Севр, осень 1919

Севр, осень 1919

Вторую половину лета 1919 года мы прожили под Парижем в местечке Севр, известном своим фарфором. Наша вилла представляла собой каменный трехэтажный дом с четырьмя окошками в каждом этаже, окруженный большим тенистым садом. Внизу были гостиная, столовая и кухня; на втором этаже размещалась наша семья; на третьем — дядя Сережа и четырнадцатилетняя девочка Нинетт, дочь его парижской прислуги. Дядя Сережа взял ее на свое попечение на лето, чтобы она окрепла после тяжелой болезни.

Здесь отчим написал первые страницы романа «Хождение по мукам» («Сестры»), к которому он вновь вернулся уже в Париже в 1921 году.

Каждое утро дядя Сережа уезжал на поезде в Париж на службу. Я же шел к учительнице, которую наняли для обучения меня французскому языку. Она жила довольно далеко от нас. Я переходил по мосту через железную дорогу, всякий раз удивляясь левостороннему движению. Это была единственная во Франции дорога с левосторонним движением. Очень было страшно смотреть с моста на два идущих навстречу друг другу поезда: казалось, что вот-вот они столкнутся.

Учительница — строгая француженка в белой кофточке. Ее муж был убит на войне. Она спрашивала меня заданный на дом урок, потом мы писали экзерсисы и диктанты. В качестве поощрения она дарила своим ученикам время от времени цветные картинки на белом глянцевом картоне, размером немного меньше почтовой открытки.

За обедом, часов в шесть, собиралась вся семья: во главе стола сидел дядя Сережа, по одну сторону от него — тихая прыщавая Нинетт, по другую сторону — мама. Подавали салат, вино, в конце обеда — сыр, как полагается во всяком французском доме. Первые месяцы мы жили целиком на иждивении дяди Сережи, что было довольно затруднительно при его скромном жаловании.

Алексей Николаевич начал сотрудничать в русской эмигрантской газете «Общее дело», издаваемой известным журналистом Бурцевым, а также в газете «Последние новости», которая издавалась в Париже в течение многих последующих лет и которую редактировал Милюков. В прошлом Милюков был лидером партии кадетов, а в эмиграции — председателем «Союза русских писателей и журналистов».

Недалеко от Севра (несколько минут на поезде) находился Версаль со своим длинным старинным дворцом и подстриженным парком. Мы иногда приезжали сюда. Во дворце показывали отгороженный толстой веревкой маленький инкрустированный столик, на котором всего несколько недель тому назад был подписан мирный договор с Германией.

Вскоре после нашего приезда в Севр наступило 14 июля — французский национальный праздник (взятие Бастилии). В 1919 году он обещал быть особенно веселым и торжественным. Только что кончилась война, этот день был в то же время праздником победы. Родители долго совещались, кому в этот день поехать в город, а кому оставаться дома с маленьким Никитой. Было решено, что поеду я с Юлией Ивановной и с Нинетт в качестве гида. Поезд пришел на вокзал Сен-Лазар, находящийся в центре города. Был вечер. Мигали и кружились разноцветные лампочки. Движение по улицам было закрыто. Толпа двигалась и по тротуарам, и по мостовой. На углах играла музыка. Все танцевали со знакомыми и с незнакомыми. Продавались всякие сладости. Ели нугу, прилипающую к зубам. Жевали какую-то сладкую сахарную пену розового и белого цвета. Крутились карусели. Визжали девицы. Кто-то затягивал популярную в тот год песенку про красотку Маделон. Вся улица подпевала. Развевались флаги Антанты: французский, английский, итальянский и, конечно, американский. Я напрасно искал глазами русский красно-сине-белый флаг. Его не было. Царской России уже не существовало. Я ходил с чувством уязвленного патриотизма. Вернулись мы домой с последним поездом. Всю ночь перед глазами кружились разноцветные огоньки, а в ушах звучала «Маделон».