – Характер музыки. – Старые приемы оперы. – Письмо Глюка. – Моцарт – создатель немецкой оперы. – Опера «Свадьба Фигаро». – Ее представление в Праге. – «Дон Жуан». – Анекдоты с певицей и трубачом. – Первое представление «Дон Жуана». – «Волшебная флейта». – Шиканедер. – Холодный прием «Волшебной флейты». – Подражание ей.

Концерты, частные и публичные, составляли главную статью скудных доходов Моцарта. Он был постоянным участником музыкальных собраний у графа Эстергази, барона Ван Свитена – его большого друга, у русского посланника князя Голицына, у графини Тун и в других богатых домах, где его ценили как музыканта и любили как человека. За эти собрания его хорошо вознаграждали, и повторялись они очень часто; случалось, что его фортепиано путешествовало ежедневно из дома в дом, так как в то время фортепиано имелось далеко не в каждом доме, и Моцарту приходилось возить свой инструмент за собой, как возят теперь скрипку, виолончель и т. п. Кроме этих частных собраний, в Вене существовали так называемые академии, род наших симфонических концертов. Они устраивались по подписке, то есть если находилось 150–200 посетителей, вносивших плату вперед, то назначалось несколько академий. Программы их составлялись настолько большие, что в наше время одного подобного концерта хватило бы на два-три вечера. Моцарт, принимая участие в чужих академиях, давал и свои собственные, в которых выступал в качестве дирижера, композитора и пианиста. Во время исполнения он требовал полного внимания от слушателей. «Ничто не выводило его так из себя, как движение, шум и болтовня во время музыки. Это возбуждало в кротком и веселом человеке величайшее раздражение, которое он явно выказывал. Известно, что однажды в середине игры он встал из-за фортепиано и покинул своих невнимательных слушателей».

Зачастую после утомительного концерта Моцарт по требованию публики снова садился за фортепиано и импровизировал. Он охотно исполнял это, потому что импровизация была любимым родом его творчества, и кто раз его слышал, тот уносил на всю жизнь неизгладимое впечатление. Певица София Никлас рассказывает: «Однажды его попросили проимпровизировать. Он согласился охотно, как всегда, и сел за фортепиано. Двое из присутствующих музыкантов предложили ему две темы. Певица подошла к его стулу, чтобы следить за игрой. Моцарт, любивший с ней пошутить, взглянул на нее и спросил на своем добродушном австрийском наречии: «Ну что? У вас тоже есть темка на душе?» Она ему пропела. Тогда он начал свою чудную импровизацию то на одну, то на другую тему и в заключение соединил все три вместе к великому удовольствию и изумлению слушателей».

Случалось, что Моцарт, возвратившись домой после утомительного концерта, немедленно садился за рояль и продолжал свои импровизации до глубокой ночи. «В эти часы его творчество создавало свои божественные песни, – сообщает нам его биограф Нимчек. – В безмолвной тишине ночи его воображение разрасталось, возбуждаясь к самой кипучей деятельности, и расточало все богатство звуков, вложенное природой в его гений. Тут Моцарт весь превращался в чувство и созвучия, и из-под его пальцев вытекали чудные мелодии. Только тот, кто слышал Моцарта в эти часы, мог познать всю глубину и величину его музыкального гения; свободный и ничем не стесненный дух его смелым полетом возносился в самую высокую область искусства».

СОНАТЫ ДЛЯ ФОРТЕПЬЯНО МОЦАРТА

Плодовитость его творчества была изумительна: нет такого рода музыкальных произведений, в котором бы он не попробовал свои силы: он писал все, начиная с танцев и кончая симфониями и операми. Двух месяцев ему было достаточно, чтоб написать большую оперу, и несколько часов, чтобы написать увертюру к «Дон Жуану». Почти что к каждому концерту он писал что-нибудь новое.

Известно, что три его лучших симфонии написаны менее чем в два месяца: 26-го июня симфония Es-dur; 25 июля – симфония G-moll; симфония C-dur – 10 августа 1788 года, хотя год этот не отличался особой плодовитостью и принадлежал к одним из самых тяжелых в жизни Моцарта. Эти симфонии стоят в ряду самых выдающихся произведений этого рода по тому искусству, с которым они написаны, а также по богатству и глубине содержания. Написанные в такой короткий промежуток времени, эти симфонии совершенно не сходны между собой, но, напротив того, каждая из них имеет свой определенный, ярко очерченный характер. В первой из них (Es-dur) преобладает светлое настроение, и она представляет из себя, по выражению Ноля, «целое море благозвучия». Вторая (G-moll), названная Лебединой песней (Schwanengesang), носит отпечаток мечтательности и страстности. Третья (C-dur), Юпитер, полна величественной красоты и кипучей жизни. Последняя часть ее изумительна по тому необычайному мастерству, с которым Моцарт, как бы шутя, сосредоточил самые сложные звуковые сочетания. Можно смело сказать, что одного года было бы достаточно, чтобы имя Моцарта стало бессмертным, так как в один год он успевал дать искусству больше, чем другой во всю свою жизнь. К сожалению, произведения, которые в наше время принесли бы ему миллионы, в то время не давали почти ничего: издателей не было, приходилось издавать все за свой счет или по подписке; большинство же своих вещей он писал для учеников, для своих концертов или, из любезности, для артистов. Как скудно оплачивались труды, можно судить по тому, что за такую оперу, как «Дон Жуан», он получил всего сто дукатов.

Известно, что Моцарт писал охотнее всего среди зелени, на даче или в саду. Часто случалось, что за недостатком времени или от избытка вдохновения он просиживал за работой целые ночи. Тогда он стучал в тонкую перегородку к своему соседу, большому любителю музыки и обладателю прекрасного винного погреба. Сосед знал, что значит этот стук в стену: «Моцарт работает, надо послать ему вина». Вино было необходимо для поддержания сил и бодрости во время ночной работы. Если сосед не присылал вина, то Констанция готовила ему его любимый пунш, что дало повод его врагам распространить ложный слух о его любви к крепким напиткам. Все знавшие его близко и друзья его отрицали это как клевету. Во время его работы Констанция садилась возле него и рассказывала ему веселые сказки; слушая их и смеясь от всей души, Моцарт продолжал сосредоточенно и безостановочно работать над своими бессмертными произведениями. Гений его творил непрерывно. Эта постоянная работа мысли отражалась во взгляде, который оставался задумчивым даже во время веселого разговора, шуток, игры в кегли или на бильярде, что Моцарт страстно любил. Часто во время игры он произносил «гм, гм», и друзья его знали, что звуки эти – предвестники великого произведения. За обедом он забывал о еде, комкал салфетку и устремлял неподвижный взор в пространство, прислушиваясь к мелодиям, звучавшим в его голове. Поэтому жена всегда резала ему говядину из опасения, что в минуту вдохновенной рассеянности он вместо говядины отрежет свои пальцы. Совершая свой утренний туалет, он бегал взад и вперед по комнате, очевидно, сочинял, и часто, когда парикмахер трудился над его прической, он вскакивал и бросался к роялю, а бедный парикмахер с бантиком в руке устремлялся за ним. Во время таких приступов вдохновения Моцарт сначала напевал тихо, потом все громче и громче, наконец, весь горел и не терпел, чтобы ему мешали. Ему было достаточно двух-трех нот, одного намека, чтобы вспомнить до мельчайших подробностей все то, что мимолетом создало его воображение; поэтому в гостях, в концертах и в путешествиях он никогда не расставался со своей записной книжкой. О необычайной быстроте его работы можно заключить из следующего факта: в Вену приехала знаменитая молодая скрипачка – Стриназакки. По примеру почти всех приезжих артистов она обратилась к Моцарту с просьбой написать арию для ее концерта. Моцарт обещал, но к ужасу артистки в вечер накануне концерта ария не была начата. Моцарт, успокоив ее, сел за работу, и вскоре ария была готова. Утром Стриназакки ее разучила одна, а вечером в концерте сыграла ее с громадным успехом. Моцарт сам исполнил партию фортепиано – по нотам. Но императору, смотревшему в бинокль, показалось, что на пюпитре перед Моцартом лежит лист чистой нотной бумаги. Он призвал его в ложу и приказал показать ему новую арию. Моцарт принес лист совершенно девственной чистоты: всю свою партию он сымпровизировал. «Как ты смел!» – воскликнул император в негодовании. «Но ведь все ноты были!» – возразил Моцарт. Рассказывают, что накануне первого представления «Дон Жуана» увертюра еще не была написана, а Моцарт беззаботно проводил вечер среди друзей. Наконец его почти силой засадили за работу; он писал всю ночь при помощи вина и сказок жены, так как каждую минуту готов был заснуть; в семь часов утра увертюра была сдана переписчику и вечером сыграна с листа с большим блеском. Эта необычайная быстрота творчества объясняется тем, что вся подготовительная черная работа совершалась у него в голове, и он записывал уже готовое; случалось даже так, что, записывая одно, он в то же самое время сочинял другое. Он никогда не сочинял за роялем, а, по выражению жены, писал ноты, «как письма».

Музыка Моцарта изящна, благородна, грациозна. «Моцарт бесконечный мелодист; все у него поет, темы его сонат – настоящие арии. Он мелодист приятный, благозвучный; он поет лирически, не страдая за человечество. Мелодичность Моцарта не только красива, но в ней проявляются различные настроения». Этот человек испытал так много страданий, что отклик их должен бы был звучать в его музыке, между тем она полна света, мира и душевной ясности, «как будто земные страдания пробуждали только одни божественные стороны этого человека; а если по временам и проносится тень скорби, то за ней виден душевный мир, проистекающий из полной покорности Провидению». В его музыке редко слышатся страсти, но она проникнута чувством, глубокой поэзией, полна жизнерадостности и веселья. В ней нет сентиментальности, но в каждой ноте сияет любовь и красота. В ней, пожалуй, отразилась несколько «манерность» того времени: «Это было время утонченности и чопорности во всем: в обращении, в разговоре, в костюме. Мужчины носили напудренный парик с косичкой сзади, кружевное жабо, кружевные манжеты, шитый фрак, чулки, башмаки; дамы носили прическу вроде башни, ходили в фижмах, в которых нельзя было повернуться. Танцы были медленные, с глубокими поклонами или подпрыгиванием». Но манерность эта – только во внешней форме его музыки, в тонкой отделке, в поэтической грации. В музыке его нет ничего грубого, пошлого; душа его какою была в жизни, такою же вылилась и в его творениях; «за что ни брался Моцарт, из всего у него выходили жемчужины».

Любимой формой сочинения Моцарта, более всего удовлетворявшей потребностям его духа, была опера; и она всецело обязана ему своим развитием и тем драматизмом, который впервые у него выступил в музыке наравне с действием и со словами. До него в опере, как и во всей музыке, царила итальянская школа, основанная на ложных началах. Ее главная цель была виртуозность и внешние эффекты; на содержание, на соответствие слов с музыкальной фразой не обращалось внимания. Свободный полет фантазии был стеснен нелепыми правилами, созданными рутиной, но не вытекавшими из внутренней потребности, что иногда мешало достижению надлежащей силы и красоты выражения. Притом допускались такие антихудожественные приемы, как остановка среди фразы с целью дать возможность певцу выдержать удобную для пения гласную или показать в длинном пассаже подвижность своего голоса. Иногда действие прерывалось в ожидании скучной ритурнели (припева) или же чтобы дать певцу время запастись воздухом для длинной ферматы (выдержанной ноты).

Глюк первый понял всю ложность такого направления и старался избавить оперу «от всех злоупотреблений, вкравшихся в нее вследствие суетности певцов и слишком большой уступчивости композиторов». Он стал стремиться к «благородной простоте; избегал щеголять трудностями на счет ясности; ценил находку новизны только в том случае, если она естественно вытекает из ситуации и выражения, и никогда не смущался пожертвовать правилами ради эффекта» (письмо Глюка).

Таковы были новые принципы Глюка, о которых он сам пишет к герцогу Тосканскому и которыми он поколебал рутину итальянских приемов. Но эти принципы особенно сильно выразились в произведениях Моцарта, который является не только реформатором итальянской, но создателем немецкой оперы, или, лучше сказать, того типа музыкальной драмы, который господствовал вплоть до наших дней, видоизменяясь согласно времени с его требованиями и нововведениями. Моцарт преобразовал оркестр и первый применил его в том полном составе, в каком употребляется он до сих пор. Моцарт был предтечею Бетховена не только по времени, но и по тому, что он своими преобразованиями внешних форм и внутреннего содержания разработал ему материал, изгнал из музыки все рутинное и пошлое и, приучив вкус и слух публики к новизне сочетаний и приемов, приготовил ее к восприятию тех божественных красот, которыми обогатил музыку гений Бетховена и которые до сих пор остаются величайшими и несравненными образцами произведения человеческого духа.

Младенческие оперы Моцарта написаны всецело под влиянием итальянских композиторов, но уже в «La finte giardiniera» его гений начал проявлять свою самобытность, а в последних сочинениях все ярче и ярче выступало направление, возродившее оперу к новой жизни. Лучшие его оперы, в которых его гений достиг полного расцвета и проявился в полном блеске и силе, – это «Свадьба Фигаро», «Волшебная флейта» и «Дон Жуан». Все три оперы были написаны им в Вене; Моцарт сам выбрал сюжет «Свадьбы Фигаро» из комедии того же названия Бомарше, а известный в то время либреттист да Понте передал слова для оперы. Постановка оперы встретила немало препятствий: во-первых, император запретил представление пьесы Бомарше на сцене Национального театра; когда же он, познакомившись с изменениями и сокращениями либретто, разрешил оперу, то против нее вооружились все завистливые и недоброжелательные музыканты с итальянцами во главе. Чтобы положить конец всем интригам, император приказал немедленно поставить «Фигаро». О первом представлении его существует два совершенно различных рассказа: одни передают, что певцы и музыканты так дурно исполняли свои партии, что Моцарт в отчаянии вбежал в ложу к императору, прося его защиты; другие рассказывают, что первое представление было блестящим и представляло настоящий триумф: театр был переполнен, почти все номера повторялись два-три раза, так что опера продолжалась вдвое дольше. Последнему рассказу можно скорее верить, так как он подтверждается письмом Леопольда Моцарта, приехавшего в Вену на это представление, и еще тем курьезным фактом, что вслед за первым представлением «Фигаро» вышло запрещение требовать повторения номеров. Конечно, о таком запрещении позаботились враги Моцарта, употреблявшие все усилия, чтобы помешать успеху его произведений. Одно время «Фигаро» затмил успех оперы «Cosa rara» Мартини, и в продолжение двух лет после того представления «Фигаро» не давались, возобновившись только в 1789 году.

«ТАК ПОСТУПАЮТ ВСЕ ЖЕНЩИНЫ», ОПЕРА-БУФФ В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ В. А. МОЦАРТА В ПЕРЕЛОЖЕНИИ ДЛЯ КЛАВЕСИНА

За все неудачи и неприятности в Вене Моцарта вознаградила Прага. Музыкальная публика в Праге была гораздо развитее венской, обладала более тонким и художественным вкусом, и Моцарт среди нее нашел себе надлежащую оценку. Немедленно после постановки «Фигаро» в Вене антрепренер пражской Оперы Бондини поставил ее у себя; опера привела слушателей и исполнителей в необычайный восторг: певцы и оркестр послали Моцарту приглашение приехать в Прагу и приложили к письму сочиненное в честь него стихотворение. Конечно, Моцарт не замедлил воспользоваться приглашением и вместе с женой отправился в Прагу. Их поместил у себя граф Тун и в тот же день устроил в своем доме концерт, после которого Моцарта повезли на бал, где собрался весь цвет пражской молодежи и все танцы состояли из мотивов «Фигаро». Вообще, в то время в Праге «говорили только о “Фигаро”, слушали только “Фигаро” и вечно все “Фигаро”», – как пишет сам Моцарт. Нечего и говорить о том, как публика и артисты отнеслись к Моцарту; достаточно сказать, что он послал письменную благодарность дирижеру оркестра, Стробаху, – так доволен он был сам исполнением своей оперы. Тут же, среди своих друзей, он сказал, что с удовольствием написал бы оперу для публики, которая так хорошо его понимает, как здесь; Бондини поймал его на слове и заключил с ним контракт, по которому Моцарт обязывался представить новую оперу к началу будущего сезона, за сто дукатов. Эта опера называлась «Дон Жуан». В Праге Моцарт дал два концерта с громадным успехом и возвратился в Вену, обогащенный тысячей флоринов. Текст к «Дон Жуану» Моцарт поручил тому же да Понте, и в сентябре 1787 года снова отправился в Прагу заканчивать оперу на месте ее первого представления. Импресарио приготовил Моцарту помещение в гостинице «Трех львов», но Моцарт проводил большую часть времени в виноградном саду своего друга Дуссека, где и писал за каменным столом среди зелени, окруженный друзьями, с которыми болтал и играл в кегли, что нисколько не мешало его творчеству.

Про репетиции «Дон Жуана» рассказывают следующие анекдоты: одна певица никак не могла вскрикнуть достаточно естественно и сильно. После многих тщетных повторений Моцарт пошел на сцену, подкрался к ней сзади, неожиданно и довольно грубо схватил ее за руку – она вскрикнула, как нельзя лучше. «Вот так хорошо, – засмеялся Моцарт, – вот так и надо кричать». У одного трубача тоже никак не выходило одно трудное место, и Моцарт направился к нему, чтобы объяснить, как этот пассаж должен звучать. Трубач обиделся: «Того, что вы хотите, нельзя сделать, и не вам меня учить играть на трубе». «Боже меня избави от этого, – воскликнул Моцарт, – дайте мне ноты, я их исправлю». И он изменил это трудное место. О том, как он написал увертюру накануне представления, уже сказано: увертюру исполнили с листа, и «хотя много нот попадало под пюпитры», по выражению самого Моцарта, но вся опера прошла с блестящим успехом. Надо заметить, что оркестр состоял из далеко не первоклассных артистов, но, воодушевленные гениальной музыкой и присутствием автора, они доказали, что при добром желании даже с небольшими силами можно достигнуть многого. Настроение и прием публики были самые торжественные; тотчас после представления импресарио послал да Понте восторженное письмо, начинавшееся так: «Да здравствует да Понте! Да здравствует Моцарт! Все импресарио и все исполнители должны вас благословлять!»

В Вене «Дон Жуан» был поставлен в первый раз только год спустя и не имел никакого успеха. Моцарт настолько знал вкусы венцев, что и не ожидал никакого успеха. Он говорил: «Дон Жуан» написан не для Вены, а для Праги, еще больше для меня самого и для моих друзей». Теперь к этим друзьям мог бы быть причислен уже весь музыкальный мир. В оправдание венцев можно сказать только то, что в течение первого года «Дон Жуан» давался неоднократно и с каждым разом успех его возрастал. Вскоре после «Дон Жуана», считающегося лучшей оперой Моцарта, он написал «Cosi fan tutte» по заказу императора и на слова да Понте. Опера имела успех, но по достоинствам она уступает своим предшественницам и продержалась на сцене очень недолго.

«Волшебная флейта» обязана своим возникновением следующему случаю: в Вене жил один антрепренер Шиканедер, незаслуженно пользовавшийся дружбою Моцарта, что, к сожалению, случалось довольно часто. Антрепренер этот прогорел, и ему приходилось плохо. Он обратился за помощью к Моцарту, прося написать ему оперу с чудесными превращениями, чтобы заинтересовать публику и привлечь толпу в театр. Текст составил сам Шиканедер, и Моцарт, увлеченный великодушием, а также фантастическим сюжетом, написал музыку безвозмездно, прося только вернуть ему партитуру, которая могла бы послужить ему источником большого дохода. Шиканедер благодаря «Волшебной флейте» поправил свои дела и не только ничего не заплатил автору за его труды, но без его ведома перепродал партитуру. Моцарт назвал его подлецом, но на другой же день позвал его к себе обедать. «Волшебная флейта» была дана в первый раз 30 сентября 1791 года. Вопреки ожиданиям, успех ее в первом действии был небольшой. Моцарт, бледный и взволнованный, побежал на сцену к Шиканедеру, который всячески старался его успокоить. С каждым актом успех оперы возрастал, и под конец публика стала усиленно вызывать автора. Но Моцарт, оскорбленный холодным приемом вначале, спрятался в самый дальний угол сцены; его насилу разыскали и с трудом убедили выйти к публике. Некто Шнек, сидевший во время первого представления в оркестре, пришел в такой восторг, что со своего стула дополз до дирижерского места, схватил руку Моцарта и поцеловал ее. Моцарт ласково поглядел на него и, продолжая дирижировать правой рукой, левой погладил его по щеке. Вскоре «Волшебная флейта» облетела всю Германию и стала одной из любимейших опер. Небывалый успех ее вызвал массу подражаний, и повсюду стали давать: «Волшебное кольцо», «Волшебную стрелу», «Волшебное зеркало» и т. д. Все эти оперы, однако, доказали авторам и публике, что одного волшебного названия мало для верного успеха. В продолжение одного октября «Волшебная флейта» давалась двадцать четыре раза; в ноябре 1792 года, то есть через год, объявлено было сотое представление, а в 1795 году – двухсотое! К сожалению, ее гениальный автор был тогда уже давно в могиле!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.